Седьмой этаж

Этот звук… его ни с чем не перепутать. Потому что он такой же, как шум дождя, как звук шагов, как гул машин за окном. Я лежу на полу и слушаю. Я ощущаю его всем телом. Я чувствую, как воздух вибрирует, как мягкие волны бьются о мою кожу. Я слышу этот звон. Слышу его ушами. Звон… да. Это можно так назвать. Только сейчас мне пришло в голову это слово. Звон. Он заставляет воздух дрожать, этот мягкий прохладный воздух. Пахнет дождем. Разве идет дождь? Нет. Этот звон напоминает о дожде.
Я лежу на полу и смотрю вверх. Я вижу его. Острое стальное лезвие. Длинная стальная лента. Полотно, заостренное снизу. Оно движется сквозь воздух. Оно звенит. Я слышу его движение. Я смотрю, как оно непрерывно распарывает воздух. Бесконечная стальная лента. Я не вижу, где она начинается. Не вижу, куда она уходит. Я вижу лишь небольшую часть непосредственно над собой.
Лезвие движется. Оно разрезает все, что встречает на пути: эти серые облака, эти дома, улицы, потолок моей комнаты. Это лезвие разрезает все. Абсолютно все. Потому что все в этом мире находится у него на пути. Оно не может разрезать лишь меня. Потому что я лежу здесь, на полу. И я – это я. Это не все. А лезвие режет лишь все. И я лежу невредимый и смотрю, как мир пронзает звенящая сталь…
В лезвии есть круглые отверстия. Они расположены не очень часто. Когда мимо меня проплывает очередное отверстие, я вижу, что за него зацепились куски соседнего дома. А вот и трамвай вытянулся вдоль звенящего полотна, осенний парк, часть пригородного шоссе… Все это цепляется за лезвие и уходит вместе с ним куда-то вверх и вперед. Мне отсюда не видно, куда.
Но все это вздор. Все неправда. Это совсем не то, что я думаю. Совсем не то, что чувствую. Мои мысли, отделившись от меня, цепляются за движущееся полотно, налипают на него. Они тоже становятся «всем», а значит, не тем, что есть я. Я слишком медленно думаю. Нет. Я слишком много думаю. Я успеваю подумать одну мысль по нескольку раз. Сначала она является мне чистым образом. Потом она становится понятием. Потом я называю ее. Я одеваю ее в слова. Я делаю ее тяжелее и объемнее. Я встраиваю ее в ряд других имен и характеристик. И вместе с этим бесконечным рядом слов она цепляется за стальную ленту и ускользает от меня. Я снова остаюсь один. Здесь, на полу, в своей маленькой комнате.
Я чувствую, как вместе с воздухом вибрирует пол. И стены. Они дрожат от гула сотен голосов людей, живущих в доме. Я слышу, как этажом ниже разговаривают две женщины. Слышу, как в нескольких комнатах от меня плачет ребенок в колыбели. Слышу лай собаки на первом этаже. Слышу чью-то ругань на кухне. Но это все лишь звон. Звон лезвия, медленно двигающегося сквозь пространство. Я смотрю на стальное полотно. Я любуюсь им. Оно неодинаково на своем протяжении. Оно то отполировано до зеркального блеска, то изъедено ржавчиной. Иногда оно покрыто узорами. Я не могу оторвать от него взгляда.
Комнату наполняет мягкий ровный свет. Он сырой и холодный. Он как вода наполнил это маленькое пространство, проникнув сквозь ненадежное стекло. Или всему виной открытая балконная дверь? Низкое серое небо заползло ко мне в комнату, пока я смотрел на потолок. Я протягиваю руку вверх – свет мягко обволакивает ее. Он холодный на ощупь. Он густой и действительно мягкий. Я отдергиваю руку – я чуть не коснулся лезвия. А оно очень острое. Одно прикосновение, даже самое легкое, и сталь рассечет мою плоть. Звон растекается в воздухе. За окном идет дождь. Или мне хочется, чтобы там шел дождь? Я не узнаю, пока не встану и не посмотрю. Я слышу шелест капель. Но это ни о чем не говорит. Это лишь один из оттенков этого стального звона. Как и лай собаки, плачь ребенка, голоса, шум улицы. Это совсем не значит, что где-то там лает собака или плачет ребенок. Просто я слышу звук лезвия, тянущегося сквозь весь мир.
Я слышу шум моря. Крики чаек. Я вижу, как они парят в сером небе. Их белые крылья расправлены. Они поднимаются и опускаются в потоках воздуха. Я закрываю глаза, и чайки превращаются в черных ворон, кружащих над осенним парком. Холодный ветер гонит по земле облетевшие листья. Я вдыхаю их запах. Я лежу на черной поверхности воды. Волны кругами расходятся подо мной. Холодно. Покрываюсь мурашками. Даже дрожь пробивает. Открываю глаза, и озеро цепляется за очередное отверстие в движущемся полотне. Оно медленно уходит за горизонт, роняя черные капли на серое небо. Теперь точно будет дождь.
Небо тяжелеет и наливается холодной влагой. Низкие тучи задевают крышу дома, отчего раздается страшный грохот. Стены и пол дрожат. Собака на первом этаже воет. Идет дождь. Я слышу, как капли звенят о движущийся металл. Я вижу лезвие. Оно мокрое от дождя. Холодные капли срываются с него и падают на пол рядом со мной. Пахнет мокрым асфальтом. Землей. Битумом с крыши. Пахнет черным. Да. Это запахи черного цвета. Теперь лезвие залито чернилами. Капли падают на пол, оставляя огромные кляксы. Я снова лежу на черной поверхности озера. Вокруг яркие оранжевые и красные листья. Над головой туман. Он белый. Он плотный и тяжелый. Он накрыл меня, словно одеяло. Где-то там, в его глубине, движется невидимое мне лезвие. И крохотные капельки оседают на его холодной поверхности. Я могу прикоснуться к нему. Очень осторожно, чтобы не задеть режущей кромки. Мои пальцы стирают мокрый слой, оставляя длинный след, уходящий прочь от меня. Сталь гудит от моего прикосновения.
Перед глазами белый потолок. Его пересекает след от самолета. Тяжелый низкий звук. Он заполняет комнату и не спешит уходить. Самолет давно улетел, а звук остался. Волной прокатился он по полу, захлестнув меня с головой, и застыл тонкой пленкой чуть выше, на расстоянии вытянутой руки. Он истончается, легчает и поднимается вверх. Он касается лезвия и распадается на две половины. Ветер врывается в комнату и уносит последние напоминания о самолете. Остается лишь небо. Серое, тяжелое. Это оно прижимало меня к полу. Целое небо давило на меня. Оно опиралось на меня. И, если меня не будет, небо рухнет на землю. Но я лежу здесь, на последнем этаже этого дома. Небо задевает крышу, но не может спуститься ниже. Я стою… лежу между небом и тем маленьким мирком, который находится внизу. И я ведь даже не касаюсь его. Этого города. Между нами семь этажей. Я потерял всякую связь с той далекой серой землей, которая носит на себе сейчас всех моих детей. Да… мои дети. Люди в этом доме. Этот ребенок, который сейчас плачет чуть тише. Женщины внизу. Те двое, которые больше не ругаются. Собака на первом этаже, снова начавшая лаять. Машины на улице. Деревья. Дома. Это все мои дети. Они здесь потому, что я здесь. Благодаря мне и из-за меня. Я не могу этого объяснить. Даже себе. Особенно себе. Я знаю. Сейчас этого достаточно. Или?.. Они все цепляются за движущееся полотно, все проплывают мимо. А я – нет. Я лежу здесь на полу. Я остаюсь неизменным. Значит ли это, что я…
Вздор. Ничего это не значит. Просто они цепляются. А я не цепляюсь. Вот и все. Ведь я и сам не знаю, отчего так. Знаю. Но не скажу. Особенно себе. А, даже если бы я захотел сказать, я не успел бы все как следует разложить. Моя мысль зацепилась бы за лезвие и смешалась бы с остальными клочками мира. Я этого не хочу.
Меня это немного тяготит. Почему я остаюсь невредимым? Я протягиваю руку и касаюсь тонкой блестящей кромки. Больно. Но я не одергиваю руки. Я продолжаю давить пальцем на лезвие. Я слышу, как оно скребет мою кость. Я прикасаюсь всей ладонью. На пол падают капли. Алый. Его так не хватало. По полу зашелестели сухие листья. Оранжевые и красные, они кружат вокруг меня. Холод ласкает плечи. Я подношу свою ладонь к лицу. Она цела. На коже остался продавленный тонкий след. Ничего больше. Руки бессильно падают на пол.
Лезвие гудит и медленно двигается надо мной. Обрывки мира появляются и исчезают. На месте остаюсь лишь я.
Найди ключ. Запри дверь.
В коридоре стоят люди. Если я не закрою сейчас дверь, они войдут в комнату. Готово. Тихий щелчок. Люди на пороге держатся за ручку двери. Но им уже не войти. Они остались там. А я здесь. Как хорошо, что для этого не надо было даже вставать. А теперь собака снова завоет.
Сквозь стекло льется белый чистый свет. Весь мир стал бел и прозрачен. Он стал так тонок. Как парящая в осеннем воздухе паутинка. Я боюсь прикоснуться к нему, чтобы случайно не порвать. И лезвие движется сквозь него неслышно, мягко, совсем не задевая его. Я стараюсь как можно дольше продержать мир в таком состоянии. В этом мире возникают предметы, которые, как я, невредимы для лезвия. Они легки и светлы. Но они недолговечны. Они тают, как осенний первый лед на лужах, увядают как первые весенние лесные цветы.
Я снова один. В маленькой комнате на седьмом этаже. Я лежу на полу и смотрю, как сквозь мир движется бесконечное стальное полотно. Оно вспарывает этот мир своим тихим звоном. Оно заставляет воздух мягко дрожать.