Версия

В соавторстве  с Валентином Богуном.


Два молодых человека сидели на скамейке в сквере напротив Дома быта «Орбита». Один – светловолосый с давно нечёсаными длинными волосами, спадавшими ему на плечи, в потрепанном джинсовом костюме. Другой – красавец-брюнет в модной замшевой куртке зелёного цвета.

По-видимому, они беседовали уже давно. В доме напротив  зажглись огни, когда блондин сказал:

– Меня всегда поражала безобразная сцена, которую устроил Иисус в Иерусалимском Храме в канун Пасхи. Уж очень это не соответствует его проповедям. Имидж не тот! Работаю я художником-реставратором. Мне недавно приходилось лечить старую икону. Вглядывался в лик Иисуса Христа и никак не мог Его представить во гневе! А уж то, что Он со своими апостолами натворил, никак не вяжется с Его образом!  Представить только, что кто-то ворвался в церковь и устроил аналогичный погром, перевернул столики со свечками, иконками, разбросал религиозную литературу! Сегодня такие «художества» сочли бы за злостное хулиганство и «богохульство»! А Иисуса даже не наказали, хотя храмовую стражу вряд ли остановила бы кучка сопровождавших его апостолов. И потом, он ведь тысячу раз видел эти злосчастные столы! Но почему-то тогда они его не волновали. Кстати, и стояли они не в Храме, а на площади перед Храмом! Это я где-то читал. Не то, что у нас сегодня прямо в соборе устроили распродажу… Только, нет на них Его!

Брюнет, выпустив дым виртуозными кольцами, небрежно заметил:

– Я мог бы вам это объяснить, тем более что всё это происходило не без моего участия.

Сосед насмешливо оглядел его и с издевкой в голосе произнёс:

– Ну, мы вроде бы не на Патриарших прудах, или опять кто-то  разлил масло?

Достав сигарету, он тщетно пытался добыть огонь из своей зажигалки.

– Оставьте, – сказал черноволосый, – возьмите мою.

Из одного из бесчисленных карманов его куртки выплыла роскошная зажигалка, описала плавную кривую, и язычок пламени вспыхнул у сигареты.

– Вот как? – сказал, прикуривая, блондин. – Что ж, впечатляет!

Зажигалка погасла и тем же путём вернулась на место.

– Да, он был неординарным человеком. Наблюдая несовершенство нашего мира, очень страдал, а по ночам его мучили кошмары.

Спал Он плохо. По сути, один и тот же сон преследовал Его уже которую ночь. Ему снилось, будто Он идёт по пустынной дороге, а за ним… Лучше было не оглядываться. Он знал, что за ним следует огромная многоликая толпа. Иногда он всё же оборачивался в надежде никого не увидеть, но тщетно. Они шли за ним неотступно, глядя просящими, умоляющими глазами, с мольбой о помощи и надеждой на спасение. В этих глазах он читал всё неутешное горе мира, отчаяние обречённых, безнадежную тоску и робкий зов о помощи.

Но Он не мог им помочь, – их было слишком много, а его чудесные возможности так ограничены! Отвлечься, забыться Он тоже был не в состоянии. Даже в суете дня Он помнил о них и боялся ночи.

Наконец, к Нему пришла вроде бы спасительная мысль: «Я послан только к братьям моим, погибшим овцам дома Израилева, детям отца Единого. Остальные пусть уходят. Пусть помогают им другие, их боги!» Но, оглянувшись в очередной раз, не заметил, чтобы толпа поредела. Да Он же сам говорил: «Придите ко мне все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас… и найдёте покой душам вашим».

И вот они пришли. И в следующую ночь тот же страшный сон. Они шли за Ним всё так же упорно, и в слезах их всё то же отчаяние и надежда. Иногда Ему казалось, что настроение толпы меняется, и в глазах их появлялся неслышимый вопрос: за что? И где справедливость Бога, и почему им выпало страдать, тогда как другим немногим...

Как-то в одну из ночей, изнемогая от навалившейся на сердце тяжести, Он словно прозрел. Он поможет им, поможет им! Ну, конечно, поможет! Ведь в этом и есть Его предназначение, НО ТОЛЬКО ПОТОМ, ТАМ… где всё тайное становится явным и где справедливость и Закон, наконец, восторжествуют!

Он снова оглянулся, но ничего не переменилось. Всё те же несметные толпы страдальцев, обиженных, увечных. Почему же они недовольны? Почему справедливость и счастье в грядущем не утешают их сейчас? Какая-то смутная мысль забрезжила и всё четче вставала перед Ним, словно кто-то невидимый, но властный принуждал Его к ответу: «А почему, собственно, нужно страдать в мире этом, чтобы блаженствовать потом в ином? И почему позволено блаженствовать в мире этом злодеям и негодяям, мучителям и тиранам? И если, быть может, грешат взрослые, то чем виноваты дети?»

– Да, чем виноваты дети? – прозвучал у Него внутри вкрадчивый, но в то же время твёрдый голос.

Он узнал его.

– Господь всеблаг, – привычно проговорил Иисус упрямо.

– Конечно, – ответил  Его собеседник из глубины Его «Я», – и этому столько доказательств! Вспомни, что ответил Он устами Твоими на вопрос: чем виновато дитя слепое? За что мучается оно долгие годы? Он ответил, что затем мучения, дабы явить на нём, в прозрении его славу Господню. Помнишь?!

Явить славу всемогущего Господа ценой многих лет мучений безвинного ребёнка! Не жестоко ли?

– А Иова(1), вспомни! Он попустительствовал смерти всех детей его. Я убил их с Его благословения. Значит, Он убил их моими руками. Что Ему горе отца! Всё человеческое Ему чуждо!

– Неправда!

– Правда! Он дал Иову других детей, но это лишь означает, что нет для Него различия в людях. Нет понимания чувств человеческих. Смерть ребёнка ничто для Него. И прихоти ради Он убивает, калечит, мучает…

– Изыди…

– Постой, ты же хочешь разобраться, понять. Значит, нужно вспоминать, размышлять, не бояться думать. Что толку, если прогонишь меня? Разве я говорю неправду? Вспомни Потоп, первую в истории этого несчастного человечества массовую казнь! Он не стал разбираться, кто прав, кто виноват и насколько. Убил всех. Что для Него люди, что вина их?! Разве, будучи всевластен, не Он же ввергал их в грех? Или, по крайней мере, попустительствал. И опять же дети! Уж они-то, в чём  были виновны? Но не пожалел.

– Грешен человек со времён Адама, и грех его на всех потомках его.

– Позволь, но ведь Он же Сам сказал, что нельзя наказывать детей за грехи отцов?

– Чего ты опять хочешь?

– Не я, но Ты! Ты хочешь помочь этим несчастным, утешить боли их, накормить и защитить. И это можно сделать.

– Мне не нужны твои советы. Они не приведут к добру.

– Что ж, но выслушать Ты можешь? Для того, что Ты хочешь,  нужны деньги! Большие деньги! Много денег! Я мог бы их тебе просто дать, но Ты не возьмёшь от меня. К тому же столь резкое увеличение денежной массы приведёт мировое хозяйство к существенным осложнениям, инфляции... Денег в этом мире вполне достаточно, чтобы решить все вопросы благотворительности. По крайней мере, в масштабе Иудеи. Всё дело в их неравномерном распределении. Ну да, всё та же проблема бедных и богатых.

Я предлагаю тебе деньги заработать! Кое-кто при этом пострадает, но не думаю, что Ты пожалеешь этих богатеев. Да и по миру они всё равно не пойдут.

Но Тебе придётся поработать и даже кое-чем рискнуть. Например,  собственной головой. Ты готов пожертвовать собой для блага этих несчастных? Впрочем, что я спрашиваю?! Ты же считаешь, что для того и явился в этот мир, чтобы умереть за их счастье! Ты можешь попытаться принести пользу не только там, но и здесь.

Что до моего участия, то можешь об этом не беспокоиться. Оно ограничится только изложением ситуации на финансовом рынке. Помогать я Тебе не стану. И вообще, можешь от всего отказаться!


Брюнет щёлкнул пальцами, и окурок взлетел к облакам, рассыпавшись ярким фейерверком.

– Я вас не утомил? Продолжать? Впрочем, что я спрашиваю, вижу, что заинтересовал. Кстати, позвольте на минутку вашу зажигалку.

Взяв её в руки, он пробормотал:

– Ну да! Два рубля на Центральном рынке… – и вернул роскошный ронсор несколько ошарашенному владельцу. – Не подумайте чего. В награду за терпение. Просто презент, на память о встрече. Согласитесь, не часто бывает…


Да, так вот какой план я Ему предложил: в  Иерусалимский Храм стекались деньги от евреев всего мира. И, несмотря на римские поборы, их запасы росли. Богатства эти принадлежали левитам(2), и получить их  было очень трудно.

Римский прокуратор, известный вам Понтий Пилат, правда, изъял их однажды насильственным способом и отремонтировал водопровод и бани в Иерусалиме. Но шуму было много. Дело рассматривал  даже  Сенат в Риме. Но левиты остались ни с чем, хотя Пилату изрядно потрепали нервы. Его оправдали, понимая угрозу эпидемии для боеспособности бравого римского воинства.

Мой план, который я предложил Иисусу, состоял в другом. Как это говорят нынче: кто владеет информацией, – владеет миром. Несколько преувеличенно, но суть схвачена верно.

Так вот, я  знал о финансовых операциях, которые проделывали несколько человек из числа фарисеев(3).

Так сложилось, что месторождения золота были тогда на Востоке, а серебряные рудники в Апеннинах. Поэтому Рим был богат серебром, а Азия – золотом. Разница курсов золота в метрополии и в  азиатских колониях была довольно высока. Так, за один грамм золота в метрополии давали 12,6 граммов серебра, а в Иерусалиме только 4,7 граммов.

Этим и воспользовались прагматичные фарисеи. Они везли золото в Рим, там меняли его на серебро, а потом  за это серебро в Иерусалиме покупали почти в три раза больше золота. Так и курсировали корабли по Средиземному морю из Иудеи в Рим и обратно.

Иудея была единственная колония Рима, где разрешалось чеканить свои деньги. Это было связано с тем, что на монетах, имевших хождение по империи, были языческие изображения, и их нельзя было вносить в Храм. Левиты испросили право чеканить свою монету – сикль. Каждый иудей в Песах обязан был жертвовать пол-сикля на поддержание Храма. Это были большие деньги. Один сикль равнялся 20 динарам. Иудеи приносили серебро, равное по весу десяти динарам, и на меняльных столах получали сикли, несли их в Храм.

Нужно сказать, что помимо римского наместника, прокуратора, Иудеей управлял религиозный парламент – Синедрион, в котором было две партии: саддукеев(4) и фарисеев. Не буду останавливаться на их политической характеристике, но замечу, что фарисеи контролировали все финансовые потоки Храма и меняльные столы.

Лакомый кусочек, вы не находите? На нынешнем Уолл-Стрите, когда слышат про такое, так только облизываются. Вы всё улавливаете?

– Вроде бы, но как мог Иисус воспользоваться этими сведениями?

– В этом  всё и дело! Он был популярен. Сейчас бы сказали, что у него была своя партия. Ему нужно было только попасть в Синедрион и получить контроль над финансовыми потоками. Но как?! Ведь у этих иудеев  в парламенте могли заседать только  из рода левитов! Вот тут-то и должен был помочь Понтий Пилат! Но как его заинтересовать?

Вполне современная ситуация, когда ответственных чиновников берут в дело. По моим прикидкам, Пилат мог рассчитывать на пятьдесят процентов от доходов Иисуса. Весьма значительные суммы, скажу я вам.

Пилат, как полагал Иисус, обязательно Его поддержит. Ему нужны были деньги. Римляне привыкли жить в роскоши мраморных дворцов, тратить деньги на зрелища. Это было начало заката Римской империи. В  ней процветали коррупция, грабежи, насилие. Как это мне напоминает ваше сегодняшнее время!


Брюнет ненадолго замолчал, раскуривая очередную сигарету и выпуская дым её таким образом, что в воздухе возникло слово: «Иисус». Потом он дунул, и слово растаяло. Докурив сигарету, он погасил окурок и бросил его в урну, которая стояла у другой скамейки метрах в десяти от него. Окурок, сделав сложную траекторию, упал в урну.


– Другое дело, – в Иудее, – продолжал он. – Иисус был не только честным и благородным, но к тому же – неплохо разбирался в экономике. Он хотел вложить полученные таким образом деньги, как сказали бы сегодня, в реальный сектор экономики, в мастерские, виноградники, рудники. У Него была большая социальная программа помощи малоимущим и немощным.

Мой план Он принял при условии, что я устранюсь от его исполнения. Этим Он, конечно, создал себе дополнительные трудности.

Главное было договориться с Пилатом. Но даже просто попасть к нему на приём было неимоверно сложно для простого проповедника. Но я сдержал слово, и если вы не устали слушать, я готов досказать вам эту историю до конца.

Погром, учинённый Иисусом в Храме, был задуман, чтобы Его арестовали, и тогда, вероятно, у Него появилась бы возможность увидеться с прокуратором, так как только он мог подписывать смертные приговоры.

Всё было сделано безупречно. Вы, наверное, помните, что погром шёл под лозунгом: «Дом Отца моего домом молитвы наречён, а вы сделали его вертепом разбойников». А до этого Он бросил в толпу лозунг: «Отдайте кесарю кесарево!»

Его, как ни странно, не арестовали. Был риск самосуда. Но Его охраняли апостолы. Несомненно, Пилату в тот же час стало известно всё, что произошло возле Храма.

Левиты Его боялись арестовывать, так как хотели воспрепятствовать встрече с Пилатом. Прокуратор выжидал. Законов империи Иисус не нарушал, зелотов(5) не поддерживал, с ненавистными наместнику религиозными деятелями враждовал. Нет, в религиозные дрязги вмешиваться он не хотел. Демарш этого проповедника адресован именно ему, но что Он хотел сказать, когда кричал: «Кесарю – кесарево»? С ним определенно нужно встретиться.

Иисус колебался.

– Вечером у меня с Ним был серьёзный разговор, – сказал брюнет в зелёной куртке – Ему не хотелось применять силу. Помню, Он сказал: «Не меч Я несу миру, но любовь!» «Но все ли достойны любви? – спросил  я. – Не мир земле пришёл Ты дать, но разделение. Благо праведных сынов Израилевых, к которым, как говоришь, Ты послан, не дороже ли горестей язычников? Благо сирых и убогих мира сего, не дороже ли горести богатых от потери злата, неправедно нажитого?»

Мне удалось Его убедить, и дело было сделано.

– Я кое-что читал об этом  у Иосифа Флавия, – задумчиво проговорил блондин, рукой поправляя волосы, ниспадающие на глаза.

– Иосиф Флавий… Помню такого. Соплеменники его считали изменником. Он же утверждал, что хотел спасти свой народ от уничтожения. Но жил-то он позже… По его мнению, римляне правили Иудеей по воле Всевышнего, и борьба против них была бесполезна. Веспасиан и Тит щедро вознаградили Иосифа за услуги, оказанные им в Иудее. Он поселился в Риме и там написал свои знаменитые книги… Впрочем, там столько же правды, сколько в любом историческом фолианте. Можете мне поверить, что в его книгах много фальши. Кстати, и не Флавий в этой лжи виноват. Его книги много раз переписывались, и каждый переписчик вносил свои дополнения. Например, у вас в России по приказу киевского князя Ярослава был сделан перевод его книг. В них столько отсебятины, что жизнь Иисуса там описана совсем не так, как её описывал Флавий. Но, с вашего позволения я продолжу.

Первосвященник Каиафа давно с тревогой следил за Иисусом и Его движением. Иисус был мудрым человеком, если вообще Его можно назвать человеком. Он совершал вещи необыкновенные и был учителем людей, которые с радостью воспринимали Его правду.  Но первосвященник серьёзной опасности пока не видел. Чего Он, собственно, добивался? Говорит, что пришёл Закон исполнить, а не нарушать, но в действительности проповедует нечто новое  и  порой  Закону противоречащее.

Вот даже некоторые из членов Синедриона увлеклись Его разглагольствованиями. Демонстрирует чудеса, и довольно впечатляющие. Где Он этому научился? В Египте? Ближайшее Его окружение тоже довольно серое.

В сущности, от Него исходит опасность. Пока не очень ясно, в чём эта опасность, но всё нарастающая популярность... За Ним толпы людей. Так и до мятежа недолго. Но этот Его демарш на площади! На смуту не похоже. Скорее, нечто направленное против левитов, против Храма. Но смута не нужна никакая. Народ ропщет, но платит. Зелоты немногочисленны, и Пилат с его легионами поддерживает в стране порядок вполне успешно…

Опыт подсказывал первосвященнику, что в этом демарше есть что-то ещё. Но, что?! Если Иисус с помощью Пилата станет членом Синедриона, а у него там уже есть сочувствующие, он может начать передел собственности, чего допустить никак нельзя. Вывод напрашивается сам: Его надо убрать.


Дьявол уселся поудобнее  и добавил:

– Как сказал один мой приятель уже в ваше время: «Нет человека – нет и проблемы!» До чего же всё повторяется!


«Но как это можно  сделать?  – думал Каиафа. –  Иисус неплохой конспиратор, два раза в одном месте не ночует, а днём всегда окружает себя людьми, готовыми за него жизнь положить. Значит, нужно следить, выжидать, пытаться улучить момент. А, в общем-то, даже жаль. Среди десятков пророков, бродящих по стране, Он очень выделяется своей уравновешенностью, добротой, глубокими знаниями. Может быть, как-то привлечь Его… Нет, вряд ли получится… К тому же это приведет к нескончаемым спорам и даже чревато религиозным расколом».

И он отдал соответствующие распоряжения.


На исходе дня Иисус со своими апостолами ужинали под развесистой смоковницей. Ели много. Ещё больше – пили недорогое красное вино. Рядом с ним сидел Его любимый ученик и последователь, Иуда. Это был совсем ещё юный парнишка с горящими глазами и чёрными волосами. На его лице были едва заметны, пробивающиеся сквозь бледную кожу, волосики на верхней губе и щеках. Иисус ему доверял полностью. Одно время Он его даже назначил своим казначеем!

Когда вечеря  была в полном разгаре, Иисус наклонился к своему ученику и тихо проговорил:

– Иуда, сегодня ты предашь меня. После вечери мы перейдем в Гефсиманский сад, где ты нас и найдешь. Не забудь то, о чём  мы с тобой говорили! Это очень важно!

– Учитель, они убьют Тебя!

– Ты прав, такое возможно. Но Я надеюсь, что поможет Пётр. Он – римский гражданин. У него есть меч!


Здесь я должен пояснить, – сказал брюнет. – Ходить вооружёнными имели право лишь римляне. За ношение оружия иными полагалась смерть через распятие! Даже храмовая стража была вооружена лишь дубинками! А Пётр открыто носил меч. Значит, он был гражданином Римской империи. Как такое могло произойти? Да, очень просто: когда Германик воевал в Каппадокии и Армении, он набирал наёмников. За хорошую службу их жаловали Крепостным или Гражданским венком, и они получали гражданство Римской империи.

Видимо, Пётр был неплохим солдатом и служил в кавалерии, потому что у него был не гладиус, короткий меч пехотинца, а спата – длинный кавалерийский меч. Пётр носил его открыто. Несомненно, его останавливал патруль и спрашивал  буллу – свидетельство о гражданстве. Булла у Петра была.

Но вернёмся к тому времени, когда Иисус посылает своего любимого ученика с поручением предать его стражникам Каиафы.


– Главное, – говорил Он Иуде, – чтобы они довели меня до здания первосвященника. Пилат уже подготовлен и не утвердит смертный приговор заочно. А насколько я знаю римлян, он вряд ли откажется от моего предложения, и тогда в Иерусалиме начнётся другая жизнь.

Иуда, как и многие, находился под обаянием личности Иисуса, который не раз демонстрировал им глубокое знание Закона, блестящий ум и полное бескорыстие. Немалую роль играли и совершаемые Им чудеса, поражавшие воображение. Но темперамент и природные способности Иуды настоятельно требовали практических действий и, главное, весомых результатов. Вначале он надеялся, что Мессия возглавит победоносное восстание против Римлян и он, Иуда Искариот, займет после победы достойное место в окружении победителя. Но постепенно он понял, и не без некоторой растерянности, что равви(6) идёт другим, не совсем понятным ему путём, и поднимать восстание против Рима совсем не намерен. Вот почему вполне земные, практические идеи помощи народу, его обездоленной части, произвели на Иуду двойственное впечатление. Идея его увлекла, и он был даже горд, что именно ему Иисус доверил наиболее сложные практические вопросы. С другой стороны, происходящие действия несколько приземляли образ Мессии, лишали Его некоего ореола святости.

А Иисус тем временем продолжал наставлять его:

– Не забудь потребовать за своё «предательство» деньги. Иначе это будет выглядеть подозрительно. Скажи им, что мы перепились и никакого сопротивления не окажем. А теперь иди...

После того, как было съедено и выпито  всё, чем угощал  хозяин харчевни честную компанию, Иисус предложил друзьям прогуляться. Но повёл Он апостолов не в лесок, что раскинулся вокруг харчевни, а через реку, на другой конец города, в тот самый  Гефсиманский сад, куда просил Иуду привести стражников. Иисус сильно нервничал. Он поставил на карту Свою жизнь. Сможет ли Он увидеть Понтия Пилата и согласится ли он на Его предложение?

Иуда, приведя людей первосвященника, подошел к Иисусу и, целуя, сказал: «Я сделал всё, как Ты просил». Нет! Я-то знаю, что это был не предательский поцелуй! Это был братский поцелуй!

Но люди первосвященника были настроены воинственно и, видимо, хотели там же в саду покончить с неугодным пророком. Но на чеку были Пётр и его друзья. Завязалась короткая стычка. Сопротивляться вооруженному римлянину было небезопасно. Пётр отрубил ухо одному из стражников. Я помню даже имя этого несчастного: Малх! Без уха, но он всё же вошёл в историю! А Иисуса связали и проводили к первосвященнику. За ними неотступно шёл Петр. Он не был уверен, что по дороге с Учителем ничего не произойдёт.

Так, что же произошло? Для первосвященника – большая неприятность: коллективная драка в праздник Песах. Причём, с нанесением тяжких телесных повреждений! И самое плохое, что стражники напали на гражданина римской империи, который даже был вынужден защищаться!

Когда ввели пленника в дом, и Каиафа увидел Его живым, он стал расспрашивать об учениках и об учении Его. Иисус отвечал с достоинством:

– Я говорил миру явно,  всегда учил в Храме, куда сходятся иудеи, и никогда тайно не говорил ничего. Спроси слышавших, что говорил я им…

И спросили Его:

– Ты утверждал, что являешься сыном Божьим?

И Он отвечал им:

– Я.

Тогда, услышав это, первосвященник, разодрав свои одежды, сказал:

– На что нам ещё свидетельства?

И они признали Его повинным, заслуживающим смерти, и повели к Пилату.

– И что делали с том саду твои храмовые стражники? – недовольно спросил  Понтий Пилат. – Им что, делать нечего?

– Так, взять хотели богохульника! – пролепетал Каиафа. – Смерти Он заслужил за свои художества!

Прокуратор мог разрешить казнь, не взглянув на смертника, но повелел привести Иисуса. Долго разглядывал Его и, наконец, спросил:

– Итак, Ты – царь Иудейский, сын Божий?

На что Иисус ответил:

– Царство моё не от мира сего. В сём мире на мне нет никакой вины. Я учил народ отдавать кесарю кесарево, никогда не поддерживал бунтовщиков и пришёл к тебе с серьёзным предложением. Свидеться с тобой было непросто, как видишь…

Пилат повелел развязать узника, удалил всех из зала и сказал:

– Я слушаю Тебя.

Когда Иисус закончил, прокуратор усмехнулся и спросил:

– Твой план заманчив, но на какой процент претендуешь лично Ты?

– Для начала на одну треть доходов. Деньги Моей доли пойдут не на раздачу  нищим, а в основном будут вкладываться в развитие хозяйства Иудеи. При твоей поддержке мы быстро его восстановим, повысим доходы, а значит,  возрастут и налоги, что не останется незамеченным Тиберием. Так что Мои деньги тоже пойдут тебе на пользу.

– И Ты думаешь, что  фарисеи спокойно пойдут на передел собственности, который скорее смахивает на грабёж? Разве отдадут они Тебе свои меняльные столы?!

– Если мы объединим усилия,  они ничего не сумеют сделать. Мы создадим новую партию. Введённая тобой в Синедрион, она будет решать всё, как нужно нам.

– Для проповедника любви к ближнему Ты действуешь довольно жёстко.

– Что ж, думаю, что в данном случае цель оправдывает средства. Ведь лично Мне ничего не нужно. В сущности, дело идёт о некотором переустройстве мира в пользу малоимущих. Да и не всё ли тебе равно? Я пришёл в мир свидетельствовать об Истине и творить добро.

– Ну, что есть Истина? Впрочем, как я уже сказал, Твой план удовлетворяет меня.


Брюнет посмотрел на блондина, словно оценивая, интересен ли ему его рассказ, или нет. Потом развернул конфету, а бумажку бросил на землю, и она дуновением ветерка взлетела и мягко опустилась в урну.


– Должен сказать, что, как вы, наверное, помните, в то время империей правил Тиберий. Это был достаточно ограниченный и не умный правитель. Империя катилась к своей гибели. Патриции строили мраморные дворцы на Рублёвском шоссе… фу, ты, нет, конечно! В Риме! Конечно, в Риме! Впрочем, оговорка вполне объяснима. И у вас все признаки заката империи. И у вас строят дворцы, закатывают балы со стриптизёршами и всякими там Пугачёвыми и Галкиными. Стараясь перещеголять друг друга,  ваши патриции, да и просто богатеи, покупают острова и клубы, яхты и самолёты. Все признаки заката империи. Вот только, по какому сценарию он пойдёт, в этом интрига!

Тиберий, как и ваш император, тоже пытался бороться с этими тенденциями. Укреплял вертикаль, расширял горизонталь. Запрещал игорные и питейные заведения. Даже пытался директивно сдерживать цены. Это мало помогло. Лишь привело к инфляции и чёрному рынку. А другие стали вывозить свои капиталы из страны. Разве у вас не так?

Блондин грустно улыбнулся и кивнул:

– Так, всё так!

– В это самое время и возник заговор против  Тиберия, во главе которого стоял перфект преторианской гвардии, всесильный Луций Элий Сеян.

Но, заговор, – дело дорогое! И Сеян написал письмо своему приятелю Понтию Пилату, чтобы тот поддержал его. Пилат понимал, что сделать этого не может. Во-первых, он задолжал своим бравым легионерам, а чтобы их сдвинуть с места, нужны было не только вернуть долги, но и оплатить наперёд их будущие подвиги. Да и не хотели они куда-то уходить. Им и здесь жилось хорошо, как  у вас, скажем, в загранкомандировке где-нибудь в Испании или в Америке.  В Иудее они жили много лучше, чем у себя на родине. Так что, их вполне устраивала спокойная жизнь там.

Пилат понимал, что если заговор удастся, и Тиберия сбросят, все, кто помогал Сеяну, будут щедро вознаграждены. Ему срочно нужны были деньги. Он не знал и не мог знать, что заговор уже раскрыт и головы сторонников всесильного перфекта рубят безжалостными топорами. Понтию Пилату надоела Кесария, столица Иудеи, где он жил. Только в праздники он приезжал в Иерусалим, чтобы передать в Храм дары от имени императора.

И в эти пасхальные дни Понтий Пилат был в своей резиденции в Иерусалиме.

Всё, что говорил Иисус, он понял сразу. Не сложно, когда предприятие сулит такие деньги! Но, чтобы всё это осуществить, ему нужен был Он живой!

Выйдя к левитам, Пилат сказал:

– Не нахожу никакой вины в Нём. Но вы настаиваете на Его виновности. Есть у вас обычай, чтобы я отпускал одного преступника в дни святой Пасхи. Предстоит казнить четверых: Иисуса за богохульство, двух террористов-зелотов, явных врагов режима и Варавву, обычного уголовника. Вина Иисуса в том, что Он хотел сделать счастливым народ Иудеи. Идите и подумайте, кто более достоин смерти, а кого мне отпустить.


Сидя в своём кабинете, Каиафа размышлял о сложившейся ситуации. Этому проповеднику Иисусу удалось-таки прорваться к  прокуратору и увлечь его своими планами. «Что ж, – думал первосвященник, –  это будет стоить денег. Значит, надо платить. Надо уметь терять часть, чтобы не потерять всё!


Не правда ли, как эти рассуждения похожи на сегодняшние?! Уметь делиться – важный лозунг, если хочешь выжить! А то, что жадность фраера губит, знали, как видите, и тогда!


Но убрать Иисуса всё же необходимо, – думал Каиафа. – За ним значительная часть народа, а когда у него появятся деньги, любовь народа к Нему станет ещё горячей! Пилат должен бы это понимать.

Эти новые идеи передела собственности опасны своей непредсказуемостью. Пусть он даже из рода Давидова, но идеи Его опасны. И Бог знает, что ещё взбредёт в голову этого умника?!».

И он отдал соответствующие распоряжения.


Брюнет в зелёном пиджаке снова открыл старинный серебреный портсигар, и сигарета оказалась в его зубах.

– Не хотите попробовать мои? – спросил он блондина, закуривая.

– Спасибо! Вы много курите?

– Так, спасибо – да, или спасибо – нет?

– Спасибо, нет!

– Много ли я курю? Курю, когда хочу. Так мало у нас удовольствий! А почему бы и не курить? Жизнь у меня вечная, и рака я не боюсь! Впрочем, моя сигарета вам бы всё же сократила жизнь на пять дней. Но что есть пять дней?! Ерунда какая-то! Вы так рассматриваете этот портсигар, что я хотел бы пояснить. Его мне подарил император Наполеон Бонапарт, когда он был в самом расцвете славы. Как-то, мы сидели в прелестной компании… Жосефина Богарне… Впрочем, не стоит об этом!  А что касается рассуждений этого мерзавца Каиафы, то, нужно ли удивляться? Разве не так у вас сегодня убирают конкурентов, политических оппонентов и прочих неугодных?! Мне даже не приходится вмешиваться! Вспомните губернатора Лебедя или Старовойтову, Ходорковского, Листьева… да разве всех пересчитаешь?! Даже становится скучно. Правы были умники, утверждая, что в этом мире всё уже было! Ничего нового! Но я, пожалуй, продолжу, если вы позволите.


На следующий день вопли хорошо подготовленной толпы в пользу уголовника Вараввы дали прокуратору понять, что Каиафа сделал ответный ход. Ни логики, ни даже признаков справедливости в этом выборе не было, но у первосвященника  были свои интересы, которые он и отстаивал. Пилату очень хотелось разогнать весь этот вонючий сброд, но он сдержался: святой праздник Песах, да и в Риме не любили беспорядков. Что ж, не всегда следует действовать силой. Пришлось согласиться и отпустить головореза Варавву.


Я не могу не провести параллель! Разве не то же самое происходит сегодня у вас в России?! Те же, как вы говорите, люмпены орут, купленные современными каиафами, напичканные наркотиками, вдохновлённые простыми лозунгами: «Во всём виноваты инородцы!», «Россия для русских!» или «Франция для французов»! Им, дуракам, кажется, что счастье сразу и наступит! Нет у них исторической памяти! Не помнят уже,  что делали ваши большевики, свергнув законную власть! Как было красиво: «Земля крестьянам!». Но, отобрали, ведь, землю. Или: «Власть Советам!». И где вы видели ту власть? Впрочем, вы-то были совсем малышом, и не помните порядков в той самой стране Советов! И при этих сборищах бритоголовых недоумков мне даже подталкивать особенно не приходится их к драке! Так скоро мои мышцы станут дряблыми, а мозг заплывёт жиром! Вспомните, как мне приходилось уговаривать доктора Фауста! Сколько я его соблазнял! А здесь даже этого не требуется! Всё стало просто и привычно… и скучно. Вот и живу воспоминаниями! Но, пожалуй, продолжу.


К Иисусу, кроме всего прочего, Пилат чувствовал даже некоторую симпатию. Образованный,  мечтательный, и должен быть умерщвлен таким жестоким образом. Он, который может ему, Понтию Пилату, и даже Риму принести очевидную пользу!

«Ну ладно, – подумал прокуратор, – мы тоже примем  меры!».

Придя в свой кабинет, он тут же вызвал начальника тайной полиции. Соответствующие указания были даны и начальнику завтрашнего конвоя.


Я был в восторге! Нет, прокуратор вполне мог претендовать на то, чтобы быть принятым в наши ряды! Но я хотел всё сам видеть. Я пошёл к Иисусу и застал Его молящимся. Я объяснил Ему ситуацию. Узник молчал.

– Каиафа хочет Твоей смерти, но у него это не получится. От Тебя потребуется одно: Ты попросишь пить. Возможно, ты очнёшься в склепе, но не бойся. Тебя из него быстро выведут. Для всех это будет Твоё воскрешение! Представь только, какие Ты от этого получишь преимущества!

Иисус молчал, видимо, прикидывая, что к чему и понимая, что у него-то выбора нет. Что-то в этом роде Ему говорил и Пилат.

– Так ли всё произойдёт? – допытывался Он.

– Так. Если, конечно, Твой Бог не оставит Тебя, ибо что мы перед богами! Молись и терпи! Завтра суббота, а потому с креста Тебя снимут до ночи. Караул у гробницы будет римский. Не спеши появляться перед своими. Выжди несколько дней. И будь осторожен. Впрочем, хорошо бы, если, воскреснув, Ты пришёл во дворец к прокуратору. Я скажу об этом Понтию Пилату, и он предупредит стражу.

Каиафа вряд ли поверит в Твое воскресение… Он вообще не верит в чудеса, идиот!  Когда всё стихнет, Ты сможешь выполнить всё, о чём задумал! Как Тебе мой план?

Иисус молчал. Он недоверчиво смотрел на меня и не очень понимал, что я могу.  После долгого молчания Он прошептал:

– Хорошо! Я согласен!

И я ушёл.


Инструкции  прокуратора выполнялись четко. Приговорённые к распятию зелоты несли свои кресты на себе. Крест Иисуса нёс некий Симон, которого заставил это делать римский конвой. Все должны были умереть к исходу дня, так как завтра – святая суббота...

Слов нет! Я хорошо понимаю, что довелось Ему пережить! И за что?! За то, что хотел людям добра и видел по-своему выход из тупика. Пытался помочь… Но, скажите, разве не то же происходит сегодня? Правда, немного осталось таких искренних и бескорыстных, как тот наивный и чистый Иисус! Сейчас всё больше любые предложения имеют скрытый смысл, шкурный или клановый, корпоративный интерес…


С высоты своего положения на кресте Он увидел небольшую кучку своих приверженцев, в основном женщин, плачущую мать, Магдалину…

Вид у Него был измученный. Терновый венок, водружённый солдатами, поранил кожу, и лицо Его было окровавлено.

Прокуратор, чтобы как-то разозлить этого надутого павлина – первосвященника, приказал приколотить к кресту Иисуса табличку с надписью «Царь Иудейский», прекрасно зная, что это оскорбительно для иудеев. Каиафа попросил снять табличку, но прокуратор, хмуро посмотрев на первосвященника, отрезал:

– Нет!

Так и висела эта табличка. И казнь, таким образом, была для иудеев – казнью царя Иудейского.

Солнце слепило и немилосердно жгло Его тело. Шли часы. От палящего зноя мутилось сознание. Он молился и пытался осмыслить Свой путь. Насмешки немногочисленных зрителей, плач женщин, отсутствие учеников – всё это Он воспринимал в каком-то тумане: то провисая на руках, то опираясь ногами на деревянный выступ, специально прибитый римлянами.

Начало смеркаться. И тут Он вспомнил, что должен попросить воды. Пить действительно очень хотелось, поэтому он тихо, пересохшим горлом прохрипел:

– Пить… Пить…

Один из солдат тут же поднёс на кончике копья к Его потрескавшимся губам губку, пропитанную жидкостью, которую Он с жадностью высосал. И сразу он почувствовал, что сознание Его начинает меркнуть. Собрав остатки сил, Он крикнул:

– Боже, почему Ты покинул меня?

И безжизненно повис на  кресте.


Чтобы скорее погибли, зелотам Гестиасу и Дисмиасу перерезали сосуды ног. Иисусу – нет. Тот же солдат, что давал Иисусу губку, смоченную влагой, небрежно ткнул Его копьём и, хотя показалась кровь, объявил, что Он тоже мёртв.

Вы, надеюсь, знаете, что у умершего кровь течь не будет.

С разрешения прокуратора тело Его выдали  его друзьям и сторонникам. Среди них были и члены Синедриона – Иосиф Аримофейский и Никадим. Они обернули Иисуса тканью, пропитанной алоэ и смирной и осторожно унесли в пещеру, прикрыв выход из неё камнем.  Что это? Бальзамирование, или повязка?

По просьбе Каиафы у  пещеры был выставлен римский караул. Начиналась святая суббота, и иудеи  не могли охранять тело Его. Они должны были молиться. Каиафа щедро оплатил Пилату охрану тела Иисуса.


Известие об исчезновении тела пришло к первосвященнику утром. Какие-то женщины обнаружили камень, закрывающий вход в пещеру, отваленным. Труп исчез.

Римские часовые, ухмыляясь, говорили что-то невразумительное. Это тем более странно, что за сон в карауле полагалась смерть. Поползли слухи о воскресении.

Первосвященник был возмущён. Он понимал, что Понтий Пилат его обманул. Он помчался к прокуратору:

– Деньги взяли, а труп исчез!

– По моим данным этот блаженный мёртв!

Каиафа задумался. Рука Понтия Пилата угадывалась сразу. Но что он этим достигал? Воскресший Иисус ещё больше мог сплотить своих последователей, увеличив влияние своего  движения. Но этого не нужно не Синедриону, ни Риму. Прокуратор просто хотел «насолить» ему, Каиафе! Что ж, возможно. Но для такого человека, как прокуратор Иудеи,  это было мелко.

С другой стороны – финансовые проблемы. Что изменилось? Не к лицу воскресшему заниматься столь низменными вещами, как деньги. Лучше бы Ему вознестись на небо, на манер  пророка Ильи.

А может быть, Пилат хочет смены религиозной власти? Впрочем, это не так просто сделать.

Но выжидать не было времени. Каиафа понимал, что срочно следовало предложить  кесарю долю в обмен на гарантию безопасности его власти. И немедленно убрать воскресшего! Ради этого он готов был делиться!


Доказать участие Пилата в заговоре против Тиберия не удалось. Его наказали за… недоносительство, так как знали о письмах Сеяна прокуратору. Пока Иисус отходил от стресса, за дело активно взялись Его ученики – Пётр и Иоанн. Они  на праздник Пятидесятницы на площади Храма призывали вкладывать деньги в апостолов, обещая всякие блага. Ну, скажите, чем отличалось предприятие апостолов Петра и Иоанна от пирамиды МММ?!


Брюнет в зелёном замшевом пиджаке сплюнул, и плевок, описав замысловатую траекторию, попал в стоящую вдалеке урну.


– Апостолу Петру удалось присвоить семь меняльных столов и набрать начальный капитал за обещание больших процентов. Я смотрел на него и радовался! Какая инициатива! Какая выдумка! Я готов был его приписать в нашем ведомстве без вступительных испытаний!

Делали они всё это в сговоре с прокуратором. Пилату нужен был оборотный капитал для финансовых спекуляций на меняльных столах. Понимая, что Пилат скоро отнимет их бизнес и, пользуясь эдиктами Тиберия, левиты стали лихорадочно вкладывать деньги в недвижимость. Скупали всё: землю, здания, виноградники. А люди, продавшие своё имущество, вкладывали свои кровные в апостолов! Причём, дело доходило до настоящих мафиозных разборок! Сам видел! Супруги Анания и Сапфира продали землю и сдали деньги  апостолам. Но, часть они всё же утаили от Петра. Узнав об этом, разгневанный Пётр прямо  у стен Храма убил их. Как они смели утаить?! Иоанна и Петра арестовали. Но сидели они недолго. Ночью их выпустили! Там, правда, ещё не было позвоночного права, но и тогда всегда был прав тот, у кого было больше прав!

Задолго до тех событий, о которых я вам поведал, между блаженным Иисусом и Петром не раз возникали споры. Вы, надеюсь, это знаете?

– Откуда? Я не жил в то время, да и ничего об этом не читал! – ответил блондин, встряхнув головой.

– Ну, что вы! Об этом даже в ваших Евангелиях есть! Я же его хорошо помню. То, что намерен был делать Пётр, не соответствовало целям Иисуса. Целью Его была, как теперь бы сказали, социальная реформа, а вовсе не передел собственности! Иисус эмоционально воскликнул:

– Любишь ли ты меня?.. Что тебе дороже, Пётр, наши мечты, или соблазн власти и денег?

Но, видя, к чему склоняется Пётр, воскликнул:

– Отойди от меня, сатана, ты мне соблазн, потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое!..

Обратите внимание: Иисус тоже заметил выдающиеся способности Петра в нашей области!

Пётр был человеком честолюбивым и горячим…


Иисус шёл по пустынному ночному Иерусалиму к дому, где предполагал переночевать. Восторги учеников согревали душу. Подробностей они не знали. Для них Он воскрес из мёртвых.

Иисус думал о своём любимом ученике… Какую непосильную ношу взвалил он на себя! Имя его многие века станет проклятьем и будет отождествляться с предательством. Иуда не знал о планах прокуратора, а тот не счёл нужным посвящать его в тонкости и детали. И он не выдержал всеобщего презрения. Только Иисус мог свидетельствовать его невиновность. Но Учитель, как думал Иуда, был мёртв. И тогда он выбросил во двор Каиафы деньги, которые жгли ему руки, и удавился.

– Какого друга Я лишился, – думал Иисус.

Двое догнали Его, перегородив дорогу.

– Ты – Иисус из Назарета?

Он не ответил.

– Тебе послание от прокуратора, возьми!

И один из них протянул Ему что-то. Почти инстинктивно Иисус протянул руку навстречу, и одновременно два ножа вошли в Его тело.

Он упал на колени, потом, захлебываясь кровью, набок. Кто-то в тёмном плаще осветил Его  и удовлетворённо пробурчал:

– Ну, теперь не воскреснет!

Сознание медленно покидало Его. И тогда я Ему сказал:

– Ну вот, Ты достиг бессмертия. Отныне имя Твоё пребудет в веках в любви и почитании.

– Но почему Он не помог мне? Ведь я хотел счастья людям, только этого! Он знает помыслы Мои! Мне не в чем винить Себя! Так почему?

И Он снова увидел толпы больных, нищих, отчаявшихся. Из последних сил Он приподнялся:

– Так объясни же мне ты, – обратился Он ко мне, – ты, который всё знает. Почему?

И Он захрипел, опускаясь на землю.

– Пути Его неисповедимы. Кто знает, может быть, ещё не время? Может быть, это невозможно?

– Невозможно Ему?

– Видишь ли, Он сам создал Законы, – сказал я Ему, – которым вынужден следовать. Но, быть может, потом, когда появятся условия, всё упорядочится, на мир снизойдет благодать Божия, освященная именем Твоим, и я возведу Тебя на престол вечной славы и светлой памяти благодарных людей…


Он умер. Два легионера и два храмовых служителя сбросили тело в яму и  забросали землёй. Две фигуры в тёмных плащах стояли поодаль, наблюдая, чтобы приказ был выполнен в точности.


Пилату пришлось иметь дело с Петром. Впрочем, он был им вполне доволен. Меньше всяких фантазий и высокопарных слов. Каждый из них знал, чего ждать от другого.

Позже император Калигула, унаследовавший империю после Тиберия, отправил Понтия Пилата в отставку, и тот уехал в Галлию.


Брюнет встал и расправил затекшие, видно, члены.

– Ну, как вам мой рассказ?

– Что ж, рассказ как рассказ. Столь же бездоказателен, как и прочие. Меня больше интересуете вы, ваша сущность.

– Моя сущность, – повторил он. – Ну, это когда-нибудь в другой раз. Нынче, пожалуй, поздновато.

И, помахав приятелю рукой, начал медленно таять. Последним исчез огонёк его сигареты.


Примечания

1. Иов –  один из персонажей Библейского сказания.
2. Левиты – потомки одного из двенадцати колен Израилевых, священнослужители.
3. Фарисеи – иудейское политическое движение, в современной терминологии более либеральное.
4. Саддукеи – иудейское политическое движение, в современной терминологии более консервативное.
5. Зелоты – иудейское политическое движение, непримиримые враги Рима.
6. Равви – человек, авторитетный в религиозных вопросах, уважаемый руководитель общины.