Матрос

Матрос плёлся по ночному городу. Твёрдый асфальт царапал его привыкший к песку ступни. Рядом нёсся потом машин с зажжёнными фарами, горели рекламные вывески, из ночных баров доносилась громкая, разрывающая барабанные перепонки, музыка. Никто не замечал его – беглеца, бросившего вызов правилам этого общества и этих людей.
На протяжении нескольких лет его держали на цепи как последнюю тварь. Кормили лишь тогда, когда сами считали нужным. И постоянно били. За всё подряд. Иногда даже глупой причины не пытались отыскать. Просто так. Стегали плетью, наотмашь били палкой по голове и спине. Он стал бояться всего, любого шороха, малейшего движения. И это в то время, когда на дворе царит свобода и просвещение. Каждый может говорить то, что думает. Каждый может бороться за свои права. Но почему же всем плевать на него?
Матрос… Даже не имя, а кличка какая-то. А ведь он даже моря никогда не видел. Эти люди, считавшие себя его благодетелями, даже в этом решили поиздеваться. А он привык. И откликался на это насмешливое прозвище.
Он медленно плёлся около одного из баров, которые встречались в этом городе на каждом шагу. Около входа тусовалась компания подвыпивших парней. Заметили его и цепь на шее.
– Вы гляньте-ка, кто идёт. Сбежал от кого-то. Может, словить?
– Макс, оставь его. Тебе что, проблемы нужны? Сам на улице сдохнет.
– А что проблемы? Я собак с детства терпеть не могу. Твари, развелись, так ещё и от хозяев сбегают. А потом во двор боишься выйти. Сейчас я его!
Парень подошёл и со всего размаху заехал матросу ногой в бок.
– Беги отсюда, пока не добавил.
«Не злиться. Не отвечать. Игнорировать». Матрос сдержался. Да и что этот удар значил по сравнению с десятками уже перенесённых побоев? Мелочь.
Главное – свобода. Может уже и немного осталось, но всё-таки. Хотя бы перед концом, на пару часов, принадлежать лишь самому себе.
Последний день никак не шёл прочь из его головы. Человек, прозвавший себя хозяином, как всегда пришёл пьяным. И сразу начал бить. Просто так. А может от недовольства собственной жизнью.
– Лежишь всё, сука! Я тебя кормлю, а ты валяешься, как бесполезный мешок с говном. Но я тебя научу уважению.
Бил долго. В начале плёткой, потом взял палку. Матрос прыгал из стороны в сторону, стараясь избежать удара. Бесполезно. Мешала цепь на шее. И каждый удар с силой обрушивался на него. Терпеть дальше не было сил. Или смерть, или побег. Он не был готов умереть в том месте, на привязи, от рук того человека. Просто вылучил удобный момент и прыгнул, повалив изувера на спину. А дальше зубы сами сжались на шее. Не было чувств – зла, тоски, жалости, ненависти. Лишь желание избавиться от боли. И он убил, упиваясь чужой кровью.
А потом матрос разбежался в попытке вырваться. Даже металлическая цепь в этом доме оказалась гнилой. Звенья разорвались, подарив бесценную свободу. И теперь он идёт по этим грязным улицам, среди такх же грязных людей.
Теперь спасения не было. В этой стране суровые законы по отношению к таким, как Матрос. Смерть. За любую провинность. Укусил, убил, испугал, заболел – смерть. Тут нет места для них.
Сейчас жена хозяина уже обнаружила тело, вызвала полицию. Значит – началась охота за его шкурой. Но даже эта кратковременная свобода стоила убийства. Матрос не сожалел. Скорее даже был рад, что очень скоро всё закончится.
Осталось лишь последнее – не сдаваться. Нельзя попасть к ним в руки, нельзя, чтобы они поверили в свою победу, нельзя снова садиться на цепь. Даже если это конец, он должен быть ЕГО концом, таким, как ОН, Матрос, захочет. Да и безграничная свобода уже начала надоедать.
Матрос остановился. Ноги кровоточили. Он выбежал на трассу и тут же послышался писк тормозов, а затем глухой удар. Выбежал из кабины водитель.
– Вот чёрт! Из-за этой псины весь бампер помял! Какого хрена он выбежал на дорогу!
Водитель оттащил ещё живое тело собаки на обочину и уехал. Матрос не мог пошевелиться. Один его глаз превратился в кровавое месиво, были сломаны две ноги и три ребра, разорвалась селезёнка. Даже смерть не стала облегчением, а лишь продолжением мук. Но собаки не стонут и всегда умирают тихо. Уцелевший глаз уставился на небо, где из-за городского освещения нельзя было увидеть ни одну звезду.
Через полтора часа, истёкший кровью и измученный жизнью Матрос вздохнул в последний раз.