Глава XVI

1948 год

В 1948 году Алексею Николаевичу исполнилось 60. Все чаще он подумывал перебраться в город, поближе к детям. Силы  уже не те, чтобы своим хозяйством на кордоне жить. Вместе с Аришей ушла из сердца радость. Дети уговорили жениться, чтобы одному не куковать, на овдовевшей сватье Анне Овчинниковой – матери старшего зятя, непутевого Саньки. Он, было, после войны объявился, но Маньша в дом его больше не пустила. Пожил немного в малухе и опять уехал в Таш греться в Ташкент.
 Новая жена мельтешила перед глазами как бельмо.Сварливая,скупущая.На все шкафы замки понавешала.Одно радовало-чистоплотна и стряпать мастерица.Этим и взяла.Дети знакомили старика еще с одной"невестой".Но у той на смотринах хлеб не подошел,стало быть ,хозяйка не ахти.Потом старик еще не раз пожалел,что выбрал сватью Анну.Её за невыносимый характер муж бывший водил топить на прорубь.Анна,смерти не побоявшись,стояла на своём,как бык.Плюнул тогда мужик,не стал на душу грех принимать и ушел от жены насовсем.
 Алексей Николаевич мысленно сравнивал ее с Аришей и притупившаяся было боль, начинала разъедать снова.
 – А, хрен с ней – пусть живет, - решил он однажды.
 -Такой, как Ариша все одно, более нет.
 Младшие дочки – Зина и Мага, успели по два раза замуж выскочить. Вот ить язвы – думал Алексей Николаевич,-мужиков после войны – раз, два и обчелся, а энтих как прорвало.
 Старик отвозил как-то дочерям гостинцы годе в город – уток да рыбку и на обратном пути обогнал немолодую женщину в казахской одежде – зеленом плюшевом жупане с серебряными бляхами и толсто намотанном на голове, наподобие башни - белом платке. Оглянулся и оторопел, встретившись с взглядом огромных, серых глаз.
 – Тпруу, - осадил лошадь, далёко путь держите?
– В Ключевку.
 – Ну, садитесь, подвезу, не велик круг.
 Женщина уселась в телегу и начала на ломанном русском рассказывать:
-Иду в Ключёвку, родня искать. Муж мой умер, детей нет, один старуха сказал, что я русская. Украли меня, когда пять лет  было. Я помню имя – Фрося. Потом  Аманбике стали звать.
 Старик ахнул.
 – Дак, ты ж Фрося Коптякова, ты ж в 905-м годе пропала. Я в том годе, как раз, женился.

1905 год.

 Стоял знойный июльский полдень. Вереница девчат и женщин возвращалась в станицу из леса.  Ушли собирать ягоду с первыми петухами, пока жары нет.  А к полудню возвращались с корзинами ,доверху наполненными «глубнигой». Женщины хоть и подустали, но пели новую, веселую песню, про то, как полоску Маша жала и встретила молодого солдатика. Подзадоривали  казаков,  замыкавших шествие.
 В пяти верстах от станицы стоял кыргызский кочевой юрт. Ухо надо было держать востро – или скот угонят или каку красивую девку скрадут. А пора ягодная, вот и отправились бабоньки в лес, как обычно, под охраной.
 Трое верховых казаков с шашками и ружьями, не спускали с женщин глаз. Агаша Коптякова, одна из ягодниц, вошла в избу.
- Фросенька, доченька, иди сюда, ягодок с молочком поешь.
 Никто не отозвался. Агаша разыскала старших своих сыновей.
 -  Иде Фроська?
 – Дык возле избы играла с кошкой.
Девочку  искали весь день, а вечером Агафья бессильно опустившись на землю, заголосила:
 -Скрали ироды. Ой, дитятко ты моё умолённое. (Фрося была единственной, долгожданной дочкой в семье. До нее, у Агафьи родилось пять сыновей.)
В станице поднялась суматоха, атаман орал на казаков:
-Куды смотрели, сучьи дети, не уберегли дите!
- Дык, кто ж знал, что в станицу сунутся. Ишь, хата-то крайняя, вот и сцапали.
- Сцапали, сцапали – рявкал атаман,- Как вас самих за яйца не сцапали?
 16 казаков оседлали коней, поскакали двумя разъездами в разные стороны от станицы, но кочевого юрта на месте уже не было. Остались только зола от костров, да мусор. Так и не нашли тогда Фросю.
Алексей Николаевич привез Фросю – Аманбике в Ключевку прямо к дому Коптяковых. Родителей уже давно не было в живых. В доме жил старший сын Федор, единственный уцелевший из большой семьи Коптяковых. Федор вышел за ворота, с любопытством посмотрел на странную казашку. – Ты кто? – спросил. Женщина заулыбалась беззубым ртом. - Фрося я, сестра твоя, наверное. Федор стоял, как оглушенный.
- И правда, маманя вылитая. Неужто, ты, Фроська наша пропавшая? А я Федор. Не помнишь меня?
- Не помню имя, а помню много мальчишка в доме.
 – Нет тех мальчишек. Кто в  Германскую, кто в Гражданскую сгинул. Зубы-то куды, сестренка, дела – спросил Федор, смахивая слезу.
Фрося тихо ответила: «Муж бил, брат муж бил, отец муж бил. В ауле женщина шибко бьют».
Алексей Николаевич возвращался домой, на душе было грустно. Воспоминания разбередили душу, вот она жизнь-то кака. Пролетела быстро и не заметил. Фрося дитем малым была, а вот уже тоже старушка.
 Вспомнилась старинная казачья песня о том, как украли девушку кочевники. Разыскал ее родной брат через два года в кыргызском ауле, а сестра уже жена кыргызская. Сидит люльку качает. «А как в люлечке-то ребетёночек, как по маменьке-то русачёночек, а по тятеньке-то кыргызёночек…»