124. между прошлым и будущим

«Грядущее совершается сейчас» – утверждает в названии своих «Иерусалимских размышлений» (такова постоянная рубрика журнала) физик и философ-публицист Эдуард Бормашенко. Истина, словно соскочившая со страниц любой советской газеты, банальная, как банан, но оттого ничуть не теряющая справедливости. Отталкиваясь от статьи главного редактора журнала Александра Воронеля (мы о ней говорили в обзоре предыдущего номера), автор очередных «размышлений» предлагает своё видение тех же проблем: каким может быть – и каким должен быть «сценарий ближайшего будущего» в свете… нет, лучше сказать «во мраке!»  – последствий ортодоксально-исламистского террора наших дней. Независимо от того, во всём ли мы согласны или нет, всегда поучительно и интересно следить за мыслью остро и занимательно пишущего автора. Мне лично вовсе не кажутся очевидными такие его посылки, как : «Рим пал от того, что римляне потеряли уверенность в своём праве руководить миром». Или – что отказ «признать религиозную начинку конфликта с палестинцами» означает «нежелание заглянуть правде в глаза». С моей точки зрения, причины явлений не столь однозначны и прямолинейны. Что делать: мне претит и навевает неприятные аналогии призыв проникнуться «ощущением, что именно мы – соль земли». Уж слишком это напоминает анекдот о том, как врач-психиатр лечит своих пациентов: «Нет, вы, вы и вы – не Наполеон. Потому что Наполеон – это я!» Но апелляция автора к таким (позорно забытым многими) понятиям, как честь, совесть и стыд, – и в самом деле весьма уместна и своевременна. Всё дело, однако, в том, что считать стыдным, и что – бесстыдным. Когда некий слой моих сограждан подобострастно и всерьёз называют «чёрными рыцарями Иерусалима», приписывая именно им «строгую и неуклонную порядочность» (характеристика, заимствованная мной из статьи Э. Бормашенко), – я вспоминаю о другой порядочности: о той, которая выражена в вошедших в историю стихах русского поэта: «За чужой спиной не сидят, из чужой винтовки не мстят»…Бормашенко безусловно прав, настаивая (в споре с Воронелем), что нам нельзя расставаться с «чувством собственной правоты». Однако разве не достаточно для постоянной подпитки этого чувства сознавать, что альтернативой существованию нашего государства может быть только национальная гибель?! Ведь так недавно – в начале 40-х годов ХХ века  - была уже произведена  (по злой воле других сил, возомнивших себя «солью земли) её (этой гибели) генеральная репетиция!

Вообще, в опыте прошлого можно и должно видеть и отыскивать ключ к настоящему и тропинку в «грядущее». Полагаю, что именно в этих видах несколько материалов номера возвращают нас к событиям не столь уж далёких, но, вот именно, что ключевых лет. Это прежде всего главы из книги Нины Воронель, объединённые несколько тривиальным (потому что применимым к любым мемуарам) заголовком-цитатой (из Есенина): «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..» Некоторые отрывки из книги уже публиковались (в еженедельнике «Калейдоскоп» газеты «Время», который вы сейчас держите в руках), но главу «Юлик и Андрей» читатель видит впервые: это рассказ не только очевидца, но и «соучастницы» примечательнейших эпизодов прошлого столетия, связанных с процессом над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем.

В 2000-м году в Москве обществом «Мемориал» в издательстве «Звенья» выпущен в свет весьма объёмный (почти 900 страниц!) том писем и стихов Юлия Даниэля из неволи. Сборник снабжён списком корреспондентов его по переписке этого периода, с указанием страниц, где они упоминаются. Фамилия Воронель – одна из самых упоминаемых (99 раз!).Но ведь этому предшествовала тесная дружба супругов Воронель и с Юлием Марковичем, и с его другом и «подельником» Андреем Синявским. Мы узнаём из воспоминаний, что Воронели были первыми читателями их «крамольных» произведений, что они  знали тайну вскоре ставших знаменитыми псевдонимов («Абрам Терц», как подписывал свои выходящие на Западе произведения русский дворянин Синявский, и «Николай Аржак» - этим, «по-православному» звучащим именем, заимствованным тоже из приблатнённой городской песенки 20-х годов, стал подписывать посылаемые «за бугор» повести еврей Ю.Даниэль. Те из наших читателей, кто помоложе, только из литературы да рассказов старших могут понять, чем был (зимой 1966 г.) для «советской творческой интеллигенции» тот судебный процесс. Едва хлебнув глоток вольного воздуха во время хрущёвской «оттепели», писатели, художники, композиторы после свержения «царя Никиты» вновь почувствовали себя за «железным занавесом», ходили разговоры о предстоящей «реабилитации Стаоина» – и вдруг оказалось, что двое непокорных не только пишут, но и печатают за рубежом то, что написалось… Нина Воронель очень точно и тонко передаёт реакцию тогдашней интеллигентской «фронды» на арест «перевёртышей» (как окрестила подсудимых официозная печать): от смертельного перепуга до осторожного сочувствия, а потом и подражания, вылившегося очень скоро в не столь массовое, сколь доставившее немало забот охранителям тоталитарного государства «диссидентское движение» в СССР.   Да Синявский с Даниэлем и были, по существу, первыми диссидентами!  И взвалили  на себя  эту ношу вполне сознательно. По крайней мере, 29 августа 1965 года, на праздновании дня рождения моей сестры в Харькове, мне довелось (со смятением в душе, вызванным моими тогдашними социальными иллюзиями  и крепко сидевшим в душе страхом) услышать от Юлика на чей-то сакраментальный русский  вопрос: «Так что же делать??!», тихий но исполненный убеждённости ответ: «Надо дробить монолит!» Это было ровным счётом за полмесяца до его ареста.

Но привлекательная сторона записок Нины Воронель в том, что оба друга – и Юлий, и Андрей – предстают в них не как «железные рыцари без страха и упрёка», а – живыми, во многом грешными людьми «из мяса и костей», Нина включила в свой текст обширные записи воспоминаний мужа. Через много лет мы узнаём подробности того, как удалось (при помощи этой четы, а также других друзей подсудимых) выносить из здания суда и расшифровывать записи, которые вела на процессе тогдашняя жена Даниэля – Лариса Богораз.

Записи были впоследствии опубликованы за границей в «Белой книге» Александра Гинзбурга, получившего за это пятилетний срок.

Словом, читателю предстоит познакомиться с невыдуманным детективным сюжетом. В записках уделяется довольно много внимания вспыхнувшему уже после освобождения  и эмиграции Синявского конфликту, вызванному опубликованием в теперь уже давнем номере журнала «22» воспоминаний бывшего друга Даниэдя и Синявского  - Сергея Хмельницкого. Этот человек был ещё в 50-е годы заподозрен ими в «сексотстве». Об этом Синявский написал в своём романе «Спокойной ночи». Вскоре последовала ответная публикация в «22»,  где Хмельницкий обвинял в том же Синявского. Нам случилось читать  (в недавние годы в тель-авивских «Вестях») большую статью члена редколлегии «22» Михаила Хейфеца с подзаголовком «Андрей Синявский как агент КГБ». Даже после факсимильного воспроизведения там  письма шефа КГБ Андропова мне такая квалификация сделки замученного тяжёлой неволей узника  с тогдашней властью кажется явно преувеличенной. Ему ставится в вину, что он отговорил Даниэля от продолжения активной борьбы. Но тот и сам, без уговоров, не чувствовал (да и не имел) в себе сил на это.  В беседе со мною по освобождении (а я думаю, что и не мне одному) он говорил:: «Мы их (т.е. гебистов) недооценивали». Судьёй людям, прошедшим круги ада, может быть лишь тот, кто сам их прошёл. Так или  иначе, ссора бывших друзей (Воронелей и Синявских) очень характерна, так как свидетельствует о том, насколько отравленной была атмосфера даже самого свойского дружеского общения «на просторах родины чудесной», а по инерции – и уже и вне тех просторов. И сейчас не берусь сказать: надо ли было Синявскому выводить в романе  образ бывшего  друга-доносчика и стоило ли этому другу писать своё «сам таков». А, главное, нужно ли было всё это публиковать в журнале «22». Но то, что Нина Воронель не побоялась вернуться к этому острому вопросу и дать ему своё объяснение в мемуарном повествовании, это, по-моему, поступок. Ием более, что в её записках (и в цитируемых там высказываниях её мужа) даётся вполне уважительная оценка литературного и общественного значения творчества как Даниэля, так и Синявского. (А. Воронель пишет: «Своим сионизмом я тоже в какой-то степени обязан Синявскому». И поясняет: «Именно Андрей показал мне, что культура может быть подлинной, только если она глубоко укоренена»).

Прошлому, откуда мы все сюда прибыли, посвящены в журнале ещё несколько публикаций. Прямо перекликается с мемуарами Н. Воронель рецензия М. Копелиовича на вышедшую ещё в 1996 году книгу знаменитого диссидента Владимира Буковского «Московский процесс», Но в этом заголовке имеется в виду вовсе не тот процесс, об истории и фигурантах которого рассказала мемуаристка,  – речь о несостоявшемся процессе над КПСС и о многолетнем, осуществлявшемся коммунистической верхушкой  и её «органами» процессе манипулирования целыми народами, интеллигенцией, деятелями культуры и науки…  Владимир Буковский – тот  самый человек, которого власти некогда ославили как «хулигана» и о ком в народе сложили частушку: «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана – где найти такую ****ь, чтоб на Брежнева сменять?!» Брежнева сменил Андропов ( о котором я уже в Израиле слышал не раз одно и то же мнение: не подвели б, дескать, беднягу почки – вывел бы он Союз на широкую дорогу… И это – о человеке, который начал деятельность генерального секретаря всея «малины» с рейдов по баням и парикмахерским?! Рецензент книги Буковского как раз и показывает, как автор этой книги в начале 90-х, когда суд над КПСС ещё казался возможным, сумел поработать в партийных архивах и скопировать множество разоблачающих эту партию материалов. О них и книга. А в рецензии приводятся  некоторые (интереснейшие!») цитаты. В том числе и о том, что, по мнению Буковского, в России  «наступают времена реванша, реакции, очень печально, но факт – мы их не добили».

…Вот он и снова: «миг между прошлым и будущим»…

Любопытно, что и в художественно-литературном разделе журнала наведены эти «мостики» между «сегодня», «вчера» и «завтра» нашей жизни. Это и серия лирических сюжетов эссеиста Микки Вульфа (постоянный читатель журнала помнит, конечно, его по предыдущей публикации («Семь соблазнов», «22» №№ 109 – 110). Скажем «в скобках», что жеманный для «русскоязычного уха» термин «эссе» специально, должно быть, рассчитан на те случаи, когда невозможно определить жанр произведения: проза это или поэзия, мемуары или рассказы, повесть жизни или философский трактат… За спиной у Микки Вульфа – большая традиция: это и проза Г. Гейне, и мовистские» изыски Валентина Катаева, и, должно быть, ещё куча достойных предшественников.. Но у Микки – свой, чётко узнаваемый почерк, основанный на самом современном смешении «штилей», языковых стихий, поясных, географических, диалектных влияний., - это язык интеллигента советских времён, побывавшего и в армии, и на картошке, только что не в тюряге – но и там, возможно, однако не забывшего и музыку сфер… Это – записки мастера парадоксов… Процитирую хотя бы несколько, навскидку: «Мы не выбирали ни родителей, ни школу, ни нацию.Правда, иные меняют пол, но ещё вопрос, не лучше ли б им  было отремонтировать крышу. Я готов, если вы так настаиваете, поверить, что Бог избрал для Себя еврейский народ, однако и тут огорчает некоторая обезличка в подборе конкретных кандидатур» (!). «…вредная привычка жить ещё никого ни к чему хорошему не приводила» (!!) «Амёбы и кораллы, если их не травить нарочно, благоденствуют без малейшей способности  к силлогизмам. Сороконожка, задумавшаяся, с какой ноги ей начать поход, обречена умереть от ожирения сердца» (!!!). «…разум есть не что иное как излишество, вроде аппендикса, подлежащее – гигиены ради – удалению или обезвреживанию»(!!!!). Чтобы не перебрать с восклицаниями, прекращаю цитировать, но журнал обещает, что окончание книги Микки Вульфа – следует. Парадоксальность мышления этого автора видишь ещё и в том, что на фоне всех скептических афоризмов и агностицистских рассуждений или сочно-безрадостных экскурсов в прошлое (вроде главы «Когда умер Сталин»), вдруг натыкаешься на брызжущий оптимизмом промежуточный заголовок: «Будет лучше!» Но вот вы почитайте – и скажите: а будет ли?..

В последнее время журнал уделил немало места представителям и преемникам так называемой «юго-западной», «южнорусской» или, по другой терминологии, «одесской» школы письма. Думаю, к ней относится и рассказ Григория Розенберга «Я был в витрине». В центре повествованиия – образ одного из «жовиальных» (по Бабелю) одесских евреев, «пузырящихся, как  молодое вино». В этом рассказе о прошлом нет философских раздумий о настоящем и будущем, но они, мне кажется, неизбежно возникнут у читателя, потому что ощущаются и «за кадром» повествования.

Собственно поэзия представлена в новой книжке журнала одним автором – зато каким! Это – Борис Камянов. Насколько мало он меня интересует как публицист, настолько высоко ценю в нём поэта. Вот начало лишь одного из его стихотворений: «Осень жизни. Осыпаются зубы». Такую строку – «умри, Денис: лучше не напишешь!» В ней вся трагикомедия человеческой жизни – главный предмет Поэзии. Ничуть не хуже и концовка: «И всё же рано думать о смерти, покуда сердце ещё болит». Парадокс – душа современной литературы!

Но даже у Мастера бывают просчёты. «И всё яростней шурует / Кочегара кочерга». Кого-кого она там шурует? Не самого ли кочегара?! С инверсиями надо бы поосторожнее…


Как и с экскурсами в прошлое…Во всём необходимо чувство меры. Хорошо, что оно не изменило составителям номера. «Сегодня» представлено в нём целым рядом злободневных сочинений. Вот «Рассказ  поселенца» (по какой-то причине опубликованный анонимно). Я пишу свой обзор на другой день после событий в поселении Итамар, где злобный фанатик расстрелял из
«Калашникова» целую семью: мать и детей.  Во время службы в Советской Армии моим личным оружием был автомат Калашникова, я его любил и холил – может быть, потому, что стрелял (похвастаюсь) лучше всех в полку и эту заслугу относил на счёт великолепных качеств автомата, а не стрелка. Теперь мне страшно об этом вспомнить. Даже среди евреев есть противники наших поселений на «территориях». Но если и допустить, что они правы, - можно ли оправдать расстрел беззащитной женщины, беззащитных детей? Рассказывая о жизни поселений Клумим и Элон-Морэ (они, как и Итамар, тоже в районе Шхема), о кровавом нападении террористов, о тех жертвах, которые понёс наш народ, отвоёвывая своё право на древнюю родину, безымянный автор призывает нас словами традиционного еврейского завета: «Захор ве-шмор» («Помни и храни!») – Признаюсь словами поэта: «Я недаром вздрогнул – не загробный вздор»: один из первых в Израиле моих журналистских материалов (на темы пережитого от антисемитизма) назывался: «Храню и помню!».

Рассуждениям о сегодняшнем дне, проникнутом заботой о дне завтрашнем, отведена целиком рубрика «Трибуна», где свою интерпретацию переживаемых ныне страной событий даёт целый ряд авторов.  «Системный аналитик Кирилл Богданович  (Петах-Тиква), критикуя правительство Шарона за лево-правый эклектизм, уточняет для читателей содержание нескольких терминов международного права (таких, как «мирное соглашение», «территория государства», «полномасштабная война» и др., и с этой  позиции доказывает, что израильская общественность находится во власти «левой» мифологии. (Статья так и называется «Цена мифа»). Биолог Гноргий Дризлих из Реховота в статье «Чума на оба  наших дома» (заголовок, весьма симптоматичный  при специальности автора, – впрочем, перефразированный из строки Шекспира) предлагает своё возражение по поводу известного тезиса о том, что право на землю  Израиля завещано нам Богом: по его мнению, «наш контракт расторгнут» за грехи предков. Поэтому автор предлагает обратиться вместо танахического (библейского) права – к международному – и от этой «печки» танцует. Бизнесмен-финансист Марк Зеликман (Иерусалим), соответственно своей специальности, формулирует «Финансовое решение» ближневосточной проблемы (это заголовок его трактата, а подзаголовок звучит ещё пикантнее: «Родина продаётся и покупается» – «размышлизм», тоже весьма характерный для человека, причастного к торголво-промышленным кругам… Право, так и вспоминается один из рассказов Марка Твена – о том, как он сдавал в починку свои часы: один мастер применял термины сапожного дела, другой – кажется, паровозного… Из чего автор сделал вывод, что часовщиками становятся люди, потерпевшие неудачу в других ремёслах. Ба, да не так ли и в израильской политике?! Может, в том-то всё и дело???) М. Зеликман подводит финансово-экономическое обоснование под идею трансфера палестинских арабов… Сама идея не нова и на бумаге выглядит гладко, а вот как насчёт «оврагов»?.. Но лично мне забавнее всего показалась твёрдая уверенность автора, что «каждая еврейская семья» способна пожертвовать в течение десяти лет на цивилизованное переселение наших двоюродных братьев по 420 долларов в год – эта цифра кажется ему «абсолютно реалистичной даже для семей среднего класса в Израиле». Финансист-утопист – это, братцы, уже что-то новенькое… Наконец, журналист из Сан-Франциско Жанна Сундеева (в полном соответствии со своей профессией) делает акцент на значении  массовых акций солидарности с Израилем и на задаче «наверстать упущенное в информационной войне» (вероятно, в поломанных часах она бы предложила «сменить заголовок»…) Главный редактор журнала А. Воронель в статье «Политическая реальность в эру глобализации» подвёл всем этим предложениям разнородных специалистов элегантный итог, заявив, что « вопреки здравому смыслу, двигаться можно только сразу по всем» этим путям, и завершил свои рассуждения (целиком в духе противоречивого времени), конечно же, парадоксом: «Конкретные решения всегда непоследовательны и, по-видимому, только потому приемлемы».

Несколько особняком стоят в журнале заметки живущих в Риме кинематографистов Ларисы и Леонида Алексейчук о ленте корейского режиссёра Ким Ки Дука «Остров». Это профессиональный (а, возможно, «потому и»…) захватывающий и дилетанта разбор новаторского фильма философской направленности. Так что на поверку статья вовсе не кажется вырванной из современного контекста и чуждой остальным материалам номера. Недаром жен она имеет столь выразительный заголовок: «Болит».

Современному человеку «болит» современный мир. Для нас, осколков «советского народа», эта боль – зачастую фантомная: в нас ноет ампутированный Советский Союз, распавшиеся связи, обрубленные корни, оборванные ветви. Один из авторов журнала, критик и литературовед Валерий Сердюченко, живёт во Львове, но вот недавно побывал на научном симпозиуме «достоевистов» в Москве – о нём его очерк «В Москву и обратно».Немного там и о «столице мира» (помните, С.Маршак написал: «Начинается Земля, как известно, от Кремля», - это поняли буквально, однако подозреваю, что старик съехидничал). Сегодняшняя Москва, какой её описывает Сердюченко, более всего напоминает её же описание в публиковавшейся тем же журналом (в № 118) антиутопии Михаила Юдсона «Лестница на шкаф». В нынешней «первопрестольной» милиционеры все с автоматами, негр Ваня метёт тротуар напротив гостиницы «Россия», из сигаретного киоска высовывается индусская голова в чалме. На столбе объявление: «Требуются украинцы». Насчёт заминированных лозунгов «Смерть жидам!» известно из прессы. Думаю, если поискать, то и Юдсоновых «песцов» обнаружишь…

Завершается номер письмом незнакомого мне земляка – харьковского филолога Виктора Юхта. Название письма – «15 лет спустя». Именно столько времени прошло со дня выхода в свет рассказа совсем недавно скончавшегося  - и в самом деле выдающегося – русского писателя Виктора Аставьева «Ловля пескарей в Грузии». В том рассказе был сделан весьма характерный акцент на описании «кавказских торгашей». Вместе с выпадом того же замечательного автора (в его повести «Печальный детектив») против «еврейчат», которые, будучи студентами пединститута в вымышленном городе Вейске, в своих ученических работах искажают образ Лермонтова, такое чётко ксенофобское направление патриотической русской лиры вызвало  15 лет назад недоумение исследователя русской истории Натана Эйдельмана. И он выразил это  в частном письме к коллеге писателю (Астафьеву). И получил от последнего  ответ, полный однозначно антисемитских мыслей и личных оскорблений того же свойства.  Дело было на заре «перестройки» - в момент последнего всплеска «самиздата», в который и попала переписка. Может быть, одним из последствий её огласки стала замена  «еврейчат» (как было в журнальном варианте повести) на «вейчат» (то есть всего лишь юных жителей Вейска , не названной национальности, - в отдельном издании. Другим (и более существенным) итогом  стало (как хочется верить) то, что, в отличие от  других юдофобствовавших «почвенников», Астафьев больше не искал причин гибели России в зловещих кознях «жидов» и «кавказских человеков». Но В. Юхт вовсе не пытается воскресить  давнишний спор «кололег. И не вешает на Астафьева чрезмерных обвинений. Он просто показывает, что получилось из того (в то время ещё казавшегося не столь грозным) узелка, вокруг которого разгорелась  самиздатская дискуссия. Над Россией (как и над всем пространством бывшего СССР) нависла угроза фашизма.

Вот и ещё один знак того, что прошлое беременно будущим.

Июль 2002 года.      .