Сначала я был...

Сначала я был маленьким красивым жучком, называемым у людей солнышком. Может, в дожучковой своей жизни я ещё кем-то была, но это не так уж и важно в моём рассказе.

Вы, люди, не можете себе представить даже, что это такое наша память. Это нечто, чему вы ещё не придумали слова. Что-то отдалённо напоминает и память воды, и память гена, и цепочку ДНК. Это одно из измерений, которое в будущем насекомые – под именем «человечество» – смогут вполне успешно постичь. Я скажу так, что понятия не имею, что означают оба эти слова - насекомое и человечество, - помню ещё, что когда я была жучком, меня назвали насекомым.

Жучок полз по прекрасному цветку, который имел своё имя – Космея. Была Космея тёмно-вишнёвого цвета с желтой пушистой серединкой. Пыльцы было очень много, и мне там понравилось. Вкусно, ароматно, правда, немного суховато, так это же не беда. Я беззаботно грелась на солнышке: такой маленький и симпатичный жучок – Божья Коровка.
 
Моя идиллия кончилась, когда вдруг цветок хрустнул в руке большого лысого мужчины с красивыми синими глазами. Он сорвал несколько космей и протянул их матери шестилетней девочки.
 
- Ну как, Марфинька, зайдём в коровник? – сказал мужчина женщине.

- Некогда мне, - резко ответила Марфинька. – Смотри, скажу мужу…

Тут и девочка заныла:

- Ой, зачем это ты мои цветочки порвал?.. Мама, мама, этот дядька Гришка, Колькин папка, совсем плохой…

- Цыц, насякомое, - прикрикнул Гришка на ноющую девчонку.

- Мама, а что такое насякомое? Он меня назвал насякомым… - опять заныла девочка Ксюша.

Её мать поймала меня в свою ладонь и показала дочери:

- Знаешь, что это?

- Да, это Солнышко!

- Вот это и есть насекомое, - улыбнулась Марфинька Ксюше.

Она подняла пальцы вверх и стала приговаривать:

- Солнышко, солнышко, полети на небо…

- Мама, он сказал насякомое, - не унималась Ксюша. – Почему он так сказал?

Мать засмеялась:

- Да потому что он старый гасяк!

И видя, что дочка её не понимает, добавила:

- Гасяк – гусак, гусь. Ты же видела гусей?

- Почему Колькин папка старый гусак?

- А разве ты насекомое? – спросила мать. – Насекомое – этот жучок, а ты человек.

Сердитый Гришка достал из кармана платок, вытер свою лысину и сказал:

- Марфа, ты ещё скажи ей, что она человечество. Чему ты дочку учишь?

Ой, мне стало так неинтересно слушать переругивание Гришки и Марфиньки, что я поскорее расправила свои крылышки и полетела в другой цветник, где росла календула.

Но в памяти – этом странном накопителе случайностей – отложилось два слова: насекомое и человечество. Странность памяти – в том, что она не может помнить всё одинаково. Вот у меня отложились эти два слова, а остальное пришлось вообразить…

Для меня что человечество, что насекомое – одно и то же: маленькая Ксюша.

Нас вы представляете существами неразумными. И вправду, откуда здесь разуму взяться? Разум – это продукция мозга, и мозг пользуется разумом как инструментом. Это в представлении людей. У нас же не может быть мозга, такого как у людей: жирной серой субстанции с извилинами.
 
Зато есть наша память. Это некое трепещущее поле, и оно окружает моё тело.

Тут недавно одна особа женского рода из людей попыталась разобраться с такими понятиями, как мозг, разум, мысль, эмоция.


 [Мозг, хотя и самодостаточная субстанция, помещённая в нас, но вполне жизнедеятельная. И в результате своей жизнедеятельности она продуцирует бесконечное множество конструкций с помощью разума… Получается, что разум – инструмент мозга, спасающий человека от невменяемости и небытия.

Но с другой стороны разум – абсолютно не подвластен мозгу. Мозг думать не умеет! Думает разум. Мозг только фиксирует то или иное обстоятельство. Например, мой мозг отфиксировал человека, живущего где-то, в конкретной точке на Земле. При этом, как и бывает в подобных случаях, возникает некое таинственное поле взаимовлияний. Или взаимофиксирования. Один мозг принимает сигнал другого мозга и обязательно откликается. И здесь уже не имеет значения, с какой степенью силы или слабости это происходит…

Вот это поле взаимовлияний кто-то называет телепатией, интуицией, или вульгарно – подкоркой. Не имеет пока значения, как мы назовём сигнал, который подаёт мозг «опознавая» другой мозг, или другого носителя мозга.
 
Здесь удивительно само существование такого сигнала. В одних случаях он промелькнёт на атомарном уровне, не давая мозгу воспользоваться своим инструментом распознавания – разумом. Но когда же мозг начинает активно этот инструмент эксплуатировать и позволять ему продуцировать мысль, то тут и начинаются те самые странные игры нашего разума!

Вот и мой разум в отношении человека, живущего где-то, в конкретной точке на Земле, так разыгрался, что трудно его остановить.

Если попытаться изложить словами мысли, порождённые разумом, то можно получить столько эмоций – и приятных, и окрыляющих, и глупых, и пустых…

И тут можно закольцевать столь причудливый круг размышлений, сказав, что эмоции – это тот энергоноситель, который поддерживает жизнь мозга].


Эту особу вы, люди, можете воспринимать, просто, как особу. А для меня она – Хозяйка. Моя няня, моя кормилица, моя спасительница!
 
У неё такое имя – Катеринушка!

Оно – имя её – катится, словно шар боулинга.

По гладкой широкой дорожке с нарастающей мощью – Ка-те-, а дальше шар обрушивается на кегли: ри-ну-ш, и возглас удивления и удовольствия: -ка! Как!? А!? Как она может! Какова?! Ка-те-ри-нуш-ка!..
 
И если бы она на самом деле была этим шаром боулинга, мне бы несдобровать от её ласки. Но только имя её – этот воображаемый мною шар! И от этого воображения моё трепещущее поле волнуется! И меня охватывает такой экстаз!
   
Катеринушка это чувствует! Она подходит ко мне, обнимает легонько и нежно. Говорит мне ласковые словечки, порою это просто нечленораздельные звуки: словно пение цикады, словно воркованье голубя или щебетанье ласточки, шелест листвы, порыв ветра…

Да кто же я?! Теперь уже не жучок солнышко! И давно! После жучка я ощущало себя маленьким семечком ковыля, остреньким крошечным веретенцем. И долго-долго трепетало моё белое и пушистое ковыльное начало под порывами степных ветров и иссушалось на живительно-убийственной жаре солнышка небесного.

После ковыльного бытия моё начало было воплощено в иное существо – ящерицу, зелёного изумруда. Я бегала по горячим камешкам, струилась между корешками трав, грелась на солнышке.

Теперь я – драцена! Меня вполне это устраивает. Когда я была младенцем и росла в маленьком тесном горшке, пришла в магазин цветоводства Катеринушка и купила меня.

Торговка цветами так меня выставила выгодно, так напарафинила мои листочки и осветила их причудливым светом люминесцентной  лампы, что Катеринушка, помешанная в то время на комнатных цветах, отдала за меня требуемую сумму, даже не поторговавшись.
 
А теперь я живу у неё в квартире. Когда Катеринушка проходит мимо – словно шар боулинга прокатывает – я волнуюсь, и трепетно завиваются мои листья. Хоть бы Катеринушка меня не задела и не столкнула с подставки – тогда уж мне конец, и хоть бы моя любимая Катеринушка коснулась меня своим горячим, налитым страстью, телом. Потому как эту страсть я, драцена, вполне улавливаю, и она меня тоже волнует…

Да, я боюсь упасть вместе со своим горшком на пол и сломаться. Ведь расту я долго: уже лет семь прошло, как хозяйка принесла меня к себе в дом. Теперь мои три ветви-головы разрослись, покрылись шапочкой узких и длинных листьев – будто зелёные снопы моя крона на всех трёх моих ветвях-головах.

Но Катеринушка бросила меня, уехала. Вместе со своим другом. Откуда он взялся – я так и не поняла, но я его не люблю. Взять и увезти Катеринушку! Никому теперь нет дела до того, что новая хозяйка переставила меня на новое место. От этой перестановки у меня совсем поникли листья, они поблекли и никак не хотят подниматься. А что это за вид у драцены, у которой листики висят вяло и безвольно, как будто надо мной издевались долго и жестоко. Кто бы подсказал новой хозяйке, чтобы она вернула меня на моё прежнее место?..


…Ну вот! Катеринушка не забыла меня! Она приехала вместе с другом, которого теперь называет мужем. Увидела, что я совсем захирела на свету в жарко натопленной лоджии, и срочно переставила меня на прежнее место. Там, если вы помните, мне хорошо, но я всё время боюсь упасть на пол – настолько подставка подо мной узкая.

– Смотри, милый, это чудо-растеньице! Оно улавливает моё настроение и отвечает мне любовью…

Хозяйка нежно раскрыла свои объятия, слегка окружая меня ими. Я потянулась листочками за её полем. У Катеринушки мощное поле, которое просто магнитом притягивает меня. И паклеобразная масса моей кроны приняла форму зелёного шара.

– Поразительно! – сказал муж. – Но ты меня заставляешь ревновать…

Хозяйка захохотала! По всему было видно, что её приятно поразили эти слова. Ах, как бы мне хотелось сказать Катеринушке тоже что-то такое, чтобы она также радостно засмеялась. Но у меня нет голоса, и не из чего ему тут появиться. Зато вот разум у меня есть. Я-то всё понимаю и вижу.
 
Когда Катеринушка жила одна, она часто со мной разговаривала. Как-то подошла ко мне и сказала, что у меня есть зачатки разума. Что я единственное растение, которое имею такую мощную разумную систему.

- Ты будешь моим Дракошей, - сказала хозяйка. – Драцена так созвучна Дракоше!

Я стала вспоминать, кем я была уже. Вспомнила весёлое время, когда я изумрудной ящеркой, юркой и ловкой, бегала по жарким меловым горам среди волнующихся ковылей. Жаль, что это время закончилось для меня бесславно. Голодная кошка, рыжая с чёрными и палевыми пятнами, как-то меня поймала. До этого она несколько раз ловила меня за хвост. Я убегала от неё, оставляя ей в утешение свой трепыхающийся хвостик. Кошку звали Кошарой. Её хозяйка – старая бабка Татьяна – жила в старом доме под железной крышей. Когда шёл дождь, крыша гремела от тяжёлых и мощных капель. Старуха посылала своего внука на чердак.

- Никитка, слазь на горище, глянь, не тэче ли вода в дом?
 
Никита взбирался по старой рассохшейся драбине, заглядывал на чердак, присматривался, прислушивался, а потом кричал сверху:

- Ни, бабо, не тэче.   
Бабка Татьяна облегчённо крестилась и говорила:

- Слава Богу, не тэче! А то дождь разошёвся, ото - Змий Горыныч! Чего доброго крышу снэсе…

Бабка придумывала сказки своему внуку. Однажды, когда Кошара притащила мой живой ещё, и потому трепещущий и вьющийся хвостик, она сказал Никитке:

- Глянь-ко, наша Кошара дракона победила.

- Какого ещё дракона? – Никитка примостился рядом с бабкой на стульчике. Старуха взбивала масло деревянной маслобойкой, ей хотелось вздремнуть, но Никитка уже требовал рассказать про дракона.

- Та був такый Змий Горыныч в стародавние времена. Он много людям несчастий приносил: воровал в курятниках яйца, выпивал у коров молоко, валялся в поле на хлебных злаках…

Бабка Татьяна читать не умела, и про Змея Горыныча всё выдумывала сама.

- Горыныч – потому что жил на горище? – спрашивал Никитка, заглядывая бабке в синие выцветшие глаза.

- Ну да, на горище…

Бабка Татьяна начинала засыпать от однообразных движений маслобойки.

- Я теперь не полезу туда, смотреть на крышу, - говорил сердито Никитка.

- Так нема уже того Горыныча. Видишь, его Кошара наша победила…

Это была красивая кошка необычной расцветки. Однажды она прекратила моё существование в образе ящерицы. Всякий раз, когда у неё в когтях оставался мой хвост, Кошара набиралась опыта. Однажды она ухватила меня за голову. И не испугалась моего широко раскрытого рта со змеиным язычком. Я даже огорчиться не успела. Всё произошло в один миг. Так Кошара победила Горыныча.

А теперь моя Катеринушка говорит мне, что я буду Дракошей. Был бы голос у меня, я б её спросила, почему она так решила.

- Вот видишь, Дракоша, у тебя три головы, - указала мне на мои три ветви хозяйка. – И имя твоё – Драцена, дракона напоминает.

Иногда мне кажется, что маленькая Ксюша, дочка Марфиньки, которую соблазнял Гришка, Старый Гасяк, это и есть моя Катеринушка. Что она выросла с тех пор, когда я была Божьей Коровкой, и прожила много-много лет. Ведь, что ни говорите, а даже я – бессловесное растение – вижу морщинки вокруг её глаз, слышу ночные её постанывания, когда ей нездоровится…

Знаю я, что и Никитка, боявшийся Горыныча, живущего на горище, это теперь тот человек, которого Катеринушка называет мужем. Как же удивительно всё устроено: люди обязательно сходятся, память никуда не исчезает, а жизнь, теплящаяся в маленьком живом существе, продолжается вечно. И когда не будет драцены, я стану котом. Мне очень хочется стать котом, который сильнее всего. Кот спокойно лежит и мнёт ковыль, давит лапами божьих коровок, ест ящериц и может сломать чудесный цветок драцену. 

***
Катеринушка-Ксюша, дочка Марфиньки, которую пытался соблазнить Гришка, Старый Гасяк, вошла в своё замужество в поздних уже летах. Её муж, Никитка, который слушал сказки бабки Татьяны, приехал за ней и увёз к себе – в маленький домик в деревне. Никому не возбраняется выходить замуж, когда для этого есть условия. У Никитки такие условия были очень скромными, но Катеринушка не побоялась. Она окунулась в объятия Никитки и стала самой счастливой женщиной на земле.

В маленьком домике жила точно такая же кошка, какая была у Никитки в детстве: рыжая, с чёрными и палевыми пятнами. Кошку также звали Кошарой. Наверное, ностальгируя по своим детским временам, старый Никитка и завёл себе эту Кошару.

Кто-то не поверит моей истории. Ну как же это так: старый Никитка жил в маленьком домике в деревне, а Катеринушка совсем в другой среде обитала: в большом городе и квартире со всеми удобствами, и вдруг они каким-то чудесным и непонятным образом договариваются о женитьбе. Кажется, что на старости лет – ей пятьдесят пять, а ему шестьдесят – совсем они ум свой потеряли.

Всё так и было, как я вам рассказываю. Вышли они на пенсию и взяли да и поженились...

А зачем вам знать, как это произошло? Тут же важно теперь другое – моя история, которая тянется ещё от маленького жучка Божьей Коровки, от крохотного семечка ковыля, похожего на острое веретенце, от зелёной юркой ящерки, ставшей однажды добычей той ещё Кошары, которая была в детстве у Никитки.  Наша новая Кошара – теперь это моя матушка, которая родила нас в один из майских деньков на горище маленького деревенского домика Никитки.

Нас теперь пятеро: я, мои три братика и одна сестричка. Вы не забыли, что я был до рождения растением – драценой? Так засохла эта драцена. Некому её поливать и холить стало. Я ещё тогда, живя в образе этого умного деревца, посаженного в большой горшок с питательной землёй, очень хотел стать котом. Просто мечтал, потому что коты – самые сильные, самые ловкие существа на земле. Не знаю, можно ли их называть насекомыми или человеками, но существами можно.

Вот теперь думаю, шевелю мозгами, а кем же приходилось быть моим братикам и сестричке. Смотрю на них единственным своим глазом - другой мне выклевала сорока - но не вижу, что они что-то понимают. Сосут сиську Кошары и пищат. Это я такой один ненормальный кот. Столько памяти у меня, и никуда она не девается.