История одной трагедии

Матч заканчивался не так, как хотелось бы Денису. Москвичи буквально разгромили местную команду. Публика на трибунах была взвинчена. Несколько подвыпивших подростков свистели, ругались, искали, на ком бы выместить свою досаду.

Денис, стиснутый со всех сторон выходящими со стадиона людьми, работал локтями. Серёга, с которым он пришёл на стадион, отстал, и теперь в этой толчее встретиться у них шансов не было.

Стемнело, и чтобы скоротать путь, Денис решил идти напрямик по рощице к гостинице малых форм, затем перейти мост через Тузловку, а там до дома рукой подать.

Но не успел он сделать и двух десятков шагов, как услышал за собой погоню. Это были те самые парни, которые искали приключений. Понимая, что их много и связываться с ними уж точно не стоит, Денис ускорил шаги. Но преследователи стали его настигать. И тогда он побежал. Бежал легко и быстро, едва разбирая тропинку. Было темно и сыро. Ветки кустарника хлестали его по лицу, но он продолжал бежать, наугад определяя направление. И вдруг со всего маху налетел на дерево, упал и чуть не потерял сознание. Полежав на земле несколько минут, он попытался встать. Сильно болела нога, и он едва мог идти.

На следующее утро колено распухло.

– Ты чего лежишь? – спросила его мать.

– Я сегодня в школу не пойду.

– У меня нет времени с тобой разговоры разговаривать. Будешь дома или намылился к Серому?

– Ни к кому я не намылился. Буду дома.

– Ну, хорошо. Я пошла. На обед борщ разогрей…

– Ма, а когда батя должен вернуться?

– Обещал в понедельник…

Нина Васильевна ушла на работу, даже не поинтересовавшись, почему сын вдруг решил не ходить в школу. Правда, такое бывало. Например, когда он хотел лучше подготовиться к контрольной по математике, мог пропустить историю, биологию, литературу. Нина Васильевна не очень-то вмешивалась в жизнь сына. На руках у неё была ещё двенадцатилетняя Мариночка. Та вставала раньше всех. Надевала с приготовленное с вечера платьице, собирала портфель, завтракала и выходила из дому. Училась она хорошо, в школу шла с желанием, и в этом отношении с нею проблем не было.

Оставшись один, Денис с трудом положил ногу на одеяло и стал рассматривать ушибленное место. Раны не было.  Небольшая припухлость и покраснение.

«Чего ж так болит? – подумал Денис, поглаживая ушибленное место. – Неужели трещина? Если бы был перелом, я бы и до дома не дошёл!».

К одиннадцати боль стала такой, что он уже терпел с трудом. Решил пойти в поликлинику. Но как до неё добраться? И помочь некому. Серый в школе.

Он вспомнил, что в кухне за буфетом стояла палочка отца. Когда-то он подвернул ногу и целую неделю ходил с этой палочкой. Добравшись до кухни, Денис нашёл её, оделся и заковылял в поликлинику.


– Что случилось, Кузнецов? – спросила рыжая женщина в белом халате, листая историю болезни.

– Бежал, ударил ногу… Наскочил в темноте на дерево…

– Хорошо, что не голову! Иди за ширму, показывай!

Денис прошёл за ширму, снял обувь и поднял штанину.

Врач что-то писала. Потом подошла к нему, поглядела на ногу и, не найдя ничего страшного, успокоила:

– До свадьбы заживёт!

– Болит сильно…

– А как ты хотел? Ушиб надкостницы! Это тебе не халям-балям!

– Ушиб надкостницы? Это что?

– Это ушиб надкостницы? Что тут скажешь? На рентген пойдёшь.

Доктор записала что-то в истории болезни и приказала медсестре сопроводить больного в рентгенкабинет.

Через пятнадцать минут они вернулись. Медсестра, светловолосая девушка ненамного старше Дениса, подала доктору рентгенограмму, говоря:

– Марина Николаевна сказала, что ни перелома, ни трещины нет. Ушиб…

– Вот и ладушки! А теперь, мой юный герой, пойдёшь на физиотерапию. Я же сказала, что до свадьбы заживёт!

Целую неделю Денис аккуратно ходил на физиотерапию, принимал таблетки. Приехавший из командировки отец забил тревогу, так как боль у сына усиливалась, он похудел, побледнел, целыми днями сидел в кровати и поглаживал ушибленное место. Василий Петрович повёз сына в травматологическое отделение городской больницы, где ему повторно делали рентгеновские снимки, потом собрали консилиум, снова смотрели и щупали ногу и, наконец, пришли к выводу, что требуется консультация онколога.

Денис мало понимал, о чём речь, а отец, услышав заключение консилиума, побледнел.

– Всё так серьёзно? – тихо спросил он.

– Более чем, – ответил травматолог. – Не тяните…

Через день Дениса осматривал онколог. Он почему-то заставил его снять штаны, долго что-то прощупывал в паху, потом смотрел рентгенограммы, и, наконец, произнёс:

– Вам придётся задержаться. В тринадцать часов я покажу мальчика на консилиуме. Дело достаточно серьёзное…

На консилиуме несколько врачей осмотрели Дениса, потом попросили  выйти.

Председательствующий, пожилой мужчина с морщинистым лицом и грустными глазами, сказал отцу:

– Василий Петрович? Так, кажется? Должен вам сказать, что положение мальчика очень серьёзное. Мы подозреваем одну из самых злокачественных опухолей – саркому. Нужно, конечно, ещё провести дополнительные исследования, но мнение наше единодушное: мальчика нужно госпитализировать, проводить обследование и потом приступать к лечению. Терять время мы не имеем права.

Василий Петрович что-то говорил, о чём-то спрашивал, потом вышел к сыну и уговорил его лечь в клинику.


Обследование подтвердило самые страшные подозрения.

Денис лежал в небольшой палате и не мог ни о чём думать. Болела нога. Он похудел, побледнел. Чтобы уменьшить боль, садился в кровати, сгибал ногу в колене и так сидел. Ему казалось, что боль в таком положении уменьшается.

Каждый день к нему приходили родители. Мать постарела, осунулась, но, приходя к сыну, старалась не показывать своей тревоги. Отец всё больше молчал. А через неделю сказал, когда они остались в палате вдвоём с Денисом:

– Врачи настаивают на ампутации…

– Ты что?!

– Сынок! Заболевание очень опасное. Нельзя тянуть.

– Но, как же я? С одной ногой?

– Нужно сохранить жизнь! Ты всегда мне верил…

Денис долго молчал. Потом тихо произнёс:

– Нужно так нужно… Больно не будет?

– Под наркозом… Больно не будет…


За окном палаты была видна церквушка, которую выстроили прямо во дворе онкологического института. Солнце отражалось на куполе её, и лучи освещали палату, в которой находился Денис, а он, никогда не задумывающийся о Боге, подумал, что если Он есть, то непременно пожалеет его и поможет…

Его стали готовить к операции. Вокруг суетились врачи, медицинские сёстры. Снимали кардиограмму, брали анализы крови, капали какие-то растворы. На третий день утром Денису ввели лекарство, и больше он ничего не помнил…

Проснулся в большой светлой палате, где лежало ещё трое больных. Понял: он в реанимации. Взглянул над собой: над ним возвышалась капельница. Ноги были укрыты простынёй, и он попробовал пошевелить пальцем больной ноги. Подумал: «Ногу не ампутировали? Почему?».

Но в том месте, где должна была лежать его больная нога, под простынёй ощущалась пустота, хотя ногу он чувствовал. Но задуматься над этим не было времени. Подошла сестричка и сделала укол. Денис снова провалился в сон.


В реанимации он пролежал две недели. Операция, по словам лечащего врача, была очень травматичной. Всё это время родителей к нему не пускали. Но как только его перевели в отделение, они пришли. Мать постарела, поседела. Да и у отца на висках появились седые волосы. Денису их стало жалко, и он изо всех сил старался не жаловаться на всё ещё нестерпимые боли.

– Как ты, сынок? – спросила Нина Васильевна, и Денис через силу улыбнулся.

– Ничего! Всё будет хорошо. Самое страшное позади!

– Да, сынок. Теперь тебе нужно выздоравливать… Кушать нужно лучше. Ты же любишь мои котлетки. Я принесла тебе пюре и куриные котлеты…

– Не сейчас. Потом…

– Нет, я хочу тебя покормить…

Нина Васильевна достала из сумки термос, выложила на тарелку горячее пюре, котлеты и протянула ложку ко рту Дениса.

– Ну, что ты?! Я сам…

Он взял ложку и стал есть.

Василий Петрович молча глядел на сына, и в глазах его стояли слёзы.

Через несколько дней Денису принесли костыли, и лечащий врач стал обучать его ходить.

– Ты только не торопись. Сейчас всё как в первый раз. Голова не кружится?

– Нет. Но я боюсь упасть…

– Смелее. Я рядом. Вот так. Молодец…

Через неделю Денис вполне уверенно ковылял по коридору.


Прошло полгода. Денис вполне свыкся со своими костылями, много читал, смотрел телевизор, но на улицу не выходил. Не то чтобы ему было тяжело ходить. Он стеснялся, не хотел видеть жалость в глазах своих ровесников.

К нему приходили из школы, предлагали помощь, но Денис, стараясь не смотреть на товарищей, упрямо твердил:

– В школу ходить не буду. Подготовлюсь и сдам экзамены экстерном…

За этот год он стал молчаливым и задумчивым. Ощущение своей неполноценности родило в нём чувство беспомощности и усталости от жизни. Он не думал о смерти, не думал о том, что его ждёт. Больше всего сетовал на то, что ему не повезло. Вот если бы он тогда не побежал, не наткнулся на то дерево, не ушиб ногу…В школе он был в середнячках. Никогда ничем не выделялся, ни с кем особо не дружил, если не считать Сергея Солнцева. С ним они могли часами фантазировать, мечтать о будущих подвигах, делиться впечатлениями от новенькой, которая вскружила голову даже Валентину Сереброву, известному в школе сердцееду.

Но теперь Денис ощущал себя проигравшим. Не было сил противостоять нагрянувшим на него несчастьям.

Меньше всего он думал о школе. Он знал, что если захотеть, то вполне можно сдать экзамены экстерном. Нет, он не завидовал фальшивым отличникам, которых за уши тянули на медаль. В школе на отметки влияли и богатые родители, и умение вовремя поднести подарочек учительнице. Противно…

Дениса не привлекали девчонки. Серый, тот крутил любовь с Веркой Поповой. Однажды он хотел рассказать Денису об их кувырканиях, но тот его грубо прервал:

– Заткнись! Чего треплешься?! Мне это неинтересно!

С тех пор разговоров на эту тему не было.

Денис никогда не относился к одноклассникам равнодушно. Любил их или ненавидел, а чаще всего и то и другое вместе. Был таким как все. Так же зубрил тригонометрические формулы, читал мало интересные ему произведения, дрожал на контрольных. Но в отличие от других, переживал всё внутри себя, не демонстрируя переживания окружающим.


Не прошло и года, как при очередном профилактическом обследовании у него обнаружили затемнение в левом лёгком. Врач, миниатюрная женщина, сделала снимки и, попросив Дениса подождать, вышла проконсультироваться с коллегами. И снова всё завертелось, закружилось. Консилиум врачей рекомендовал провести химиотерапию. Дениса снова уложили  в клинику.

Часы словно остановились. Время замедлило свой ход. Тишина и одиночество. Он оказался в другом измерении… Там всё быстро движется: кто-то празднует победу, кто-то отмечает день рождения, а у него всё по-прежнему. Мрачная палата, шумящая вода в туалете, капельницы, суета по ночам за дверью, когда кому-то становится плохо…

Родителей трудно было узнать. Нина Васильевна взяла отпуск за свой счёт. Василий Петрович то и дело выходил курить. Почерневшие, убитые горем, они хорошо понимали, что их ждёт. Во сто крат легче было бы каждому из них самому испить эту чашу, но видеть, как шестнадцатилетний сын страдает, не имея возможности ему помочь, было невыносимо.

А Денис ничего этого не замечал. Ну и что, что появилось покашливание? Ничего не болит. Температуры нет. А если и нужна химиотерапия, то это же только уколы, капельницы, а к ним он уже привык. Этим его не испугать!


Однажды Денису приснился странный сон. Он в зале суда. Строгий прокурор, юркий защитник и облечённый в мантию судья. А он – на скамье подсудимых. И судят его.

– Да в чём я виноват? – спрашивает он, и из глаз его капают слёзы, хотя, сколько себя помнил, никогда не плакал.

– Преступник заслуживает сурового наказания за то, что бежал по ночной роще сломя голову! – рычал прокурор.

– Ну, что вы? Ваша честь, – обращался защитник к судье. –  Разве нельзя представить эту картину совершенно иначе?! Я призываю вас к милосердию, к справедливости! Он же так молод! Разве мог быть у него злой умысел?!

– Защита намерена представить картину как несчастный случай! Но нас не проведёшь! Он покусился на самое святое, что ему дали родители: он покусился на свою жизнь!

– Успокойтесь, господин государственный обвинитель! Только высокий суд может определить степень виновности обвиняемого! – Судья даже встал от возбуждения. – Мы не звери. Обвиняемый имеет право на справедливый суд и гуманную казнь!

Денис проснулся весь в поту от этих страшных слов и обнаружил себя снова в тёмной палате. На чёрном квадрате потолка сиротливо висела лампочка, но чтобы её зажечь, нужно было встать и дойти до выключателя на противоположной стене. Делать этого он не стал. Взглянул в окно. Во дворе института было светло. Белая луна бросала свет на золочёный купол церквушки, и Денис ещё долго лежал с открытыми глазами, боясь вновь оказаться на том судилище.


– Самое страшное, сынок, когда человек теряет смысл жизни, – говорил Василий Петрович. – Человек должен знать, зачем он живёт. Плохо, когда ничего не хочется, ничего от жизни не ждёшь. А у тебя ещё всё впереди… И самой важной для тебя задачей сегодня является выжить! Выжить несмотря ни на что. Ты меня понимаешь?

– Понимаю. Чего тут не понять?! Только что от меня зависит?

– От тебя многое зависит, сынок! Ты только крепись, руки не опускай, борись! В этом сегодня твой смысл жизни!


Врач что-то говорил медсестре, потом долго слушал, выстукивал, смотрел анализы. Лицо его становилось пасмурным, речь тихой, тревожной. Коротко, отрывисто дал распоряжение медсестре, ещё раз взглянул на Дениса и, ни слова не говоря, вышел из палаты. Наверно, и ему было непросто видеть такое. Почему онкологам не прибавляют зарплату за вредность? Видеть, как шестнадцатилетний парнишка погибает при полном сознании, и не иметь возможности ему хотя бы чем-то помочь – разве это не вредность?!


Денис смиренно смотрел на доктора и молчал. О чём ему говорить? И так всё ясно. Нужно лечиться…

Потом вернулась медсестра и стала налаживать капельницу. Всё было как всегда. Ко всему этому Денис давно привык и уже не обращал внимания на то, что она делала. Нужно так нужно…

В голове всякая чушь. Хорошо, что палата номер семь. Семь – счастливое число! Оно непременно принесёт ему счастье…


Денис смотрел в окно, бросающее лунный свет на его постель, и думал: «Никакой жизни после смерти не будет! Это так, для утешения слабакам! Жизнь одна. Закончится – и ты ушёл в небытие. И все дела… Поэтому за неё нужно держаться что есть силы».

Он постепенно выплывал из небытия, и, странное дело, вовсе не был этому рад. Это означало новые муки, разрывающий все внутренности кашель, головокружение, слабость до тошноты… Муторно возвращаться к жизни, когда этой жизни уже и не хочешь… Он смотрел на сидящую у его постели мать, и от этого ему становилось только хуже. «Скорей бы, что ли. Измучилась мама, на себя не похожа. А то бы поплакала-поплакала и постепенно успокоилась…» – думал Денис. Он пытался думать о чём-то другом, но не получалось. Лежал и смотрел на мать. Думал, что если закроет глаза, то это уже навсегда и он больше не увидит мать. А ему хотелось на неё смотреть и смотреть. Только сейчас он понял, как он её любит! Смерть свою он представлял как переход в иное состояние, где нет горя и боли, где тишина и покой…

Раньше он любил свой дом, свой двор, суету и шум в школе перед уроками. Теперь же ему хотелось тишины, чтобы раствориться в ней, расслабиться, уйти от этих назойливых мыслей, от вида плачущих родителей. Раствориться в природе… Всегда этого хотел, но никогда полностью не получалось. Он давно перестал бороться за свою жизнь. Устал, да и к чему борьба? Ничего хорошего для себя он уже не ждал.

За окном бушевала майская зелень, пели птицы, согретые весенним солнышком, а в голубом небе не было ни облачка. Денис закрыл глаза и больше их не открывал…