Двадцать копеек

Двадцать копеек

Мечтаешь выспаться на выходные, мечтаешь, а тут на тебе: в субботу – на работу. План спасать. Дело оно привычное. Настолько привычное, что даже отгулы никогда не берёшь.  Дать-то отгул  дадут, но при этом в глазах твоего руководителя так и читается: и не патриот ты завода, и не болеешь за производство, и работать надо, не считаясь с личным временем, на то ты там, и поставлен, словом,…  Словом, этих отгулов у меня накопилось уже  на добрый десяток отпусков. Одно утешение: когда тебе действительно надо, берёшь его с чистой совестью, и никто тебя ни о чём не спрашивает. Знают: не злоупотребляешь, но дела оставь в таком состоянии, чтобы в отгулах тебе уже не икалось.

Вот в таком невесёлом расположении духа стоял я  на остановке и ждал троллейбуса. Косые заряды  дождя со снегом, то и дело бьющие с разных сторон прямо в лицо, мешали  сосредоточиться, и мысль моя постоянно перескакивала с организации предстоящей работы на то, как распорядиться после этого жалкими остатками своего выходного.

– Привет! Ты всё ещё на заводе трудишься? – обращается ко мне неведомо откуда появившийся мужчина, на вид постарше меня  лет на пятнадцать, и, непонятно почему, но явно расположенный ко мне,  –  Как там у вас, как дела у ребят? 
Признаться, у меня и сейчас, через множество уж лет, хорошая память,  как на лица, так и на события, однако именно в тот момент она мне совершенно ничего не подсказывала, как ни старался я её напрячь. Он заметил моё замешательство, на которое, видимо, не рассчитывал, и продолжал:

– А те двадцать копеек не помнишь? А мой наряд, на двадцать копеек? Ну, и здорово же ты тогда! Никак не ожидал такого. Я был так удивлён, до сих пор не могу забыть…
   
Искра озарения мгновенно пронзила  моё сознание.  Я тут же всё вспомнил. К этому времени уже не с одной сотней лиц сталкивала меня судьба на производстве, и в моей памяти накопилось достаточно всяких эпизодов: ярких и не очень, радостных и неприятных, досадных и ласкающих  твои профессиональные амбиции. Словом, всё как в жизни, а, порой, ещё острее и драматичнее. Этот случай я, конечно, не забывал, но на тот момент он уже был в глубине моей памяти. Мы перекинулись с Алексеем Ивановичем несколькими ничего не значащими словами, и я сел в подошедший троллейбус. С тех пор я его больше никогда не видел.
   
Настроение моё разом переменилось. Тёплая волна самолюбия наполнила душу  приятным ощущением  собственной значимости, и даже неким состоянием, близким к чувству гордости за собственную персону. Надо же: через столько-то лет! Ай, да  я! И даже такое помнят про меня! Опустившись на сидение, тут же погрузился в воспоминания…

Восемь лет назад я был ещё молодым специалистом и только-только устроился на завод на должность мастера участка. А мой стаж на заводе до этого случая исчислялся не более чем тремя неделями. Прежняя  работа, куда я попал по распределению, была очень даже неплохой, но не совсем тем, к чему я стремился.  Здесь же, и зарплата выше, и реальная перспектива карьерного роста, и хорошие шансы на  улучшение жилищных условий. Словом, решился. Даже, несмотря на то, что трудиться мастером в те годы было  никак не престижно. 

И всё же, несмотря  ни на что,  о своём выборе я в дальнейшем нисколько не жалел. Самое трудное в этом деле – работа с людьми. Но сама по себе эта деятельность, помимо груза ответственности и постоянного нервного напряжения, иногда приносит тебе минуты душевного подъёма и чувства собственной удовлетворённости… 
 
Кроме технических знаний и навыков фрезеровщику необходима   и определённая смекалка, и работы мысли в процессе самой работы. Поэтому молодые, именно те, кого интересует эта специальность, постоянно что-то выспрашивают у стариков и просят совета. Те, в свою очередь, великодушно  и с явным удовольствием  помогают молодёжи даже настроить станок на определённую операцию. К слову сказать, это касается не только фрезеровщиков, но и специалистов любой другой рабочей профессии.  Наблюдать такое бывало всегда приятно, к тому же именно так самым наилучшим образом передаются умение и навыки от поколения к поколению. Да и дела на участке  спорятся лучше...
   
Редко, но бывало, правда, и по-другому. Спросит молодой что-то у старика, а тот сегодня толи не в духе, толи не в настроении. Тогда идёт к мастеру.

– Не знаю, с чего начинать. Через два перехода мне не за что будет зажимать заготовку для дальнейшей обработки – обращается он ко мне.
– Оставь, Олег, мне чертёж, да иди, готовь инструмент и оснастку. А я пока подумаю.

Всё новые изделия, мелкосерийное производство – это, несомненно, очень интересно для специалиста, но вопросов и проблем при этом – пруд пруди.  Так было и на этот раз.
Начинаю изучать чертёж, испытывая лёгкий страх опозориться: ведь навыков фрезеровщика у меня-то нет никаких.

Олег, хотя и молодой ещё,  но уже опытный специалист  с хорошим потенциалом для роста. Недавно завоевал первое место по Союзу на министерском конкурсе мастерства молодых фрезеровщиков. Эти часы, что на нём, вручал ему сам министр…

Наконец, вникнув  в чертёж, мне приходит в голову идея, с которой я и иду к Олегу. Вижу, что лицо его светлеет, значит, в моей идее что-то есть. Минут пять мы с ним ещё обсуждаем, после чего убеждаюсь, что всё в порядке. Подчёркнуто спокойно, словно для меня решать такие задачки – в одни ворота, и как бы между делом, двигаюсь дальше по участку.  Про себя же торжествую: этот свой экзамен я выдержал! А как же по-другому? Надо будет – разберёмся и не с такими коллизиями!   

Выжидаю ещё минут двадцать: как там, у Олега?
Батюшки! Да ведь он мою идею буквально на глазах превратил из Золушки в настоящую принцессу! Так ловко довёл её до ума чисто профессиональными приёмами, что любо-дорого на это посмотреть.
– Олежка, да ты просто вундеркинд! А ещё говорил, что не знаешь, как делать.
Мы весело улыбаемся друг другу, и после этого я, – рот до ушей, отхожу от него, радуясь теперь уже и  за него, и за себя.

И всё-таки совсем не такие простые были эти люди – наши классные специалисты. Каждый из них со своим характером, каждый знал себе цену, а некоторым был присущ   даже и определённый гонорок. Как правило, одарённые от природы техническим уровнем мышления и даже талантливые в  своём деле. К тому же, далеко не всегда раскрывали они свои самые сокровенные секреты, делавшие их уникальными мастерами своего дела.

 – Ген, объясни мне, никак не пойму: вот ты сейчас точишь  деталь, хорошо на ней заработаешь, причём выполняешь эту работу всегда охотно и без капризов. По  чертежу эта  деталь – ничего из себя, и её изготовление не требует такой  уж высокой квалификации. Расценка на неё вполне приличная,  учитывая даже то, что точится она из нержавейки. Почему тогда даже наши асы выполняют эту работу с большой неохотой, да к тому же и не могут на ней мало-мальски заработать? – обращаюсь к токарю Геннадию, моему ровеснику, и с которым мы иногда ведём беседы «за жизнь».

 – Ты знаешь, когда я делал её в первый раз, то почти два дня только и бегал от своего станка к заточному. Пробовал и искал угол заточки резца, подбирал его профиль, пока не вышел на оптимальные параметры. Теперь я это точу, сам видишь как. Никто другой не захотел помучаться так, как я, поэтому даже показывать свой резец никому не собираюсь.
Мне он всё же продемонстрировал тот резец. Потом, ради любопытства, просматривая справочную техническую литературу, я не нашёл даже какого-либо подобия  этого инструмента.

Каждому приятно, когда к твоей персоне проявляется неподдельный интерес, а твои действия и поступки получают достойную оценку. Не исключение в этом плане и наши асы.

Антон Сергеевич по натуре молчалив, малообщителен и даже замкнут. Работает на всех видах шлифовального оборудования. Секретов своих особенно не скрывает, да и какие тут могут быть секреты: стоит человек у станка, шлифует себе, да и шлифует. Всё у него на виду: смотри-пересмотрись. Видеть-то все видят, но ни у кого так не получается: и быстро, и без малейших отклонений от  чертежа. 

Шлифование длинных тонких валов – ахиллесова пята, как шлифовщиков, так и производства: уж очень медленный это процесс. Антон Сергеевич выполняет эту операцию в три-четыре раза быстрее всех остальных. Несколько раз за смену подхожу к нему, присматриваюсь, затем отхожу, так  ничего и не поняв. Наконец, не выдерживаю:

– Сергеич, сдаюсь! За счёт чего такая скорость?
Он уже догадался, для чего это я так к нему зачастил, и словно ждал моего вопроса:
–  Прохожу «на врезание» участками по всей длине вала черновым камнем и через другой люнет. Оставляю себе припуска не больше трёх соток, после этого провожу чистовую обработку – всё это он мне излагает прямо на ходу, но обыденность его изложения всё же с подтекстом: такое себе позволить сможет лишь равный ему по опыту и мастерству.
В техпроцесс записывать его придумку нельзя: количество брака возрастёт на порядок, а таких, как он специалистов – по пальцам одной руки…  Много чего ещё я почерпнул для себя, общаясь с ним в дальнейшем. И не таким замкнутым, в конце концов, он всё же оказался.

Вот из той самой породы был и Алексей Иванович, один из лучших фрезеровщиков, с мнением которого считались и зачастую брали у него совета при разработке новых технологий. Это я узнал со слов других, поскольку сам ещё лишь начинал здесь трудиться, да к тому же он работал не в моей смене. Слышал ещё, что по какой-то причине он  не поладил с начальством и подал заявление на увольнение. Уговаривать остаться его не стали.  Скорее всего, из-за этого конфликта.
 
Была пятница, вторая смена. У него это был последний рабочий день перед  увольнением, и он вышел на работу, не помню уж по каким обстоятельствам, в мою смену. Закончил работу, начатую несколько дней назад, и сдал её. До конца смены оставалось часа три, смысла задерживать человека в такой ситуации я не видел, а потому предложил ему идти домой. 

Но к моему большому удивлению он отказался от этого предложения и выразил желание сделать напоследок ещё одну небольшую работу. Мы  вместе прикинули и  нашли таковую. Партия, если так её можно назвать, из двух деталей. Расценка на каждую – десять копеек. Итого: двадцать копеек, или порция пломбира по тем ценам. Правда, пломбира настоящего и полновесного, не сегодняшнего.

Тут я даже обрадовался, и вот по какой причине. Изделие, на которое шли эти детали, было снято с производства два года тому назад, но сегодня его заказало очень солидное ведомство. Перед снятием с производства провели снижение  трудоёмкости в расчёте на то, что его никогда не придётся делать. Испить полную чашу такой «дальновидности» довелось теперь уже всем нам. Такие работы выдавались очень дозировано, причём это надо было делать не в ущерб ни плану, ни заработку работника. Задачка не из лёгких. Алексей Иванович без всяких претензий и вопросов, и по своей же воле, стал выполнять эту работу. Ровно к концу смены закончил, я записал её в наряд, и на этом мы с ним расстались. Работники ОТК уже уходили с работы и детали вместе с нарядом остались лежать у них до утра понедельника.

Рядовой эпизод, не стоящий даже упоминания. Но, не тут-то было: на следующей неделе, уже во вторник, а смена – первая, мне навстречу летит Алексей Иванович, о существовании которого я  уже успел забыть.
 – Где мой наряд?
– Какой ещё наряд?
– Да на двадцать копеек! Куда ты его дел?  Я горбатился, работал за бесценок, а этот проклятый наряд не попал мне в расчёт!
– Своё я исполнил, а все ваши наряды сдаются через мастера вашей смены. Вот и обращайтесь к нему. Таков порядок. Искать этот наряд по всему заводу я не обязан, искать мне его некогда, поэтому и не буду  этого делать. Вот, могу предложить двадцать копеек, если вас это устроит.
– Что? Да я от тебя даже и рубля не возьму! Эти копейки я заработал законно, вот и платите мне теперь тоже по закону! Где мой наряд!? 
 
С рублём он тут явно перегнул палку, и  для меня это было последней каплей. Ведь рубля  я ему и  не стал бы предлагать.  Во-первых, из принципа: подумает, что я действительно виноват в утере его наряда. Но предыдущий его наряд никуда же не пропал! Во-вторых, просто  жалко: всё же деньги, а таким образом разбрасываться рублями – никакой зарплаты не хватит. Но самое главное, а это было очевидно, он натурально издевается надо мной. Ведь не эти жалкие копейки, да при его-то заработках, так волновали его! Но почему он прицепился именно ко мне: ведь такой порядок он и без меня хорошо знает? К тому же,  мы с ним практически не знакомы! 
 
Кровь прилила у меня к голове:
– Если так, то я найду вам этот наряд. Или сделаю новый.
– Ну-ну, ищи. Посмотрим.

То, что я выпалил сгоряча, он уже знал наверняка. За приписки в нарядах у нас было очень строго. Попадись в них дважды одна и та же запись – греха не оберёшься. За эти несчастные двадцать копеек судить бы меня, конечно, не судили, но наверняка я остался бы с выговором, да ещё и без прогрессивки. К тому же и «славы» по заводу заработал бы на несколько месяцев вперёд…
 
Так, или иначе, но путей к отступлению у меня уже не было. Поиски наряда ни к чему не привели, но появилась одна маленькая зацепка: сами эти детали преспокойно лежали себе на сборке и, судя по сопроводительным документам, попали туда абсолютно законным путём. Я стал оформлять дубликат того наряда.

Мастер ОТК, к которому я первым делом обратился, прочитал мне целую лекцию на тему тех же приписок, после чего категорически отказался брать на себя такую же ответственность и запретил кому-либо из контролёров закрывать эту работу во второй раз. Для этой каменной глыбы, для этого отставного полковника, я был ещё незнакомым молодым выскочкой, качающим свои права.  Он был неприступен. Я не знаю, чем тогда его смог убедить: своими ли заверениями в готовности  понести наказание лишь ради восстановления истины, своей ли настырностью, или всё  же ничтожностью  той суммы?  В конце концов, он отправил контролёра вместе со мной в сборочный цех удостовериться, что эти детали существуют в природе и находятся по месту назначения. Наряд был закрыт.
Ради истины добавлю:  в дальнейшем я убедился в объективности и справедливости Юрия Николаевича. Почти в любых спорных ситуациях мы находили с ним общий язык, и, даже  когда не находили такового, неизменно относились самым уважительным образом к мнению один другого.

 После такого бурного начала дела мои пошли куда как легче, однако на пути ещё было четыре или пять барьеров. Всюду, куда я приходил за визой на этом наряде, приходилось рассказывать всё сначала. Смотрели  на меня везде по-разному: кто с доброжелательным сочувствием, кто с откровенным удивлением,  а кто и как на «немного не в себе». Незначительность и даже смехотворность такой суммы: стоит ли проявлять из-за неё такое рвение?

Бегая по этажам и кабинетам, я время от времени возвращался на участок. Мои прямые обязанности ведь никто с меня не снимал. И каждый такой раз я видел издалека своего оппонента, которого потихоньку начинал уже просто ненавидеть.  А он, без сомнения, с любопытством наблюдал за мной, от чего у меня только прибавлялось сил и какой-то злости…

Когда до финиша мне оставалась лишь пара кабинетов, я уже стал опасаться, что этот злосчастный наряд  всплывёт где-нибудь сам по себе. И труд мой насмарку, и повод  моему мучителю опять обвинить меня в ротозействе.

Наконец, всё готово. Я решил не сдавать наряд для оплаты, а отдать его лично в руки своему недоброжелателю. Мало ли что, пускай сам относит. Случайно ли, не случайно, но  для этого мне пришлось его даже поискать.
– Вот ваш наряд. Сдавайте его в оплату.
Он смотрел на меня, словно на инопланетянина, одновременно с этим на лице его читалось и нескрываемое разочарование. Молча и не прощаясь, мы разошлись с ним в разные стороны…

И вот тот самый изверг, через столько лет, по сути, извиняется передо мной. Значит, не такой он законченный: настоящие человеческие чувства в нём  всё же сильнее! И воевал он тогда вовсе не со мной, а таким образом вымещал какие-то свои обиды. Одномоментная потеря собственного статуса и охлаждение со стороны начальства – перенести такое очень тяжело. А ведь он и не хотел тогда увольняться, это ясно. Стоило только поговорить с ним по-человечески, может и убедить его в собственной неправоте.  На это, думаю, он до последнего и рассчитывал…

 Да, работать с такими натурами  сложно, это факт. Особенно, если они – личности. Но ведь и отдачи от них  вдвойне. А к тому же, именно такие и ведут за собой всех остальных. Это тоже факт.
Переполненный такого рода  мыслями,  я выходил на своей остановке далеко уже не в том радужном настроении, с каким садился в троллейбус.
 
P.S. Написал, поставил точку, но внутренний голос  так и шепчет: на какого чёрта ты изложил все эти двадцатикопеечные страсти, да ещё и сопроводил их какими-то нравственными категориями?  В обществе потребителей правят бал ухватившие бога за бороду «эффективные собственники».  Без комплексов морали, и для них нет никаких проблем ни купить, ни продать, ни даже пригреть  тебя на груди, чтобы потом за ненадобностью вышвырнуть тебя же за борт. Сегодня  совсем не так, как оно было.  Сегодня только  деньги и решают всё. Ну, или почти всё…
И всё-таки оставляю написанное. Пусть только для того, чтобы показать, какими мы тогда были.
Мы что, теперь стали другими?...