Батюшка Дон кн. 2 гл. 7

После неожиданных проводов на воинскую службу единственного сына Антонина Шелехова затосковала. Петя оставался её последней радостью, мужа она даже не надеялась увидеть вновь.
- Никто из знакомых из лагерей не вернулся, - призналась она сестре Марии.
- Всяко бывает, я вот Павлушу всегда ждать буду.
Антонина знала о тайной любви некрасивой двоюродной сестры к красавчику Павлу Лисинчуку.
- Сдался тебе этот кобель! - фыркнула Шелехова.
- Когда-нибудь он будет моим…
Сама она жила только для того, чтобы кормить, поить и обстирывать ненаглядного сыночка. Дочка Сашенька была любимицей пропавшего отца, чаще всего так случается с разнополыми детьми.
- Сыновей нужно растить словно цветы, - раньше она так часто говорила мужу, - а дочки растут сами, как сорняк…
- Ерунду городишь! - возмущался тот.
Как только Сталино заняли немцы, неожиданно и остро встала проблема пропитания. Антонина раньше никогда не работала. Григорий, а затем и сын всегда хорошо зарабатывали на шахте.
- Никаких запасов и сбережений у нас нет, - удивлённо сказала она.
- Ничего удивительного, - съязвила Александра, - это так на тебя похоже…
Раньше Тоня уверенно вела домашнее хозяйство, особо не задумываясь, как жить без мужской помощи. Теперь же, особенно после прихода в город новой власти, она запаниковала.
- Как же нам жить дальше? - растерянно спрашивала она дочку.
- Проживём, - легкомысленно отвечала Сашка, - в крайнем случае, я работать пойду.
На это Антонина согласиться, конечно, не могла. В ту осень школы не работали, и они вдвоём в основном возились по хозяйству. Тщательно убрали весь богатый урожай с огорода, растили всевозможную живность.
- Бог даст, зиму переживём, - радовались они, подсчитывая запасы, - а там уж наши вернутся…
- Обязательно вернутся!
… Непременными спутниками жизни во время войны оказались блохи, вши и клопы. Блохи особенно допекали летом. Они подпрыгивали при обнаружении, и нужна была ловкость и быстрота, чтобы их поймать. Для отпугивания блох подстилали на постель полынь. Зимой обитателей хат больше донимали клопы.
- В некоторых семьях есть полный набор паразитов, - успокаивала Антонина.
- Мне и вшей хватает… - буркнула брезгливая дочь.
- Вши есть у всех!
Шелеховы каждый день выискивали шустрых «друзей» друг у друга. Вообще, к вшам относились по-философски.
- У кого нет вшей, тот долго не проживет, - убеждённо сказала Антонина. - Вошь дурную кровь отсасывает, как пиявка.
- А у меня нет дурной крови…
- Если по рубашке ползёт вошь - это позор! - не замечая иронии дочери, поучала мать. - А по голове ползёт - это в порядке вещей.
- Почему же? - поинтересовалась Саша.
- Ведь вошь заводится от думок! - ответила Антонина. - У неумных людей вшей не бывает.
Правда, от паразитов иногда случалась польза. Например, вшами лечились от желтухи. Их глотали и болезнь отступала. Для этого шли к их многодетному соседу Лаврену за лекарством.
- Тебе какую: серую или чёрную? - важно спрашивал он.
В зависимости от ответа «клиента» подзывал того или иного сына и снабжал просителя «лекарством». Со вшами боролись подручными и доступными по тому времени средствами: щёлоком и керосином.
- Мыло «хозяйственное» стало редкостью, - пожаловалась Антонина дочери.
- А оно мне и не нравится, - кривила та пухлые губки, - дюже вонючее…
Мылом, если оно было, стирали что-нибудь нежное. Например, платки. Сами мылись в липовых или осиновых корытах. Их долбили из толстого дерева. По очереди мыли щёлоком головы в ночвах. Потом смачивали волосы керосином или втирали его кончиками пальцев в голову. Для облегчения борьбы со вшами некоторые стриглись налысо «под Котовского».
- Жаль, что женщинам нельзя так постричься... - сказала однажды Антонина.
- Вот ещё! - вскинулась Сашка. - Я свои волосы ни за что в жизни не обрежу…
В конце ноября в их дом неожиданно нагрянул Николай Симагин. Антонина не виделась с ним с того памятного разговора, когда он признался в доносе на Григория. Поговаривали, что он куда-то делся с началом войны. Вдруг он уверенно вошёл в дверь дома Шелеховых, поздоровался и сказал:
- Я за тобой, Антонина.
- Никак не угомонишься?
- Не успокоюсь, пока тебя не получу!
- С каких делов?
- Я нынче власть, - самодовольно проговорил Николай. - Могу устроить, чтобы ты жила как у Христа за пазухой… Захочу, покараю, захочу помилую!
Он демонстративно поправил яркую нарукавную повязку полицая.  Антонина от потрясения медленно присела на табуретку, глядя удивлёнными глазами на погрузневшего Симагина.
- Это твоё дело, Николай, - выдавила она и отвернулась. - Меня сюда не путай… Не хочу позора.
- Дура ты! - вспылил незваный гость. - Я тебе последний раз предлагаю жить со мной добровольно…
- А можешь заставить не по доброй воле?
- Могу, - улыбнувшись, ответил Симагин. - Я сейчас многое могу…
В лице желанной женщины, её осанке и взгляде выразилось столько чувства, столько негодования, гордости и нескрываемого презрения, что Николай растерялся.
- Как можно кого-то заставить полюбить?
- Вот и я не хочу заставлять…
Он замолчал, молчала и Антонина. Она только сейчас поняла свою беззащитность перед новым порядком. 
- Что делать? - тревожно думала Тоня. - Как не поддаться нажиму Николай, но и не разозлить его?
В тихую комнату со двора впорхнула краснощёкая Сашка. Она поздоровалась с гостем и начала тараторить.
- Мамочка, кур я покормила, листья сгребла! - сообщила скороговоркой Санька. - Можно я к Зинке пойду, погуляю?
- Иди, но недолго.
Николай спокойно смотрел на разговор дочки с Антониной, но как только та вышла, спросил, в тайне волнуясь:
- Надумала?
- Как же ты, Коля, собираешься со мной жить? - она взяла себя в руки и даже улыбнулась. - Про Григория я даже не говорю, но как быть с дочерью?
- А что с ней?
- Неужели не понимаешь, - притворно удивилась Тоня. - Как я смогу при ней с тобой жить? Стыд то у меня остался…
Симагин обрадовался, что разговор пошёл в нужную сторону, и с надеждой предложил:
- Давай жить у меня!
- А Санька как же?.. Одна….
- Чёрт! - выругался он. - Вечно у тебя-то одно, то другое….
- Не сердись, - попросила Тоня, понявшая, как нужно себя вести с нетерпеливым мужчиной. - Я бы с превеликим удовольствием… Нам есть скоро нечего будет, но сам понимаешь, рядом с дочкой никак!
Симагин вскочил на ноги и быстро двинулся на выход. Он открыл дверь и, стоя в проёме, вкрадчиво сказал:
- То есть если дочки не будет, тогда ты будешь не против?
- Конечно, - слукавила Антонина. - Сейчас не до жиру, быть бы живу…
- Смотри, сама сказала, - предупредил он: - Эту проблему я решу…
- Вот тогда и приходи.
Злой Николай в сердцах грохнул дверью и выскочил на улицу. Несмотря на то, что Антонина на время перехитрила навязчивого ухажёра, на душе у неё было неспокойно. Будущее беспокоило её и пугало…


***
С началом осени Григорий Шелехов начал понемногу вставать на ноги и иногда выходить побродить по живописным окрестностям госпиталя. Много красочности придали осенним пейзажам разнообразные южные кустарники. Различные по внешнему виду, осенней окраске и по яркости они пестрою толпой заполняли подлески и лесные опушки. 
- На пятом десятке я начал понимать красоту! - подумал Григорий.
Нежный румянец смородины и алые плети дикого винограда, оранжево красный боярышник и багряная свидина, пламенеющая скумпия и кроваво-красный барбарис искусно вплетались в композиции картин капризной осени, обогащали их неповторимой игрою красок на умирающих листьях.
- Сколько пропустил… - вздохнул он.
Иногда раненые выходили в курортный город. Казалось, Пятигорск не ощущал далёкой войны. Также спокойно работали организации, учреждения и предприятия. Спешили куда-то деловые местные жители.
 - Четыре года нормальной жизни не видел… - люди жили своей обыденной жизнью, а Григорию чудилось, что он находится в сказке.
Когда начинало темнеть, он возвращался в госпиталь счастливым. Там работали фельдшеры-мужчины, но в некоторых других палатах, где лежали тяжелораненые, их, обслуживали украинские девушки, учившиеся в эвакуированном медицинском институте. Одну вали Юля Коновалова.
- Совсем я отвык от женщин, - думал Григорий, ворочаясь длинными ночами, - каждая встречная видится красавицей… 
Вечером он задремал, но не совсем заснул, ожидая, пока другие прекратят бесконечную болтовню, в палате раздался весёлый, бодрый голос:
- Спокойной ночи, ребята, хорошего вам сна.
- Спокойной ночи, сестричка! - все дружно прокричали ей в ответ.
- Хорошего тебе жениха.
Григорий увидел стоявшую в дверях девушку, глядя на которую, он открыл рот от удивления. Она была стройной, почти хрупкой и белокурой.
- Какая красивая! - остолбенел он.
Из-под её белой шапочки медсестры виднелись пышные, золотистые волосы, ярко контрастировавшие с тёплыми карими глазами под бровями, очерченными чётко, как будто карандашом. 
- А она красотка, верно, - прошептал парень с соседней кровати. - Никогда подобной не видел.
- Ишо увидишь и не таких…
После этого случая Шелехов почему-то не мог выкинуть симпатичную медсестру из головы. Он изо всех сил старался находиться поближе к ней, хотя бы даже на мгновение; и без конца придумывал, как бы подстроить так, чтобы можно было пойти с ней погулять.
- С ума сошёл! - ругал Григорий себя.
Он ухитрялся заводить с ней короткий разговор и делал ей комплименты, которые она принимала, посмеиваясь, но всегда находила повод, чтобы быстро уйти. Плохо то, что она точно так же смеялась с другими. Она была одинаково мила со всеми ранеными. Казалось, все старания Григория были напрасны…
- Совсем я, видать, старым стал! - огорчался он, боясь признаться в очевидном. - Размечтался потрёпанный, дурак…
Однажды в пышном саду госпиталя Григорий разговаривал с группой выздоравливавших солдат. Предметом разговора неизбежно были женщины и столь же неизбежно упомянули имя Юлии.
- А цыпочка хороша, - невысокий солдатик с кривыми ногами сально рассмеялся. - Говорят, всем даёт…
- И тебе?
- Да не очень-то и нужно, - притворно равнодушно ответил он. - На ней же клейма негде ставить!
Слова малознакомого человека отчего-то царапнули Григория по сердцу. Гнев горячей волной хлынул в его голову.
- Ты так говоришь, потому што тебе не светит, - недобро ухмыляясь, заметил он. - Потому брешешь…
- Кто брешет? - взвился обиженный болтун. - Мне Витька Костров рассказывал, как она с офицерами гуляла…
- Мало ли кто тебе мог рассказать!
- Ну, ты, Шелехов, даёшь! - опешил солдатик и растерянно оглянулся по сторонам, будто ища поддержки. - Тебе то, что надо?
- Шоколада…
- Так не светит тебе ни Юлька, ни шоколад.
Все собравшиеся дружно засмеялись, от безделья им важно было просто повеселиться.      
- Смотри, парень, - предупредил закипающий Григорий. - Ты зашёл слишком далеко.
- Пугаешь, дядя!
- Лучше заткнись, - прорычал он.
- А то что?
- Зубы не волосы - вылетят, не поймаешь.
Внезапно плюгавый парень ударил первым, очевидно, надеясь на молодость. Силы ему явно не хватило, и противник устоял на ногах. Его ответный удар пришёлся в район картофелины носа. Ярко-красная кровь живо брызнула во все стороны. Солдатик схватился за разбитое лицо и безвольно упал на землю. 
- Хватит тебе? - жалкий вид соперника отрезвил Шелехова.
Он резко развернулся и крупно зашагал в свою палату. Должно быть, кто-то рассказал Коноваловой о драке, потому что в следующий раз, увидев Григория, она заговорила об этом:
- Шелехов, вы не правы!
- Почему? 
- Зачем Вы побили Пинчука?
- Не нравится мне он…
- Это в корне неправильно, - укорила медсестра и поправила кокетливую шапочку. - Он получил ранение на фронте, а Вы его бьёте…
Нетрудно было заметить, что на самом деле ей хотелось сказать Григорию совершенно противоположное. Он так старательно играл роль кающегося грешника, что она прекратила его ругать и вдруг рассмеялась.
- Взрослый человек, а туда же, - шутя, сказала она. - Ведёте себя как мальчишка.
- Я с Вами, Юленька, чувствую себя мальчишкой! - невольно признался Григорий. - Давненько со мной подобного не случалось…
Наверняка, она знала, как трудно было в неё не влюбиться. При таком признании она немного покраснела, но потом улыбнулась и ушла довольная. После этого и дня не проходило, чтобы они не встречались и не шли прогуляться в госпитальном парке.
- Я учусь на четвёртом курсе медицинского института, - рассказывала она, - нас эвакуировали сюда летом сорок первого.
Юлия Коновалова оказалась родом из Харькова, и ей недавно исполнилось двадцать один год. 
- Здесь мы проходим практику, - щебетала она во время совместных прогулок. - Мой отец врач, тоже служит в армии и оба брата на фронте.
- Мой старший сын воюет, - ответил Григорий, - о младшем ничего не знаю.
- Почему?
- Немцы Сталино заняли недавно…
Родной город Юлии подвергался разрушительным бомбардировкам, многие знакомые оказались убиты.
- У меня самой дом полностью разрушен, - откровенно призналась она.
- А куда поедешь после войны?
- В Ленинград, - грустно ответила девушка, - у меня там тётка.
Общее горе сблизило их, почему-то Григорий совершенно не чувствовал разницу в возрасте. Она странным образом напоминала ему Аксинью в молодости:
- Тот же яркий блеск карих глаз, та же насмешливая и ласковая улыбка.
Пришёл день, когда Григорий рассказал ей о том, что угнетало его последнее время:
- Юля, я должно быть уеду.
- Так быстро.
- Военврач сказал сегодня утром, что меня скоро выпишут.
Она склонилась над ним и нежно погрузила пальцы в отросшие волосы, но сразу ничего не сказала. Наконец, шепотом неуверенно произнесла:
- Там очень жутко на фронте?
- Не весело, но не энто главное, - сказал он так тихо, что она могла бы не услышать. - Видишь ли, Юля, смерть ужасна, когда слышишь, как стонут и кричат умирающие, а ты ничем не можешь им помочь. Энто нечто большее, чем сама по себе смерть, которая тебя настигает...
- Ужас! - побледнела девушка.   
- Никогда не забуду первого умершего на моих глазах человека. Я к нему хорошо присмотрелся и подумал, што так мало времени прошло с того момента, когда он был живым. Энто почему-то задело меня за живое. Опосля видел я всё больше и больше мёртвых, и прошло немного времени до того, как я обнаружил, што смотрю на них, как на прах, неотличимый от комьев земли, в которую они ложатся. Будто они и не были живыми вовсе…
Юля вдруг сильно сжала руку собеседника. Она, не отрываясь, смотрела на его лицо и мелко дрожала.
- Как ты можешь такое говорить? - прошептала Юля и отвернулась.
- Потому што я пережил энто, - ответил Григорий. - Я привык и начал смотреть на себя наравне со всеми другими, лежащими мёртвыми в военной форме. Простой кусок холодной земли… Бывало, разговариваешь с товарищем, а он вдруг скорчится, опустится вниз кулем, мертвее мёртвого. Ты знаешь, што человек жил, разговаривал минуту назад. Осознаёшь с полной уверенностью, што лежащим тута мог быть ты сам. Вот тогда тебя охватывает настоящий ужас, и опосля энтого начинается сплошной кошмар. 
- Перестань…
- Возникает страх при мысли о том, што в любой момент ты можешь стать одним из тех неодушевлённых предметов, которые никогда не были живыми существами.
 Шелехов остановился и посмотрел на подругу. Слёзы бежали по бледным щёчкам девушки. Он наклонился и вытер их шершавой ладонью.
- С моей стороны глупо рассказывать тебе об энтом.
- Не говори больше, - попросила она. - Давай помолчим…
Неожиданно для самого себя Григорий начал рассказать ей всю свою жизнь, нажимая на смешные случаи, приключившееся с ним. В конце концов, девушка начала улыбаться.
- Вот так хорошо, Юля! - сказал он довольный эффектом от рассказа. - Такой ты мне больше нравишься.
- У тебя волосы совершенно седые, - девушка погрузила пальцы в его волосы и нежно прижала голову к своей груди.
Через тонкую блузку Григорий почувствовал её груди, маленькие, твёрдые и напряжённые. Он с силой прижал её.
- Нет, - в панике она попыталась оттолкнуть его. - Пожалуйста, ты не должен этого делать... нет, нет, нет!
Она умоляла, вся дрожа, но мужчина мягко настаивал. Вскоре она перестала бороться, смотрела широко раскрытыми глазами. Её руки обвили его шею, она стала робко целовать Григория сначала лоб, шею, а затем губы.
- Дорогой мой, - шептала она. - Бедненький… Ты, правда, меня любишь?
- Ох, Юля, родная!
Солнце скрылось за горизонтом, стало прохладно. Девушка теснее прижалась к Шелехову, который лежал спиной на расстеленной поперёк шинели и смотрел вверх. Через сплетение веток деревьев едва виднелось бездонное небо, озарённое красным цветом заката.
- Ангелы на небесах пекут для нас хлеб, - нежно прошептала она. 
***
3 октября 1941 года фашисты заняли Орёл. В окружение попали двести тысяч советских солдат и офицеров. Немцы заняли почти всю местность, где жила семья Сафоновых.
- Хорошо, что пока их в нашей деревеньки Криницы нет! - сказал глава семейства Илья Афанастевич.
Линия фронта пролегла рядом, прошла через соседнюю деревню. Младший сын Митя часто забирался на пригорок, чтобы издалека наблюдать за боями.
- Красноармейцы пытаются расблокировать попавших в окружение… - объяснил ему отец.
Их наблюдательная позиция находилась сбоку от театра военных действий и они могли в деталях видеть движения противодействующих сторон. В ноябре воинская часть Красной Армии получила из Сибири пополнение.
- Лыжный батальон - пятьсот двадцатилетних парней! – присмотрелся Сафонов. - Рослые сильные ребята, спортсмены, кровь с молоком… На всех новые полушубки, валенки и автоматы. Комсомольцы. Рвутся в бой.
На пути наступающих оказался немецкий узел сопротивления - деревушка на холме, одиноким прыщом выделялась среди полей.
- В каменных фундаментах домов полно пулемётов и миномётов, - уточнил Митя, - два яруса траншей на возвышенности.
Кругом деревушки метров семьсот голого заснеженного поля. Пьяный генерал скомандовал лыжникам:
- Вперёд, комсомольцы!.. Взять деревню!
Батальон стремительно, с разгона, выскочил на поле перед деревней. Метров двести скользили лыжники вперёд по инерции, а через десять минут на снегу лежали одни трупы.
- Немцы открыли огонь, - ахнул Илья Афанасьевич. - Батальон погиб до единого бойца.
Раненых, которые шевелились, немцы добили из укрытий. Притаившиеся замёрзли. Выползти никто не смог. 
- Конечно, если пристреляно! - буркнул Митя.
Когда через неделю немцы дожали окружённые советские части и Красная Армия отошла. В Криницы заехали немецкие мотоциклисты. Испуганные люди спрятались в домах и не выходили. Немцы, в основном, молоденькие солдаты, и несколько человек постарше возрастом и чинами, по-хозяйски ходили по домам и выбирали лучшие для расквартировки.
- Как хозяева… - всплеснула руками мать.
- Зачем принимать близко к сердцу то, что нельзя изменить? - сказал Илья Афанасьевич Сафонов
Немецкий чин выбрал себе самый лучший дом для проживания, согнав всю семью сбежавшего председателя жить на «чёрной» половине. Через пару дней в селе осталось два десятка солдат и офицер. Остальные сели на мотоциклы и двинулись дальше.
- На Брянск полетели орёлики… - определил Илья Афанасьевич, посмотрев на плотное пылевое облако, поднятое техникой.
- Так и до Москвы недалеко! - покачал головой сын Николай.
Сельскую школу немцы приспособили под конюшню для лошадей. Они всячески искали пути наладить мирное сосуществование с местными. Каждое утро солдаты шли к пекарне за хлебом, приносили домой буханку, и предлагали Авдотье обмен.
- Матка, яйки?! - просили яиц, которые Марья шла брать в курятнике.
В конце октября пришёл в хату к Сафоновым немец с автоматом на груди и красными от холода руками. Он привёл с собой трёх пленных.
- Матка, камрад эссен! - приказал он.
Мать чугун с супом из печи достала и покормила. Немец привёл троих пленных в мокром обмундировании. Они суп доели.
- Откудова такие мокрые? - поинтересовалась женщина у них.
- Оттуда… - из разговора за столом узнали, что «окруженцы» попали в плен при переходе речки Вага.
Пленных конвоировали на Дмитровск.
- Хлеба им с собой дай! - велел жене Сафонов.
Немцы приказали выбрать старосту деревни. Сходом единогласно избрали Илью Афанасьевича.
- Немецкий язык понимаешь! - хвалили его, - нас в трату не дашь…
В годы первой мировой войны он воевал в звании унтер-офицера, был артиллерийским корректировщиком на воздушном шаре. За боевые заслуги награждён Георгиевским крестом. Подвергся газовой атаке, после которой из целого полка выжили вдвоём с контуженым сослуживцем.
- Какой из меня староста?! - попробовал отказаться он.
Стали записывать в полицию. Кто отказывался, немцы били шомполами. Поэтому отец добровольно записал старшего сына Николая.
- Стыда в том нет, - сказал он сыну, - а наши придут, разберутся…
Землю немцы по весне раздали в единоличное пользование. Лошадей расхватали раньше, как только узнали о бегстве колхозного начальства. 
- Дождался-таки! - Илья Афанасьевич привёл во двор своего «Воронка».
Для обработки земли объединились по дворам. По несколько хозяйств, по принципу родства, соседства и общих интересов.
- Это возрождение прежних артелей и товариществ по совместной обработке земли существовавших после революции и до коллективизации, - радовались деревенские старики.
Немцы установили единый налог - один центнер зерна с души.
- Так жить можно! - радовались крестьяне. - Не то, что при Советах…
Был налог в пользу немецкой армии - одна корова с десятка дворов. Под этот налог попали, прежде всего, жёны «активистов» Советской власти.
- Нахапались начальнички, - судачили односельчане, - зараз пускай семьи расплачиваются! Жирно пожили... Пора и нам!
Основной заботой была добыча огня. Спичек не стало. С начала войны света на селе не было ни у кого. У жены бывшего тракториста сохранился довоенный солидол. Из него делали тряпочную свечу или лучину строгали для освещения по вечерам или тёмным зимним утром.
- Спичек купить негде… - жаловалась мужу Авдотья.
- А я где их возьму! - огрызнулся Сафонов.
Староста решил показать пример в добывании огня. Он с младшим сыном Митькой нашёл громадный гриб-трутень, росший на кривой берёзе. Потом долго варили его в щелоке. Шелочной раствор готовили, вымачивая в воде овечью шерсть, в ней содержалось много серы.
- После варки гриб нужно высушить, - учил Илья Афанасьевич.
- Столько напрасных хлопот… - пробурчал сын.
Они часа два били его молотком, пока не сделался мягким. Отец взял в руку кресало, в другую кремень и высек искру на трутень. Он загорелся.
- Видишь, Митька! - сказал сыну Сафонов. - Ежели с умом приложить силы, можно сделать что угодно…
Отец свернул экономную самокрутку из домашней махорки и велел:
- Завтра сходишь за солью!
- Почему я? - вскинулся сын. - Хай Машка идёт…
Дефицитную соль выменивали на продукты у немцев. За ней ходили за десятки километров в Унечу. В железнодорожной гостинице, построенной до революции на средства графини Марии Воейковой, жили немецкие офицеры.
- Марии нельзя идти, - отрезал хозяин. 
Он отрубил голову драчливому гусю, Авдотья ощипала и выпотрошила.
- Только проси за него десять стаканов соли! - наказал ему Сафонов.
- Не слишком много?
- Ежели ты сам ценишь себя невысоко, мир не предложит тебе ни на грош больше, - сказал отец.
- Постараюсь! - ответил Митька и побежал на станцию.
Там показал жирного гуся офицеру и назвал цену. Тот пристально посмотрел на большие лапти торговца, несоразмерные его невысокому росту, и приказал денщику насыпать тринадцать стаканов соли.
- Спасибочки! - поблагодарил мальчик и рванул домой.
Утром он с отцом пошли в соседнюю деревушку. В закопчённой баньке обнаружили огромную кучу отрубленных человеческих ног.
- Не могу понять зачем? - удивился потрясённый Сафонов.
Их родственница, прятавшаяся в подвале, рассказала им:
- Немцы, как народ экономный и бережливый, не могли стерпеть такой бесхозяйственности: на поляне пропадали новые валенки, и полушубки… Надменный офицер приказал солдатам собрать ценное имущество, тем более что с зимним обмундированием у немцев неважно.
- Это точно! - охотно подтвердил Митя.
- Однако валенки с закоченевших на морозе трупов снять оказалось невозможно. Тогда кто-то из немецких «умельцев» предложил отрубать мороженные ноги убитых и отвозить их в баньку для оттаивания... Что гитлеровцы успешно и проделали. На возе, как дровишки, возили этот необычный груз…
 

продолжение  http://proza.ru/2012/03/16/11