В осколках отражается небо

В ОСКОЛКАХ ОТРАЖАЕТСЯ НЕБО


Снова Осень

Пятнадцать лет назад я жил одно время в глухой сибирской тайге. В чудесном месте под названием Шория. Там такие круглые, мохнатые горки, которые издалека походят на отдыхающих мишек, много снега зимой, летом жарко, а травы вырастают густо и до 2,5 м в высоту. Из-за чего вся тайга летом походит на джунгли.
Наверное, это было одно из самых счастливых времен в моей жизни. Сначала – ранняя весна, когда снег еще ослепительно сверкает на солнце, а небо – синее, прозрачное, легкое… Весеннее, одним словом. И бывает, что ни единого облачка не появляется по 10-12 дней. И можно загорать прямо в сугробе, водрузив на него кресло-качалку и почитывая Ремарка или просто глядя на снежные линии гор и лощины, голые деревья на фоне бездонного неба, всем телом отдаваясь лучам жаркого шорского солнышка.
А потом наступила уже настоящая весна и мы с моим другом – доктором Карлосом, приехавшим ко мне из далекого Новосибирска – жгли костер, пили грузинский коньяк, читали стихи и созерцали, как в весеннем водопадике отражается весенняя луна…
Прошло еще совсем немного времени, и наступило лето. Пришла жара, повсюду вымахала буйная зелень, и я наконец-то привез пчел, полученных в качестве гонорара за прошлогодний труд у прижимистого кержака...
Был засеян огород, продолжалось строительство бани, благоустройство дома и «хозяйства», которое включало уже, помимо 3-х ульев пчел, двух куриц и ежика. На маленькой речке была построена запруда – «ванна», как мы ее назвали с Димой Кувшиновым, которому в то время было 8 лет. Ванна обладала следующими преимуществами: можно было забежать в нее, спустившись по ступенькам деревянной лестницы, и сразу плюхнуться в ледяную воду, поскольку глубина «ванны» позволяла это сделать, испытывая ни с чем несравнимые ощущения.
А потом пчелы стали приносить мед, вкуснейший и ароматнейший, и вообще, шорский мед – это отдельная песня, к сожалению, незнакомая многим. Потом мы достроили, наконец, баню и затопили ее! Эх, и здорово было…
Потом поспела молодая картошка, зелень и огурцы…
А потом – в августе – все уехали, и я остался один… Настала прекрасная пора: днем еще тепло, а ночью уже подмораживает, и потому вся трава упала, словно ее скосил повсюду косарь-гигант. Она упала рядами, валками, как говорится. И вся тайга вдруг стала прозрачной – гуляй, не хочу!
Потом я приготовил медовое вино – с надеждой на осенних гостей. Потом наступил сентябрь, я парился в бане и вышел, окатившись из ведра ледяной водой. Я сидел возле бани на корточках, чуть повыше родника и глядел на другой берег, на березу на другом берегу, на тронутые желтым березовые листья, которые уже падают, падают в родник и их уносит неторопливым течением. И я вдруг понял, вернее, почувствовал, что все, кончилась моя таежная жизнь. Что никто уже ко мне не приедет, да и сам я скоро уеду отсюда совсем, а местные охотники-алкоголики быстро растащат оставшееся «имущество», все здесь запустеет и порастет быльем. Потому что все в жизни когда-то начинается, и все неизбежно кончается, и когда кончается что-то хорошее, становится грустно. И так будет всегда.
И от этих чувств в голове моей зазвучали слова, слова сложились в строчки, а строчки – в стихи, которые трогают меня и по сей день:

***
и в этом году
как и прежде
уже опадают листья

Весна

Вспоминается, как весной всегда что-то начиналось. Например, моя поездка в далеком 90-м году в Западный (тогда еще) Берлин. Я ехал на поезде из Москвы в Берлин и что-то там себе фантазировал, ерунду какую-то. Ерунду, потому что ничего из этих фантазий не воплотилось наяву. Наяву случилось то же, что и всегда: отрезвление жизнью, которая идет сама по себе и знать не знает про какие-то там фантазии... 
Но, что характерно, фантазии, не смотря на свою полную виртуальность и оторванность от жизни, все-таки выполняют свое главное предназначение: они заманивают нас в неизвестное, попав в которое, каждый получает свое. То, о чем ни подумать, ни помечтать невозможно.
Я был тогда, что называется, современным композитором, но вид при этом имел совершенно неформальный: бритый наголо череп, борода и большущий фурункул на затылке, который был замотан бинтом, отчего я походил на раненого басмача, к тому же, возможно, неонациста.
Но тогда, в далеком 90-м, мне все казалось иначе. Помню, как я спешил обратно в Москву, страшась остаться на Западе насовсем, в случае, например, какой-нибудь заварухи в нашем любимом Отечестве. Я с ужасом представлял, уже сидя в обратном поезде, что не дай Бог что-то случится, границы закроют, и я останусь здесь среди бюргеров и так называемых авангардных композиторов, вся авангардность которых заключается в написании неудобоваримой музыки, а в остальном они ровно ничем не отличаются от тех же бюргеров, потому что все стремятся к одному: быть добропорядочными членами общества и получать за это деньги и комфортное существование.
Забавно, что тогда я еще не знал, что и в Европе есть хорошие люди, однако я хорошо чувствовал другое: моя любимая Родина – самая лучшая на свете. И мне будет очень плохо без ее гор, лесов, полей и рек. Без этой земли, которая так и дышит душевным теплом и свободой.
И прошло еще немало лет, прежде чем слова очередной шаманской песни слетели с моих губ:

Сколько дорог между нами не пройдено?
Сколько туманов еще впереди?
О, моя Родина, милая Родина,
Где твой бескрайний кусочек земли?..



Весна в Берлине

Сейчас, когда я думаю о своем пребывании в Западном Берлине в марте 90-го года, мне почему-то вспоминается мое выступление в тамошнем центральном парке. Получилось все довольно забавно.
В то далекое время я был еще весьма основательным человеком, и поэтому умудрился захватить с собой в поездку практически все свои музыкальные инструменты. А это килограммов 60 листовой латуни! Вот только вешать их было не на что. И встал простой вопрос: «Что делать?». Поскольку в Берлине, в отличие от Новосибирска, отсутствуют неприватизированные палки, доски, не говоря уже о металлических изделиях, мы вместе с моей берлинской знакомой Надей пошли в магазин, где и купили достаточное количество деревянных брусков различной длины.
Затем я отволок весь свой инструментарий в парк и там, на весенней траве, под деревом неизвестной породы, развернул свой музыкальный «аппарат». С помощью скотча и брусков были изготовлены стойки, на них развешены гонги и колокольчики, а троица местных авангардистов примостилась на траве позади меня. Авангардистов я пригласил из «Желтой лавки» - магазина авангардных пластинок, где побывал накануне, купив пластинку Дзен (флейта) и обменяв двойник симфоний Тертеряна на что-то авангардное, уже не помню, что.
Так вот, в процессе покупки и обмена пластинками завязался разговор о музыке вообще и моих музыкальных перформансах в частности. И я пригласил этих славных – как мне тогда показалось – авангардных немцев назавтра в парк. Вот они и пришли.
Придя, они даже не поздоровались, а уселись сзади меня на траву и принялись пить пиво и хихикать. Мне, кстати, только что пришла в голову мысль, что, возможно, это были не владельцы магазина «высокой музыки», а просто продавцы?.. Воистину, жизнь – сплошная загадка.
Я тем временем расставил инструменты, зажег свечи и посмотрел на небо. Небо было далеким и безмолвным. Туча ворон с громким карканьем кружилась надо мной. На траве то тут, то там сидели западные берлинцы, некоторые из них играли в бадминтон, а по посыпанным гравием дорожкам проезжали конные полицейские.
Я принялся бить в мои колокола, но пространство перформанса все не рождалось. Вороны по-прежнему оглушительно каркали, небо не сулило ничего хорошего, разгулявшиеся авангардисты уже начали что-то выкрикивать, а окружающее равнодушно занималось своими делами. Отчаявшись получить хоть какой-нибудь отклик и продолжая стучать в свои гонги, я просто махнул на все рукой…
Но зато продолжение берлинского перформанса оказалось и волшебным, и удивительным. Буквально через пару недель я уже был в Новосибирске, где познакомился с господином Сунь Фу, который принялся обучать меня китайскому языку и гимнастике тай-цзи цзюань.
Уже в мае этого же года я любовался ослепительной красотой гор, лесов и рек и собирал клещей в Горном Алтае, переводил Лао Цзы, а осенью переехал в домик в деревне под Новосибирском.
Но это, как говорится, уже совсем другая история.

***
небо Берлина
дышит холодом
горы Алтая
теплом

 

Сибирский Чум. Начало

Вы будете смеяться, но Сибирский Чум начался тоже весной. Сидели мы как-то раз с Вовой Пановым в марте 2002 года в нашей звукозаписывающей студии «Росса» и записывали различные звуки... Как вдруг нам так захотелось чего-то хорошего, волшебного и праздничного, что мы сразу же вспомнили апрель ‘97 года, господина Ганова и наши совместные перформансы, в частности, сооружение Чистого Чума из картин уважаемого Ганова А. В. перед главным корпусом новосибирского государственного университета. «Эх, и славно было!» – подумали мы и погрузились в глубокое созерцание… А вышел я из созерцания уже не один, а с замечательной идеей – соорудить большой праздничный Чум где-нибудь, где Бог пошлет, и т.о. обеспечить себе пространство и возможности для праздников, перформансов и прочих радостей жизни.
Бог послал Заельцовский парк г.Новосибирска во главе с директором парка Андреем Ивановичем, который нам выделил чудесную поляну, окруженную вековыми соснами, рядом с колесом обозрения, качелями и разноцветными каруселями.
Получив «добро» на строительство, 9 мая 2002 года мы к оному приступили. Сначала навели чистоту и порядок на поляне, а затем принялись шить полотнище будущего Чума. А полотнище, скажу вам, дамы и господа, у нас выходило под 130 квадратных метров! Да уж. В самом деле, чего мелочиться? Шить, так шить.
Мы привезли на поляну машинку «Зингер» с ножным приводом и возрастом в 100 лет, а также полную «Ниву» камней с реки Катунь (Горный Алтай), – для сооружения очагов.
И дело пошло! Под песни и вопли новосибирцев, справлявших День Победы, под музыку из репродуктора, в сиянии яркого майского солнышка.
В тот чудесный день нам удалось полностью скроить и сшить полотнище, а также сложить и возжечь очаг – сердце будущего Чума.
Под разговоры у горящего очага, освещавшего наши радостные лица, под звуки автомобильного кинотеатра на центральной площади парка, под сенью могучих сосен в сиянии майских звезд и закончился этот день.

***
сколько себя помню
радость мне приносят
цветы и деревья
рассветы
закаты
путешествия и откровения
соединенные любовью
все это не продается в магазинах
потому что никому не придет в голову это покупать
а зря
ведь это
самая драгоценная вещь в поднебесной


За пчелами

Сейчас мне почему-то вспомнилась наша поездка за пчелами в мае 1993 года. Поехали мы с добрым человеком Васей Шавровым на его видавшем виды грузовике ГАЗ-51, который, кстати, был у него безо всяких документов и тем более таких излишеств как номера и регистрация в ГАИ. Но по тайге на нем можно было разъезжать вполне.
А поехали мы к зажимистому кержаку аж за 100 км от нашей деревни. Кержак был мне должен 5 пчелосемей еще с прошлого года и, похоже, совсем не торопился их отдавать, вот мы и решили взять дело в свои руки.
Самое смешное в этой поездке – это наше возвращение домой, в процессе которого надо было переезжать вброд разлившуюся речку Кондома. Туда мы переехали, держась след в след за каким-то местным гонщиком. Кстати, местные гонщики предпочитают ездить на ЗИЛАХ-131 и  УРАЛАХ пьяные в стельку. «Так», – говорят, –  «рулить сподручней». И в самом деле, бывало, на ногах такой мастер уже не стоит, и даже сидит с трудом, а едет по бездорожью просто бесподобно. Налицо еще одна техника достижения состояния «цзы жань» с помощью литра водки.
Так вот, по дороге обратно мы снова уткнулись в разлившуюся реку и стали вспоминать, где там брод. Вроде, вспомнили и поехали. Поехать-то поехали, да видать, не туда, поскольку вскоре автомобиль наш начал стремительно погружаться, вода полилась в кабину, и мотор заглох. И вот стоим мы посреди реки, кругом вода бурлит и уже начинает нас потихоньку разворачивать мордой вниз по течению. «Вася, поплыл я за трактором, пока нас вместе с пчелами куда-нибудь не унесло», – сказал я, снял куртку и прыгнул в воду. А вода, надо сказать, была весенняя, ледяная то есть. Но я, конечно, прихватил с собой бутыль спирта, дабы не замерзнуть совсем, а также для того, чтоб было чем сманивать местных трактористов.
На удивление быстро я добежал до деревни и отыскал там трактор. Стремительно выпив с трактористом по 100 грамм спирта, я повлек его к реке, чтобы успеть спасти тонущего Васю.
Дальше все было уже совсем просто: закинули трос, вытянули машину, потом перетащили ее на другой берег, где с облегчением допили спирт.
Вот так все хорошо и закончилось, зря только волновались.

***
до сих пор помнится
дорога среди деревьев
вдоль обочины заросли буйной травы
влажный запах земли под ногами
жаркое солнце
горы
а я все иду да иду куда-то
в дом под названием счастье

Лето

И вот, наконец, в июне 1993 года, настало лето. Буквально за несколько дней, пока меня не было, все вокруг буйно разрослось: трава, цветы, лопухи какие-то. Лес вдруг покрылся зеленым цветом и стал походить на джунгли. Пчелы принялись таскать мед, огурцы в огороде росли не по дням, а по часам, и в воздухе отчетливо слышался запах лета.
Я любил лежать у открытого восточного окна на кровати, глядя на зеленеющий склон горы, слушая птиц и жужжание насекомых, всем телом отдаваясь мирной атмосфере июня. Прямо под окном я вскопал небольшую грядку, где высадил укроп, лук и петрушку. Дело в том, что основной огород у меня был вниз по ручью за горой, до него было метров 300-400, вот я и подумал, что хорошо бы иметь зелень под рукой, чтобы не ходить далеко.
Посадить-то я все посадил, однако, толку от этого не было никакого: все подросшие побеги объедались прямо на корню. А мне доставался шиш с маслом.
Вот лежу я однажды на кровати у окна, любуюсь видами, как вдруг слышу: «Хрум-хрум-хрум», – пришел, значит, кто-то и мой укроп ест. Осторожно, чтобы не спугнуть неизвестного едока, я приподнялся и выглянул в окно. За окном сидел заяц и методично объедал посаженные мною растения. «Вот ведь гурман какой», – подумал я, – «вокруг столько травы, объесться можно, так нет, ему укроп подавай. Вот сейчас поглядим, кто кому подарок принес: я зайцу или заяц мне». С этими мыслями я тихонько встал, снял со стены ружье, зарядил его и подошел на цыпочках к окну. Убивать зайца особо мне не хотелось, но, думаю, если он уже убежал, так и ладно, а если нет, так уж судьба.
Выглянув, я убедился, что заяц на месте. «Прости меня, дорогой зайчик», – сказал я мысленно, положил ствол на подоконник и, прицелившись в голову, выстрелил. Выстрел был удачным, да и как ему не быть, если я стрелял, практически, в упор. От головы зайца остались только кончики ушей, зато все остальное не пострадало.
За два года, проведенных в тайге, это был мой один единственный выстрел на охоте, которая произошла, между прочим, не сходя с кровати. Больше я не охотился. А в тот раз в течение двух дней ел плов с зайчатиной и благодарил духов леса, пославших мне такой вкусный подарок. Вот так всегда: не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

***
жизнь и смерть
такая пара
неразлучная



Баня

Баню мы начали строить вместе с доктором Карлосом, когда он приехал ко мне в гости на майские праздники 1993 года. Сначала выбрали место – на другом берегу ручья, где как раз оказалась ровная высокая площадка. А проблема стройматериала была решена весьма остроумным способом. В минувшую зиму от обильных снегопадов обвалилась крыша омшаника 1942 года постройки. Омшаник – это такой зимний дом для пчел. Он представляет собой избу из бревен 9х9 метров, внутри которой есть еще одна изба, 7х7 метров. В результате внутри такого термостата поддерживается постоянная температура, около +4 градусов, где и стоят улья всю зиму. Вот мы и решили взять бревна от омшаника, обрезать их, подтесать и сложить из них сруб для бани. А доски для обшивки и кровельное железо у нас имелись.
Эх, и славная была работа! Под жарким майским солнышком мы пилили, тесали и таскали бревна, раздевшись по пояс, как вдруг пошел снег. Именно вдруг, крупными хлопьями, которые медленно зависали в неподвижном воздухе и покрывали зелень травы, деревья и яркие весенние цветы. Это было как в волшебном кино про двенадцать месяцев: посреди лета вдруг началась зима. Волшебно и невероятно.
Мы быстро оделись и продолжили работу. А все краски весны вокруг стремительно исчезали под пушистым белым покровом.
Под вечер снег растаял, назавтра выглянуло солнце, и стало опять тепло.
За первые дни мая мы успели выложить несколько венцов бани с предбанником, а потом Карлос уехал, и я продолжил работу один, насколько это было возможно.
Так прошел июнь, в течение которого мы привезли пчел, все вокруг буйно разрослось, я засадил огород всякой всячиной и вместе с Димой Кувшиновым соорудил купальню на речке. Только в конце июля мы достроили баню со вновь приехавшим доктором Карлосом и, наконец, затопили ее.
В предбаннике мы сделали широкую лавку, два окна с видом на восточную гору и поставили кожаное кресло-качалку для отдыха души и тела.
Особенно хорошо было, выйдя из парилки, сидеть на берегу ручья, окатившись ведром ледяной воды, и смотреть на все безмолвным взором, словно растворившись в окружающем великолепии, всем телом ощущая неразделимое единство мира и себя. Глядеть на милые горы, высокие заросли травы, шелестящие листвой деревья, высокое небо, говорливый ручей, не спеша переваливающий через доски запруды и убегающий вниз, к реке. И все это так прекрасно, о Господи, что и выразить я не в силах.

***
льется на землю любовь моя
вместе с водой стекает


Тихий Театр

«Тихий Театр» родился 1 января 1995 года. Накануне вечером я приехал из Шории в Новосибирск и привез свои ударные инструменты (гонги, колокольчики и трубчатые колокола). Добравшись с грузом до дому, я умылся, поел и лег спать, так что Новый 1995 Год я встретил во сне. Проснувшись рано поутру, я решил отметить наступивший праздник чем-нибудь хорошим, и потому отправился к своему другу-физику Леше Райченачеву в гости, прихватив с собой несколько музыкальных инструментов.
Леше музыка очень понравилась, и он тут же подал идею, что все это необходимо записать. А я, в свою очередь, решил продолжить регулярные музыкальные представления, устраивая перформансы то тут, то там, с периодичностью минимум раз в неделю.
Немного позже пришло название проекта «Тихий Театр», а также наименование того, чем этот проект занимается: «Планетарное искусство: место действия – Сибирь». Вот так вот! Как говорится, это вам не хухры-мухры.
Сама идея спонтанного музыкального действа родилась в далеком 89-м, в рамках лаборатории импровизационных искусств при Студклубе новосибирского госуниверситета. Как-то раз мы собрались – все участники Лаборатории – и я предложил следующий эксперимент: «Давайте извлекать звуки и мелодии вообще безо всяких договоренностей о теме, ритме и тональности импровизации. Предлагаю извлекать звук, только когда он у вас уже слышен внутри. И не надо ни о чем думать, надо просто слушать друг друга, чувствовать то, что получается и играть только то, что приходит. Пусть пауза звучит хоть 5 минут, хоть полчаса, это не важно. Главное, чтобы звуки приходили как бы сами собой, а мы их просто «исполняли»».
Интересно, что нам сразу же удалось хорошо настроиться и, в результате, мы «ткали музыкальное полотно» неизвестно сколько времени. Казалось, что время пролетело очень быстро. После, посмотрев на часы, выяснилось, что импровизация длилась почти 2 часа. Вот так и родился метод спонтанного музицирования, который впоследствии получил название «Тихий Театр».
Вот как, например, я описывал суть наших действий в одной из листовок того времени:
«…музыкальные звуки являются теми «кирпичиками», из которых возникает особое пространство, купол, внутри коего все происходящее воспринимается совсем не так, как в обычной жизни. При этом один из музыкантов должен выступать в роли ведущего «строителей» этого купола, которыми являются все присутствующие – и музыканты, и зрители, и стены, и голоса за стенами, и небо за окном, словом, все, что присутствует здесь и сейчас…
…Когда мы смотрим кинофильм или спектакль, или читаем книгу, мы зачастую видим совершенно обыкновенную ситуацию, скажем, едут двое мужчин в купе, разговаривают, выходят покурить, за окном мелькают деревья и т.д. Но мы-то смотрим на это как на нечто необыкновенное, «художественное», с тем неподдельным интересом, с которым сами не способны воспринимать такую же ситуацию в своей жизни, да и вообще, свою повседневную жизнь. Вот здесь-то и раскрывается сама суть метода «Тихий Театр»: он формирует в данном здесь и сейчас условия, которые помогают нам услышать «музыку настоящего», условия, помещающие на внутрь «художественного кадра», где каждый становится участником самого замечательного из всех спектаклей, имя которому – Жизнь».
Неделя летела за неделей, и каждая отмечалась одним, а то и нескольким перформансами. Уже весной 95-го ко мне присоединился Вова Панов (голос, бас, перкуссия), а затем и Саша «Иваныч» Рожков (флейты, перкуссия). И летом мы записали свой первый магнитоальбом «Музыка Любви».

***
мне всего лишь осталось найти
океан бесконечной любви
и шагать и шагать по нему
под лучами палящими Солнца






 
Путешествие в Хакассию. Первая стоянка на древней земле

И настал май 1997 года. К этому времени мы уже выпустили несколько магнитоальбомов проекта «Тихий Театр», побывали на различных фестивалях этнической музыки – от Кызыла до Якутска, – а также познакомились с художником-перформансистом Андреем Гановым, большим любителем Сибири, ее гор, лесов, рек, озер, сказок и преданий. Мы еще ни разу не были в Хакассии, где, по словам Андрея, есть множество интересных мест, в том числе памятников древней культуры возрастом несколько тысяч лет.
Тут как раз мой славный друг, начальник геологической экспедиции Вова Бальковец, собрался ехать в «поля» в места близ озера Шира и предложил нам поехать вместе с ними. Мы, конечно, с радостью согласились, еще бы, поехать с комфортом и в хорошей компании, чего еще желать!
И вот, солнечным днем, числа 15-го мая, наша славная команда, включавшая троих геологов, водителя, проект Тихий Театр в полном составе и художника Ганова, погрузилась в автомобиль УРАЛ-кунг, и путешествие началось! Запасливый Начальник Экспедиции захватил уйму пропитания и полтора ящика водки («для начала», как он выразился), и потому, мы немедленно налили и выпили за успех нашего веселого предприятия, не забыв поднести угощение духам дороги.
Так мы ехали, ехали, ехали, пока не настал вечер. А настал он аккурат в Кемеровской области, где мы облюбовали себе уютное местечко в стороне от дороги, развели костер, поужинали и легли спать. Проснувшись рано утром, мы повсюду, куда ни глянь, увидали туман. Он стелился над травой, закутывал деревья и кусты, напрочь скрыв от наших глаз все остальное.
Следующая ночевка была уже в Хакассии. Прямо на автомобиле мы заехали к вечеру на небольшую сопку, выбрали место и разбили лагерь. Поскольку завтра нас не ждала долгая дорога, вечер получился праздничным. Мы поставили палатки, развели костер, приготовили ужин, а после, расставив свои музыкальные инструменты, приступили к действу. Под горным небом хакасской весны, в свете костра полилась задушевная музыка, которую описывать бессмысленно, т.к. кто Тихий Театр не слышал, все равно ничего не поймет, а кто слышал, тому и описывать ничего не нужно. В общем, что там говорить, хорошо лилась музыка.
Водитель, выпив водки, сидел с краю и явно побаивался происходящего (как увидим дальше, не зря). Зато славные сибирские геологи не подкачали: воодушевившись звуками, природой и горячительными напитками, они глубоко включились в происходящее, а один из них, по имени Костя, ушел в настоящее путешествие.
Он замер и только смотрел невидящими глазами в костер. Просидев так час или полтора, он дико закричал и попытался в костер прыгнуть, но его остановили друзья-коллеги и ласково отвели в палатку. Как выяснилось назавтра, на этом их приключения не закончились, ибо в палатке он сначала согласился поспать, а затем вдруг проснулся и начал вопить песни на неведомом языке, порываясь прыгнуть из палатки прямо в обрыв. Но сильные руки сибирских парней ему это сделать не позволили.
А мы, утомленные дорогой, путешествием и праздником, мирно спали у себя, и нам снились уточки, медведи и добрые духи Сибирской земли.

***
очарованные происходящим
в объятьях Матушки Земли
плывут качаясь души спящих
им слышен голос звезд летящий
и виден свет седой луны


 
Путешествие в Хакассию. Гора Солнца

На следующий день геологи ушли совершать свои загадочные «полевые» работы, а мы остались в лагере, гуляя, созерцая и отдыхая. После обеда решили двинуться дальше. Роль лоцмана-проводника взял на себя художник Ганов, знаток местных достопримечательностей. Он нам и сообщил, что невдалеке находится древняя обсерватория, точнее то, что от нее осталось спустя 5 тысяч лет. Мы, не долго думая, погрузились в машину и поехали.
Через некоторое время мы очутились на плоской равнине меж невысоких круглых сопок. По всей равнине были расположены торчком стоявшие камни, являвшиеся, по утверждению Андрея, древними ориентирами чего-то там. Вереница таких ориентиров вела к горе, на вершине которой было некое подобие фрагмента крепостной стены естественного происхождения высотой 3 метра со щелью посередине. Сквозь щель можно было смотреть прямо на восток, в сторону восходящего солнца. А само солнце, восходя, светило сквозь щель на долину ориентиров, что-то там освещая и обозначая.
В астрономии, как видите, я не силен, так что рассказываю обо всем своими словами. Но главное было не в этом. Андрей Ганов, будучи проводником, уселся в кабину водителя, а мы, расслабившись и отдавшись его руководящей воле, ехали в кунге, беззаботно болтая о том, о сем.
Вдруг мы почувствовали, что машина круто пошла в гору. Выглянув в окно, мы увидели убегающий вниз склон и справа от себя Гору Солнца. Удивившись такому смелому ходу, мы слегка забеспокоились и стали стучать в кабину, сомневаясь, стоит ли так делать. В ответ Андрей нас заверил, что, мол, ерунда, все так делают, «щас заедем на машине прямо наверх, вот будет здорово»! Я смотрел в окошко на проплывавшую мимо нас Гору  Солнца, огорчаясь, что нам так быстро суждено расстаться: только заедем наверх, оглядимся и пора двигаться дальше, выполняя геологический маршрут. Однако не тут-то было. По мере того, как мы двигались вверх, уклон становился круче, скорость движения падала, пока, наконец, нас не стало отчетливо стаскивать вбок, намереваясь опрокинуть в складку меж двух отрогов. Тут уж мы забарабанили по кабине и заорали дикими голосами, и машина остановилась.
Все вышли наружу и принялись осматривать ситуацию. А ситуация была еще та… Представьте себе автомобиль УРАЛ с кунгом, уцепившийся за склон горы под углом градусов 35. При этом склон полого уходит вправо вниз, где благополучно обрывается. Развернуться негде, задом сдавать нельзя, т.к. сразу потянет вниз и тогда останется только кувыркаться и кувыркаться еще метров 200. И что под конец такого кувыркания останется от машины и водителя, неизвестно.
Почесав в головах и посетовав на нелепость произошедшего, решили действовать. Ганов побежал за трактором в деревню за 15 км, а мы придумали метод ручной кладки. Метод заключался в том, что мы стали таскать плоские камни и выкладывать ими землю позади машины т.о., чтобы приподнять ее правый бок. Выложив очередной кусок сантиметров 20 длиной, мы отходили, а водила осторожненько сдавал задом на выложенный плацдарм. Потом мы опять таскали камни и выкладывали их, потом он опять сдавал сантиметров 20  и т.д. Работа оказалась на редкость неторопливой и медитативной, зато основательной. Спустя пару часов стало очевидно, что машина сдвинулась на метр вниз и слегка выровнялась. К этому времени прибыл Андрей с трактористом. Тракторист с ужасом осмотрел ситуацию и категорически отказался даже подъезжать на тракторе к нашему авто, не говоря уже о том, чтобы тащить его вниз. Покачав еще с полчаса головой, он удалился в деревню, а мы продолжили возведение каменной трассы вдоль склона горы.
Провозившись часов пять, мы окончательно утомились. К тому же пошел реденький дождик. Машина продвинулась метра на 3 вниз и заметно выровнялась. Мы решили немного поспать, а утром продолжить работу. Поужинав холодной закуской и выпив по 100 грамм, мы улеглись на землю и укрылись большим куском брезента. Так и спали, слушая мерный шум дождя. Проснувшись с рассветом, мы обнаружили, что немного замерзли. Для сугреву принялись опять таскать камни, дело пошло веселее, т.к. мы отдохнули, к тому же рассвело. Каменная трасса составляла уже метров 10, а машина стояла практически ровно... Наконец, под бурные аплодисменты, водитель съехал вниз и остановился под горой. Стало очевидно, что сегодня мы уже никуда не поедем. В результате мы разбили лагерь и побежали купаться в близлежащую речку, а погода между тем установилась солнечная и даже жаркая, градусов 25.
Под Горой Солнца мы провели 3 дня. Купались, загорали, пели шаманские песни, дружили с компанией красноярских туристов, ходили разглядывать наскальные рисунки на камнях Горы. Я, естественно, забрался наверх вместе с большим гонгом и пропел славную песнь расстилавшейся внизу долине.
И много-много радостей детишкам принесла их с первого взгляда нелепая и дикая мысль заехать на гору на машине.

***
вот так всегда
стоит только отпустить жизнь на волю
нелепые выходки
оборачиваются путем сердца

 
 
Путешествие в Хакассию. Святая Гора Сундук

Под Горой Солнца наши пути со славной геологической экспедицией разошлись. Они весело покатили дальше, а мы направились пешком к Горе Сундук. Гора Сундук располагалась километрах в 10 южнее. Она действительно была похожа на сундук, только гигантских размеров: 500 м высотой, 1 км шириной и 1,5 км длиной. Андрей предложил там переночевать и помедитировать, в том числе с помощью музыкальных звуков. Воды и хвороста наверху не было, так что пришлось это все взять с собой. Тяжелые рюкзаки мы спрятали под камнем, и отправились наверх с небольшим гонгом, продуктами, водой и дровами. На вершину вела «дорога», словно выложенная в незапамятные времена какими-то гигантами. Огромные каменные плиты кое-где лежали плотно друг к другу, а в других местах вспучивались вверх примерно на метр-полтора. Мы шли по ним и фантазировали, что это древняя взлетная полоса для межзвездных кораблей.
Часа через два мы уже были наверху. Там было множество огромных камней той же «сундучной» формы, а во все стороны открывались великолепные виды. Мы разбрелись, кто куда, устроились поудобнее и погрузились в глубокое созерцание.
Под вечер развели костер, вскипятили чай и перекусили. Поднесли угощения хозяевам места, спели приветственную песнь.
В темноте шелестел ветер, огонь бросал красные отблески на камни и лица путешественников, звуки гонга то повисали в пространстве вершины, то летели на запад, юг, восток и север, то уносили наше восприятие в иные пределы, раскрывая перед нашими взорами «нездешние виды».
Так прошло много времени. В конце концов, все уснули. Проснувшись наутро, мы собрались уходить. Нам хотелось оставить Горе что-то в подарок, но сначала все никак не могли решить, что. Наконец, закопали под камнем цветной плакат нашего проекта «Сказки Сибирской Земли», буклет со сказкой про любовь и сборник моих стихов. Поклонившись до земли, мы отправились дальше.
Эта история имела несколько неожиданное продолжение, в котором можно увидеть своеобразный юмор Горы. Как-то раз, два года спустя, мы очутились на берегу Телецкого озера на фестивале «Живая Вода». Нас туда привез все тот же Андрей Ганов, который обзавелся к тому времени микроавтобусом японского производства. Мы приехали ночью, расположились, а на утро пошли в столовую завтракать. Стоим себе в очереди, как вдруг слышим крики: «Где этот Кувшинов, где этот Тихий Театр?». Кричала женщина плотного телосложения, ярко выраженной азиатской наружности. При этом она потрясала сжатыми в кулаки руками, а бахрома, фенечки и прочие атрибуты ее одеяния разлетались во все стороны. Я с готовностью назвал себя и тут же получил нагоняй. Призывая в свидетели всех присутствующих, дама обрушила на нас свой гнев. Оказывается, она, как глава рода, проводит некие специальные обряды на горе Сундук и считает ее своей семейной горой. И вот, представьте себе такую картину. В очередное время, наша почтенная дама, обрядившись в соответствующие одежды, во главе целой процессии торжественно поднимается на Гору, намереваясь провести там ответственное мероприятие. А навстречу ей, влекомые вешней водой, выплывают наши плакат, буклет и стихи…
Негодованию дамы не было пределов. Она называла нас осквернителями, засорителями и прочими малоприятными именами. Я искренне старался как-то утешить ее, принося свои извинения и признаваясь, что в этом не было никакого злого умысла, но тщетно. Проклиная и потрясая кулаками, она удалилась от нас, недостойных. «Да», - сказал Андрей, задумчиво глядя ей вслед, - «Гора прочитала наши сказки и решила показать это. Ведь гора читает, но не перечитывает».

***
все что происходит
задумано не нами
это голос небес свою песню поет
выстукивает мелодию
колокольчиками наших жизней
слагает бесконечный рассказ
о любви

 

Путешествие в Хакассию. Гора Тепсей

Благополучно спустившись с горы Сундук, мы вышли на трассу, где довольно быстро поймали грузовик. После грузовика пересели на автобус, на котором и доехали до Абакана. В Абакане – по уже сложившейся традиции – пошли в краеведческий музей (метод Андрея Ганова заключался в том, что он мастерски раскручивал краеведческие музеи Сибири на различные художественные проекты, в процессе которых можно было оттягиваться на полную катушку за счет государственных средств, устраивая выставки, концерты и всевозможные перформансы), где и сообщили слегка озадаченной нашим появлением директрисе о том, что региональный проект «Сказки Сибирской Земли» пришел на хакасскую землю в лице нас. Забегая вперед, я невольно умиляюсь нашим поистине небесным (в смысле следования Дао) действиям, вследствие которых комитеты по культуре различных городов и даже стран были вынуждены принимать в свои официальные объятия наш проект.
Директриса пожаловалась нам на недостаточное финансирование и скудный бюджет, в результате чего мы почувствовали себя настоящими представителями «большой и красивой жизни», которая идет где-то там, за горизонтом пыльных кабинетов и выставочных залов. Для нас провели экскурсию, показали традиционные в таких случаях шаманские костюмы и засушенные бубны, после чего мы отбыли дальше, через Минусинск к Святой Горе Тепсей на берегу Енисея.
Надо сказать, что Абакан и Минусинск – города-спутники, расположены рядом друг с другом: только один закончился, тут же начинается другой. На гору Тепсей мы поехали с шиком – на такси. Насколько я знаю, никто ни до, ни после, не прибывал на это место таким экстравагантным способом. Мы обогнули гору с севера и съехали на берег. На берегу было очень хорошо. Величаво нес свои воды Енисей, на другой стороне нахохлилась гора – жена дедушки Тепсея.
Бытует предание, что в прежние времена Тепсей и его супруга жили вместе, но все время ссорились. Нрав у жены оказался скандальный, а добрый дедушка Тепсей все это спокойно сносил. Но от их ссор плохо было зверям и птицам, плохо было земле. Взмолились звери, птицы, травы и деревья: «Мамка Неба, а Мамка Неба, помоги нам! Совсем пропадает земля наша! От разлада и тяжбы стонет она! Сделай что-нибудь!». Посмотрела вниз Мамка Неба и видит: жена совсем от рук отбилась, от злобы трясется, ругается, кричит. Взяла тогда Мамка Неба воды Енисея и пустила промеж супругов, навеки их разделив. Осталась жена на другом берегу одна-одинешенька. Вмиг остыл ее гнев. Холодно, одиноко ей стало. Енисей разлился широко: камня не перекинуть, рукой не достать. Только и остается теперь: стоять да смотреть на другой берег, на любимого мужа. Да кручиниться о напрасно потраченном времени.
А добрый дедушка Тепсей дает приют и травам, и деревьям, и зверям, и птицам, и людям. Прямо на берегу, метрах в 100 от того места, где мы остановились, стояли широкие столы, несколько машин, деревянная бытовка, палатки. То были минусинские рыбаки, приехавшие ловить большую рыбу. Но об этом мы узнали позже, а в тот вечер у нас не было сил куда-то идти и знакомиться, мы разбили палатку, развели костер и отправились под руководством Андрея здороваться с добрыми духами.
Надо сказать, что на горе в большом количестве имелись наскальные изображения зверей, людей, шаманов и даже «космонавтов», созданных в незапамятные времена. Андрей отвел нас к рисунку, изображавшему веселого человечка с усиками антенн на голове и бубном в руках. Мы выпили с ним водки и спели ему песнь. Он весело принял наше угощение и даже немного подпел нам. И повсюду на горе и близ нее чувствовалась атмосфера добра и заботы, как будто мы действительно оказались в гостях у доброго дедушки, с радостью приютившего усталых путешественников.
Вернувшись на берег, мы с ходу сочинили замечательную песню «Здравствуй дедушка Тепсей» и спели ее несколько раз. Слов там было много и мелодия веселая, плясовая. Андрей даже заметил, что если ее выпустить в соответствующей аранжировке в пространство дискотек города Новосибирска, успех неминуем.
Впечатления этого бурного дня буквально заполнили нас до самой макушки, и вскоре мы уже спали, убаюканные величавым течением реки, под сенью доброго дедушки Тепсея.

***
Здравствуй дедушка Тепсей
теплый дом доброты твоей
раскинулся по всему берегу
все живут здесь большой разнородной семьей
словно маленькие дети
на коленях большого сибирского Бога

Путешествие в Хакассию. В гостях у рыбаков

На следующее утро, искупавшись в Енисее (к великому удивлению местных рыбаков), мы отправились на прогулку. Осмотрев множество наскальных рисунков и поднявшись на склон горы, мы вернулись в лагерь, усталые, но довольные. И тут же созрела идея пойти и познакомиться, наконец, с нашими соседями.
Захватив с собой бутылку водки, мы отправились в гости. Лагерь рыбаков еще, видимо, не отошел от вчерашнего: в живых не видно было никого, а на столе, «лицом в салат» спал мужчина больших размеров. Вежливо похлопав его по плечу, мы его разбудили, поздоровались и сказали, что пришли в гости. Мужчина оживился и с удовольствием выпил предложенную нами водку. После чего закричал громовым голосом: «Эй, Петруха, жрать давай, гости пришли».
Вскоре завязалась оживленная беседа под свежекопченую рыбу и канистру медицинского спирта. Компания рыбаков оказалась довольно разномастной: тут были местный авторитет (а как же!), глава администрации какого-то района, производитель горячительных напитков и просто мужики. Они, как мы поняли, жили тут постоянно, с весны по осень, спасаясь от жен, детей и дел. Одни приезжали, другие уезжали, это было что-то вроде передвижного отделения мужского монастыря неизбывно пьяных монахов. Они жили простой мужской жизнью: ловили рыбу, пили водку, пели песни, орали, беседовали и были счастливы, по крайней мере, на первый взгляд.
Рыбаки живо заинтересовались нашими планами и намерениями, а, узнав, что мы не просто так, слоняемся без дела, а представляем собой вживую художественно-музыкальный проект «Сказки Сибирской Земли», прониклись к нам еще большей симпатией. Доктор Ганов рассказал изумленным рыбакам очередную сказку из жизни сибирских богов, а мы вытащили свои волшебные инструменты и сыграли рыбакам песню: про небо, горы, май, Енисей, про нас, людей. Рыбакам очень понравилось. Они нас полюбили и долго не хотели отпускать, так что домой мы попали уже поздним вечером, наполненные впечатлениями еще одного удивительного дня, нагруженные вином, рыбой, адресами, телефонами и приглашениями непременно заходить в гости, будучи в Минусинске.

***
запах свежей рыбы
шершавые доски стола
сладкий шум в голове


Путешествие в Хакассию. Поход вдоль Енисея

Наконец, настало время покинуть гостеприимный берег рыбаков и отправиться дальше, к новым впечатлениям и чудесам. Поднявшись рано утром, часов в 11, мы свернули лагерь, позавтракали и пошли вверх по течению Енисея. Наш план был прост: пройти вдоль круто обрывавшегося вниз склона несколько километров, пока не откроется вход в узкую лощину, выводящую на недоступный пока склон горы Тепсей. Хитрость заключалась в том, что пройти в это секретное место посуху можно было только весной, пока не разлилась река. Вот мы и пошли.
По дороге мы фотографировали друг друга и даже снимали себя на видеокамеру, для истории и благодарных потомков. Шли мы весь день, а к вечеру добрались, наконец, до цели: слева круто вверх уходила лощина, гостеприимно открывая нам путь в ее таинственные недра. Мы прошли по ней с полкилометра и очутились на небольшой площадке, окруженной крутыми склонами. Дорогу нам преградил завал из сухих деревьев высотой метра четыре. Здесь мы и решили остановиться на ночь. Доктор Ганов предложил всем желающим прогуляться к «шаманской пещере», расположенной где-то выше по склону. Пещера эта древняя и таинственная. Много раз ее пытались «изучать», но дело всегда оборачивалось каким-нибудь казусом. Все, кто попадает туда, чувствуют себя неважно, им мерещится всякая ерунда, голова разламывается, душу наполняют смятение и страх. И потому посещение этого мистического места в лунную майскую ночь сулит отважному духом многое. Странно, но после такой живописной рекламы пойти с ним согласился только Вова Панов, которому даже трезвому море по колено, недаром его прозвали «Будда». А нам с Иванычем очень понравилась наша уютненькая лощина, из которой так неохота было никуда уходить. Мы натаскали бревен и устроили сибирскую нодью: положили на угли вдоль два длинных бревна, приподнятых на камешках от земли, а сверху на них третье. Такая штука горит медленно всю ночь, распространяя вокруг себя ровное тепло.
В небе светила полная луна, и мы поднялись на склон, чтобы полюбоваться на просторы Енисея в серебряном сиянии. Так мы и стояли, созерцая лунные виды, пока не пришли наши товарищи после пещерной медитации. Товарищи были сосредоточенно немногословны, да и нам особо говорить не хотелось. Мы спустились к костру и улеглись в спальниках прямо под открытым небом вдоль нашей четырех метровой «печки». Так славно было лежать у огня, созерцая небо, звезды, темные бугры склона, ярко рдеющие угли костра, лежащих товарищей, шорохи ветра и ночной шепот Матушки природы.
Прошло уже немало лет, а мне почему-то до сих пор вспоминается эта ночевка под открытым небом, за пазухой у дедушки Тепсея.

***
горит потрескивая костер
а я лежу себе в уютном спальнике
то сплю
то не сплю



 
Путешествие в Хакассию. Приключения в Минусинске

В Минусинск мы отправились опять-таки с комфортом: на автомобиле «Нива», за рулем которого сидел тот самый квадратный мужчина, разбуженный нами в день знакомства с рыбацкой общиной. Он оказался эстонцем, приехавшим сюда жить несколько лет назад. «На Родину», - говорит, - «потянуло».
В Минусинске первым делом мы решили заехать к приглашавшему нас в гости местному «авторитету». Авторитет, как ни странно, нам обрадовался и принялся потчевать едой и напитками, попутно интересуясь нашими планами. А планы у нас были простые: мы хотели познакомиться с директором местного краеведческого музея, поскольку этот музей славился как своим руководителем, так и красотой и мощью своей экспозиции. Наш гостеприимный хозяин куда-то позвонил и сообщил нам, что «делегацию представителей регионального проекта «Сказки Сибирской Земли» уже ждут». Мы погрузились в автомобиль и отбыли, благодаря хозяина за тепло, хлеб и соль.
В музее нас ждали директор со товарищи, за накрытым столом. Стол был накрыт в небольшом флигельке, во внутреннем дворике музея, где по совместительству был кабинет директора. Потчевали нас домашним вином и чудесной минусинской водкой, производимой тут же неподалеку, на основе чистейшей родниковой воды.
И полилась застольная беседа… Долго ль, кротко ль лилась она, да настало время бубны и кимвалы нам в руки взять и в заоблачное путешествие отправиться, прихватив с собой всех присутствующих. Лично мне всегда интересно, какое будет путешествие на этот раз. Это всегда происходит неожиданно и по-разному. Главное заключается в том, что ты даже не знаешь, случится это вообще или нет. И когда случается – неожиданным и непридуманным образом – остается только созерцать это широко распахнутым сердцем, как чудо. Первое путешествие проходило во внутреннем дворике, под сенью дерев. Когда звуки стихли, повисло глубокое молчание… Молчание это прервал заместитель директора по науке, сказав, что родись я на полтора века раньше, быть бы мне певцом-сказителем. Эта научная мысль всех нас развеселила, и мы решили продолжить представление, но уже в залах музея.
В пространстве музея была сформирована экспозиция, посвященная солнечному культу. На посыпанном песком полу высились древние стелы с выбитыми на них рунами, журчали ручейки, косые лучи майского солнышка падали откуда-то сверху, наполняя все пространство экспозиции сияющим объемом.
Мы двинулись по кругу, повторяя движение небесного светила, а по периметру стояли сотрудники музея, во главе с директором и снимали все это действо на камеру. Ясная, светлая сила царила в пространстве солнечной экспозиции. Потому и песни лились ясные, солнечные.
Когда все закончилось, мы отправились в гости к местному художнику Вячеславу, которого Андрей знал еще с прошлого приезда. Художники в Минусинске живут как святые: питаются, чем Бог подаст. Бог подает редко, в виде случайно залетевших интуристов, которые с радостью приобретают их картины за гроши. В остальное время художники питаются подножным кормом, умудряясь содержать при этом жен, детей и прочее хозяйство. Вячеслав жил в старом, дореволюционной постройки, доме, имевшем 2 этажа, несколько квартир и общий огород с сараем. Мастерская его размещалась здесь же, рядом с жилыми комнатами, в ней мы и расположились. Художник был нам искренне рад, а мы радовались в ответ, слушая его рассказы об их летнем лагере на Тепсее, где художники живут с весны по осень вместе с семьями в большом полотняном чуме, пишут картины, собирают грибы-ягоды и ловят рыбу. А рыбаки из окрестных селений одаривают их крупами и растительным маслом.
Под оживленную беседу поспела каша с мясом, сваренная из наших походных запасов, сбегали, естественно, за водкой, и веселье продолжилось. Художник, хоть и отличался истощенностью внешнего облика, имел горячее сердце. Выпив водки, он разошелся не на шутку: включил музыку на полную катушку и принялся отплясывать танцы, громко подпевая песням советской эстрады. Я к этому времени уже устал и мечтал отойти ко сну, но таковой возможности не предоставлялось. Добрый хозяин на вопрос: «Где можно поспать?» широким жестом пригласил спать где угодно на просторе его мастерской. Мастерская имела два уровня и метров 10 площади. На первом уровне располагались краски, мольберты, холсты и шкаф, а на втором, в прохладе глинистого подвала, лежали камни, добытые Вячеславом с полей Хакассии и Красноярского края. Многие из них были вмурованы в стену подвала, и на них были изображения богов и таинственные письмена. Хозяин, расчувствовавшись от душевного общения с собратьями по духу, пытался нам подарить один из этих камней (весом килограмм 60), но мы вежливо отказались, разумно решив, что им самое место здесь – в основании творческой мастерской.
Я прикинул, сколько нужно выпить водки, чтобы уснуть среди банкета и понял, что столько водки у нас просто нет. «Огород!» - спасительной молнией промелькнула мысль, - «огород-то свободен!». На мой вопрос, можно ли поспать в огороде, хозяин отреагировал совершенно спокойно и даровал свое согласие, при условии, что грядки останутся целы. Я взял пенку со спальником и пошел выбирать место. Где-то между укропом и луком оказалась приличная дорожка, на которую я и залег с большим облегчением. Звуки музыки и песен доносились даже сюда, сквозь метровые стены древнего жилища. Убаюканный ими и мелко накрапывающим дождиком, я стал засыпать, и проснулся только на мгновение, чтобы увидеть, как рядом, на соседней тропинке устраивается Вова Панов.
Следующий день оказался солнечным и веселым, и мы, обняв на прощание Вячеслава, взяли такси, закрепили на его крыше подаренную нам Вячеславом картину «Минусинская мадонна» и отправились на вокзал г. Абакан покупать железнодорожные билеты. Кроме билетов, на вокзале мы приобрели дюжину пива на оставшиеся деньги, и вскоре уже ехали в поезде домой, в родной Новосибирск, глядя на проплывающие горы, степи, вспоминая чудесные минуты этих сказочных дней.

***
вдыхая воздух железных дорог
гляжу в открытое окно
что-то закончилось
что-то начинается…



 

Блестящий Олень

Эта история произошла летом ‘97 года, в июне. Год выдался на редкость сказочный. Зимой мы готовились к весеннему проекту «Сказки Сибирской Земли»: записывали музыку, Андрей Ганов писал волшебные картины и книжку сказок. А весной начался бурный рост. Первым делом, во дворе типографии «Росса» под чутким руководством Андрея была изготовлена Карта Звездного Неба (нитролак, типографские краски, алюминиевая и латунная пудры, алюминиевые листы). Основой Карты послужили 35 листов 1,5 на 0,9 метра каждый. Сложенные вместе они образовывали прямоугольник со сторонами 6,3 и 7,5 метров соответственно. Карта представляла собой изображение звездного неба с фигурами зверей-созвездий. Там были: Олень Золотые Рога, Черный Медведь, Охотник, Уточки и многое другое. Работа шла весело и легко. Под конец мы еще вырезали из тех же листов фигурки зверей и тоже их раскрасили. Так складывались части предстоящей экспозиции. А сама экспозиция стартовала в апреле, в залах новосибирского краеведческого музея. И включала в себя картины доктора Ганова, Карту Звездного Неба, фигуры зверей и птиц, а также живое представление Тихого Театра в пространстве экспозиции. На открытии выставки состоялась презентация книги А. Ганова «Сказки Звездного Неба» и магнитоальбома Тихого Театра «В темно-синем лесу». И понеслось…
После двухнедельных выступлений в краеведческом музее вся компания переехала в Академгородок, где действо продолжилось в зале Музея НГУ. К этому времени Андрею удалось отыскать свои картины, которые он писал маслом по холсту в конце восьмидесятых – начале девяностых годов. Они хранились в запасниках новосибирского областного художественного музея, а также у частных лиц. И ребром встал вопрос: «Что теперь с этими картинами делать?». Подумав минут пять, Андрей предложил соорудить из картин Чум. Это был поворотный момент в истории современной отечественной культуры, а также в личной истории каждого из участников. Именно в тот момент стартовало движение российского чумостроительства, которое ширится год от года и которое на сегодняшний, 2008 год, уже добралось до берегов Ладожского озера.
Первым делом я пошел на аудиенцию к ректору НГУ Врагову В.Н., и добрейший ректор выписал официальное разрешение на «проведение представления с использованием красок, холстов, музыки и открытого огня на центральной площади университета с 26 по 27 апреля 1997 г.». Потом на арене наших действий появился Игорь Гребнев, директор первого в России частного Музея Естественной Истории, который всю жизнь развлекается тем, что раскапывает древних ящеров и мамонтов, реставрирует их, а потом судится с официальными властями, запрещающими ему вывозить свою экспозицию на международные выставки в Бразилию, Японию, Канаду и США. С его доброй помощью из окружающего Академгородок леса были привезены жерди числом 12 штук – каркас будущего Чума. Жерди были, конечно, не просто жерди, а 12 Летящих Духов – скелет Волшебного Летучего Корабля. Не прошло и трех часов, как на площади перед университетом возвысился сверкающий золотом и всеми цветами радуги Чум, который опоясывала спираль Духов Звездного Неба. Все это действо получило название «Праздник Чистого Чума». Таковой праздник и в самом деле существует у народов крайнего Севера, и суть его заключается в том, что люди во главе с шаманом собираются вместе и проводят действо с целью содействия силам наступающей весны.
Снаружи Чума ходил озадаченный народ, разглядывая картины и экспозицию в целом. Внутри расположились музыканты Тихого Театра и Андрей, причем роли были распределены заранее: Андрей сказку рассказывает, а мы музыку играем. Все, кто не вошел в небольшой по размерам Чум-корабль, дисциплинированно ждали своей очереди снаружи.
Путешествия этих дней оказались настолько мощными, что их слова звучали у меня в голове много дней подряд, пока я их не записал на бумагу (см. сборник «Это сладкое слово: свобода…»). Соорудили мы Чум 26 числа, в субботу, а в воскресенье наступила Православная Пасха. И наш праздничный корабль Творчества, Духа и Свободы оказался, на мой взгляд, весьма к месту. Правда, взгляды различных людей постоянно расходятся, и поэтому в понедельник «это безобразие» было снесено приказом начальника АХЧ, полковника в отставке. Я успел приехать только к вечеру, чтобы обнаружить целые холсты, сваленные на газоне и наличие отсутствия всех металлических листовых изделий, растащенных неизвестными лицами. «Вот и славно», - подумали мы и повезли картины на Обское море, где и установили Чум вновь.
После апрельских чумостроений была поездка в Хакассию, а в июне ко мне приехал доктор Рутфилд, мой давнишний, еще с университета, друг. В прошлом он был, как и я, физиком, причем полкурса списывало у него задания, а ныне он благополучно занимался бизнесом. Его дела шли отлично, о чем и говорил его сияющий вид.
Поскольку мы не виделись несколько лет, нам многое нужно было рассказать друг другу, и мы отправились на берег Обского моря, предусмотрительно захватив с собой все необходимое.
Был теплый, даже жаркий день. Выпив водки и искупавшись, мы принялись строить Блестящего Оленя: очередное транспортное средство для небесных путешествий. Основой Оленя стало живописное бревно, похожее на модель древнего мотоцикла: на его «сиденьи» могло разместиться два человека, а деревянный, весь в буграх и извилинах, руль смело глядел вперед и вверх. Мы выложили Оленя по периметру камнями, и путешествие началось. Усевшись на «мотоцикл» друг за другом, мы стали, за неимением бубна, стучать камешками и запели могучую песнь. Мотоцикл взревел и устремился в бездонное небо… Летали мы часа 2 или 3, пока бензин не кончился. А когда кончился, вернулись на землю.
Вспоминая сейчас эти веселые проделки, я, тем не менее, отношусь к ним совершенно серьезно. Достаточно посмотреть на себя, теперешнего, и свою жизнь, чтобы убедиться в том, что все это отнюдь не бред и нелепые выдумки, но и в самом деле описание сооружения и использования волшебных транспортных средств. Блестящий Олень и поныне летит во Вселенной, я слышу его полет.

***
запах нагретого солнцем песка
песок в карманах и кедах
голова гудит тело ломит
от долгой дороги

 
Первый фестиваль на Чулышмане

Июнь и июль ‘97 прошли, мы записали новый альбом «Гора до Неба», я нарисовал картинки для двух магнитоальбомов Черного Лукича «Девочка и рысь» и «Будет весело и страшно», и подошел август. А в августе был отпуск, поездка на Алтай и проведение там, в неведомой долине Чулышмана, фестиваля «Песни Неба и Земли». Чудеса этого года не хотели кончаться, и слава Богу.
Мы собрались в Артыбаше, в первых числах августа, на берегу Телецкого озера. Народ подъезжал, кто как мог: на автобусах, автомобилях и стопом. Мы разбили лагерь на берегу, за деревней и базой отдыха, и принялись петь, играть, есть, пить и отдыхать, в ожидании новых партий участников. В первую же ночь полил ливень, как из большого ведра, с громом и молниями, но нам было все нипочем: мы веселились от души, не взирая на плавающие палатки и насквозь мокрые вещи. Под вечер второго дня, однако, наши девушки совсем замерзли, и я отправился к соседям на метеостанцию разведать, как и что. Разведка оказалась удачной, нас сначала приютили в бане, где мы, заодно, и помылись, а потом в новом, только что выстроенном гостевом доме с камином. Эх, и отогрелись же мы! Всю ночь топили камин, пели песни, а кто устал, спал тут же, на полу, вповалку.
Но рано или поздно все кончается, кончилось и это чудо, и мы двинулись на катере по озеру дальше. Первым пунктом остановки была деревня Яйлю. Мы провели там несколько дней, в течение которых нашей компанией были выпиты все горячительные напитки, какие только смогли найтись в пределах деревни, и спеты все известные песни, в рамках спонтанно организовавшегося фестиваля «Яйлю-78». А «78» потому, что песни исполнялись советские, в сопровождении баяна, флейты и ударных инструментов. Но, опять-таки, подошел очередной катер, и мы поплыли по озеру, в самый дальний его конец, на мыс Кырсай, где река Чулышман впадает в Телецкое озеро.
Ясным солнечным днем наш катер подошел к Кырсаю. Все высыпали на берег, выгрузили вещи, и катер благополучно отвалил, оставив нас одних на длинной песчаной косе, с одной стороны ограниченной впадающей рекой, а другим концом уходящей под сень горы Алтын-туу. Святая гора Алтын-туу – место, где живут боги-хранители Горного Алтая. Под ее благодатным крылом мы и разбили лагерь. Кроме палаток, по традиции соорудили чум, метра три высотой, и накрыли его несколькими тентами. Правда, забегая вперед, надо сказать, что толку от этого не было никакого. На Кырсае дует два ветра: верховка и низовка. Верховка – с верховьев Чулышмана, а низовка – снизу, от дальнего конца озера. Долина Чулышмана и чаша Телецкого озера представляют собой огромные аэродинамические трубы естественного происхождения. И ветер в них гуляет еще как! Приблизительно в 10 вечера начинается верховка и дует с неослабевающей силой часов до 4 утра. Затем, часов в 9 утра начинает дуть низовка. Так они и чередуются весь день. Надо сказать, что это оказалось интересной практикой: жизнь под постоянным ветром. Сергей Болычев, предводитель нашей музыкальной экспедиции, сказал, что это просто необходимо, чтобы выдуть из нас весь хлам, накопленный за жизнь в городах. Чтобы мы вступили в долину чистыми и легкими, как ветер. Вот мы и чистились несколько дней на песчаной косе. В первую же ночь ветер снес все палатки, за исключением одной, где спал Вова Панов. Тело «Будды» не позволило ветру безобразничать. Наш чум слетел в первые полчаса, но все это было неважно. Главное – это постоянное ощущение чуда, которое не покидало нас ни на минуту. На ночь мы сооружали огромные костры из пней, которые горели под напором ветра, как в паровозной топке, выпуская наружу столбы рыжего пламени.
Путешествия следовали одно за другим, одни музыканты засыпали, просыпались другие. Ярко сияли звезды, нарастающий месяц ходил по дуге через озеро, Учитель Арсен стряпал лепешки с коноплей, глаза народа сияли светом радостного удивления происходящим.
На четвертый день мы двинулись по долине вверх. Прошли деревню и поймали машину. Машину мы ловили на сложенную тут же песенку:

к нам машина приходи
поскорее приходи
нас отсюда забери
поскорее забери
Припев:
большая большая машина грузовая
большая большая машина грузовая

Машина пришла и провезла нас километров 15, до уютной долины с зарослями ив вдоль реки. Там мы высадились и поставили лагерь. В эту ночь вышла почти полная луна, народ рассыпался по волшебной долине, а лично у меня произошло знакомство с Хозяйкой Долины. Дело в том, что сказки про эльфов и прочих гуманоидов хоть и являются сказками, да толика правды в них, по-моему, есть. По крайней мере, мне так кажется. Можно вообразить, что в давние времена на земле жили разные расы: великаны-тролли, эльфы, гномы, и низушки-хоббиты. А самая молодая и стремительно плодящаяся раса была раса людей, на которых поначалу мало кто обращал внимание, а потом уже поздно было. Не смотря на то, что люди были лишены эльфийской премудрости, силы троллей, волшебства гномов и живучести низушков, зато превосходили всех в одном: в способности цепляться за любой клочок земли и стремительно на нем размножаться, покрывая этот клочок своим многочисленным потомством. Так продолжалось до тех пор, пока люди не выжили всех из этого мира. И они ушли. Ушли, но, одновременно, остались. Остались в нашей крови, сказках и преданиях. А телесно все они покинули наш мир, отгородившись барьером другого измерения, точно так, как скрывается в соседней лощине углубившийся в нее отряд.
Однако существуют на земле места, где соседние измерения соединяются друг с другом. Места-врата в другой мир. И в этих местах можно почувствовать или даже увидеть невероятное. Такие места есть на Урале, где очевидцы рассказывают о явлении «чуди» - «чудных горных людей». Есть такое место и на Алтае, и это – долина реки Чулышман. Мир эльфов, воздушных музыкантов и волшебников, здесь практически соединяется с нашим миром, миром людей. Потому и разлито по всей долине доброе, искристое волшебство. Потому здесь и правит Хозяйка Долины – Лунная Княжна. Вот такая сказка, хотите верьте, хотите нет.
Наш славный отряд на следующий день добрался до перевала Кату-Ярык,  что в переводе означает «Суровый», и расположился под его сенью, на берегу доброго дедушки Чулышмана. Мы сразу же поняли, что Чулышман – это дедушка, добрый и веселый, щедрый и загадочный. Это самая добрая река в мире, точно вам говорю.

***
солнечные песни
золотой костер
сказки поднебесья
теплый разговор
радужная радость
ветреная грусть
поцелуев праздник
алой крови пульс


 

Первый фестиваль на Чулышмане. Водопад Куркуре

Мы стояли на Кату-Ярыке много дней. Точнее сказать, наш лагерь был разбит на берегу Чулышмана, а сам перевал находился прямо над нами, полутора километрами выше. Стояла жаркая и сухая погода. Так хорошо было, накалившись на солнце, окунаться в холодную воду Чулышмана, лазить по окрестным горам, бродить по долине, вспугивая стайки стрекочущих кузнечиков. К сожалению, в нашей компании музыкантов, поэтов и прочих ботаников не было ни одного нормального рыболова, и потому нам приходилось довольствоваться меню без рыбы. Хотя место, где мы находились, славится своей рыбалкой, и туда съезжаются люди со всей Республики половить хариуса и даже тайменя. Но, увы, каждому – свое, и потому мы просто радовались тому, что есть, не беспокоясь о прочем.
Кстати, нужно заметить, что наше смирение было щедро вознаграждено самым чудесным образом. Это произошло позднее, когда на обратном пути мы вновь очутились на мысе Кырсай. Шла четвертая неделя нашего путешествия, съестные припасы подошли к концу, август тоже заканчивался, погода хмурилась, озеро волновалось, а мы ежились от холодного ветра в ожидании какого-нибудь катера до Артыбаша. Как вдруг – о чудо! – мы увидели лодку, приближающуюся к нашему берегу. Лодка плыла без руля и ветрил, подгоняемая волнами и ветром. Мы бросились в воду и вытащили ее на берег. В лодке мы не обнаружили ни весел, ни рыбаков, зато там было полным-полно рыбы! Здесь были: щука, хариус, сиг и нежнейшая телецкая селедка. Килограммов десять было уже выпотрошено и присолено, а остальные тридцать лежали просто так.
Как выяснилось впоследствии, местные рыбаки отправились на катере на рыбалку пару дней назад. Катер был им нужен для того, чтобы быстро перемещаться по озеру, а лодка – для заброски и проверки сетей. Вытащив очередной улов, рыбаки решили отметить это дело. И отметили, да так, что впали в состояние глубокого алкогольного транса. Во время транса начался шторм, лодку оторвало от катера и унесло, но рыбаки обнаружили это только на следующий день. И очень огорчились.
Тем временем, ветер пригнал лодку к нашему берегу, где мы ее выловили, а потом три дня объедались различными деликатесами: рыбу коптили, сушили, солили, запекали и варили из нее уху. В довершение всеобщего счастья, Сергей Болычев сходил в деревню и сообщил о найденной нами лодке, к великой радости протрезвевших рыбаков. Воистину, «дорожи не собой, а миром, что окружает тебя, и все, что нужно для жизни, получишь в дар от него» (Лао Цзы).
Но все это было потом, а пока мы стояли под перевалом, и нас манил к себе неведомый противоположный берег. Там росли деревья и высились отвесные разноцветные скалы, на вершине которых вели свою нескончаемую битву каменные великаны. В следующей долине выше по течению находился водопад Куркуре. Этот водопад, согласно алтайским преданиям, необычный. В его бурлящем облике можно разглядеть силуэт Всадника на скачущем коне. В прежние времена здесь проводились обряды, в которых принимали участие только взрослые мужчины и юноши, достигшие совершеннолетия. Говорят, Куркуре может поделиться своей отвагой и силой, нужно только уметь его об этом попросить. Вот мы и отправились на экскурсию на другой берег, в гости к дядюшке Куркуре. Через реку мы переправились по мосту в нескольких километрах ниже по течению, а затем прошли километров десять вдоль берега вверх.
Ослепительно-белая пена на фоне ярко-синего неба, ореол брызг и водяной пыли, радуга, мокрые камни, грохот воды, падающей в огромную чашу – так встретил нас Куркуре. Мы уселись на скользких камнях и застыли в созерцании…
Я сидел и думал, вернее, разговаривал с Грохочущим Всадником. Я просил его о помощи – как один мужчина может попросить другого – просил помочь мне избавиться от ерунды и сомнений, заслоняющих самое главное в жизни. Просил помочь обрести силу и решительность, которым не нужно ничего «специального», которые существуют как естественный процесс, без всякого напряжения. Я просил его помочь мне обрести ясность и простоту…
Когда сидишь вблизи от чаши Куркуре, в облаке грохота и водяных брызг, кажется, что ты попал в огромную аэродинамическую трубу Силы. Все тело трепещет и звенит, как будто через него пропускают ток высокого напряжения. Звон наполняет все твое существо, ты кричишь, и твой голос сливается с грохотом водопада, а тело бросается в чашу с ледяной водой…
Обратно мы шли сосредоточенно-тихо, обмениваясь лишь парой-тройкой слов, и то, по необходимости. Мы перешли вброд Чулышман и к вечеру добрались до лагеря.
С тех пор прошло много лет, многое изменилось в моей жизни и во мне самом, и я с благодарностью вспоминаю своего друга – Всадника Куркуре, который помог мне на пути к самому важному и родному, к себе самому. Спасибо тебе, древний Всадник, верный друг ищущих, низкий тебе поклон, дядюшка Куркуре!

***
когда сажаешь зернышко
чувствуешь запах влажной земли
трепет еще не родившейся жизни
под сенью любимого дерева
много лет спустя
вспоминаешь сей миг

Якутия. Фестиваль «Табык»

В Якутию мы попали в декабре ‘95 года. «Не самое лучшее время для посещения этой северной страны», - скажете вы, и будете неправы. Почему? Да потому что в первых числах декабря ‘95 года в Якутске проходил очередной музыкальный фестиваль «Табык». Табык – это такой огромный кожаный бубен-било, сшитый из нескольких оленьих шкур, натянутых на деревянный каркас. Звук такого гигантского бубна глубокий и могучий, разносится на много километров вокруг. В древности он выполнял роль своеобразного «телеграфа», передававшего важные сообщения по цепочке – от одного табыка к другому. На фестиваль съехались музыканты из Якутии, Тывы, Хакассии, Чукотки, Новосибирска, Москвы, Петербурга и других городов. В основном это были этнические коллективы, хэдлайнерами среди которых выступали якутский «Айтал» и тывинская «Ятха».
Столичные гости были представлены «Машиной времени», «Ва-банком» и «Аквариумом». Вот и наш «Тихий театр» тоже пригласили принять участие в этом празднике музыки, песен и прочего творчества.
Приземлившись в якутском аэропорту, мы попали в объятия настоящей зимы: таксисты ездили на «Волгах» и «Жигулях» с двойными стеклами, столбик термометра показывал -38 градусов, а жители столицы ходили по улицам неспешным прогулочным шагом, радуясь неожиданному потеплению.
Мы зарегистрировались в Оргкомитете, разместились в гостинице и отправились посмотреть город. Слава Богу, я все-таки взял с собой в поездку вязаную шапочку! Дело в том, что в то время я усиленно практиковал различные методы закаливания тела и духа, разгуливая по снегу босиком, обливаясь холодной водой и не надевая шапку зимой. Конечно, при -15 это было еще ничего, но -38 – совсем другое дело. Кроме шапки, пришлось натянуть на голову капюшон пуховика, а по улицам передвигаться короткими перебежками. Через каждые 200-300 метров мы с радостью ныряли в кафе или магазин и минут десять приходили в себя. В этом нам очень помогал греческий напиток «Метакса», купленный еще в самом начале прогулки. Погуляв так часа полтора, мы отправились на главный стадион города, на открытие Фестиваля.
Фестиваль открылся приветственными речами и выступлениями якутских коллективов. Но главное в тот день происходило не во Дворце Спорта, а вечером в гостинице, где разместились музыканты. Там мы познакомились с участниками группы «Табык» из далекой якутской деревушки и шаманом-оленеводом Славой Кемлилем, потомственным чукчей. Слава оказался настоящей душой компании: он пил водку, рассказывал были и небыли из своей оленеводческой жизни, демонстрировал бубен собственноручного изготовления, пел песни, а когда водка закончилась, возглавил экспедицию по ее приобретению. Удивительно, но в 95 году в Якутске еще действовали законы суровой эпохи борьбы за трезвость: спиртные напитки продавались до 19 часов, а после этого водку можно было купить только у бабушек или таксистов.
Слава заявил, что нам, мол, нечего и браться за осуществление столь ответственного мероприятия, которое, к тому же, опасно, и потому эту миссию он берет на себя, а мы можем его сопровождать в качестве друзей-учеников и оплачивать все текущие расходы.
Мы вышли из гостиницы в ночь. Было часов 9 вечера, дул ветер и было очень холодно. Слава встал поперек дороги и принялся ловить такси. Странно, но вскоре ему удалось поймать машину, у хозяина которой водки не оказалось, зато он готов был нас отвезти туда, где она есть.
Не прошло и часа, как наша экспедиция благополучно возвратилась в номер, неся с собой огненную воду и рыбные консервы, и банкет продолжился с новой силой. Посреди рассказа о своем визите к канадским оленеводам по обмену опытом Слава неожиданно уснул, и мы с Вовой Пановым решили отправиться погулять.
На дворе уже было за полночь. Вдоль улицы дул настойчивый ветер. С одной стороны дороги стояли дома, в том числе наша гостиница, а с другой высились желтые метелки какой-то травы. В небе среди разрывов туч сияла мутная луна, а в остальном было темно. Вдохновленные этим космическим пейзажем, мы пошли вперед и почти сразу заблудились. Было такое впечатление, что минуту назад мы вышли из гостиницы в центре Якутска, а, сделав несколько шагов, оказались на неведомой деревенской улице. Прямо перед нами высился забор из штакетника, чуть впереди виднелась будка деревенского сортира, а мы стояли по колено в снегу и жухлой траве.
Мы обрадовались такой неожиданной перемене сюжета, решив, что нас забросило в неведомые земли силой шаманского камлания нашего чукотского друга. Мы восторженно глазели вокруг, гадая, куда это нас занесло, стояли, запрокинув головы вверх, глядя на луну, созерцали дорогу, деревянный забор и одноэтажные домики за ним. Нам почему-то совсем не было холодно. Я даже попробовал снять шапку, но тут же ее надел. Мы брели наугад, то и дело останавливаясь и любуясь ночными видами.
Так прошло минут двадцать, а может и больше, как вдруг, совершенно неожиданно, мы вышли к нашей гостинице.
На следующее утро самым несчастным человеком в ней оказался Слава Кемлиль. Проснувшись на полу в собственном номере, куда накануне его принесли теплые руки новосибирских друзей, он обнаружил пропажу бубна, шапки и шубы, и сильно загоревал. К поискам обмундирования чукотского друга подключился гостиничный персонал, а также все музыканты доброй воли, и вскоре пропащие вещи нашлись. Оказалось, что вчера Слава успел их все подарить. Бубен был подарен на третьем этаже, а шуба и шапка – на втором. Новые хозяева с удовольствием вернули подарки Славе, и его радости не было конца: он ходил по этажам в шапке в обнимку с бубном и всех благодарил, а мы радовались за нашего доброго друга, так много сделавшего для нас в минувшую ночь.

***
путешествия
случаются внезапно
когда ждешь их
или не ждешь


 
Сибирский Чум. Сборка и покраска

После того, как мы скроили полотнище и сложили очаг, настало время соорудить из жердей основу будущего Чума. По предварительным расчетам, он должен быть около 10 метров в высоту и 8 метров в диаметре. Вот мы и отправились за жердями, благо далеко ходить не надо было, кругом простирался могучий лес. С помощью ручной пилы и топора происходила заготовка сухих деревьев, которые мы затем транспортировали к стройплощадке волоком на автомобиле «Нива». Вследствие значительной высоты сооружения было решено сделать два «верхних» этажа лесов – для последующей установки полотнища. А полотнище нам предстояло расписать золотом, серебром и красками, изобразив на нем Сказки Сибирской Земли, во всех своих проявлениях.
Мы запаслись изрядным количеством клея ПВА для грунтовки брезента, нитролаком и сухими типографскими красками, а также алюминиевой и латунной пудрами. Назначили день, пригласили друзей и знакомых, а также все возможные СМИ. Всю ночь перед покраской я не спал, вознося молитвы о том, чтобы завтра у нас все получилось. Дело в том, что предыдущие полотна мы красили под надежным руководством художника Ганова, а назавтра нам предстояло все это сделать без него. Вот я и волновался за судьбу нашего детища.
Конечно, мы встречались с Андреем еще в апреле для получения ценных указаний по технологии создания чумовой картины. Но, сами понимаете, указания это одно, а рождение живого – совсем другое.
Тем не менее, настал следующий день, и мы отправились в уже родной Заельцовский парк и приступили к грунтовке полотна и смешению красок. В этом действе участвовали все музыканты «Тихого Театра» с женами и детьми и многие другие. Пришел для благословения рождающегося Чума и наш замечательный йогин Вова Калабин, который совершал магические пассы вокруг всей рабочей площадки, используя при этом волшебный прибор собственноручного изготовления. Граждане отдыхающие тоже проявили к мероприятию достаточный интерес. Наконец, стали приезжать телевизионные каналы и снимать все это на камеру.
Вначале все шло хорошо. Полотнище расстелили на асфальте и загрунтовали. Потом принялись за раскраску. Вроде, неплохо получалось, но чего-то все-таки не хватало. И тут произошло удивительное. Пока меня отвлекали на многочисленные интервью, Дух Сказок Сибирской Земли вошел в Свету Кувшинову, и она принялась ваять бессмертное полотно в офигительном темпе, руководя работой всех присутствующих. Еще полчаса назад, когда я был увлечен в сторону от участия в процессе тележурналистом, полотнище покрывал разрозненный разноцветный узор, а теперь – о чудо! – уже налицо была цельность рождающейся композиции. Забавно, что сам момент «вхождения» Духа в Светлану был случайно запечатлен пьяным и счастливым Вовой Пановым, щелкавшим все подряд.
Дальше все было совсем просто: работа катилась как по маслу, бездумно и легко. Не прошло и нескольких часов, как картина в 130 квадратных метров была закончена.
А Света потом еще пять дней приходила в себя, отходя от многочасового творческого транса.

***
ничего не надо делать
все случается само
нечто крутит всю шарманку
и снимается кино
и молчат в лесу деревья
птицы по небу летят
прорастает тихо семя
мерно мысли шелестят


 

Сибирский Чум. Вот тебе и на!

Раскрашенное полотнище сначала выложили на асфальте на просушку, а затем, уже поздно вечером, убрали в склад-гараж рядом с центральной площадкой парка. И разъехались по домам.
На следующий день было решено установить готовое полотнище на Чум. Мы приехали в парк ранним утром. Природа пела, в воздухе пахло приближающимся летом, деревья и трава были мокрые от росы. Мы достали полотнище, развернули его и начали поднимать вверх. А когда подняли, поняли, что немного перестарались. В том смысле, что выстроили Чум чуть выше, чем требовалось. И натянутое полотнище повисло аккуратной юбочкой в полутора метрах от земли. Сначала мы было расстроились, но тут же расслабились и решили немного отдохнуть. Мы прилегли на свежеструганные доски чумового настила, развели огонь в очаге и принялись созерцать всю нашу красоту.
Если лежать на досках лицом вверх, над головой возносится 10-ти метровый купол, заканчивающийся круглым отверстием посредине. Сквозь дырку видно кусочек неба и ветки сосны. Ощущение при этом такое, словно летишь в огромном корабле-мире, вместе с землею, небом, деревьями и травой. Мы созерцали лежа, сидя и прогуливаясь по нашей поляне, пока вдруг не осознали, что вот такой дизайн Чума – с открытым низом – тоже имеет свои преимущества. Вроде и в чуме сидишь, и, одновременно, имеешь панорамный вид. Так родилась идея постройки второго Чума, младшего брата первого. Если первый предназначался для проведения сказочных музыкальных путешествий, созерцания и сновидения, то второй мог служить местом застолий, посиделок и прочих общественных мероприятий. Поэтому мы бодро отправились за очередной партией брезента, красок, лака, пудры и клея ПВА, а также за новой партией строевого леса.
Сначала мы приделали «юбочку» первому Чуму и изготовили для него матерчатую «дверь». Спустя несколько дней на поляне вырос второй Чум, полотнище которого доходило до земли на протяжении двух третей периметра, а в оставшейся трети оставляло пространство для обозрения. Второй Чум мы выкрасили в веселенький желтый цвет, с орнаментом и бахромой вдоль открытого участка. Сложили внутри очаг, поставили скамьи, нажарили чебуреков и славно отпраздновали окончание очередного этапа строительства.
Когда пишешь об этом сейчас, очень легко обмануться конкретными цифрами, фактами и прочей прозой жизни. Поэтому я хочу сказать о главном. О том, что весь этот процесс, который потом продолжался еще несколько месяцев, был похож на танец. Танец рождения нового, со своими планами, волнениями, огорчениями и радостями, словно ты положил начало новой жизни, и теперь находишься в самом центре родового процесса. Ты ощущаешь себя и отцом, и матерью, и акушером, и самим новорожденным. И во всем этом присутствует такая гремучая смесь радости, страха, ожидания, любви и надежды, что прошло столько лет, а я до сих пор вспоминаю об этом.

***
лежишь под пологом высоким
ветер шумит
проезжают машины
от досок так сладко деревом пахнет


 
Сибирский Чум. Открытие

Строительство чумовой деревни шло полным ходом: кроме второго Чума, построили барную стойку, а также домик для хозяйства, холодильников и музыкального аппарата. Поляну обнесли плетнем: вкопали столбы, нарезали ивняка у реки и заплели его между столбами. По правде сказать, плетень получился немного редковатый, по причине больших размеров ограждаемой территории, но все равно красивый. Можно сказать, что с появлением плетня и входных ворот, наша площадка обрела законченный вид жилого пространства. Над воротами и поперек всей поляны повесили разноцветные электрические гирлянды, а по периметру большого Чума расположили в траве фонари, освещавшие его снизу ночной порой. Представьте себе: ночь, лес, звезды, и вдруг – среди могучих сосен – устремленный в небо купол в ореоле белого света.
На 2-е июня 2002 года назначили открытие, пригласили музыкантов и гостей. Купили пива, чебуреков и прочего угощения, на поляне между большим Чумом и домиком поставили аппарат, и праздник начался! Народ ел, пил и глядел во все глаза, музыканты играли музыку, йоги демонстрировали чудеса человеческого тела и духа. Самое большое удовольствие от происходящего, как всегда, получали дети. Они бегали по всей поляне, заглядывали в Чум, подбрасывали в очаг щепочки и делали от восторга большие глаза. День стоял солнечный, летний. Как раз накануне общественность парка отпраздновала День Защиты Детей, и теперь с облегчением пила пиво, отмахиваясь от комаров зелеными веточками. А вот мне, вашему покорному слуге, отмахиваться от комаров было затруднительно: в одной руке бубен, в другой – колотушка, а надо еще успевать петь в микрофон и время от времени поигрывать на синтезаторе. Через полчаса подобных упражнений, во время которых мне приходилось сгонять-таки особо настырных насекомых локтем и прочими частями тела, лицо мое приобрело вспухший и покусанный вид, как будто накануне я весь день не готовился к ответственному мероприятию, а валялся пьяный под сосной где-то тут же, неподалеку. Но все это, конечно, были мелочи. Мы радовались и веселились от души, а вместе с нами радовались все присутствующие. Концерт длился несколько часов, под конец с гитарой вышел ветеран новосибирской рок-сцены Вова Черныш и спел свой неувядающий хит «панки – хой! хиппи лав ми» и другие песни. Потом концерт закончился, а вместе с ним и официальная часть нашего мероприятия, и началась самая главная, неофициальная.
Мы убрали аппарат в домик и сели в Чуме-кафе за столом. Нажарили себе чебуреков, блинов и поздравили друг друга со славным Открытием. Пока наш новый товарищ Дима Летасов пел песню про реку Ян-цзы, мы летели вместе с поляной, чумами, деревьями, травой и комарами сквозь космос, глядя во все глаза и обнимая весь мир распахнутым сердцем. Звенящий восторг наполнял наши тела и души, зажигал сиянием глаза и, елки-палки, это и есть счастье!

***
кружится планета
летит сквозь века
и мы летим вместе с ней


 
Сибирский Чум. Лето

И настало лето. Кафе «У Чума» бодро торговало пивом, чебуреками и шашлыками, в большом Чуме проводились экскурсии для взрослых и детей, а по пятницам и субботам на поляну выкатывался аппарат, и игралась разная этническая музыка.
День начинался с того, что все просыпались. Поскольку площадь большого Чума составляла около 50 квадратных метров, там могло ночевать много народу.  На доски настила мы положили войлок, на котором и спали, кто как: в спальниках и без. Проснувшись, все шли на реку купаться, а потом собирались возле барной стойки, и каждый готовил себе завтрак по вкусу. Выбор был небольшой, но хороший: чай, кофе, чебуреки, блинчики с мясом, капустой и грибами, бутерброды, а жаждущим – холодное пиво. К концу лета мы шутили, что съели за это время шашлыков и чебуреков больше, чем за всю предыдущую жизнь. После завтрака все разбредались по своим делам: кто-то отправлялся за водой или колол дрова, кто-то ехал в город за продуктами, а кто-то предавался бездумному созерцанию.
К нам в гости приезжали разные делегации, особенно часто почему-то гостили представители немецкого консульства. Вероятно, им нравилось колоть колуном метровые чурки, фотографируя при этом друг друга. Не было недостатка и в творческих личностях: художники устраивали выставки-продажи своих картин, поэты читали стихи, музыканты пели и играли.
Самое интересное начиналось вечером, когда у очага в чуме-кафе собиралась теплая компания «своих». Мы музицировали, беседовали, смотрели в огонь и просто молчали. И во всем этом была такая полнота ощущений, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Вроде бы не происходило ничего необычного: живут себе люди в лесу, и живут. Спят, едят, говорят, поют, смеются, пилят дрова, рассказывают друг другу сказки, а все-таки есть в этом нечто такое притягательное, что мы практически безвылазно жили в Чуме, лишь пару раз в неделю наведываясь в свои квартиры, чтобы помыться и сменить одежду. Каждый раз, приехав домой, я ошалело смотрел на стены, кафель и электрическую плиту, словно не веря в их материальность. К счастью, уже через пару часов мы снова оказывались у себя в Чуме, и жизнь шла своим чередом.
Мы постоянно что-нибудь придумывали. Например, вспомнив, что надвигается время Летнего Солнцеворота, мы решили устроить из этого городской праздник. Изготовили афиши, позвали друзей и родное телевидение.
Праздник начался с небольшого концерта, после которого процессия, возглавляемая семерыми факелоносцами, двинулась к реке. Как известно, этот праздник знаменует собой пик солнечной силы года, и смысл его очень прост: человек, соединяясь с этой силой, может многое поменять в своей жизни. Это праздник освобождения от ненужного и присоединения к хорошему и родному.
Делу освобождения и присоединения способствуют песни, танцы, огонь и вода.

ярче солнышко сияет
путь-дорогу освещает
гори гори ясно
чтобы не погасло
гори гори ясно
чтобы не погасло

солнышко колоколнышко
хоп!
солнышко колоколнышко
хоп!

Вот такие песни-запевы со всеми возможными вариациями звучали на нашем празднике. На ночном берегу Оби разложили костер и стали водить вокруг него хороводы, продолжая петь. А потом были традиционные прыжки через костер и купание в реке. Недаром ночь Солнцеворота – с 21 на 22 июня – открывает собой череду волшебных купальских ночей. Ночей, когда вся природа до краев переполнена чудом, как чаша, готовая выплеснуть в открытое сердце животворный огонь цветка-папоротника, огонь пряной любви середины лета.

***
глубокая ночь
кто-то кричит и смеется
ветер с берега доносит
стоны любви








 

Сибирский Чум. Свадьба

Разгорелся июнь, полыхнул июль, пролетел август. И настал сентябрь, точнее, 6-е сентября, день нашей свадьбы. Где и как ее справлять мы долго не думали: конечно, в Чуме. Только тогда я осознал глубокий смысл нашего чумового проекта: оказывается, мы его построили для того (в том числе), чтобы здесь сыграть нашу со Светой свадьбу!
Регистрация проходила во Дворце на проспекте Дзержинского, как раз на том месте, где стоял раньше двухэтажный дом, в котором я родился. Потом мы отметили это событие дома, в кругу близких родственников и друзей. А затем, наконец-то, все отправились на машине в Чум, где нас ждали накрытые традиционными шашлыками и чебуреками столы, большая и теплая компания друзей, которая постоянно разрасталась за счет вновь прибывающих. К этому времени в чуме-кафе уже были вкопаны в землю могучие столы на толстых пнях, мы расположились за ними вокруг очага, и веселье понеслось!
Кого только у нас не было: поэты, музыканты, психоаналитики, йоги и просто хорошие люди. В полночь прибыл наш дорогой йогин Вова Калабин и не один, а вместе со своим киевским коллегой Андреем Лаппой. Андрей подарил нам огромный плакат, изображающий многочисленные последовательности парных асан в исполнении Андрея и некоей юной особы и пожелал нам со Светой успешных совместных занятий.
Говорились тосты, пелись песни, люди ели, пили и плясали, велись, конечно, задушевные беседы, и все это продолжалось часов до пяти утра, пока, наконец, большинство гостей не разъехалось по домам, а оставшиеся счастливо уснули в большом Чуме. Там же, в Чуме, и произошла наша первая брачная ночь, под храп и посапывание друзей-товарищей, под высоким пологом, в свете догорающего очага. Настоящая лесная свадьба, а как вы хотели?
На утро все опять собрались в кафе у очага, пили кофе, ели утренние блинчики, а многие сразу перешли на вино. Не долго думая, решили ехать в баню, где с наслаждением парились, отдыхая душой и телом.
В общем, что тут говорить, чудесная получилась свадьба, дай Бог каждому. И такая во всем этом была легкость, как в песне, что рождается, словно сама собой, увлекая и завораживая всех присутствующих, открывая окно в новый, чудесный мир. Не было никакой натуги и пафоса, обычного на подобных мероприятиях, все шло как бы само по себе, весело и волшебно.
***
гудит пламя костра
искры уносятся в небо
словно дни нашей жизни
летят

Путешествие в Чехию. Начало

В мае 1998 года мы неожиданно оказались в Праге. Нас было трое: я, моя девушка Света и мой товарищ Сергей, отдыхавший в ту пору от своих праведных трудов на дипломатической ниве. Мы вышли из вагона поезда Москва-Прага и отправились в неизвестное. С нами были: спальники, палатка, пенки, музыкальные инструменты и некоторое количество прочих вещей. Да, еще были деньги, целых 50 долларов. Вы, наверное, скажете, что это было дерзкой выдумкой: отправиться в незнакомую страну без копейки денег. Или, возможно, вы вообразите, что это было частью экстремального тренинга на выживание. На самом деле все было гораздо проще. Нам – всем троим одновременно – вдруг захотелось проехаться куда-нибудь в Европу, и ближайшим местом, куда пускали без виз, оказалась Прага. К тому же у нас как раз хватило денег на три билета «туда». Да еще кое-что осталось! Вот мы и поехали.
Правда, перед отъездом я умудрился проявить поистине невероятную предусмотрительность (как увидим дальше, это будет далеко не в последний раз) и взял у случайного знакомого из Питера телефон его пражских приятелей, русского музыканта из Волгограда, осевшего в Праге.
Итак, вооруженные 50 долларами, бумажкой с телефоном неведомого человека, а также смутным знанием, что «где-то здесь должен быть Карлов Мост, на котором играют музыканты и прочие люди доброй воли», мы двинулись вперед. Было 6 утра или что-то около того. Несмотря на раннее время, по улицам деловито передвигались пражане и прочий народ, а уличные вагончики-кафе бодро торговали жареными колбасками и пивом.  Мы решили сначала перекусить, а уж потом думать, что делать дальше. Этот прием мы использовали много раз впоследствии, и, надо сказать, он всегда срабатывал.
Жуя горячие колбаски и запивая их вкуснейшим пивом, мы с интересом рассматривали окружающее и чувствовали, что жизнь, в сущности, не так уж и страшна, как ее малюют.
Позавтракав, мы отправились на поиски Карлова Моста, который вскоре и отыскался невдалеке, в самом центре Праги, окруженный широкой полосой пешеходной зоны.
На мосту располагались различные изображения то ли святых, то ли исторических персонажей, а сам мост контролировал король Карл, вернее, его статуя в полный рост.
Для начала, по сибирской привычке, мы сделали подношение статуи Карла, побрызгав на ее подножие огненной водой и попросив у него покровительства и благословения нашей творческой деятельности. Выбрав место на мосту, между художником и продавцом игрушек, мы расставили свои ударные инструменты и принялись за дело.
Недолго, однако, сие дело продолжалось, поскольку вскоре появились люди в штатском и вежливо поинтересовались у нас насчет лицензии. Как выяснилось, играть и выступать на мосту, как впрочем, и в других местах, можно было только при наличии лицензии, которую можно было получить, имея на руках вид на жительство. Удивляясь такому стремительному наступлению жандармского порядка на свободу творчества и жизни, мы отправились дальше, размышляя по дороге, не время ли уже позвонить, наконец, по заветному номеру. Было уже около половины девятого, поэтому мы решили-таки позвонить.
На другом конце телефонного провода женский голос ответил мне, что «Женя уехал на гастроли в Германию и вернется через месяц». Я некоторое время молчал, переваривая услышанную информацию, а голос тем временем интересовался, кто я и откуда. Услышав, что я из Питера «от Леши», голос неожиданно пригласил нас зайти в гости и даже довольно толково продиктовал адрес. Мы сели на трамвай и поехали.
Дверь нам открыла коротко стриженая девушка с волосами, выкрашенными во все цвета радуги. С трудом разминувшись в крошечной прихожей-коридоре, мы протиснулись в комнатку, а наши рюкзаки пришлось вынести на балкон, ибо размеры жилплощади совершенно не допускали одновременное размещение людей и рюкзаков в жилой зоне. Девушка напоила нас чаем, расспрашивая о наших планах и делах. В процессе всего разговора меня неотступно терзала мысль, что она нас принимает за кого-то другого, впрочем возможно, так оно и было. Выяснилось, что приютить нас у себя она не может по причине малой площади жилища, зато она нам дала адрес модного сквота, который располагался неподалеку. Сквот – это такой дом, который находится либо в состоянии капитального ремонта, либо в состоянии полной заброшенности. А молодые люди пользуются этим и самовольно вселяются туда. «Захватывают» («сквот» значит «захватывать») этот дом и начинают там жить, воруя по мере возможности электричество и воду, а власти пытаются их оттуда выселить. В ответ молодежь начинает действовать от имени какой-нибудь молодежной организации, провозглашает свое захваченное жилище «центром молодежной культуры», где проводит фестивали, концерты и митинги в защиту своих прав, привлекая для этого музыкантов, художников и артистов со всей страны. В результате власти, как правило, сдаются, махнув рукой на все это безобразие, и присваивают этому дому официальный статус. Центр живет и работает по своему расписанию, которое вывешивается в специально отведенном для этого месте. Постоянно живут там человек 15-20. Они дежурят «по кухне» и отвечают за уборку своих и общественных помещений. Проводят регулярные собрания членов своего «кооператива», а также устраивают культурные акции вроде просмотра кинофильмов, концертов и спектаклей. Все это мы узнали позже. А пока, зажав в кулачке бумажку с адресом центра на Ладронке, где, даст Бог, мы наконец-то сможем переночевать, мы отправились дальше…
Солнце светило вовсю, стояла настоящая летняя жара. Мы шли по травянистому полю, с вожделением поглядывая на группу деревьев в ста метрах впереди. Добравшись, наконец, до них, мы с облегчением сбросили рюкзаки и улеглись в жиденькую тень, прихлебывая пиво и прикладывая холодные бутылки к своим разгоряченным лицам. Пиво, как сейчас помню, было «Велькопоповицкий козел». Попив пива и подремав с часик в тени, мы продолжили свои поиски.
Вскоре мы обнаружили каменное сооружение посреди поросшего травой поля. По всем признакам, это и был искомый сквот, «старейший в Праге», оплот пражского движения анархистов-индивидуалистов. Сооружение представляло собой группу домов или даже один дом, который шел сплошным четырехугольником, оставляя внутри себя место для дворика метров 40 на 20, с глухими воротами с восточной стороны. Мы подошли и принялись стучать в ворота. Нет ответа. Мы немного покричали, потом еще постучали, потом обошли сооружение вокруг и постучали опять, с тем же результатом. Времени было уже около 8 вечера, и мы решили, что все равно никуда не пойдем. Поэтому спокойно отошли от ворот и прилегли на травку отдохнуть.
Пока мы отдыхали, к воротам подъехал автомобильчик, раскрашенный в зелено-желтые  цвета, представлявший собой нечто среднее между старым «Запорожцем» и «Фольксвагеном-жуком». Он бодро пробибикал, и ворота распахнулись! Прямо как в сказке. Не теряя времени, мы поспешили вслед. На сибирском английском я объявил, что мы представляем собой международный культурный проект «Сказки сибирской Земли» и помахал перед носом стражей-анархистов цветным плакатом. Они что-то пробурчали и нехотя впустили нас внутрь.
Внутри мы уселись на какие-то ящики прямо во дворе и принялись знакомиться с «местными» и разведывать обстановку. Для лучшего взаимопонимания мы угостили «местных» пивом, а я достал барабан и исполнил «сибирскую народную шаманскую песню». Песня, вроде, всем понравилась, некоторые даже сбегали за едой и достали бутылку водки. Выяснилось, что «местные» разделяются на официальные лица и неофициальные. Официальные занимаются управлением общиной, и даже представляют ее интересы в городском муниципалитете. По виду они строги и неподкупны, и уже успели сделать нам строгое замечание за громкое исполнение песен в неурочное время. Мы наивно подивились такой строгости «настоящих» анархистов, но промолчали и слушали дальше. Неофициальные «местные» состояли из чехов, бельгийцев, одного американца и еще кого-то. Они жили здесь, кто постоянно, кто по нескольку дней. Самой доброй и практичной оказалась девушка из Бельгии (именно она нас и впустила, проехав на своем праздничном автомобильчике внутрь). Ковыряясь в карбюраторе, она сказала, что все официальные лица – говнюки и засранцы, и поэтому с ними даже разговаривать ни к чему. А если они попробуют нас выпроводить вон, то она сейчас скажет, что мы будем жить вместе с ними, и все будет О Кей. А мы ребята хорошие, это сразу видно, и поэтому можем быть абсолютно спокойны и расслаблены. С этими словами она захлопнула капот своего пылесоса и с улыбкой протянула нам дымящийся косяк.
Мы отнесли свои вещи наверх, в комнату бельгийцев. Комната представляла собой захламленное помещение чердачного типа, где повсюду лежали спальники и матрасы, а посредине на полу спал длинный худой мужчина, распространяя вокруг запах хорошей сливовой наливки. Но мы были счастливы. Слава Богу, нам уже никуда не надо было тащить свои рюкзаки, можно было сидеть во дворе, беседовать, курить, петь песни и наслаждаться ощущением неведомой «заграничной» жизни.

***
тонкий спальник в красный цветочек
пахнет домом
твои волосы
щекочут мне нос

Путешествие в Чехию. Театр Нового Фронта

На следующий день нам официально объявили об окончании нашего срока проживания на Ладронке, а добрый местный чех толково объяснил, как добраться в другие аналогичные места, не столь строгие, как здесь. Неподалеку в получасе езды на трамвае, располагался старый парк, в котором находилось бывшее монастырское подворье, то ли 18-го, то ли 19-го века. Подворье было старым и заброшенным, являясь, тем не менее, памятником архитектуры. У властей, по-видимому, не было ни сил, ни денег серьезно им заниматься, вот они и пустили туда «творческую молодежь» в лице какого-то центра и Театра Нового Фронта. Центр регулярно проводил там концерты цыган, рок-музыки, фестивали и дискотеки. А Театр Нового Фронта просто жил и репетировал.
Добрый чех нам сообщил, что места там много, на всех хватит, главное, познакомиться с Театром и обо всем с ними договориться, поскольку «они там главные».
Взбодренные спокойной ночевкой и многообещающими словами нашего гида, мы взяли рюкзаки и отправились дальше, в неизвестное.
Примерно через полчаса мы добрались до парка и обнаружили, что парк похож скорее на лес, дикий и очень красивый. Света куда-то убежала, а мы с Серегой прилегли в тенек отдохнуть. Кругом было очень зелено, деревья росли густо и совершенно не по порядку, а вглубь парка уходила такая приличная асфальтированная дорога. Правда, по ней никто не ездил.
Минут через 15 пришла Света и принесла нам спелой черешни, а также сообщила, что в лесу есть сливы и абрикосы, но они еще зеленые. Я, помню, всегда поражался ее практичности: пока мужики валяются на траве, ничего не видя вокруг, кроме собственных могучих мыслей, выясняется, что вокруг полно ягод, плодов и прочих радостей жизни, которые без нее для нас бы так и остались за гранью личного опыта.
Поев черешни, мы поднялись и пошли дальше, обсуждая вслух, где же, наконец, это таинственное подворье. Так, болтая и глазея по сторонам, мы вышли к каменной стене.
Стена шла кругом, то поднимаясь метра на 3-4, то опускаясь до полутора метров. В центре стена сходилась к высоким кованым воротам, закрытым на висячий замок. Сквозь решетку ворот было видно, как дорога идет внутрь и сворачивает направо, за угол какого-то древнего строения. Мы покричали-покричали, но нам, естественно, никто не ответил. Подергав решетку ворот и покричав еще немного, мы пошли вдоль стены, разглядывая, где бы через нее перелезть. Довольно скоро такое место отыскалось. Можно было, отодвинув битое стекло, насыпанное поверх толстой стены, залезть внутрь.
Оказалось, что стена шла большим пятиугольником, а внутри располагались древние здания. Основная их часть шла вровень со стеной и вдоль нее, оставляя внутренность подворья пустой, но не совсем. Со стороны северной от ворот стены отходила группа строений, спускавшаяся в центр подворья. Это были три больших здания, метров 10-12 в высоту, которые примыкали стенами друг к дружке так, что образовывали одну сплошную линию. Как будто разные домики прилепили один к другому, и они стали одним. В месте, где заканчивался торец последнего строения, росло огромное дерево. Кажется, это был грецкий орех. Под деревом лежала очень красивая девушка, в совершенно невменяемом состоянии, видимо, под крепким «кайфом».
Поскольку стояла сильная жара, мы расположились тут же, в тени дерева, а я даже забрался на него и стал обозревать окрестности. Сразу скажу, что это обозрение, кроме чисто эстетического удовольствия, не дало никаких практических результатов, да их никто и не ждал, тем более от такого «ботаника», как я.
Серега тем временем завел какой-то проникновенный разговор с красавицей, кажется, на английском языке. Немного погодя девушка оказалась способной издавать членораздельные звуки и сообщила нам, что Ирка скоро придет, после чего вырубилась уже окончательно. Отдыхая в тени дерева в ожидании таинственной Ирки, мы немного поспали, походили вокруг и даже заглянули в темноту окружающих зданий.
Здания были явно очень древние: с толстенными стенами метра два, сложенными из какого-то светлого и … такого живого, нефабричного кирпича. Внутри зданий царила прохлада и запустение. А одна из дверей была заперта на решетку очередным висячим замком. Как мы узнали впоследствии, эта дверь вела в апартаменты Театра Нового Фронта, где жили Алеш и Ирка, бессменные руководители и актеры Театра.
Прошло еще какое-то время и, наконец, появилась Ира. Она оказалась обладательницей огромных живых глаз, которые, казалось, все время смеются. Или, по крайней мере, с добрым юмором смотрят на все происходящее. Ее голова была брито наголо и казалась гладкой, как коленка. Мы познакомились и сообщили, что играем этническую музыку, точнее, даже не музыку, а создаем представление, целый спектакль из звуков. И этот проект называется Тихий Театр, т.к. целью своей являет тишину. Вот так, ни больше, ни меньше.
Ира удивленно на это все посмотрела, но не показала виду, поскольку, как я понял впоследствии, много чего насмотрелась в своей жизни. Как говорится, и не таких еще видывали!
Я, конечно, немедленно предложил изобразить Тихий Театр в действии, ведь сколько про это ни говори, толку никакого не будет, и лучше один раз увидеть, чем сто раз про это говорить.
Мы разожгли в углу двора костер, откуда-то взявшиеся чехи притащили шпикачки (для них была непереносима сама мысль о том, что костер может гореть просто так, без жарящихся на нем шпикачек). Мы вытащили из рюкзака бутылку русской водки, и – понеслось.
После всего сказанного, спетого и выпитого, нас, конечно, оставили ночевать – а как же!
И мы заночевали под сенью древних стен, удивляясь неожиданным поворотам сюжета нашего заграничного путешествия.

***
самое ценное
встречается случайно
когда не думаешь ни о чем
сидишь себе тихо под деревом
смотришь на зеленую листву
на ветер который играет прядью волос любимой
чувствуешь себя так
что не знаешь
кто ты где
а уж тем более зачем

Путешествие в Чехию. Театр Нового Фронта. Продолжение.

На следующее утро мы умылись из крана холодной водой, причем кран располагался в полуподвале одного из зданий и являл собой кусок трубы, торчащий из стены. В почти кромешной тьме нужно было нащупать вентиль, после чего тебя окатывал поток ледяной воды. Это очень бодрило и веселило, а немногочисленные местные чехи были просто в ужасе.
Умывшись и попив чаю, заботливо сваренного Светой на примусе Театра, мы с оптимизмом смотрели в настоящее.
Выяснив, что можно пожить несколько дней здесь, пока Алеш не приедет и не решит, что с нами делать дальше, мы пошли прогуляться, а Ирка отправилась на свою ежедневную многокилометровую пробежку.
Как я впоследствии убедился, участники Театра Нового Фронта (а их тогда было четверо: Алеш – директор и главный режиссер, Ирка, Милан – звукооператор и милый пьяница и Витек – основа порядка и стабильности), вели жизнь заправских монахов. Спали мало, работали много и все время тренировались. Они то репетировали, то занимались хатха-йогой, то бегали часами по лесу. А еще – общались со всеми, кого Бог пошлет, являя собой такой открытый интерес к жизни, какого я еще прежде не видывал.
Они знали в Праге, да и вообще в мире, очень многих, если не всех. Да-да, как это смешно ни звучит. И все их любили, а как же!
Они никогда не унывали, всегда были полны энергии, творческих планов и еще неизвестно чего. Собирали свой реквизит буквально повсюду, их спектакли словно вырастали из материала самой жизни, из того, что живет, дышит и умирает рядом, везде, куда бы ты ни пошел.
То Ирка притаскивала кучу разноцветного тряпья из некоего одной ей известного места, куда пражские воры выбрасывают то, что награбили лишнего.
То Алеш крутил всю репетицию запись хора бабушек из какой-то глухой русской деревни.
А то все они принимались отрабатывать акробатические трюки вроде стойки на руках на ребре старого чемодана (кроме Милана, конечно, поскольку он своим пьяным пофигизмом пытался уравновесить монашеский аскетизм остального коллектива).
И этот фейерверк не прекращался ни на минуту. Более того, он и не мог прекратиться, поскольку служил материалом, из которого отливались спектакли Театра.
Так мы прожили несколько дней, после чего приехал сам Алеш.
Алеш был выше Иры раза в два, она любила вспоминать, как, бывало, тащила его, пьяного, через питерское метро, а его ноги волочились за ней как букет увядших гладиолусов.
Алеш, конечно, оказался замечательным практиком: пообщавшись с нами буквально два дня, он уже на утро следующего давал нам инструкции на автовокзале Праги, как «ни в коем случае не разговаривать здесь по-русски», дабы не привлекать к себе внимания бандитов, зарабатывающих на хлеб насущный обдиранием российских соотечественников. Мы молчали как рыбы, лишь изредка издавая простые в грамматическом отношении фразы на английском, и ждали нашего доброго друга и наставника, который отправился тем временем в билетную кассу. Вскоре он появился, сжимая в одной руке три билета до Карловых Вар, а другой щедро благословляя нас на дальнейшие подвиги.
Конечно, до этого чего только ни произошло: распитие вкусной сливовицы, долгие беседы, лихие поездки на Форде-Транзите по ночной Праге и многое, многое другое. Но все это было уже в прошлом. А в настоящем – оглянуться не успели, как уже махали в окно уплывающему назад Алешу, сдерживая рвущиеся возгласы, дабы не рассекретить себя перед таинственными криминальными силами.
Вот так, не знаешь, не ведаешь, а уже куда-то едешь. И кто после этого скажет, что «наша жизнь в наших руках»?

***
как хорошо упасть в реку жизни
с головой руками и ногами
тут уже хочешь не хочешь
а плывешь куда бог пошлет
конечно еще пытаешься хвататься
за несуществующие соломинки
выгребать к берегу
и даже строить планы
но все это бесполезно
и ты сам это прекрасно понимаешь

бессмысленно делать вид
что ситуация под контролем
что стоит тебе захотеть
и порядок будет восстановлен
ты вернешься домой
а дальше все будет хорошо
настоящее путешествие ты вспомнишь с улыбкой
как милые шалости
как то
о чем приятно вспоминать в уютном креслице
в компании близких и друзей

но сейчас
когда поток ревет и несет тебя
в неизвестность
бросает то вправо то влево
путает мысли и наполняет тело дрожью
самое время
просто остаться здесь
и поглядеть
что будет дальше


Путешествие в Чехию. Карловы Вары.

В Карловы Вары мы прибыли под вечер. Небо хмурилось, обещая грозу. Город был чужим и курортным. Окружающие спешили по своим делам, и было видно, что они точно знают, куда и зачем идут. Мы же не знали ничего.
Главная причина нашего приезда в Карловы Вары была до глупости проста: в Праге не было никакой возможности зарабатывать деньги уличным пением, а это единственное, что мне приходило на ум в качестве инструмента выживания на тот момент. Требовали каких-то дурацких лицензий, видов на жительство и прочей противоестественной чепухи. Этого у нас, конечно, не было. А деньги (те самые, заветные 50 долларов) подходили к концу. Вот Алеш и посоветовал нам отправиться в Карловы Вары, где, по случаю курортного статуса этого городка, должны быть куда более мягкие нравы.
Он же посоветовал нам ни в коем случае не пытаться заниматься самоуправством и играть на улице просто так, без всяких разрешений. По его мысли, нам следовало обратиться в официальные органы, получить заветное разрешение, и приниматься за дело. Ха ха ха. Как это все смешно, особенно сейчас.
Мы приехали вечером, к тому же в воскресенье, когда все официальные лица прилежно отдыхают от трудов праведных. Никакие конторы уже, естественно, не работали, денег на гостиницу у нас, естественно, не было. Поэтому мы купили пару рогаликов на улице и пошли, куда глаза глядят. В буквальном смысле этого слова. Как выяснилось в последствии, наши глаза глядели куда надо. Еще бы! Ведь мы отыскали самое лучшее место в Карлсбаде, где можно жить, работать и радоваться жизни. Но давайте обо всем по порядку.
Итак, мы шли, меланхолично жуя рогалики, смотрели по сторонам и чувствовали себя… как бы это сказать… ну полными изгоями. Кругом все усиленно отдыхали или просто бродили по улицам, и было ясно, что у всех этих людей есть дом, еда и… какая-то основательность. Да, словно они были уверены в том, что находятся на своем законном месте, и потому-то все у них в порядке. У нас такой уверенности, честно скажу, не было совсем.
Если бы не безвыходность ситуации в целом, мы бы, конечно, страшно испугались и убежали бы куда-нибудь подальше, но дальше бежать было некуда, вот мы и шли, куда глаза глядят.
Мы брели узкими улочками древнего города, по брусчатой мостовой, которая, наверное, помнила копыта лошадей и еще много чего другого. По буколическому каменному мосту перешли небольшую речку. Вода в реке была прозрачной и неглубокой. Было видно, как в ней стоят косяками такие толстенькие рыбины, весом, наверное, больше килограмма каждая. Стоят себе и медленно шевелят большими плавниками. Отметив про себя это явление («Ну», - думаю, - «на крайний случай, эти рыбы могут спасти нам жизнь»), мы двинулись дальше.
Дорога пошла немного вверх, и мы оказались в центре городка. Вокруг высились роскошные отели, тенистая аллея причудливо изгибалась, многократно пересекая поток реки, улица расширялась в небольшую площадь, вдоль которой тянулись галереи источников. Ведь Карлсбад – это город целебных вод, если кто не знает. Помнится, герои и авторы русских классических литературных произведений часто ездили сюда «на воды», чтобы восстановить «нервы» и отдохнуть от душной российской жизни. «Вот и мы», - думаю, - «приехали. Здравствуйте, дорогие товарищи!».
Товарищи, надо сказать, мало обращали на нас внимания, и потому мы беспрепятственно двигались дальше. Дорога тем временем продолжала подниматься в гору. Гора густо поросла лесом, и на ее склонах разместились отели, кафе и торговый центр. Мы поднимались все выше и выше, а тучи тем временем уже сошлись вместе, и из них полил дождь. Сверху хорошо были видны улочки, мостики через реку, деревья, открытый бассейн отеля, в котором не спеша плавали отдыхающие.
Лес на горе в основном состоял из буков, грабов и дубов. Это был настоящий европейский лес, таких лесов ни в России, ни в Сибири мы даже и не видывали. Представьте себе высокие, как колонны стволы с гладкой темно-коричневой «кожей», тянущиеся вверх, без ветвей и какого-либо подлеска. Они стоят в нескольких метрах друг от друга, а кроны наверху образуют почти сплошной купол, через который дождь лишь просачивается, капая тяжелыми каплями. Земля между деревьями была покрыта толстым покровом сухих листьев: если сойти с дорожки в лес, ты почти сразу утопал в этой листве по колено.
Мы шли, дождь усиливался и постепенно превращался в ливень. Вдали грохотал гром, а мы тем временем очутились на ровном месте, с которого отрывался вид по другую сторону горы. Ровное место представляло собой коротко стриженый газон с редко стоящими дубами, метров 300 длиной и метров 60 в ширину. С одной стороны этот «газон» переходил в лес, который продолжал полого подниматься к вершине, а с другой был ограничен сетчатым забором, и за забором виднелись виллы, виллы, бессчетное число вилл, уходящих к далеким горам на горизонте. Одним словом, красиво было, ничего не скажешь, правда, этой красотой нам наслаждаться было совсем некогда.  Мы быстро сориентировались и принялись ставить палатку между трех дубов. Дождь лил, как из ведра, гром грохотал, Серега матерился, а я думал только о том, как поставить палатку и залечь в нее, а если, думаю, придут какие-нибудь полицейские и начнут меня арестовывать, то пусть арестовывают вместе с палаткой! Я из нее даже не выйду, потому что мне стало абсолютно все равно. Пусть, думаю, сами все делают, а я уже ничего делать не буду!
Палатку мы поставили довольно быстро, и улеглись в нее втроем. Кстати сказать, палатка была одноместная. Серега ее купил во время своей работы в посольстве в Исландии. Она очень мало весила и была совершенно непромокаемая, вот только одноместная. Мы со Светой разместились во внутренней части, а Серега залег в тамбуре. Полностью он в тамбур входил, только свернувшись калачиком, а если распрямиться, то ноги оказывались на улице. «Ничего», - бодро заявил Серега, - «зато у меня спальник непромокаемый».
Так мы и лежали, слушая шум дождя, раскаты грома и ощущая собственную заброшенность и неприкаянность. «Елы-палы», - думал я, - «Это ж надо ж, а – забрались в такую даль, 6 или 7 тысяч километров от дома. В чужую страну, лежим в одноместной палатке в курортном парке под дубами, и нас, того и гляди, придут арестовывать... Вот это жизнь, это я понимаю…» С такими бодрыми мыслями я, наконец, задремал. А разбудила меня Света. «Вставай, Саша», - толкала меня она, - «Нас сейчас зальет».
И вправду, сквозь прозрачный полог внутренней палатки был хорошо виден поток воды, текущий по горе, разливающийся шире и шире. Мы выскочили наружу, под дождь, и начали копать обводные канавы, ножом и руками, в свете фонарика. Серега на наши призывы встать и помочь в сооружении дренажа, ответил неразборчивым матом. Самой практичной, как вы уже, наверное, догадались, оказалась Света. Пока я соображал, что к чему, будил Серегу и раздумывал, а не бросить ли все это к чертям, она выкопала добрую половину канав, и мне ничего не оставалось, как присоединиться к ней. Вдвоем мы быстро все закончили, и вскоре уже лежали в тепле и относительной сухости, радуясь собственной смекалке, бодрому духу и друг другу.
Вот так всегда, стоит только перестать думать и начать делать то, что требуется, жизнь становится простой и нежной, как молочко матери.

***
лежишь почти на земле
и только тонкий полог палатки
отделяет тебя от разбушевавшейся стихии
снизу задувает холодом и водой
в голове шевелятся щупальца мыслей
тело сжимается от страха тоски и даже отчаянья
воображение рисует картины
одна страшнее другой
и только сейчас я знаю
что мог бы просто наслаждаться очередным волшебством
нюхать ветер
слушать грохот грозы
обнимать любимую
и ощущать мир живым
и прекрасным


Путешествие в Чехию. Карловы Вары. Продолжение.

На следующий день мы встали и отправились к официальным лицам, строго следуя инструкциям доктора Алеша. Официальные лица оказались Комитетом по культуре города Карловы Вары и располагались в солидном офисе неподалеку от центра.
Нацепив на себя подобающий вид, с плакатами и буклетами в руках, я прошел в кабинет руководящей дамы и начал ей что-то заяснять про культурные связи, про традиции народов, дружбу и прочую лабуду. Дама мне внимала безо всяких эмоций, как деловой человек, слушающий делового человека.
После недолгих переговоров на русско-английском она сообщила, что день города будет только в августе, а до сей поры она даже и не знает, как можно задействовать наши творческие силы, так неожиданно явившиеся ко двору. «Вам нужно было письмо написать заранее», - ласково сказала она, - «Мы бы подготовились». К чему она собиралась готовиться, я так и не понял, но виду, конечно, не показал, а вежливо откланялся. Вышел я из кабинета с улыбкой на лице и растерянностью в сердце. На вопросы друзей я ответил, что пока нам не светит стать звездами уличного перформанса города Карловы Вары, но терять надежду мы все равно не будем. Так мы и пошли, ветром с дождем гонимые, стараясь не терять эту самую надежду, а что еще оставалось нам делать?
Полдня мы проскитались по центру, заглядывая куда только можно в поисках шанса на выживание, но тщетно. Попробовали даже «аскать» на площади перед галереей источников, однако, были гонимы и строго осуждены почтеннейшей публикой. Так мы и брели тенистой дорожкой, поглядывая с раздумьем на струящиеся рядом воды реки, на рисующих мгновенные портреты художников и прочих деятелей уличного бизнеса. Как вдруг – о, это чудесное русское «вдруг»! – я услышал звуки флейты. Мелодия была такой чистой и незатейливой, что невольно вызывала улыбку. И очень хотелось посмотреть, кто же так мило на ней играет. Играла девушка, лет 20. Она сидела на газоне рядом с пешеходной дорожкой и играла на блок-флейте, а перед ней стояла картонная коробочка, полная мелких монет. «Ого», - подумал я, - «А вот и коллега по цеху. Нужно обязательно ее обо всем расспросить».
Дождавшись, пока очередная мелодия кончится, я уронил пару монет в коробочку и завязал разговор. Из разговора я узнал приятную новость: оказывается, в курортной зоне городка (как раз, где пролегают прогулочные дорожки) власти дают добро на любые уличные представления в период с 12 до 17 часов, дабы почтеннейшая публика развлекалась и радовалась, гуляя и переваривая целебную воду. Мы мысленно закричали «ура!» и отправились за своими инструментами.
Выбрав место между вырезальщиком портретов из черной бумаги (его рекламный плакат гласил: «Портрет за 60 секунд!») и продавцом фото-открыток, мы стали раскладывать свой реквизит. Естественно, сначала мы познакомились со всеми «коллегами» и уверились, что наше включение в общую программу ни у кого не вызывает протеста. Я честно предупредил, что могу издавать громкие звуки, но если это будет кому-то мешать, пусть скажут, и я перестану. Добрые чехи вежливо заулыбались в ответ и заверили меня, что скажут непременно. Кстати, вырезальщик портретов был родом из Пятигорска и работал здесь по 9 месяцев в году, снимая квартиру и вырезая черные бумажные профили. Это у него выходило прямо волшебно. Глядя на модель, улыбаясь и мило болтая, он стремительно проходил ножницами сквозь черный лист, словно выписывая один непрерывный росчерк каллиграфии – рраз! – и портрет уже готов. Что интересно, действительно похожий, даже очень. Радостный изображаемый легко расставался с 50-ю кронами (чуть более 1,5 долларов), и на очереди был уже следующий. В течение часа этот кавказский Миккельанжело мог вырезать штук 40 портретов, так что заработком он был вполне доволен. К тому же, все у него происходило так легко и ненавязчиво, словно портреты вырезались сами собой, и сами собой подходили желающие, выстраиваясь в небольшую очередь.
Порадовавшись за нашего коллегу, мы собрали инструменты и принялись играть. Серега дудел в деревянную флейту, которую очень любил. Самое замечательное в этой флейте. было то, что звуки она издавала редко и всегда неожиданно. Так что заранее даже и нельзя было сказать, какой именно звук она издаст, и когда. Света с задумчивым видом ходила вокруг с маленьким барабанчиком, распространяя сияние своей солнечной шевелюры, а я без помех занимался делом. В моем распоряжении, помимо голоса, были: большой плоский колокол, большой барабан, палочка дождя, 2 хомуза и колокольчики. Одет я был в черный костюм, расшитый разноцветным бисером. Короче, видок у нас был еще тот.
Народ радостно глазел на все это безобразие и даже кидал нам монетки. Кстати, как мне сейчас вспоминается, народ монетки кидал все-таки не так обильно, как девочке с флейтой. Видимо, выглядели мы не слишком умилительно, а звуки издавали вообще непонятные, «слегка» выбиваясь из общего контекста культурного отдыха.
Но мы были, конечно же, счастливы. За пару часов нам набросали 200 крон, и на эту сумму можно было не только плотно поесть и выпить пива, а еще и на завтра оставалось!
С чувством глубокого удовлетворения мы отоварились в супермаркете колбасками, хлебом, пивом и овощами и пошли к себе на гору. Да, еще купили литровую бутыль соевого соуса, который стоил какие-то гроши, не то 5, не то 6 крон.
С собой в поездку, помимо инструментов и личной посуды, мы взяли небольшую кастрюльку – это был очередной подарок Алеша и Ирки. Кастрюля, правда, была без крышки, да и примуса у нас не было, а костры в парке жечь строго запрещалось. Но все, как это обычно бывает, разрешилось самым естественным образом.
Следующим утром я решил пробежаться вдоль асфальтной дороги, которая вела мимо нашего лагеря на вершину. Сразу скажу, что меня на это вдохновила своим примером Света. Сам бы я ни за что до такого не додумался. Дорога шла серпантином, а на самом верху кончалась, уперевшись в смотровую площадку. Рядом с площадкой находился какой-то наблюдательный пункт. Маленький домик, смахивающий на строительную бытовку. Кто и за чем здесь наблюдал, так и осталось неизвестным, но важно было другое. Рядом с домиком, в стороне от дороги на земле был сложен очаг с решеткой. Видимо, хозяйственные чехи жарили на нем шпикачки (станут они тебе костер просто так жечь!). Для нас это был очередной дар мира, такого щедрого, если только повнимательнее посмотреть. Теперь по утрам я совершал пробежку вместе с котелком с водой в одной руке и пакетиком риса – в другой. Добежав доверху, я разжигал костерок и варил рис, а, сварив, бежал с котелком обратно.
В лагере мы заправляли рис растительным маслом, чесноком и соевым соусом. Получалось вкусно, полезно, питательно и совсем дешево. В дни больших заработков покупалось пиво и какие-нибудь колбаски.
Один раз мы купили бутылку чешского рома и пошли на смотровую площадку. На площадке было хорошо. Панорама города расстилалась далеко внизу, хмурое небо висело совсем-совсем близко, мы сидели в беседке, отхлебывали из горлышка ром и душевно разговаривали между собой.
Серега рассказывал байки из своей исландской жизни, каждый из нас вспоминал что-то свое, и был во всем этом какой-то живой уют, словно мы неожиданно попали в сказку. В сказку, в которой так приятно сидеть втроем, греясь в тепле разговора, ощущая невыразимую живость «сейчас». Словно ты вдруг превратился в тоненькую струйку лесного ручейка, а горы, небо, Серега, Света, наш задушевный разговор, чуть сладковатый ром и даже воздух – такие же струйки, которые текут, весело журча, переплетаются между собой, уходят то вправо, то влево, теряются в незримой дали… И нет между нами никаких стен, есть лишь живое течение неведомо чего, такое простое и чудесное, вполне достаточное для счастья.
Мы говорили, смеялись, пели вместе с Серегой песню «По полю танки грохотали…», смотрели то вниз на город, то друг на друга, забыв обо всем, кроме этого легкого ощущения бытия. Нам было хорошо, что тут говорить…
А потом ром кончился, и мы замерзли. Тогда мы встали и пошли вниз, в город. Очарование настоящим неожиданно прошло, каждый думал о своем, а деревья просто стояли, как обычно, и шумели своей зеленой листвой.

***
ром выпит
слова закончились
а жизнь продолжается

Путешествие в Чехию. Возвращение из Карловых Вар.
птица парящая в небе высоком
осеняет крылом
шепчет сладкое слово:
свобода

На горе мы прожили дней десять. Каждый день спускались вниз, в прогулочную зону и играли там часа 2 или 3. Потом шли наверх обедать, а после занимались, кто чем: гуляли, купались в реке, сидели на скамейке рядом с нашей палаткой и глазели вниз на уходящие вдаль ряды коттеджей, на синюю полоску гор у горизонта. Иногда мы ощущали себя детьми, которых неведомая сила забросила куда-то далеко-далеко от родного дома. Тогда мы чувствовали грусть, тревогу и собственную уязвимость. Потом эти ощущения сменялись чем-нибудь приятным, например, когда нам удавалось заработать немного денег, купить что-нибудь вкусненькое и поесть. Мы шли из супермаркета по уютным старинным улочкам, мимо банков, отелей и нарядных мерседесов. Переходили по узким мостикам через протоку, поднимались по крутой тропинке в гору... А вокруг высились гостиничные комплексы, магазины, галдели толпы туристов, словом, протекала обычная жизнь европейского курортного города. Но – странное дело – мне казалось, что я существую отдельно от всего этого, отрезанный невидимой, но прочной стеной от происходящего. Эта отдельность переживалась как непонятное мучение, похожее на муторную зубную боль, существующую где-то внутри. Впрочем, долго на это внимание обращать не хотелось, и я гнал от себя это чувство, отвлекаясь на дела, разговоры и прочие развлечения.
Километрах в двух от нашей стоянки протекала река. Это была не узкая протока, зажатая бетоном и газонами. Это была настоящая река, метров 300 шириной. Через нее проходил большой мост, по которому шли автобусы, грузовики и машины.
Немного выше по течению был искусственный перекат, как это почему-то принято на реках Западной Европы, уж не знаю, зачем их делают, да это и неважно. Перекат выглядел красиво: застывшее зеркало воды плавно лилось через него вниз и падало с высоты чуть меньше метра. Берег в этом месте был травянистый и на нем в изобилии росли какие-то кусты.
Как раз чуть ниже переката мы купались и стирали свою одежду. А потом загорали, в чем мать родила, радуя своим неформальным видом водителей и пассажиров проезжающих по мосту экипажей.
За десять дней нашего пребывания в Карловых Варах всего два дня выдались относительно солнечными и без дождя. В остальное время было мокро и очень холодно, не смотря на июнь. Рано утром в нашем парке было градусов 5-6, не больше, и стопроцентная влажность. Дело в том, что плотный полог деревьев плохо пропускал солнечный свет, зато влагу задерживал хорошо, благодаря этому получался естественный природный холодильник, в котором мы и жили.
Встав рано утром, я разогревался пробежкой и гимнастикой, а потом мы плотно завтракали. После завтрака, как правило, шли на работу. В очередную субботу работа оказалась особенно удачной. В этот день местная компания по производству целебной воды устраивала свою презентацию с раздачей бесплатных пластиковых бутылок (с водой, разумеется), а также бесплатного кофе. Еще были палатки, которые торговали вкуснейшим пивом на разлив – как сейчас помню, мой любимый сорт был «Крушовице темное».
Играла музыка, проводились конкурсы, народ гулял, глазел и покупал все, что можно, в общем, все было, как это обычно бывает на подобных мероприятиях.  В тот день мы заработали, кажется, крон 400 – небывалая сумма, чистый рекорд. Меньше всех нам дала группа немецких туристов. Сначала они долго галдели вокруг нас по-немецки и фотографировались, а затем, улыбаясь, бросили в нашу сумку полторы марки мелочью и удалились, гордые своей щедростью. Эти монеты мы пытались потом обменять в банке, но тщетно – банки принимали для обмена только купюры. Зато на часть заработанных в тот день денег мы купили Свете серебряные сережки, и она была счастлива. А если женщина счастлива, мужчинам живется хорошо и беззаботно рядом с ней, это факт.
Через пару дней мы поняли, что наш визит в Карловы Вары подошел к концу, что нам здесь нечего больше делать. С легким сердцем мы отправились на автовокзал, купили билеты до Праги и вскоре уже ехали в автобусе, глядя на проплывающие поля и деревеньки, на голубоватое небо с прозрачными белыми облаками. О чем мы думали? Даже и не знаю, трудно вспомнить сейчас. Думали о том, как нас встретит Прага, об Ирке с Алешем, о том, как глупо, а, главное, бесполезно чего-то ждать от жизни. Ведь жизнь ничего не дает… Вернее, даже не так. Жизнь все время дает, очень много, всегда больше, чем нужно, больше, чем ты можешь взять. Но она дает нечто незнакомое тебе, и уж конечно не то, чего ты можешь от нее ждать. И в этом смысле чуда – ожидаемого и известного – не происходит, потому что ожиданиям твоим никогда не суждено сбыться, и слава Богу. Ты только представь себе жизнь в соответствии с твоими ожиданиями! Это была бы скука смертная, все равно что бесконечный шахматный матч с самим собой. Хорошо, что этого не случается, хорошо, что все происходит волшебно и непонятно, неожиданно и без компромиссов, низкий поклон тебе за это, жизнь.
И все же, все же… Мы так часто грустим о чем-то, о том, что не сбылось, не случилось… Грустим, сами не ведая о чем… О своей беспомощности и безвыборности, о пути, что начертан неизвестно где и неизвестно кем, о том, чего еще не случилось и о том, что обязательно случится… Мы просто привыкли грустить, вот ведь странная штука, а? Что бы нам привыкнуть смеяться и радоваться, или это для нас невозможно?

***
снова едешь в автобусе
из одного города в другой
думаешь о том что опять не случилось того
за чем ехал
не довелось увидеть услышать узнать
одним словом понять что-то важное
после чего все меняется самым чудесным образом
жизнь становится приятной и легкой
облака нежными и пушистыми
а мир дарит тебе любовь и понимание

вот ведь штука
годы идут а ты все бегаешь
за одним и тем же сюжетом из детского сна
хочешь найти отыскать
свое личное право на счастье
мучаешься вопросом
«что же еще мне с собой надо сделать
чтоб наконец получилось?»
каждый раз обливаясь кипятком ужаса оттого
что не вышло
не успел не допел не допрыгнул
и теперь уже не добежать
снова все вокруг подергивается серой пеленой
выдуманного безразличия
которым ты прикрываешь свою безысходность
отчаянье
от которого иначе и не скрыться
только надвинуть кепку поглубже
откинуться в кресле назад и уснуть
надеясь уже никогда не проснуться

Последний день августа
«…Осень, она не спросит, осень, она придет.
Осень немым вопросом в синих глазах замрет.
Осень дождями ляжет, листьями заметет,
По опустевшим пляжам медленно побредет».
Гарик Сукачев

Все лето шли дожди. Вода залила весь огород, стояла в канавах, а рядом с домом вырос настоящий камыш. Лягушки прыгали прямо возле крыльца, нимало не смущаясь тем, что забрались так далеко. Вероятно, они почувствовали расширение жилплощади, вроде как жили себе в коммунальной квартире и вдруг – перенеслись в огромный дворец с приусадебным хозяйством. Впрочем, что думали лягушки узнать совершенно невозможно, да и зачем? Главное, что лето есть лето, – бесконечно длинный разноцветный праздник, где дни сменяют друг друга в веселом хороводе, и кажется, что это не закончится никогда. Как в песне поется: «Лето – это маленькая жизнь».
«А осень – это маленькая смерть», - всегда хочется добавить мне.
Но пока еще смерть не наступила, можно радоваться этой чудесной жизни, вместе с ее непрерывными дождями и неожиданными холодами, ветром и таким ласковым и желанным солнышком. Наслаждаться каждым днем, каждым мгновением, пить это лето долгими длинными глотками, словно не в силах оторваться от сладкой чаши.
Сначала еще была надежда на тепло. Не в июле, так хотя бы в августе. Но вот и август подошел к концу, трава пожелтела и съежилась, стала как будто реже, а все вокруг подернулось прозрачной дымкой. Ночи стали заметно холоднее, небо словно отодвинулось куда-то вверх, маленькая жизнь лета неожиданно подошла к концу, и на пороге показалась осень.
Завтра наступало 1 сентября, и нужно было возвращаться назад, в город. Весь день я чем-то был занят: колол дрова, заделывал дыры в заборе, прятался от дождя и даже соорудил ворота-шлагбаум. А к вечеру развел во дворе костер и уселся в кресло, наслаждаясь теплом от огня, медленно тающим закатом, а потом – проступающими все ярче и ярче звездами. Я кутался в куртку, подбрасывал дрова в огонь, молчал и не думал ни о чем. Мы были вдвоем: уходящее лето и я.
С каждым часом становилось все темнее и холоднее, небо совсем почернело, а звезды на нем проступили яркими лучами далеких миров. Млечный Путь крутил свою бесконечную пелену, на западе повис ковш Большой Медведицы, деревья превратились в сплошную черную полосу, а я взял кусок листа пенопласта и отправился на кучу бревен.
Когда лежишь навзничь на куске пенопласта глубокой ночью и смотришь вверх, словно опрокидываешься в черную чашу неба, или она опрокидывается на тебя, - огромный мир, вернее, целая гроздь миров наконец-то заполняет все видимое пространство, берет тебя в свой круговорот, который длится от начала и до конца времен…
Правда, долго так лежать не приходится, в связи с изменившимся температурным режимом, и потому, рано или поздно, возвращаешься к горящему костру. Пламя еще не угасло, от большой горы раскаленных углей идет ровное, богатое тепло. Я подкидываю дров, устраиваюсь поудобнее и смотрю, смотрю, смотрю…

***
ночью сижу у костра
провожаю лето

 

Крым

В Крым мы ехали на двух машинах, радостно предвкушая море, солнце, и еще что-то такое, такое… Необыкновенно-прекрасное и неведомое, словом, то, что хочется всем и каждому всю жизнь.
Белоруссия радовала обилием прекрасных пустынных дорог, Украина – многополосным шоссе Киев-Одесса, по которому летели, уже ничего не стесняясь, 160 км/час.
В Одессу прибыли в первом часу ночи и сразу стали искать море. После долгих поездок по петляющим закоулкам вслед таксисту-проводнику, выехали, наконец, на грязный песчаный пляж, сплошь заставленный палатками и машинами. Но нам уже было все равно. Главное, можно, наконец, остановиться, а море – вот оно, прямо перед тобой!
Наскоро разбили лагерь и пошли купаться. Волны разыгрались нешуточные, море ревело, шумело, накатывало на берег, мы пили вкуснейший крымский портвейн, предварительно, конечно, сделав подношение духам Неба, Моря и Земли, а я все бормотал вдруг вспомнившиеся слова 15-летней давности: «Море, наконец-то я до тебя добрался, Боже мой, наконец-то».
Наутро двинулись дальше, ведь путь наш лежал в Крым, в неведомый, но, несомненно, чудесный город Симеиз, который я впервые увидел той же весной на фото в компьютере приятеля. Этот самый приятель и ждал нас там, засыпая нетерпеливыми смс-ками с требованием скорейшего прибытия.
Мы прибыли следующей ночью, часа в 2. Спустились в темноте по скалистому берегу, петляя меж сухих стволов деревьев и мусорных куч, и очутились на берегу.
Море было большое, теплое, волшебно мерцающее, лежащее в нескольких метрах по вертикали вниз. Наш добрый приятель Дима, похожий своим обликом скорее на местного духа, чем на человека, любезно продемонстрировал нам технику спуска на воду, подсвечивая острые выступы скал туристским фонариком.
И мы спустились. От каждого движения вода расцвечивалась мириадами бесчисленных огоньков, словно оживая под нашими руками, ногами и прочими частями тела. Она мягко обнимала нас, целовала и шептала что-то такое, отчего становилось ясно, что ехали мы сюда не зря. На пустынном берегу не было ни души, звезды сияли, море дышало, в общем, мы очутились в волшебном неведомом краю. С этим ощущением мы вскоре и уснули, а когда проснулись, солнце светило мне прямо в глаз.
Я поднял голову, и мой взгляд уперся в голое тело, лежащее от меня сантиметрах в 50. Оглянувшись вокруг, я обнаружил, что окружающие камни плотно покрыты человеческими телами, которые занимали практически все горизонтальные поверхности. Подивившись такому плотному народонаселению, я отправился купаться.
Вода была прозрачная, песок меж рифов – ослепительно белый, рыбы красивые, солнце  жаркое, не смотря на раннее утро. Так мы и стали жить на берегу, осваивая окрестности, включающие дивный городок, кафе «Ежики», центральный пляж и многое другое.
Все было прекрасно, только утомляла непривычная жара, отчего мы при каждом удобном случае залезали в воду. А когда добрались до горного ущелья с настоящими родниками, с радостью залезли в ледяную купель и долго не хотели оттуда выходить.
Наконец, мое бешеное стремление ко вселенскому кайфу было щедро вознаграждено. Очередным утром, после многократных погружений на морское дно, меня посетил удар. Что-то вроде инсульта, вызванного массированным спазмом сосудов головного мозга, разморенного жарой и портвейном. Я спешно ретировался из глубины к берегу и около двух часов провел под водой, задерживая дыхание. В результате инсульт был все-таки предотвращен, ко мне вернулись речевая и двигательная активности, а в голове распустился теплый цветок света.
Я затих и уже никуда, слава Богу, не рвался. Смотрел куда-то, не зная и не видя еще ничего, даже без всяких предчувствий и ожиданий, словно смирившись с тем, что есть. С тем, что больше ничего и не будет.
Через пару дней было полнолуние. Лунная дорожка тянулась к серым камням, море тихо шептало, мы сидели с Петей, растворившись в сиянии звезд, бескрайнем просторе моря и неба. Казалось, слов нет, словно и не было их никогда, они больше не нужны, их можно отпустить, как стайку шалящих детишек, и остаться, наконец, наедине с самим собой. С морем, отражающимся в наших сердцах, с волнами, которые шевелятся, словно бесчисленные пальцы наших рук, с грудью берега и темечком скалы, на которую смотрит сияющий глаз черного неба.

***
светит луна
мы с другом у моря
бесконечность…


«Хочу жить вечно»

В 1989 году я работал руководителем студии импровизационных искусств при студклубе новосибирского государственного университета. Читал лекции по древнекитайской философии, ковал первую партию плоских колоколов, устраивал концерты импровизационной музыки и вообще, оттягивался на полную катушку. Именно в начале 89 года я провел свой первый «коридорный» перформанс. Что это такое? Сейчас поясню.
Студия моя располагалась в хорклассе НГУ, на 2-м этаже, рядом с дирекцией студклуба. Ее дверь выходила в небольшой холл, приблизительно 6х10 метров. С одной стороны его освещали два окна, а с другой он открывался в коридор главного корпуса университета, по которому деловито спешили многочисленные студенты и сотрудники.
Вдоль длинных сторон прямоугольника холла были двери в хоровой и балетный классы, а напротив, по правую руку от входа, находились дирекция студклуба и оргкомитет интернедели.
Каждую субботу в хорклассе я проводил… как бы это назвать… представления, точнее, импровизационное музыкальное действо длительностью 1,5-2 часа. Я извлекал различные звуки из рояля, гонгов, колокольчиков, тарелочек и прочих ударных инструментов. Причем звуки извлекались сами собой, спонтанно и безо всякой предварительной подготовки. Они словно вырастали из тишины и, возникнув, вновь в ней растворялись. Много позже я назвал такой способ музицирования «Тихий Театр» и даже придумал к нему слоган «Дверь в неизвестное открывается тишиной». Но все это было много позже, а тогда, в 89 году я просто приглашал друзей, знакомых и незнакомых людей на эти музыкальные вечера и колдовал, трогая струны инструментов, внимательно слушая тишину.
Внутренняя тишина как раз и была целью и смыслом этих музыкальных перформансов. Достаточно было ее просто услышать, как в тот же миг ты сам становился ею. Причем, это происходило до того естественным и само собой разумеющимся образом, словно ты ею и был всегда, только не обращал на это внимания.
Став тишиной, ты неожиданно превращался в само творчество. Эта тишина оказывалась творящей. Она творила звуки безо всяких усилий: мелодии и ритмы возникали, то рассыпаясь отдельными хрустальными нотами в парящей тишине, то превращаясь в огромные ревущие волны, сметающие все вокруг. Когда такая волна стихала, тишина проступала еще ярче, являя собой красоту без прикрас.
Очень интересно было играть, казалось бы, ничем не примечательные рисунки: это мог быть звук одного и того же колокола, но сколько в нем было оттенков и красок! Когда бьешь мягкими палочками по поверхности большого плоского колокола, отдельные звуки ударов сливаются в гул. Этот гул растет и дышит, он каждое мгновение разный: меняются тона и тембры, из которых он состоит, колокол то тихо гудит, то ревет звенящим ревом. Кажется, что кроме звука в такие моменты ничего нет: только огромная ревущая волна, поглотившая мир.
В тишине после стихшей волны возникали чудесные и нежные мелодии из нескольких нот. Они звучали словно капельки звездного света, сплетаясь между собой, порой замирая на несколько секунд, а потом возникая вновь.
Представление заканчивалось очень просто: заканчивались звуки, и наступала тишина. В этой тишине уже ничего не звучало. Для меня просто физически было невозможно извлечь еще хотя бы один звук. Мир звучал теперь сам собой, исполняя свою бесконечную симфонию: шорохи и стуки, дыхание, звуки машин за окном, скрип половиц… А я сидел абсолютно беззвучный, и это было так хорошо! Собственно, ради этих мгновений тишины затевалось все остальное. Это я понимал совершенно ясно.
В один прекрасный день я почувствовал, как внутри родилось что-то новое. Я это просто увидел: действо без игры на музыкальных инструментах. Своего рода спектакль, материалом которого служили не звуки, а предметы и изобразительные средства. Мне пришло в голову, что можно перенести место действия в коридор – в тот самый небольшой холл за дверью хоркласса. Я увидел составляющие будущего спектакля: зеркала, свечи, деревянные конструкции, трубчатый колокол, разукрашенные листы бумаги на полу.
И вот я приступил к делу. В мастерских НГУ заказал множество деревянных брусков различной длины, купил гвозди, свечи, цветную гуашь и банку черной нитрокраски. Из балетного класса вытащил 3 больших прямоугольных зеркала и поставил их к стенке. Застелил пол холла бумагой, в одни угол поставил стойку с трубчатым колоколом, в другой – радиоприемник «Ленинград-002» и магнитофон, на котором воспроизводилась аудио дорожка перформанса. Дорожка состояла из моментов тишины по 5-10 и более минут, из которых выплывали музыкальные фрагменты – в основном это были хоральные прелюдии Баха для органа.
Я был одет в темные вельветовые джинсы и черный свитер. Голова моя в то время была обрита наголо, а на лице красовались борода, очки и усы. К спине свитера я пришил большой белый лист, на котором черной тушью было написано «НЕТ». Крупными буквами, во всю спину.
Идея перформанса заключалась в том, что я медленно и не спеша разворачивал экспозицию: застилал пол белыми рулонами бумаги, расставлял зеркала, свечи, колокол и аудиотехнику. Затем я приступил к сколачиванию деревянных скульптур из брусков и гвоздей. Это было что-то вроде изображений покореженных деревьев, линий передач или останков разбомбленных зданий. Скульптуры тянулись в разные стороны деревянными обрубками, из которых торчали гвозди: много гвоздей, маленьких и больших. Что-то вроде щетины или шипов… Не знаю. А сами бруски я еще покрасил гуашью в красный, синий и черный цвета.
Белый пол я аккуратно закрасил светло-синим, используя вместо кисти поролоновую губку, которую окунал в жидкую гуашь. Получилось очень красиво: нежно-голубой фон, с интересными разводами, которые можно было долго разглядывать. В середине экспозиции я оставил свободное место: справа высились деревянные брусья, ощетинившиеся гвоздями, передо мной, сзади и слева стояли зеркала, горели свечи. В левом углу высился колокол, к которому я иногда подходил и вдумчиво ударял по нему деревянным молоточком. Колокол издавал низкий глубокий звук, висевший в пространстве долго, минуты 3 и постепенно затихающий. В дальнем правом углу шуршало эфиром радио, время от времени издавая фразы на китайском языке. Магнитофон то молчал, то пропевал тихие, словно тающие органные мелодии. А я тем временем пребывал в полной внутренней тишине. Я не только не разговаривал и не произносил вслух ни звука, я молчал внутри. Это было глубокое и вместе с тем совершенно безусильное молчание. Все мое внимание было занято простыми действиями, происходившими совершенно спонтанно: я что-то раскладывал, сколачивал, сооружал, бил в колокол, раскрашивал гуашью, но при этом не думал ни о чем. Словно внутри меня кто-то повернул выключатель, и воцарилось безмолвие. И тут же, в этот самый момент, все происходящее наполнилось смыслом, осязаемой глубиной. Об этой глубине и сказать-то нечего, но до чего хорошо ею просто быть! Время в этой глубине так же отсутствовало, как и слова. Минуты шли за минутами, складывались в часы, а
это прекрасное ничто все продолжалось и продолжалось.
Наконец, осмотрев установленную экспозицию, я приступил к главному. На чистом пространстве белой бумаги в центре я написал крупно красными буквами: ХОЧУ ЖИТЬ ВЕЧНО. В полуметре от верхнего левого угла надписи я аккуратно вылил на бумагу черную нитрокраску, которая образовала небольшое озерцо. Эдакую кляксу, матово блестевшую и густую. Над кляксой я разбил тонкостенную колбу, и образовавшиеся кривые осколки воткнул в застывающую краску. Затем я улегся ничком поперек надписи, головой к черной луже, а на моей спине четко проступило: НЕТ.
А теперь представьте себе картину в целом: на полу цвета голубого неба высятся деревянные скульптуры, горят свечи, зеркала многократно отражают это друг в друге, в углу шипит магнитофон, изредка издавая нежные звуки органа. Посреди всего этого красным цветом горит надпись «ХОЧУ ЖИТЬ ВЕЧНО», перечеркнутая черной фигурой со словом «НЕТ» на спине. В головах фигуры застывает нитрокрасочное озерцо с торчащими из него кривыми осколками.
Как только я улегся на живот, тишина внутри меня стала еще глубже и бездоннее, если можно так выразиться. Еще бы, наступил главный момент: больше не надо было ходить и что-то делать, можно было просто лежать, ощущая полноту высказанного. Чувствуя тишину, в которой уже не рождается ни слОва, ни звука, ни жеста.
Лежать так я собирался часа 3-4, пока не надоест. К этому времени уже было около 5 часов вечера. По коридорам все так же ходили студенты и прочий народ, некоторые заходили поглазеть на происходящее, некоторые просто шли мимо, а университетский общественный деятель и диссидент Толя Штайнмахер снимал все это на камеру. Откуда он взялся, было непонятно: я его не приглашал, но мир, как это обычно бывает, сам откликнулся на мою инициативу, в числе прочих, прислав ко мне Толю.
Чем Толя занимался в Университете, я толком до сих пор не знаю. Он мог много и долго  говорить о правах человека, а также собирать подписи в защиту неизвестно чего. Глядя на него, можно было сразу понять, что этот человек очень хочет бороться с несправедливостью окружающего мира и готов тратить на это все свое время. С чем и за что Толя боролся, повторяю, для меня так и осталось тайной. Кажется, он еще участвовал в издании какой-то газеты. Но вернемся к перформансу. Основное мое правило было таково, что я спокойно принимал все происходящее во время спектакля, рассматривая любые действия и реакции окружающих как часть одного целого. Для меня, по большому счету, не существовало границ сцена-зритель. Себя я рассматривал не как творца, замыслившего создать что-то определенное и показать это другим, вовсе нет. Я чувствовал себя скорее частью бесконечно живого процесса. Активной частью, но не командиром, а инициатором. К тому же, повторюсь, целью всего действа было не создание какого-то «конечно продукта», но состояние внутренней тишины, которое возникало в процессе самого исполнения. Поэтому, пришел Толя с камерой, снимает там что-то не нее, да и пусть себе снимает.
Тем временем я уже лежал на животе поперек надписи ХОЧУ ЖИТЬ ВЕЧНО минут 15-20. Тишина внутри меня становилась все глубже и глубже. Было так приятно наблюдать разворачивание этой глубины, хотя слово «наблюдать» будет здесь не совсем точное. Скорее, я все глубже и глубже проваливался в глубину или, наоборот, эта глубина поглощала меня с головой, затопляя все уголки моего тела спокойствием и ощущением полноты… Так прошло еще сколько-то минут, пока, наконец, в эту тишину и спокойствие не вмешалась «рука мира», если можно так выразиться.
Дело в том, что уже некоторое время я краем сознания слышал какую-то возню и шуршание у себя над головой, но поскольку лежал ничком, ничего не видел, да и вообще, не шибко обращал на это внимание. Ведь все происходящее – часть задуманного не мною замысла, а мое дело – исполнять в этом свою роль и наслаждаться покоем.
Но вот шуршание усилилось и, наконец, чья-то рука начала трясти меня за плечо. «Вставай, Саша», - зашептал мне в ухо чей-то встревоженный голос, - «скорее вставай, сматываться надо, пока не поздно». Я, из глубин тишины, конечно, толком и не понял, кто это меня, а, главное, куда зовет, и продолжал себе спокойно лежать. Ведь именно в этом заключалась моя роль – лежать поперек надписи ХОЧУ ЖИТЬ ВЕЧНО, а озерцо краски тем временем должно твердеть и наливаться основательностью, закрепляя торчащие вверх кривые осколки.
Но голос не унимался. Он продолжал мне что-то тревожно плести про заговор КГБ, статью за токсикоманию (это из-за озерца краски, как я потом понял) и прочий бред. Он настойчиво умолял меня немедленно подняться и помочь ему, обладателю голоса, ликвидировать остатки моей подозрительной и – возможно – подсудной деятельности. При этом в голосе явно звучала нота заботы обо мне, неразумном. А как вы думали! Конечно, не о себе волновался обладатель голоса, а о моей непутевой судьбе. В его словах даже можно было услышать звуки подбирающихся ко мне армий темных сил, и потому медлить было нельзя.
Убедившись, что сила слова не может поднять меня с пола, Толя (а это, конечно, был он) схватил меня за плечи и оторвал от земли. Тут-то я и увидел результаты Толиной правозащитной деятельности. Озерцо нитрокраски вместе с такими выразительными осколками было куда-то убрано. На его месте остались лишь подтеки черного, разорванная дыра бумажного покрытия, в которую уныло смотрел холодный камень пола.
Магнитофон в углу молчал, свечи потухли, а зеркала отъехали куда-то вбок. Было очевидно, что лежать ничком дальше смысла никакого не было. Бог своей мощной рукой поставил в моем перформансе жирную точку.
Прямо перед собой я увидел возбужденное лицо Толи. «Как ты? Голова не кружится? Все нормально? Стоять можешь? Давай, давай я тебя отведу», - засыпал он меня вопросами и предложениями.
Мне было одновременно и жалко, и смешно. Жалко, что тишина вдруг кончилась, и смешно, что кончилась таким убогим образом. Ну что здесь поделаешь? Судьба играет человеком, а человек играет на трубе.

***
открывается тишина
как глубокий колодец
падаешь в него с головой
летишь не чувствуя ветра
словно подвешенный на тонких воздушных паутинках
так приятно отдаться потоку любви
не думать не ждать и даже не верить
отпустить себя на волю из-за колючей поволоки "хочу"
смеяться когда смешно
и плакать если больно
обнимать любимых и целовать
небо воздух и даже комаров
не надевать на себя никаких масок
кроме тех что уже есть
играть отпущенные роли честно
и до конца
зная
что бы ни было
это все мое
родное


«Хочу жить вечно». Постскриптум.

Спасибо тебе, Толя

Сейчас идет сентябрь 2010 года, и я наконец-то записал миниатюру про перформанс «Хочу жить вечно». А собирался это сделать года полтора назад, да все почему-то руки не доходили, и вот – свершилось. После того как я это записал, а потом и прочитал несколько раз – сначала сам, а потом друзьям-знакомым, у меня появилось чувство недосказанности. В том смысле, что перформанс-то я хорошо записал, и настроение верно передал, ну и так далее. А вот цельное видение того, что произошло в далеком 89 году, появляется только сейчас.
Одно дело художественно выражаться по поводу вечности и ограничений оной, лежать 4 часа рядом с разлитой банкой нитрокраски с надписью НЕТ на спине, а совсем другое дело – идти дальше. Бог своей мощной рукой поставил не точку в этом перформансе, а многоточие, которое есть не что иное, как стрелка. Указатель – туда, не знаю, куда, на то, не знаю, что. Он прямо сказал мне: «Саша, вставай, хватит токсикоманией заниматься. Ты стоять можешь? Идти можешь? Вот и иди, а Я тебя отведу».
Теперь, когда я гляжу на эту картину с расстояния в 21 год, мне открывается вся ее красота и перспектива, а также бесподобный юмор, такой легкий, невесомый и ласковый, что хочется хохотать до упаду, чем, собственно, и занимаюсь.
Теперь-то уже без сомнения ясно, что центральная фигура действия – это, конечно, Толя с такой красивой и бескомпромиссной фамилией Штайнмахер. Чего стоит, например, хотя бы дыра в бумажном покрытии на месте лужи из краски? Такая была в этом эстетика: ах, бумажное небо…. разводы синего…. покореженные обрубки бытия…. кривые осколки в черной химической луже… короче, крик умирающего Сталкера, не меньше. И, конечно, лежащая фигура автора-исполнителя, который лежит, понимаешь, без действия и наслаждается произведенной красотой, впитывая в себя могучую струю самолюбования, словно обращаясь ко всем присутствующим с немым вопросом на устах: «Эх, и здорово я тут намалевал, ага?». А тут приходит Толя, убирает всю эту токсикоманию на хрен, поднимает завалившегося в эгоический транс автора, а на месте выразительной лужи с осколками оставляет дыру, в которую выглядывает настоящий, без прикрас камень пола, с такими замечательными антиэстетическими подтеками, что просто любо-дорого смотреть.
И думается сейчас: «Как все-таки хорошо допускать в свою жизнь проявления свыше, чтобы не ты был режиссером и руководителем происходящего, а То, что есть. Тогда все происходит, может быть и не так, как хотелось вначале, но зато уж гораздо интересней, самым неожиданным и волшебным образом».

***
любые
даже самые нелепые происшествия
в перспективе событий
становятся истиной
красотой
и просто дружеским пинком
без которого сидеть всем нам
и горевать на навозной куче