Лестница, ведущая наверх в подземелье

Андрей Кузьмич Макаров, седовласый старик с интеллигентным лицом и добрыми глазами, медленно шёл в сторону дома, где жил вот уже более полувека. Когда-то он работал врачом, потом, чтобы не умереть от безделья, занялся сочинительством. Но вскоре и это ему надоело, и он доживал свой век, размышляя о том, что было и что будет.

Последнее время мысли его были примерно об одном и том же. Сколько ещё осталось? Несколько минут, горстка секунд? Что станет непосредственной причиной смерти? Впрочем, разве важно это теперь?

Его кабинет. Всё до боли знакомо. Он проводил здесь много времени и видел мир только в окно. Двор, загаженный металлическими гаражами. Нет ничего более постоянного, чем временные гаражи. Уже давно ушли из жизни те инвалиды, которым дали разрешение их поставить. Бесконечный поток машин. Теперь и по тротуару разъезжают, как по дороге…

Рядом строился высотный дом. С утра до ночи приезжали бетономешалки, работал кран. Город рос. Только не успевала за этим ростом инфраструктура. В детсад ждут очереди около двух лет. Школы переполнены. Дороги узкие, а количество транспорта растёт… Короче, всё как всегда…

Андрей Кузьмич ездил на работу три раза в неделю на пару часов, выходил из дому редко, как из тюрьмы. Но далеко уйти не было сил.

Когда-то ходил через весь город на работу, бегал на стадионе, купался в роднике летом и зимой. Теперь едва-едва мог пройти до конца улицы, не более трёхсот метров… Подумал, что сам виноват. Нельзя так поддаваться старости. Нужно бороться! Потом сам себе возражал: опять лозунги!

В скверике напротив дома поставили скамейки. Можно и отдохнуть. Поднявшийся ветерок бросал в прохожих горсти листвы, и Андрей Кузьмич решил, что пора домой.

Он прощался со своей жизнью. Жизнь закончилась, чья же тут вина? Да, он жалел о многом, что не случилось, не сбылось. Во многом он бы поступил по-другому. Только поздно сейчас. Погасло солнце его осени…

Войдя во двор, он почувствовал прохладу парадного, с трудом поднялся на четвёртый этаж и позвонил.

Дверь открыла жена. Впустив мужа, молча повернулась и пошла в кухню. Они не тратили слов попусту. Всё уже давно было сказано…

А он переоделся и прошёл в свой кабинет. Здесь была его крепость. Здесь он мог оставаться один, будучи уверенным, что его не потревожат. Такой порядок он завёл много лет назад. Его не потревожат даже тогда, когда придут дети или внуки.

– Отшельник дома? – спрашивала жена внука.

– У себя… Тише, он занят…

Но чем сегодня он был занят?! Размышлял… В любой момент мог уйти в себя, уединиться и размышлять о том, что было и что ждёт людей в недалёком будущем. Всему своё время: время рождаться, и время умирать… время разбрасывать камни, и время собирать камни. Так, кажется, в Библии. Нет ничего страшнее застоя, превращающего живую воду в гниль, и страшно, когда человек зациклен на себе. Так, прокисая и превращаясь из добротного вина в уксус, он постепенно умирает. А сейчас – время перемен. Однако он продолжал жить прошлым и понимал: чтобы изменить мир, надо прежде изменить себя. А это совсем не просто.

Размышлизмы были любимым его занятием. И нет в том ничего особенного, когда физические силы постепенно покидают, только и оставалось, что размышлять о прошлом, настоящем и будущем. И тогда его не тревожили ни боли в пояснице, ни шум в голове… Тогда ему казалось, что он уходит в подземелье, где вечная прохлада и никто уже не помешает размышлять. Никто и не догадывался, что у него есть ключи от дверей, ведущих в подземелье. Он любил сюда приходить прямо с утра.

Оказавшись здесь, чувствовал холод одиночества и душевную лёгкость. Наслаждался утренней прохладой. Золотая полоса на востоке, медленно расширяясь, отделяла небо от земли. На западе сквозь дымку проглядывали силуэты домов. Одни – многоэтажные, устремлённые в небо, освещённые восходящим солнцем, другие – скрытые деревьями и постройками. Всё это походило на неспокойное море перед бурей. Волны вздымались к небу и пенились светлыми вершинами. Ветер выл не переставая, и брызги жёлтых листьев висели в воздухе.

Здесь никто его не мог потревожить, и это было самым главным. Он был один в этом мире, а вокруг него –  космическая тишина…

Здесь время останавливало свой бег. Он находился в таком состоянии бесконечно долго. Организм работал на автопилоте и через определённое время сам постепенно пробуждался и возвращался в этот мир.

Интересно, что, когда он уходил в своё подземелье, то испытывал ощущение, что не спускается, а поднимается. Эта лестница вела его наверх в подземелье… Такое ощущение, вероятно, возникало потому, что сердце учащённо билось, мышцы напрягались перед тем как расслабиться. Может, поэтому и создавалось ощущение, что он поднимается, спускаясь в своё подземелье?

Чёрный свод того подземелья был усыпан яркими звёздами, которые светились, но от этого темнота только сгущалась. Его воображение было беспредельным. Он легко мог себя перенести во времена давно прошедшие или в те что наступят. Рисовал себе невероятные картины, и они оживали в его угасающем мозгу. Безмолвие, прохлада и едва заметное движение воздуха сопровождали его размышления… В этой кромешной темноте всё замирало и только пульсировала его мерцающая мысль. И чем глубже он погружался в это состояние, дольше в нём находился, тем всё реже и реже становилась эта пульсация, и он понимал, что когда-нибудь она совсем прекратиться и именно тогда он достигнет вечности…

А пока… А пока он любил погружаться в это состояние, размышлять о прошлом и будущем, смотреть на мерцающие звёзды, в свете которых темнота подземелья становилась лишь гуще.

Странно, как в том мире, где много света и ветер в лицо, быстро течёт время! Годы сбились со своего чеканного шага и, почувствовав запах крови, понеслись в бешеной гонке к финишу, как будто там, на финише, их ждал самый желанный приз. Человек склонен верить, но постоянные сомнения толкают его искать Истину.

Всё было как будто вчера. Рижская стиральная машинка с валиком для отжима белья – последний шик. Чёрно-белый телевизор «Рекорд», потом цветной телевизор «Радуга»! Сколько было восторгов! Чтобы заказать разговор с другим городом, шли на междугороднюю телефонную станцию, ждали час. «Кто ожидает Одессу, пятая кабина! Одесса – пятая кабина!». Фотоаппараты с цветной плёнкой – шик-модерн! Дома на зиму заготавливали картофель и лук, солили капусту, огурцы и помидоры… И все были довольны, хоть и не было такого выбора колбас, вин и других напитков, как сейчас. А уж если удавалось летом достать пиво, это был вообще праздник!

Линолеум на полу – это богатый дом!  В Новочеркасске, вспоминал Андрей Кузьмич, отапливались углём. Спускались в подвал, набирали в ведро уголь, дровишки и разжигали печь… Потом провели газ. Форсунки обогревали печь, и теперь уже не нужно было колоть уголь, глотать дым…

Холодильник «Дон», магнитофон «Весна», радиоприёмник «Спидола», автомобиль «Запорожец»! Это могли себе позволить не все. Считалось роскошью.

Всё приобретали по случаю. Там «выбросили» кухни из Сальска, мужские туфли… «По великому блату» он приобрёл свою первую портативную немецкую пишущую машинку «Эрика».

Интернета не было, мобильных телефонов не было, а для телефонных разговоров двушки, это такая монетка стоимостью в две копейки, опускались в телефон-автомат.

Всё это было и ещё многое, чего просто не упомнил.

Говорят, что колбасы были вкуснее, отношения людей чище, искреннее. Обыкновенная иллюзия, когда всё что было кажется красивее, лучше чем то что есть сейчас.

Но многое сохранилось и по сей день. Блат, взятки, телефонное право, управляемые суды, цензура, безграничная власть чиновников и животный страх перед всеми, кто обладал властью.

Времена изменились, люди стали другими. Поэтому ему не было стыдно, он не боялся осуждений или упрёков. Он хотел своим примером показать, что всё возможно для любого человека, если он принимает решение изменить себя к лучшему! Правда, у него-то времени меняться уже не оставалось.

Нет! Он не хотел вернуться в ту жизнь, хоть в ней ему было и привычнее, и понятнее.

Перед его мысленным взором предстала осень. Жёлтый дождь листьев, сырость, заморозки.

Скоро зима.  Хотелось спать… Он знал, что скоро, уже очень скоро впадёт в зимнюю спячку и будет спать долго и сладко… И его больше не будут тревожить видения прошлого и несбывшиеся надежды…

Как бы ему хотелось, чтобы сыновья хотя бы попытались понять то, что он сейчас переживал. Но понимал – напрасные надежды. Они проживали свою жизнь.

По его мнению, жизнь, проведённая только в получении удовольствий, – пустая, и по прошествии времени человек, пресытившись удовольствиями, будет очень жалеть о бесцельно потраченном времени. Но вернуть уже ничего будет нельзя.

Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, нужно иметь цель и к чему-то стремиться. И цель эта должна быть достойной, и стремление не должно ограничиваться одними удовольствиями.


Андрею Кузьмичу жизнь представлялась кривой линией с пиками-датами, значимость которых была непонятна даже ему. Эти пики разнонаправленные: то вверх, то вниз. Кривая в последнее время плавно опускалась, всплески её становились всё менее выраженными, более пологими, и он со страхом думал о том, что будет, когда она превратиться в прямую? Понимал, что жизнь не остановится, но потечёт уже без него…

Но пока самописец ещё чертил свои кривые PQRST, он жил. А пока жил, в его голове мелькали, как в калейдоскопе, отрывочные воспоминания.

Почему-то вспомнилось далёкое детство. Эти картинки, как сверхновые звёзды на тёмном небосклоне, вспыхивали без всякой связи друг с другом.

Вот он в большой комнате, которую они занимали, когда отец служил артиллеристом в Белоруссии. Потом его арестовали и они переехали в Одессу. С ними жила семья маминой сестры. Её муж ходил в зелёном френче, был ответственным партийным работником. Но вскоре и он попал в жернова и… повесился в ванной комнате…

Через год отца выпустили, лишив звания и запретив служить в армии. С трудом ему удалось получить работу в школе. Андрей  помнил его полные страха глаза. Он замкнулся, старался меньше говорить, выглядел угрюмым и запуганным. Год тюрьмы сломил сильного и весёлого человека.

Его осудили за недоносительство. Он присутствовал при разговоре, когда один из командиров усомнился в том, что Блюхер и Якир и в самом деле были врагами народа.

Мать работала в школе учительницей. Андрей помнил, как на Новый год они ходили в Дом учителя и он выиграл в лотерею саночки. Сколько было радости! Шёл 1940 год! Уже фашизм топтал Австрию, Чехословакию, Польшу…Эти события на кривой его жизни никак не отразились. Андрей  был слишком мал, чтобы понимать, что происходит.

Он помнил, как с дворовыми ребятами играл «в войну». Никто не хотел «быть белым», потому считались: «На златом крыльце сидели…». Но почему-то так выходило, что ему всегда приходилось воевать за белых. А как воевать, если он всей душой был за «красных» и твёрдо знал, что они всё равно победят! Но делать нечего, и он играл за «белых».

Коренастый дворник в ватнике и валенках долбил наледь на ступеньках дома. С глухим стуком бил он лопатой по фальшивому мрамору лестницы. Время от времени он прекращал своё занятие и, опираясь на лопату, принимался угрюмо разглядывать худенького мальчика в детской шапочке, на которой красовалась большая красная звезда.

– И чо тэбэ носит? Ходь до хаты! Замэрзнэшь…

– Не-е… Не замёрзну… Я здесь на посту…

– Бачу що на посту? Ну-ну… – Дворник спустился на пару ступенек и снова застучал лопатой. Серое крошево льда брызнуло в стороны. – А ну-ка ходь или туды, или сюды. Мэне убираться потрибно! – подал он голос.

Андрей поднялся на несколько ступенек.

Дворник зло стукнул лопатой. Вместе со льдом, как показалось мальчику, откололся немалый кусок мрамора…

Потом вдруг вспомнилось, как они с матерью шли к её двоюродному брату. Внезапная гололедица превратила город в сплошной каток. Они шли медленно, осторожно переставляя ноги, балансируя, как канатоходцы, чтобы не упасть. С трудом добравшись до остановки трамвая, стали ждать. Трамвай вынырнул неожиданно. Дружелюбно распахнул двери. Они с трудом поднялись в вагон…

У дяди был сын, ровесник Андрею. Но он уже пиликал на скрипочке и знал какие-то стишки. Аккуратный такой, прилизанный. Когда дядя его ставил на стул, он звонким голосом пел:

Если завтра война,
если завтра в поход…

И дядя-инвалид, и вся его семья погибли в Одессе, когда город заняли фашисты…

Всё это было в самом начале его жизненного графика.


Если пропустить все изгибы кривой и сосредоточить внимание лишь на последних её тактах, можно увидеть, скорее, почувствовать его пульсирующее старое сердце. Да и не мальчик он уже давно, а старый врач, проживший большую жизнь, в которой, как и на этой кривой, были всплески то вверх, то вниз.

Теперь, умудрённый жизненным опытом, он понял, наконец, что мечты о равенстве и братстве – не более чем красивая идея. Коммунизм – сказочка для дураков. И таких сказочек много. Рай, ад, тот Свет, параллельная жизнь, другое измерение… И все они ярко светят, на них слетаются безмозглые мотыльки… Между людьми будет вечно черта оседлости евреев, сословные различия российской империи, религиозные распри, мафиозные кланы, «железный занавес». Конечно, хотелось бы иного, но… если это и возможно, то не при его жизни…

Андрей Кузьмич понимал, что до того момента, когда его кривая станет прямой, не так уж много осталось. Нет, он не сопротивлялся неизбежному. Старался только свою роль в конце пьесы доиграть достойно. Но и это не всегда получалось…

За долгую жизнь он научился прощать. Прощать обидчику бестактную выходку, даже оскорбление. Прощать человеку, причинившему боль. Единственно, чему так и не смог научиться, так это прощать предательство. Оно нарушало гармонию его существования.

Его комплексы определяли и его поведение. Вечно сомневающийся, он говорил неуверенно, иной раз даже тихо. Общался с разными людьми и понимал: многие из них шагают на ходулях, хотят казаться умнее, чем есть на самом деле. Ему всего этого не нужно было.

Когда он, наконец, понял, что ему осталось совсем немного, мир для него как будто бы замер. Первое время он не хотел ни с кем общаться, отвечать на телефонные звонки. Сходил с ума от безумной, уничтожающей жалости к себе. Не мог спать, не мог есть, не мог ни о чём думать. Обида заполонила его сердце. Мир казался таким несправедливым и жестоким! Раздражали звуки и запахи, голоса и скрип кресла, в котором проводил большую часть дня. Он не пил, не курил и всё пытался понять, что ожидает его впереди, представлял жизнь после того, как его не станет, думал о детях, которые, как и прежде, будут собираться по праздникам вместе, пить вино из запотевших бокалов, париться в сауне, ездить на рыбалку, петь песни… Понимал, что всё так и должно быть. Жизнь без него должна быть такой же прекрасной… Только его не будет рядом… Смертельная, давящая тоска овладевала им. Он не понимал, что происходило, то ли сердце ныло, то ли голова болела. Обессиленно садился в кресло перед включённым компьютером и мог долго сидеть, глядя на светящийся экран монитора. Спустя полчаса ложился в постель, но заснуть не мог. В голове всё время крутились какие-то мысли: нужно переговорить… встретиться… сделать…

За окном начинало светать, а он пытался прокручивать в голове события уже произошедшие или те, что должны были произойти. Под утро засыпал коротким тревожным сном и вставал разбитый, с головной болью.


Вскоре, привыкнув к мысли, что всё рано или поздно оканчивается, он вышел на работу, где ничем не занимался, выполняя роль чучела на огороде, устраивал ненужные совещания, хорошо понимая, что люди делают всё правильно и лучше работать не могут. Всё казалось ему бессмысленным, ненастоящим. Его повышенная чувствительность изводила тех, кто был ему предан. Он придирался к тону, к тому, что они улыбались тогда, когда ему хотелось плакать. Потом казнил себя за это.

Он сидел перед монитором компьютера и ничего не видел. Неужели на него так подействовали последние события?!

Потом мысли уводили его в сторону от неприятных воспоминаний. Наверно, это и есть – защитная реакция психики?!

Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить что-то весёлое из прошлой жизни. Мелькали картинки детства, юности, первых лет работы… Но снова и снова мысль упрямо возвращалась к невесёлой картине настоящего и тёмному будущему. Он пытался прислушиваться к ощущениям. У него ничего не болело, и ему казалось, что весь этот кошмар он себе придумал. Потом вдруг решал не думать о плохом. Вставал, делал несколько бодрых движений руками, но, почувствовав слабость, снова садился и уже ни о чём не думал.

– Нужно подписать договор, – услышал он голос сотрудницы. Взглянул на неё, словно впервые увидел.

– Это ты? Что нового? Как прошло вчера заседание?

Сотрудница начала рассказывать, восторженно отзываясь об участниках совещания.

– Ершов оказался таким остроумным, таким артистичным! Он так красиво говорил, цитируя огромные отрывки поэмы… Нет, он гениален!

Все эти восклицания его раздражали, и он не мог ничего с собой поделать… Ну, разве она была виновна в том, что ему семьдесят пять?! Что скоро занавес упадёт?

Он чувствовал, что характер его стал несносным. Раздражительность, несдержанность, озлобленность… Он понимал, что давно уже не живёт, а доживает.

Потом вдруг подумал, что не стоит на это обращать внимание. Когда это произойдёт, тогда и произойдёт! Зачем изводить себя и окружающих своими страхами. То, что должно произойти, – неминуемо произойдёт. Так чего же об этом думать!

Ему стало легче. Он взглянул в окно и увидел голубое небо. Боже, а ведь жизнь продолжается! Важно правильно её прожить в самом конце, понять истинную её ценность, определить, что ты оставил после себя…


В последнее время Андрей Кузьмич обратил внимание, что его кривая чутко реагирует на повышенные эмоции. Она реагировала на всё происходящее, как чувствительный прибор.

Полгода назад у него случился инфаркт. Он лежал в кардиологии, хватал воздух, как рыба, выброшенная на берег, обвешанный датчиками и капельницами, и старался ни о чём не думать. Но… не получалось. На ум приходили всякие мысли. Как это ни парадоксально, но люди, которые помогли ему понять то, что действительно важно, сами не понимали этого…

Тогда его не было на работе более двух месяцев. Когда же он вышел, с удивлением обнаружил, что его долгое отсутствие ничего не изменило. Все работали как работали… Наверное, никто и не заметил его отсутствия. Он почувствовал свою абсолютную ненужность. Но в тот момент он не стал останавливаться на этой мысли.

В тот день домой идти не хотелось.

Недавно ушёл из жизни его друг, весёлый «парень» семидесяти двух лет. Ушёл достойно, тихо, стараясь никому не быть в тягость.  И ему подумалось: почему люди не ценят того что имеют? Почему они всегда недовольны жизнью? Почему не замечают, что на улице светит солнце, не радуются весне, жёлтым листьям, первому снегу? Почему не улыбаются, когда слышат щебетание птиц, почему не берегут любовь и не дорожат теми, кто их окружает? А потом, когда кто-то уходит, дежурно плачут или курят в тишине, убеждая самих себя, что ни в чём не виноваты?

Вспомнилось из далёкого детства: «Мы за всё в ответе!». Наверно, это так.

Снова и снова Андрей Кузьмич возвращался к навязчивой мысли о том, что – такова жизнь и нечего на неё жаловаться, тем более что осталось совсем немного. Скоро она уйдёт, но мир от этого не перестанет существовать.

С его смертью на земле ничего не изменится. Просто океан вечности навсегда смоет своей холодной волной ещё одну песчинку. И подводя итоги, он понимал, что так ничего и не сделал в жизни. Хотя так сказать нельзя. Что ни говори, а сыновей вырастил. А это уже немало!

Почему-то вспомнились больные, которые уходили из жизни в молодые годы. Разве они не хотели жить?! А сколько безнадёжно больных, мечтающих о том, чтобы скорее покинуть этот мир! И вообще, сколько пакости в нашей жизни! Оставленные дети, голодные больные старики, наркомания, алкоголизм…

Андрей Кузьмич вдруг почувствовал ничтожность собственной проблемы…

Когда у человека любовь – хорошо, а когда есть настоящий друг, это ещё лучше. А когда есть любовь и друг, это и вовсе прекрасно! И даже если всё это в прошлом, хорошо, что оно было. Ведь можно прожить жизнь, так и не испытав этих чувств!  Прошлое всегда останется с нами!

В этом году удивительно тёплая осень.

Однажды, когда он поднимался в своё подземелье, он почувствовал большую слабость. Прислонился к каменной стене и закрыл глаза. Отдышавшись, вскоре продолжил свой путь. Он знал, что там, наверху в подземелье, ему будет лучше. Там исчезнет боль и мысли станут ленивыми и вязкими. Цепляясь друг за друга, они будут плестись, плестись, и время остановится. А тишина заполнит каждую клеточку, и мысли его постепенно успокоятся и заснут…

«Я умру именно здесь», – удовлетворённо подумал он, и едва заметная улыбка тронула его губы.

Звёзды мерцали над головой. Сердце билось всё реже и реже… Видения менялись. Почему-то вспомнились страстные поцелуи и нежные объятия, и мелькнула мысль: хорошо бы, чтобы эти воспоминания были  последними, что связывает его с жизнью…


Рецензии
Чтобы ценить жизнь нужно думать о смерти?

Лика Ангелова   20.08.2013 22:33     Заявить о нарушении
Уважаемая Лика! Спасибо за Ваши отклики. Как правило, всё, о чём пишу - взято из жизни. Желаю Вам здоровья и счастья! Ваш А. Мацанов

Аркадий Константинович Мацанов   21.08.2013 16:32   Заявить о нарушении