Кровь на скальпеле... Медицинский хоррор

- Сейчас будешь присутствовать на операции. Через пятнадцать минут, чтобы был как штык в оперблоке! И, чтобы не смел опаздывать! – сверкнул своим ненавидящим взором Серафимов.
Серафимов - это заведующий операционным блоком роддома по совместительству руководитель интернатуры Лаптева. Злющий, ненавидящий всё живое вокруг… Мерзкий и ядовитый тип. И никто не мог его уволить. Его дочь – известный в городе адвокат, которая в любое время суток готова защищать своего любимого папеньку… Коллектив старался с ним  связываться, даже по каким-то нейтральным поводам. Как говориться, не тронь - не будет вонять.

- Буду, Геннадий Павлович! – послушно кивнул Лаптев.
Заведующего жуть как мутило после вчерашнего выезда на дачу к своим покровителям из Минздрава. Поэтому поведение левого аборта хотел в качестве практического навыка повесить на интерна. 

Диагноз – это мыльный пузырь, который поддувается кем надо и как надо. Только вот аккуратно нужно поддувать – иначе и лопнуть может, а брызги полетят во все стороны. Серафимов же брызг не боялся, ведь их небезуспешно принимала на себя его дочурка. Его умница – Алевтина. Его гордость. Всё же старался светиться поменьше. Не смотря на то, что там «на верху» за нехилые серафимовские воздаяния закрывали глаза буквально на всё… Он всё же старался не светиться. Тише едешь – дальше будешь. Серафимов помимо всех своих недостатков и достоинств, страдал неизлечимой злокачественной тягой к деньгам. За деньги он готов был на всё, начиная голыми пробежками в балетной пачке по городу, заканчивая заказным убийством на операционном столе.
Прописная истина в виде того, что аборты разрешено делать только до двенадцати недель беременности – давно стала для него опорожнелым штампом. Врачи боялись и молчали. Администрация делала вид, что ничего не замечает. «Мохнатая лапа» сверху не оставалась в обиде, и главный врач не оставался без регулярных подаяний. Вот и весь замкнутый адский круг. Твори  чего душе угодно. Еге-ге-гееей!

Преждевременная отслойка плаценты. Вот за что можно уцепиться!
Естественно, что удалять живой нормальный плод - это против правил. А вот если…? В голове Серафимова складывалась картинка.
В силу множества факторов (аномалии расположения, механическое воздействие, сопутствующие заболевания) плацента отрывается от стенки матки и из  порванных сосудов в её полость выбрасывается огромное количество крови. Плод просто погибает. Тогда нужно удалить его. «Вот тебе и показание!» - заключил про себя Серафимов. Это логично. А с точки зрения медицины и закона – правильно. Главное толково оформить «историю родов». «Грамотно написанная «история болезни» – на девяносто процентов гарант спасения твоей задницы, если у тебя вдруг кто-то откинется» - однажды сказал Серафимову один из друзей в Министерстве.
Достав из стола чистую «историю» Серафимов за десять минут накрапал целое сказание о том, как бедная женщина на своих двух пришла в роддом и как упала чуть ли не на руки врачу приёмного покоя, как оказывали  реанимационные мероприятия по восполнению объёма циркулирующей крови и экстренному удалению плода из полости матки.

Пациентка обыкновенная алкашка, совесть пропившая, без роду-племени. Но со своей двухкомнатной квартирой оставшейся её в наследство от бабушки. Залёт от мелкого предпринимателя. «Если зажмуриться никто и не обеспокоится» - допустил Серафимов, пересчитывая деньги в конвертике…
- Да ты чего? Какие ещё осложнения? Такие босячки живучие как черви! – убедил своё отражение в зеркале над раковиной заведующий, увидев в нём нотки сомнения. Ведь здесь сомнений быть не должно. Только чёткое знание дела и уверенность  в себе.
 
Заведующий, зайдя в операционную сразу с порога начал:
- Итак, в ходе обследования выяснилось, что у нашей пациентки, беременность 35 недель, преждевременная отслойка нормально расположенной плаценты:
- Сердцебиение плода не выслушивается, явная внутриутробная гибель плода! – на этом все подробности от заведующего иссякли - Итак, Лаптев, все вышеперечисленные мною признаки являются показанием для…? – обратился он к интерну.
- Э… эмбриотомии, удаления мёртвого плода из полости матки – немного заикнулся Лаптев. Пациентка была прочно прикреплена специальными фиксирующими ремнями и напоминала узника камеры пыток. В кармане Серафимова вдруг раздался противно пиликающий зуммер:
- Алло, я слушаю! Что? Какой диагноз? Чёрт возьми, раньше нельзя было!? Сейчас посмотрю… - Серафимов приказал всем следить за состоянием беременной, и Лаптеву проводить хирургическую обработку рук и одеть перчатки.
Кабинет заведующего находился, по соседству с операционной, поэтому облегчения было от силы секунд на пятнадцать. Лаптев направился к умывальнику.
- Диктую! – раздался из кабинета скрип Серафимова. На этом слове акушерка Вера бросила перебирать инструменты и мертвецки ухватив Лаптева за руку прижала к себе:
- Толя, это аборт. Будь готов, может, придётся ассистировать. –  хрипела на ухо Толе и покосилась на двери:
- Вон клиент. – в коридоре шелестя бахилами промелькнул воровато оглядывающийся тип в спортивном костюме, с уже исхудавшей потрёпанной барсеткой. – Они избавиться хотят от ребёнка. Никакой внутриутробной гибели. Плод живой.

Анестезиолог молча окинул перепуганными глазами Лаптева с Верой, и продолжил налаживать капельницу. Послышались торопливые твёрдые шаги Серафимова. Раз-два, раз-два…

Анестезиолог Масюков был по жизни настолько пугливым мямлей, что боялся даже санитарок. Поэтому Серафимову не составляло ни малейшего труда заставить его пойти на всё что угодно.
Но как бы заведующий не пыжился, но делится выручкой ему приходилось. Правда, делал он это в присущей ему форме, швыряя мятые купюры на пол как собакам: «У тебя упало! Подбери!». Ему нравилось, когда люди во всех смыслах опускались ниже его…
Колени свела дрожь, а в глазах начинало немного темнеть. Лаптеву стали грезиться дикие конвульсии, в которых погибает ребёнок, его последний душераздирающий предсмертный крик, скорбящая над маленькой могилкой женщина. Толя мотнул головой, прогоняя неприятно забарабанившее в висках марево. Ведь он прекрасно понимал, что никаких конвульсий не будет, и тем более крика. Хотя знал он это чисто в теории: по книгам и просмотрам любительских видео.
- Итак, меня здесь нет, а у тебя Лаптев есть ассистент в лице Петрухиной… можешь приступать к операции! – заявил Серафим и поправил на носу свои очки.
- Как? – оцепенел Лаптев, чувствуя, как руки затряслись крупной дрожью, на фоне завертевшейся в глазах операционной. Толя едва смог уловить удивлённый взгляд Веры «Сама в шоке?!».
- Что значит – «как», Лаптев? Ты это у меня спрашиваешь как?
- Вы сказали…- холодея, сглотнул Лаптев.
- Я сказал: «Приступать к эмбриотомии!». Ты должен хоть что-то практически усвоить!!! Книжки читать – одно, а вот заняться реальным делом… Быстро, Лаптев! Или ты думаешь, что наркоз вечный? Вперёд!!! – заорал Серафим толкнув интерна. Отказ выполнять приказ Серафимова  - это …
- Уволю!!! – дополнил мысли Лаптева заведующий. Он не боялся драть глотку на всё отделение, проявляя свой характер и власть. Все вокруг прекрасно знали, чем он сейчас занимается, а заведующий был убеждён в том, что всё прокатит как надо. И никогда не заморачивался мириадами поноса мысленно посылаемого в него всем роддомом. Десятки жалоб и петиций в министерство – и без толку. Его любимая дочурка, настолько филигранно отмазывала своего папеньку, что это оборачивалось увольнением с работы самих авторов жалоб. Об остроте зубов покровителей Серафима ходили легенды. И как найти «проруху» на этого старика не знал никто: ни главврач, ни, казалось, сам дьявол.

Напротив замер в парализующем страхе анестезиолог Масюков.
В спутавшихся мыслях, лихорадочно пытавшихся очертить зазубренные алгоритмы, родилось первое дельное решение:
- Зеркала!
Лаптев держал их уже в руках. Специальные акушерские зеркала. Вера прекрасно знала ход операции, поэтому подала их, когда Лаптев лишь заикнулся о них. С их помощью интерн обнажил багрово-синюшную головку плода. На миг Лаптеву показалось, что она шевельнулась.
«Плод давно мёртв» - с невероятным усилием, уверял себя Лаптев и чувствовал, как что-то задрожало в области носовых пазух, пытаясь выплеснуться слезами наружу. Он глубоко дышал, пытаясь притупить тошнотворные ощущения в груди. Чем далее он погружался в операцию, тем больше его память начала туманиться. Он более-менее помнил как ухватил кожу головки двумя специальными пулевыми щипцами, и, как умело орудуя скальпелем Вера сделал надрез. Немного меньше помнил, как окоченевшими руками приставил перфоратор к «родничку», как медленно и осторожно вращая его ручку, погружал его в головку. В ушах дьявольски зазвенело, когда он неумело, но осторожно вычерпывал содержимое черепа  хирургической «ложкой». Лаптеву показалось, что он сходит с ума.  Голову посетили какие-то бредовые мысли… Почему-то представил, как сейчас на него фонтаном хлынет кровь и превратившись, в потоки Ниагарского водопада, унесёт его в солнечную даль. Солнце… Хм… Вспомнил как на уроке географии его удивил тот факт, что температура на его поверхности намного больше чем внутри. А внутри? Что внутри? Там убитый, нет…нет…мёртвый плод, уже давно мёртвый, с почти опустошённым черепом, который нужно было промыть. Об этом он вспомнил, когда проворная Вера уже соединяла пластмассовый катетер с большим шприцом, наполненным специальным раствором, предназначенным для ликвидации оставшихся частичек мозга. Как только Толя надавил на поршень, ему показалось, что вместе с этим вымывает в своей голове остатки здравого рассудка…  Процедура отделения черепной коробки от тела плода? Правильно – краниоклазия! В полёте куда-то к облакам, где всё это происходило не с ним, не ощущая в руках судорожно сжатого краниокласта он извлёк головку. Точнее некую спавшуюся сморщенную субстанцию, которая тут же отправилась в пластмассовый таз. Петрухина, глядя как Толя пошатывается со стекленеющими глазами, подскочила к нему помогла достать дымчато-бурое тельце…


****

Лаптев уже немного приходил в себя, когда поздно вечером возвращался на свою съёмную квартиру. Всю дорогу домой было ощущение, будто за ним кто-то следит. Он шёл постоянно оборачивался, наблюдая позади только спешащие по своим делам человеческие потоки в жёлтом свете фонарей. Даже на миг показалась, что сейчас из-за угла ему навстречу выскочит какой-нибудь Зорро и пристрелит во имя справедливости.
На душе было гадко, а мир вокруг был донельзя серым и как никогда паршивым.
Уже приближаясь к своему подъезду, он услышал шаги. В темноте он пересёкся с тремя незнакомцами. Он смог разглядеть белые полоски на их спортивных костюмах. Двое покачиваясь в пьяном угаре, проплелись мимо, третий преградил дорогу. Он был на голову выше других. Из-под кепки блестели его глаза. От него повеяло чем-то знакомым, дрожью пронеся это ощущение по позвоночнику…
Обыкновенный гоп-стоп. Толя краем глаза подметил сбоку на стене две тени остановившихся позади собратьев соперника. Лаптев никогда не брезговал запрещёнными приёмами рукопашки, поэтому рассчитал, что сейчас можно резко «прописать» противнику между ног. И пока тот будет складываться пополам, он выхватит из висящего рядом таксофона трубку и врежет одному из оставшихся в глаз или кадык, а с третьим - поступить также как и с первым. Кто-то из двоих положил руку на плечо. Толя резко махнул ногой…но куда-то в пустоту. «Отскочил гад!» - подумал Лаптев. Резко обернувшись, Лаптев обнаружил, что вокруг никого нет. «Что за…?» - Лаптев выглянул из подъезда, но вокруг была тишина, а гопники - будто бы растворились в воздухе.
- Перетрудился – сказал сам себе интерн.

Лаптев долго не мог уснуть. Ворочался с боку на бок… Несколько раз вставал, чтобы покурить. Но… Из головы не уходил сегодняшний день. Даже эта нелепая галлюцинация в подъезде, была списана Лаптевым на стресс. Сколько раз уже по его руке за время интернатуры скользила дрожащая змейка… Врезать между глаз этому Серафиму! И будь что будет потом! Лаптев во всех красках представлял как его кулак летит в голову этой каналье, и как тот размахивая руками валится на пол. А затем смачный удар ногой под ребро. Затем ещё и ещё… Пока он не превратится в кровавый бесформенный труп. Но нет! На сегодня трупов достаточно…
«Кровавый бесформенный труп» - бормотнул про себя Лаптев. Фраза показалась ему какой-то нелепой и неповоротливой.
 С тупой занозой в сердце среди ночи всё-таки влез в Интернет, чтобы отвлечься…
 «Плод живой» - как приговор звучал в голове голос сестры Петрухиной. Чёрт! Зачем? Кто её за язык тянул. Хотя… с одной стороны предупреждён - значит вооружён. Но война явно проиграна. Лаптев вдруг с ужасом понял, что у этой беременной ведь не брали кровь не на «RW», ни на ВИЧ, ни на гепатит, ни на время свёртываемости, ни на протромбиновый индекс, ни на «резус»!!! Осмотрел в свете монитора руки, в страхе увидеть крошку размазанных капелек крови, которые могли случайно…
- А-а-а-а!!!
Стул на колёсиках отъехал в сторону, а Лаптев грохнулся на пол. Сминая ковёр подполз к стене, и уцепившись за дверной косяк, хлопнул по выключателю. Комнату озарила грязно-лимонным светом болтающаяся на единственном проводе лампочка. Лаптев вновь взглянул на руки. Секунду назад бледноватое свечение монитора, наполняло ужасающим тёмно-гранатовым блеском кровь на его руках. Лаптев даже ощутил на миг её влагу. Хм… Опять почудилось!? Он поднёс ладонь к носу, кроме запаха выкуренных сигарет он ничего не почувствовал. Он потёр виски, глянул в окно, затем перевёл взгляд на свои часы. Пол-третьего ночи… Встал, поправил ковёр и решил, что пора всё таки ложиться спать. Ведь так и с ума сойти недолго. Лаптев выключил свет. Ещё с минуту он просто сидел на кровати в темноте, пытаясь восстановить ровное и спокойное дыхание. Но вдруг в окне, что-то замигало. Лаптев приподнял голову. Гроза что ли? Но его комната плавно наполнялась необычно ярким лунным светом. Лаптев подошёл к окну и увидел, как внизу во дворе в лунном свете играются трое детей лет по семь-восемь на вид. Двое мальчуганов от души резвились, пиная полосатый мячик, а девочка с огромными бантиками, чертила мелком всяческие фигурки.
- Что за херня? – поражённо изрёк Лаптев. В такое время можно увидеть кого угодно: толпу пьяных выпускников, бомжей, беззаботно спящих на лавочках. Можно увидеть и машину «скорой», приехавшей до какого-нибудь сердечника, но…не играющихся первоклашек. Куда родители смотрят?
На этих мыслях Лаптев вылетел из подъезда.
- Эй, малые! Вы чего это лазите здесь среди ночи? Где ваши папы, мамы? – окликнул детей Лаптев, перебирая по памяти всех жильцов в подъезде, кто мог так учудить.
Пацанята, не обращая на Лаптева ни малейшего внимания, продолжали пинать мяч. А девочка с огромными бантиками на голове, перевела взгляд со своего наземного шедевра на Лаптева:
- А почему ваш мальчик гулять не выходит? – отозвалась она тонким голоском.
- Какой ещё мальчик?
Один из пацанов не глядя на Лаптева указал пальцем куда-то в темноту… С сумасшедшим грохотом, со страшной скрипящей какофонией, рассыпая во все стороны искры, к Лаптеву выехал эмалированный тазик с обагренным кровью младенцем. Он еле удерживал свою большую голову на плечах, в которой торчал огромный нож с хищными зазубринами и массивной рукояткой. Лаптев враз весь похолодел, и дикое окостенение охватило его с ног до головы.
- Это безумие! Это…так нельзя…восставать из мёртвых! Ты же абортный материал! – Лаптев почувствовал, как зашевелились волосы на голове од страха.
- Дядя Толя вытащите нож, пожалуйста, неудобно очень! – таким же тонким голоском обнажая свой язык, по которому стекала кровь скулил младенец. – Весь песочек испачкаю. – младенец с трудом отмотав пуповину с шеи, зашагал к Лаптеву на своих подгибающихся ножках.
- Прости меня, малыш… Я не хотел…
Младенец постоянно тёр кулачками глаза, которые заливала кровоточащая рана головы.
Лаптев оглянулся по сторонам - вроде никого. Нужно было быстро вытащить нож. Хотя нет… Лаптев понимал, что трогать нож вообще нельзя, иначе может усилиться кровотечение. Чёрт! Нужно срочно разворачивать операционную!!!
- Дядя, вытащи, пожалуйста!
Голос младенца звучал во всей голове. Он проедал мозг и норовил заполнить всё тело… своей душой. Ха! Не дождётся! Молнией блеснула идея вырезать его из своей головы. Какая-то несусветная, глупая но верная мысль. Сначала добраться до височной части мозга отвечающей за слух, а потом…  Любые изменения, прежде всего нужно начинать с себя, верно?
- Сейчас...
Нож с влажным лязгом вышел из черепа, обнажая своё кровожадное зубастое лезвие. Заметив довольную улыбку «абортного», Лаптев с удивлением отметил про себя, что у того были зубы. Белоснежные и не измазанные кровью, ровные зубы.
Всё вокруг стало осыпаться. Рушились дома, трескалась земля под ногами, небо наливалось грозным багровым заревом, на фоне которого проступили тёмные «галочки» целой орды стервятников.
- Только меня!!! Только меня сначала! – взревел младенец, вскакивая на грудь Лаптеву пытаясь своими мелкими, но цепкими ручонками перевести лезвие на себя.
- Да, да! Завали его! Убей! – скандировали в один голос играющиеся дети… Нет Лаптев не сойдёт с ума, он просто… Разгорячённое влажное лезвие прикоснулось к виску. Тупая боль пронзила голову…

****

Он сидел за столом, у компьютера. В окно смотрело утреннее солнце, а самого Лаптева дико трясло. Он пришёл в ужас. Покончить с собой! Бррр…
Ошпарено подскочил к окну, но вместо детей, он приметил лишь оранжевую жилетку дворника.
- Ну и фигня сниться тебе! –  вздохнул он, глядя в зеркало, пытаясь привести себя в чувство холодной водой. Закрыв кран, он услышал глухое ритмичное жужжание. Вернувшись к себе в комнату, Лаптев обнаружил вибрирующий мобильник в кровати.
- Алло!
- Толя, привет. – донёсся знакомый голос.
- Привет, а кто это? – номер был незнакомый.
- Это Таня, из приёмного я тебе просто с другого телефона звоню, у меня деньги кончились.
- Да, Тань. Что ты хотела?
- Ты ещё не слышал, что наш Масюков вытворил?
- Нет.
- Наш анестезиолог Серафиму по челюсти настрелял!
- Чего? Масюков? Серафиму?
- Да, да! Представляешь, Серафим его отчитывал за что-то в коридоре, ну явно опять придрался. А Масюков как раскраснелся, кулаки сожмёт да как наброситься на него. За волосы схватил об стену – хлоп!!! Потом по морде ему как залепит! Серафим и брякнулся в отключке посреди коридора. Говорят видео даже короткое есть. Из санитарок кто-то умудрился на телефон заснять. Завтра на смене буду - посмотрю.
- Красавчик! – Лаптев восхищённо заулыбался, и присел на кровать. – Вот красавчик-то, а!
- Оно-то всё может и хорошо, да вот, красавчика нашего теперь за решётку засадят. Серафим оклемался, дочурка уже подвалила и готовит иск.
- Тьфу-ты, курва! А где Масюков-то сам?
- Плачет на курилке… – вздохнула Таня.
- Ну, даже за такой короткий, но мужественный миг, я готов ему возвести памятник.
- Толя, мы тут сбрасываемся всей больницей. Главная сестра из кардиодиспансера, как узнала – подключилась к делу. У неё племянник, в какой-то крутой столичной адвокатской конторе правит. Так что не всё потеряно. Может, добьёмся условного срока.
- Думаю, добьёмся.
Голос Тани ему показался подозрительным. Все знают племяшу главной сестры из кардиодиспансера. Бывший уголовник, отморозок на всю голову, сидел за «чёрное риелторство» и грабежи. Какая ещё к чёрту адвокатская контора?

Новость об избиении Серафима как ветром сдуло из головы послесонную дурноту.
- Жизнь прекрасна – констатировал Лаптев, спрятав телефон в карман…
Он решил подышать свежим воздухом.
Лаптев гулял в парке с рожком мороженного в руке. Ему почему-то захотелось окунуться в детство, когда он проходил мимо аттракционов. Тошнотворной вонью манной каши, едким запахом дымящихся пластиковых бутылок в костре, и лаковым ароматом покрашенных к первому сентября школьных парт в голову приходили детские воспоминания. Но их поток был очень скуден, а некоторые периоды в жизни вообще просто оказались стёрты из памяти. Лаптев по этому поводу и не парился. Не парился он и из-за выпавшего из рук мороженного, испачкавшего белые брюки. Большего всего его волновали эти трое! Они мирно восседали на остановившейся карусели и попивали пиво. Это те самые кого он видел в подъезде! Два неотёсанных силуэта в спортивках несколько расплывались в глазах. Третий его интересовал больше всего. Снова знакомая дрожь по позвоночнику. Молодчик с коричневой стекляшкой пива, пошатывался, но всё же не обнажал своего лица из-под тени отбрасываемой козырьком его кепки.
- Глюки…! – выругался про себя Лаптев и зажмурил глаза.
В носу зачесалась гарь, от свечи разогревающей ложку… Запрыгали пузырьки в пятикубовом, не раз пущенном по кругу одноразовом шприце. На заблёванном топчане двое вонючих бомжей насиловали доверчивую пэтэушницу. Мерзкий ржач обкурившихся сальвией молодчиков. Тяжело дышать… Духота и вонь сковала голову тугим обручем. И где-то в темноте этого полуподвала с единой пробоиной в стене, служившей окном в цивилизованный мир, блестел глазами этот шепелявый незнакомец. Снова он. Кто ты такой? 
- Молодой человек! Молодой челове-е-ек! Прокатиться, что ли хотите? – мужской голос одёрнул Лаптева.
- А? Что?
- Вы так уже минут десять на карусель смотрите. Прокатиться хотите?
Лаптев протёр глаза и понял, что карусель абсолютно пуста, и его недавние знакомые… ему снова привиделись.
- Не проснулся – промямлил сам себе Лаптев. – Нет спасибо. – отказался он.

Возвращаясь, домой через парк, его всё же не покидало чувство, что за ним кто-то следит. Людей как назло почему-то было совсем мало – и это в субботу с утра. Лавочка с мороженным, неопрятная мамаша с коляской, и почти исчезнувший вдалеке подросток на скейтборде – не создавали той массовости в которой можно было скрыться от… от чего же интересно? Лаптев не знал сам. Шаги торопливые беспокойные, мечущийся взгляд, и эта проклятая мелкая дрожь в позвоночнике… По дороге подобрал возле мусорки, недопитую каким-то видимо бомжём коричневую стекляшку пива с содранной этикеткой. Нет, Лаптев не страдает повадками стервятника, просто… пусть будет с собой, на всякий случай. В бою «розочка» лишней не будет. Возвратившись на квартиру, он задался целью просто валяться на кровати и ни о чём не думать, хотя бы несколько минут, не говоря уже о часах здорового сна. Раскинувшись на своём лежбище, Лаптев сверлил потолок взглядом и понимал, что эта проклятая эмбриотомия не уходит из головы. Он привстал и растерянно оглянувшись, ощутил, что своя же квартира начинала его душить.

*****
- О, Толя, а ты чего здесь делаешь?  Вид у тебя хреновый. Бледный весь – обведя взглядом Лаптева, молвила Таня. Интерн молча отдал деньги на адвоката Масюкову, и скрылся в дверях роддома. Медсестра лишь пожала плечами вслед.

Во входе Лаптев наткнулся на вусмерть пьяного Масюкова.
- Ку-у-уда!? Ну-ка пойдём. – двое санитарок подхватили его под руки.
«Напился на радостях» - подумал Лаптев.
- С горя… - будто бы прочитав его мысли, отозвалась санитарка.
Внимание Лаптева привлекла шарахающаяся публика, состоящая из врачей, медсестёр и казалось неустрашимого и не прогибаемого, как и во всех больницах, завхоза.
- Идёт!
Несколько угловатая, в очках с позолоченной оправой на кривоватом носе, подстриженная под «каре» особа в мышином брючном костюме твёрдыми шагами подошла к буфету.
- Кофе сделайте! – заносчиво рявкнула она, бросив на стол тёмную папку. Людей за соседними столиками как ветром сдуло. Буфетчица тут же засуетилась, ведь прекрасно знала кто это.
«Вся в папеньку» - догадался Лаптев.
- И чем я хуже Масюкова? – добавил про себя шёпотом он.
 Лаптев потёр ладони и подошёл к прилавку.
- Чаю зелёного можно?
- Можно. – буфетчица яростно косилась на серафимовскую гарпию, которая попивала кофе погрузившись в себя.
Взяв у буфетчицы маленький пластиковый стаканчик чая, левой рукой Лаптев подобрал небольшой кухонный нож, мягко протолкнув его себе в рукав.
- Верну.
- Зачем тебе? – спросила буфетчица.
- Хлеб порезать. – улыбнулся Лаптев.
- Вернёшь – разрешила она, не задавая лишних вопросов.
 
Он уселся за соседний столик, и, достав мобильник, изобразил диалог.
- Алло! Антон привет! Как ты? Нормально? Слушай, я тебе хочу рассказать об одном, ну просто вопиющем случае. Ты представляешь, я сейчас в двадцать пятом роддоме. Да! Где сестра моя рожала. А тут какое-то чмо нашего доктора ударило. Да, Геннадия Палыча Серафимова! – Лаптев краем глаза подметил, заинтересованно заёрзавшую на стуле дочу заведующего. Значит задел!
 – Да! Представляешь, это анестезиолог один так отблагодарил за то, что Геннадий Палыч уму-разуму его научил. Он ему дельное замечание сделал, а тот псих сразу с кулаками. Ну, да ты сам знаешь, как в нашей стране обходятся с профессионалами такого уровня. А таких уродов, что драться лезут расстреливать нужно. – Лаптев подмигнул буфетчице, которая едва сдерживала смех. – Ага, хорошо давай. Ухх! Мне этому анестезиологу в глаза посмотреть! – погрозился в воздух пальцем Лаптев.
- Нет ну что за беспредел-то, а! Стольким-то людям жизнь спас, а его… по лицу. Светило науки! – притворно вслух возмутился Лаптев.
- Вы знаете, я с вами абсолютно согласна. – реакция доченьки Серафима не заставила себя ждать.
- О! Слава богу, ещё один здравомыслящий человек.
- Разрешите. – Лаптев подсел с ней. - Я - Олег – соврал он на всякий случай.
- Алевтина Геннадиевна. – напыщенно отрекомендовалась она.
«Горгона» - выпалил в мыслях Лаптев оценив её самодовольный неприязненный фейс. - Вы извините, что я так сразу, - продолжил Лаптев - но просто… нет слов, ей-богу, что твориться-то на свете белом? Дичайшая средневековая несправедливость. Вот как так можно? Быть настолько неблагодарным? Ведь на таких как доктор Серафимов держится наша медицина – на этих словах самого Лаптева чуть не стошнило. Глаза напротив заинтересованно заблестели. – Вот скажите, вы слышали о докторе Серафимове?
- Конечно, слышала. Более того – это мой отец – высокомерно заявила Алевтина.
«Яблоко от яблони…» - подумал Лаптев.
- Как? Вы? – симулировал удивление он.
- Да. – сухо ответила она.
-  Невероятно! Извините, конечно, не сочтите за лесть, но дело в том, что …я – художник сам, и разрешите подметить, у вас с отцом удивительная схожесть линии глаз. От вас обоих исходит некая энергия мысли…  Да кстати как он сейчас?
- С ним уже всё хорошо. Папа лишь сильно перенервничал. А вот некоторым будет ну очень плохо.
- Ой, надеюсь, правосудие не обойдёт этого горе-анестезиолога.
Алевтина недоумённо смотрела на Лаптева как на некоего имбицила. Чисто брезгливый отцовский взгляд. И её явно не интересовала его «живописная» карьера. Алевтину интересовала только она сама и здоровье её папаши.
- Я, между прочим, Алевтина Серафимова – с угрозой произнесла она, что вообщем-то означало: «Я крутой адвокат и растопчу любого как таракана».
- Алевтина… Серафимова – задумчиво прокатал на языке имя Лаптев. – Стоп! Неужели? – «горгона» даже несколько съёжилась под пристальным взглядом интерна. – Джон Гальяно! Весенняя коллекция «Волшебный бриз», и вы вся в жёлтом такая, и бант такой ещё сбоку на вас был. – выдумывал он - Точно! Как же я не… В жизни вы намного интересней нежели на экране – картинно хлопнул себя по лбу Лаптев – Я честно никогда не знакомился с моделями, я видел только по телевизору… Как вы успеваете совмещать? – Лаптев вдруг ощутил, что начинает нести неуклюжий бред и постепенно садиться в лужу. Оглянулся вокруг. Людей почти не было, лишь большие глаза фармацевта из соцаптеки в окошке кассы.
- Какая я вам модель? – голос Алевтины даже несколько дрогнул, а на лицо пала едва заметная тень смущения. – Я – адвокат!
- Впервые вижу таких скромных адвокатов. – сказал Лаптев, напрягшись в ожидании того, что ему в лицо сейчас плеснут горячий кофе.
- Я буду заниматься делом об избиении моего отца, и поверьте виновник будет наказан по всей строгости. – съехав с темы, несколько сбивчиво стала говорить Алевтина. Некое распутье мелькало в её глазах – «он самоубийца, или просто – кретин».  Конечно, такой выдре – и такие комплименты! Но она оставила тщётные попытки проникнуть в душу Лаптева, прервав свой спич глотком кофе.
- По высшей! По высшей мере. На пятнадцать, на тридцать лет тюрьмы за такое. – Лаптев заметил, как лицо Алевтины преисполнилось некой снисходительностью. – И я… готов помочь вам, если будет в этом необходимость. За здоровье сестры я – готов на многое. – мысленно пожелал здоровья Толя своей несуществующей сестре.
- Я вас уверяю, Олег. Этот гражданин – ткнула она пальцем в папку – на зоне долго не протянет. А перед тем как его гм…того… в петухах малость походит. – победно заявила она.
«Вот сука!» - подумал Лаптев, улыбаясь в ответ. «Ну, Лаптев, жги!» - выдохнул про себя интерн. Он с наигранной опаской оглянулся по сторонам и сказал:
 - Алевтина Геннадиевна, вам нельзя тут долго находиться. Змеиное кубло! Разрешите мне вас проводить, хотя бы до машины. Чтобы не дай бог ещё на вас не налетели.
- Как налетят так и улетят. – заверила она.
Алевтина уселась за руль, оглянулась, будто высматривая кого, и оценивающе осмотрев с ног до головы Лаптева сказала:
- Садитесь, я думаю, вы сможете помочь мне.
- Конечно, конечно. – согласился Лаптев. «Клюнула!» – сообразил про себя он.
Несколько минут в дороге, Алевтина учила Лаптева как и что, и кому нужно говорить, и в каких тонах расписывать подвиги его папаши. А Лаптев то и дело поддакивал и соглашался, иногда добавляя что-то вроде:
«Вот-вот, пусть этот случай будет всем примером!» или «Я считаю, что виновные рано или поздно будут наказаны!»
А Серафимова дочурка удовлетворённо улыбалась, думая что нашла тупоумного правдолюба, к тому же ещё и упоённого профессионализмом этой медицинской гниды.
Машина остановилась возле высокого здания. Вглядываясь сквозь тонированные стёкла, Лаптев разобрал слова над входом: «Seraphim-group».
- Приехали – объявила Алевтина.
- Что вы делаете сегодня вечером? – сморозил вдруг Лаптев.
- Что? – изумлённо выдохнула Алевтина, будто бы услышала некую белиберду на незнакомом ей языке.
- Дело в том, что…- притворно замялся Лаптев – пока мы ехали с вами, я понял что … вообщем. Я даже не знаю, как это вам сказать. Я … знал, что вы будете в больнице. Я давно очень давно хотел с вами познакомиться. Я… нет, это безумие какое-то, с вами вдвоём в машине... Я, конечно, не надеюсь на взаимность. Такие как вы – недоступны для простых смертных мужчин. Вы мне просто очень нравитесь, Алевтина… Вы не подумайте я не маньяк какой-то. Я просто хочу вас пригласить на свидание сегодня вечером… в ресторан…

И без того выпученные глаза Алевтины выпучились ещё сильнее. Казалось логика, и смысл всего бытия окончательно подорвались для неё. Ну конечно, слов-то таких она и в жизни не слышала ни от кого. В школе каждый из одноклассников мечтал дать по зубам этой козырщице и идиотке, к тому же весьма страхолюдной. Какая любовь? О чём вы? Все всегда ставят ей палки  в колёса, мешают жить, и многих приходиться просто топтать, гнобить и душить… Некого любить, кроме своего папы. Да и то это не любовь, а больше дань за отличное воспитание.
- Я одинок, Алевтина.
Лаптев через силу мягко положил свою ладонь ей на колено. Она одёрнулась как от раскалённого металла, но не как-то… сразу.
Её оцепенение длилось секунд десять. Приходя в себя, она проглотила застывший в горле комок.
- Так, Олег…что вы…что ты несёшь? – околдовано шептала она.
- Справедливость и красоту в этот мир. – ответил он и резко выхватил из левого рукава нож. Лезвие вошло точно по среднеключичной линии в пятое межреберье. Всё как по учебнику. Удар оказался точным и эффектным. Из раны толчками стала выбрасываться ярко-алая кровь, и Алевтина начинала стремительно бледнеть. Не издавая ни звука, она посмотрела на рукоятку торчащую из её груди, затем перевела взгляд на Лаптева, полный боли и разочарования. Но эта была не та боль, которую ощущают, когда случайно кольнут палец иглой или ломают руку. Это была другая боль. Крик обманутой надежды. Наверное, тоже испытывал и Лаптев, когда убивал младенца там… в операционной.
«Стоп! Стоп! Хватит себя накручивать!»…
- Ох уж эти мужики. – участливо вздохнул Лаптев, вытащив нож – Наобещают с три короба, а потом прямо в сердце. – сказал он умирающей Алевтине, и похлопав её по плечу вышел из машины.
- До свидания Алевтина Геннадиевна! Всего доброго вам. – попрощался он для охраны стоявшей у входа в фирму, захлопывая дверцу, оставляя Алевтину наедине с ускользающей из её сердца жизнью. Всё равно секьюрити ещё не скоро рискнут подойти к абсолютно тонированному «Бугатти» своей начальницы. Мало ли чего она из машины не выходит? Может дела, какие…

****

Водка прокатилась по горлу ни капли не обжигая. Надо же? Это не как в кино. Лаптева не тошнило, не дёргало в муках совести, не посещали мысли выброситься из окна. И, как казалось, пока не наступало сумасшествие. Ни чёртиков грозящихся из-за угла забрать в ад, ни обвинительных ангельских песнопений – ничего. Он просто еще, наверное, не понял что произошло. Где-то там возле фирмы Seraphim-group было совершено убийство. Кто? Лаптев? Да ну, о чём вы? Это сделал абсолютно другой человек, в абсолютно другом мире и другом времени. О! Мысли о других мирах! Может вот оно – сумасшествие? Хотя, невозможно понять, что такое сойти с ума. Ведь психбольные держат за дураков всех остальных, только не себя. Убить, пред тем дав человеку надежду – так делают только самые жестокие маньяки. А может, намного безжалостнее просто убить в человеке надежду? А Лаптев ведь не такой, правда? Нет.
- Подождём. – пробормотал он, снова приложившись к бутылке.
Ещё с детства Лаптев знал, что сна во сне не бывает. И когда ночью ему грезились монстры, он просто закрывал глаза… там, в сновидении. И сразу открывал их дома в своей кровати, среди ночи, в холодном поту, но с безмерным облегчением:
- Фффух!!! Это просто сон.
И сейчас нужно сделать точно также. Это просто очередной кошмар. Нелепица, вздор, галиматья и ересь! Как и всё что сейчас твориться вокруг. Лаптев даже пощипал себя за руку. Нет не больно совсем – значит точно сон.
Улыбнувшись, он умостился на кровати и закрыл глаза. Странно, пол-литра внутрь, а его ни капельки не тошнит. Ну да, ведь это же сон. Это же просто сон…

…- Дядя! Вытащи ножик, пожалуйста.
Снова! Снова его родной абортный материал! Лаптев был даже рад. Сейчас нужно просто ликвидировать этого малыша, и тогда сновидение станет нелогичным и Лаптев проснётся.  Он выхватил из головы младенца кинжал, и что есть силы обрушил его на абортного, под дикие крики резвящихся в под лунным светом детей...
- Теперь я – полицейский, а ты – пират.
В руке Лаптев рассмотрел меч, только не настоящий, а игрушечный, пластмассовый.
- Дядь Толя, давайте играть.
Лаптев обнаружил себя на игровой площадке заполненной балующимися детьми, приправленную призывом воспитателя:
- Дети не балуйтесь! Саша не дёргай за косу Катеньку. Ах ты, сорванец такой!
Перед Лаптевым стоял мальчик лет шести-семи, с водяным пистолетом:
- Бах-бах, ты убит. Спасибо вам дядя Толя. – поблагодарил его малец.
- За что, мальчик?
- Если бы не вы, я бы стал вот таким. – ткнул пальцем куда-то вдаль он. Лаптев обернулся и увидел тех самых троих в спортивных костюмах, развалившихся в наркотическом угаре в своём притоне. Тот шепелявый снова блеснул зрачками и ширнув в вену очередную дозу, расплылся в блаженном оскале.
- Кто это?
- Это моя жизнь, дядя Толя. Другая жизнь. Если бы не вы я бы именно таким и стал.
- Что ты имеешь ввиду?
- Не узнаёте, да? – просиял зубами мальчуган, и, взяв за руку Лаптева, повёл его сквозь детскую ораву. – Дядя Толя если бы не сделали аборт тогда, то я бы всё равно погиб, но чуть позже. От передозняка или подрезали бы где-нибудь. А до того только бы отравлял жизнь всему обществу. Сейчас у меня нормальные папа с мамой, не олигархи конечно, но у меня есть классный велосипед, робот такой, что разговаривает – ни  у кого во дворе такого нет. – хвастал мальчик.- Сейчас я хожу в подготовительный класс, и в следующем году я пойду в школу. Я просто очень хочу научиться читать и писать. А завтра мама обещала мне купить альбом и фломастеры, и я буду рисовать машинки, такие как по телевизору ездят… А представьте если бы эта чёртова алкашка меня родила?!!! – вдруг обозлено заговорил малец. Его слова диким эхо содрогнули всё вокруг, и пространство стало распадаться, медленно обнажая кровавое небесное полотно  –  Как бы меня тогда воспитали?! Вон видите Пашку, он у нас самый большой ему восемь лет. Вот! Вот он!!! – исступленно тыкал пальцем пацан - Будущий головорез! Уже начал курить, а иногда и водку жрёт. Родился по залёту, а эта лахудра гнойная отказалась от него! Мать у него такая же наркоманская лярва, как и моя, только не моя, которая сейчас, а та которую вы распанахали. Ха-ха-ха! Я в другой жизни, и она мне нравиться больше. Вы сделали своё дело и спасибо вам за это. Если бы не вы, шарился бы я сейчас по подъездам вместе с этими…  – кивнул пацанёнок в сторону босяков –  А на счёт Алевтины не переживайте, я вас отблагодарю. А Серафимову уже итак…пора. Час расплаты подходит. Эй! – окликнул малец наркоманов – Для вас работа есть…

Лаптев открыл глаза. Мозги трещали и просились наружу.
Завибрировал мобильный. Нафиг всех! Никого не хочется слышать. Вгляделся расплывающимися глазами в дисплей. Новое сообщение от Тани Гутыриной. Открыть.

«Включи телевизор. Новости»

Нехотя, но всё же нарыл под подушкой пульт, и не с первого раза, но нажал зелёную кнопку. Телевизор щёлкнул затем бликнул голубым квадратом. То что, увидел Лаптев дальше заставило его как ошпаренного вскочить с кровати и прикипеть к экрану с безудержно застучавшимся сердцем:
- По данным камер видеонаблюдения в личный автомобиль Алевтины Серафимовой ворвались трое неизвестных, один из которых и нанёс смертельный удар, ножом в область сердца. Подозреваемые задержаны, имена фигурантов преступления не раскрываются.
Он не поверил ни своим ушам, ни глазам, ничему вокруг. Лаптев, тщетно пытаясь не заблудиться в зыбких гранях реальности, набрал Гутырину:
- Алло.
- Ну что видел?
- Видел – трясся Лаптев.
- Я тебе по секрету скажу, это тот племяшка главной из кардиодиспансера постарался. Наши денежки пошли куда надо.
- А… Серафим? – Интерн понял, что это за «адвокатская контора» племянника главной сестры кардиодиспансера.
- А Серафим как узнал, так сразу за сердце и чуть не отдуплился прямо в кабинете. А сейчас догадайся где он лежит?
- В частной клинике… какой-нибудь – вытирая струившийся пот со лба, сбивчиво предположил Лаптев.
- Да нет же! У соседей! В кардиодиспансере! Сейчас ему там готовят строфантин. Бросают жребий в ординаторской кто на мокруху пойдёт.
- Строфантин?
- Если пять-десять кубов неразведённого внутривенно быстро вколоть, то остановка сердца обеспечена. Строфантин нужно вводить медленно, осторожно и обязательно разводить на физрасстворе. Тебя что не учили? – рассмеялась Таня.
- Учили – ответил Лаптев и прервал связь…  Он испуганно уставился на нож, валявшийся на полу возле кровати. Это был тот самый нож, который он одолжил в буфете… Которым  он убил Алевтину. Нет! Убил ведь не он…? Ведь это те трое? «Наверное, помидоры резал» - убедил себя Лаптев, осматривая засохшие желтовато-розовые пятна на лезвии. Он не стал принюхиваться и гадать - закусывал он вчера помидорами или нет, он просто завернул его в пакет и выбросил в окно, угодив прямо в мусорный контейнер. Чтобы не мозолил глаза…

Лаптев, восседая на подоконнике, больше не предпринимал попыток разобраться в происходящем. Остатки вчерашней «горькой» снова увлажнили горло.
- Спасибо тебе малыш! – сказал он, наблюдая за сгущающимися утренними облаками, на измученном и напряжённом небе, которое вот-вот прольётся дождём на этот грешный и сумасшедший город…