Голос большого города

    Двадцать пять лет тому назад школьники учили уроки, произнося их нараспев. Манерой исполнения был монотонный речитатив, являвшийся чем-то средним между тем, как ведет проповедь священнослужитель и утомляющим гулом лесопилки. Но не хочу сказать ничего пренебрежительного. Нам необходимы и пиломатериалы, и опилки.
    Я помню один складный обучающий стишок, который появился на занятиях по физиологии. Самой необычной строчкой там была эта: «Большеберцовая кость длиннейшая кость в теле человека»!
    Какое неоценимое благо могло бы получиться, будь все материальные и духовные свойства человека столь же мелодично и логично соотнесены в  наших детских умах! Но, к несчастью, того, что мы достигли в анатомии, музыке и физиологии было недостаточно.
    И не так давно я был озадачен. Мне нужна была помощь, поэтому я вернулся за ней назад, в те школьные денечки. Но даже во всех этих звуках в унисон, когда мы молили об избавлении от тех жестоких скамеек, я не мог выделить один голос, свободный от слитого воедино голоса человечества.
    Иными словами, коллективного громогласного послания человечества.    
    Иными словами, голоса большого города!
    Теперь у нас нет недостатка в персональном голосе. Мы в состоянии понять песню поэта, рябь в водах ручья, мотивы человека, просящего пять долларов до следующего понедельника, смысл надписей, высеченных на надгробьях фараонов, язык цветов, «оплачиваем проезд» кондуктора, и прелюдию молочных бидонов в четыре утра. Некоторые обладатели особо крупных ушей даже уверяют, что они чувствуют вибрации барабанной перепонки от дыхания мистера Г. Джеймса. Но кто способен ощутить суть городского голоса?
    Я отправился на поиски. В первую очередь обратился к Аурелии. Она носит белую шведскую шляпу, украшенную цветами и тесьмой, а полы её одежды развеваются тут и там.
    - Расскажи мне, - выдавил я из себя, запинаясь, - Что говорит этот шумный – э – чудовищный – э – огромный город? В его же голосе должны быть нотки великодушия. Он когда-нибудь говорил с тобой? И ты поняла, что он хотел до тебя донести? Он противоречив, но должен быть ключик к разгадке.
    - Как в «Саратогской железной дороге? – протянула Аурелия.
    - Нет, - ответил я. – Прошу тебя, не надо шаблонов. Просто мне кажется, что  у каждого города есть голос. И каждому, кто сможет его услышать, он может что-то поведать. Что говорит тебе этот мегаполис?
    - Все города, - безапелляционно произнесла она, - говорят одно и то же. Когда они умолкают, слышно эхо из Филадельфии. Так что они единодушны.
    - Четыре миллиона жителей, - учительским тоном сказал я, - ютятся на острове, окруженном дельцами из вод Уолл Стрит! Сочетание огромного количества людей и небольшого пространства порождает разъединенность – или, или наоборот однородность, которые образуют собственную волну. Это, как ты выразилась, единодушие голосов, объединяется в определенную форму, которая позволяет нам узнать, что может выражать голос города. Так, теперь ты можешь сказать мне, о чем же он говорит?
    Аурелия очаровательно улыбнулась. Села на верхнюю ступеньку. Веточка дерзкого плюща мелькнула возле её правого уха. Луч бесстыдного лунного света задрожал у неё на носу. Но я был непреклонным, словно покрытый никелем.
    - Я должен пойти и найти его, - сказал я, - какой он - голос города? Другие города имеют голоса. Это назначение. Я должен сделать это.
    - Нью-Йорк, - продолжал я, повышая голос, - Лучше не протянет мне сигару и скажет: «Старик, я не могу говорить для публикаций». Ни один город себя так не ведет. Чикаго уверенно говорит: «Я буду», Филадельфия: «Мне бы следовало», Новый Орлеан: «Обычно я…», Луисвилл: «Ничего не имею против…», Сент Луис говорит: «Простите», Питсбург говорит: «Травки покурим?». Теперь Нью-Йорк:…
    Аурелия снова лишь улыбнулась.
    - Очень хорошо, - ответил я, - Я должен куда-нибудь пойти и разузнать.
    Я залетел в отель,  с мраморными полами, херувимами под потолком, и с полицейскими по периметру. Поставил ногу на медные перила и спросил Билли Магнуса, лучшего бармена в епархии:
    - Билли, ты давно живешь в Нью-Йорке. Какими песнями и танцами это старый город с тобой делится? Я имею в виду, что, кажется, вроде кучей всяких идей…  Но если это переместить в какой-то объединенный совет, в своего рода эпиграмму, то…
    - Прости, я на минуту, - прервал Билли, - Кто-то звонит в боковую дверь.
  Он ушел, вернулся с пустым оловянным ведром, и, наполнив его, снова исчез. Вернувшись, он сказал мне:
     - Это была Маме. Она звонит дважды. Она и ее ребенок любят заказать по стакану пива на ужин. Если бы ты когда-нибудь видел, как мой малой взбирается на свой высокий стул и принимается за пиво.... Но, извини, что ты заказывал? Я бываю так взволнован, когда они теряют два очка... (это была оценка бейсбола) Ты просил джин?
    - Имбирный эль, - ответил я.
    Я пошел по Бродвею, где на углу встретил полицейского. Он держал в руках детей, а вокруг него толпились женщины и мужчины. Я подошел.
    - Позвольте спросить, - сказал я, - если конечно я не сильно прерываю ваш рассказ о злоключениях. Ведь Вы видите Нью - Йорк во время его непрерывного гула. Это Ваша обязанность, Ваша и Ваших товарищей - охранять акустику города. Там должен быть и гражданский голос, который понятен только Вам. Во время своих одиноких ночных рейдов Вы должны слышать его. Что воплощает его потрясение и крик? Что город говорит Вам?
    - Друг, - ответил полицейский, потягивая свою кепку, - Совсем ничего. Я получаю свои заказы от человека свыше. Скажи-ка, с тобой все в порядке? Постой здесь сам пару минут, и следи за всем тем, что открывается постовому.
    Полицейский растворился в темноте переулка. Через десять минут вернулся.
    - Женился в прошлый вторник, - прозвучало немного грубо, - Вы знаете этих двоих? Она каждую ночь в девять вечера проходит до того угла и здоровается. Мне обычно удается бывать там. Скажи, о чем ты спрашивал меня секунду назад? Что происходит в городе? Ох, вон там, на крыше, сад или два. Только что открылись. Двенадцать блоков выше…
    Я пересек гусиные подножия трамвайных рельсов и обогнул край тенистым парком. Искусственная Диана, позолоченная, героическая,  направляемая ветром, мерцала на башне под ясным светом своей тезки в небе. Мимо шел знакомый поэт, торопясь, в шляпе, длинноволосый, ломая пальцы. Я схватил его.
    - Билл, - сказал я (хотя в журнале он был Клеоном), - подвези меня! Я должен узнать голос города. Понимаешь, это специальное поручение. Обычно симпозиум включает в себя взгляды Генри Льюса, Джона Л. Салливана, Эдвина Маркхэма, Майя Ирвина и Чарльза Чвэба обо всем. Но это другой вопрос. Широкая, поэтическая, мистическая вокализация души города и смысла. Ты должен дать мне подсказку. Несколько лет назад один человек побывал на Ниагарском водопаде и открыл нам его поле. Запись была чуть ниже двух футов самого низкого G на рояле. Теперь ты не можешь уместить Нью-Йорк в запись, если она не будет звучать лучше, чем эта. Но дай мне идею того, что он должен  был бы сказать, если мог говорить. Это должно быть сильное, далеко идущее высказывание. Чтобы придти к нему, мы должны пробраться сквозь разрушительные аккорды трафика, сквозь смех и музыку ночи, сквозь торжественный тон мистера Паркхерста, сквозь тряпичное время, плачь, скрытые использованные задницами кабинки, сквозь крик пресс-агента, сквозь звон фонтанов на крыше садов, сквозь шумиху с обложек  всех журналов, сквозь шепот влюбленных в парках, - все эти звуки должны сливаться в единый голос, - смешиваться в одно целое, в экстракт - звуковой экстракт, ту  единственную каплю из тысячи, в ту вещь, к которой мы стремимся.
    - Ты помнишь, - спросил поэт, ухмыляясь, - ту девушку из Калифорнии, что мы повстречали в студии Стивера на прошлой недели? Так вот, я иду к ней. Она знает моё стихотворение «Дань весны» слово в слово! В настоящее время, она прекраснейшее создание, что я наблюдаю в этом городе. Скажи, как этот проклятый галстук на мне смотрится? Я сменил четыре штуки, пока не выбрал тот, что хорошо сел!
    - А голос, о котором я тебя спросил? – поинтересовался я.
    - О, она не поет, - ответил Клеонт, - Но ты должен услышать, как она декламирует моё «Ангел прибрежного ветра»!
    Я отправился дальше. И тут же был загнан в угол газетчиком, который мелькал передо мною розовой пророческой газетой, что определила новости с двух революций двух длиннейших сторон.
    - Сынок, - сказал я, делая вид, что гоняю монетки в кармане, - не кажется ли тебе иногда, что этот город может говорить? Все эти взлёты и падения, смех бизнеса и странные вещи, которые случаются ежедневно. О чем это все говорит, если это,  действительно может говорить?
    - Увольте, - ответил мальчик, - Какую вы хотите газету? У меня нет времени на разговоры. Сегодня день рождение Мэг, и мне нужно успеть купить ей что-нибудь на тридцать центов в подарок.
    Здесь не было переводчиков шума города. Я купил бумагу, в распоряжение своих не объявленных договоров, их провалов и проигранных сражений с пепельницей.
    Я снова отправился в парк и сел там, в тени Луны. Я думал, думал и удивлялся тому, что никто так и не смог мне сказать о том, что я спрашивал.
    И вдруг, словно свет неподвижной звезды ответ мгновенно пришел ко мне. Я встал и поспешил – поспешил по многим причинам, осевшим у меня в голове. Я знал ответ, он прослушивался в моей груди. Я так летел, боясь, что кто-нибудь меня остановит и спросит о моей тайне.
    Аурелия все еще сидела на крыльце. Луна была еще выше, и плющ тонул в тени все глубже. Я сел с ней рядом, и мы стали наблюдать небольшой наклон облака на дрейфующей Луне, облако распадалось на части.
    И потом, о чудо из чудес, радость и наслаждение! Наши руки соприкоснулись, и мы их не разъединяли. Через полчаса Аурелия сказала с той улыбкой, какая бывает только у неё:
    - Ты заметил, ты не сказал ни слова с тех пор, как вернулся!
    - А это, - сказал я, кивая, - и есть голос города.

Автор: О. Генри, перевод с англ. яз.