Непростое решение

В садоводческом товариществе раньше участки были огорожены сеткой рабица и взгляд не утыкался в кирпичные стены. Но прошли годы, и товарищество преобразовали в посёлок городского типа, разрешили строительство, и дома выросли один выше другого. А вокруг этих дворцов и заборы пролегли высокие, кирпичные. И вот среди такого великолепия, почти на краю посёлка, стоял небольшой домик под шиферной крышей, а участок был огорожен, как и прежде, сеткой рабица. В том домике жили Матвеевы: Николай Николаевич со своей женой Полиной Васильевной. Была у них, конечно, квартира и в городе, но там они бывали редко и только зимой.

Николай Николаевич, – высокий, худощавый, с большой седой шевелюрой, учитель русского языка и литературы в школе. Полина Васильевна в поликлинике всю жизнь проработала участковой медсестрой и недавно ушла на пенсию. Трудно в её годы бегать по участку. А молодых медсестёр много. Вот и пришлось Полине Васильевне уступить своё место молоденькой девочке, пока ещё ничего не знающей, но быстрой, подвижной и с гонором.

Николай Николаевич слыл настоящим профессионалом. Его уважали коллеги и друзья. Был он примерным семьянином и безумно любил свою сильно располневшую жену.

Был у них сын Павлик, который успешно окончил военное училище и уехал служить на Дальний Восток. Там и женился, и теперь уже его сын, Серёжа, после окончания школы поступил в училище, которое когда-то оканчивал отец.

Рослый, светловолосый, сероглазый, Сергей был отчаянным фантазёром. В детстве он был убеждён, что Земля вертится, потому что ходят люди. Шаги вращают планету. Надо идти быстрее, особенно когда в спину дует ветер. Тогда и время бежит, и можно стать большим очень скоро!

Он думал, что всё имеет свою причину. Летят птицы, стрекозы, бабочки, крыльями поднимая ветер. И дождик идёт, потому что кто-то забыл закрыть кран. И огонь горит, потому что ему холодно и кто-то хочет его согреть…

Когда мальчик подрос, он стал много читать, хорошо играл в шахматы и баскетбол и круглый год мылся под холодным душем. Закалялся.

Родители Сергея не ограждали сына от грязи улицы, чужих страданий, от подлости  сверстников. Павел Николаевич, считал, что сына нужно воспитывать не в тепличных условиях, чтобы он мог противостоять злу. «Тренируй желудок голодом, ноги – холодом…». Эти суворовские принципы и положили они в основу воспитания сына.

После второго курса курсантам разрешали жить дома, и Сергей расположился в дачном домике у бабушки и дедушки. Ему отвели небольшую комнатку с окном в сад, и он был счастлив. А там царствовал Рекс, восточноевропейская овчарка, которую Сергей дрессировал, когда был дома. Он научил Рекса многому, и все только удивлялись, какая умная собака!

Николай Николаевич в свободное время всегда находил себе работу: то виноград подвяжет, то стремянку отремонтирует, то скворечник смастерит. У него всегда были дела. Не любил он сидеть в кресле и смотреть телевизор.

– Я с бо;льшим удовольствием что-нибудь почитаю, чем стану смотреть эти бесконечные страшилки, – говорил он и брал с полки книгу.

Полине Васильевне было не до книг. Целыми днями хлопотала у печки. Особенно после приезда внука. Разве мало у женщины забот?! Нужно дома убрать, всех обстирать, на рынок сходить, семью накормить… Варила варенье и посылала сыну на Дальний Восток. У них таких фруктов нет.

Сергей же больше всего любил вечерами ходить с дедом на прогулку. Так было заведено: после ужина выходили они к озеру, раскинувшемуся неподалёку, шли по тропинке, вьющейся среди зарослей, мимо церквушки, мимо родника и говорили, говорили.

Николай Николаевич был интересным человеком, и его независимые мысли иной раз поражали Сергея. Он пытался спорить, но знал неизмеримо меньше и принимал на веру то, что рассказывал дед.

– Нет, ты послушай, – говорил Сергей, – сейчас накоплено столько оружия, что его применение несколько раз уничтожит человечество. Это все понимают.

– В том-то и дело, что его никто не может применить, потому что это вызовет цепную реакцию и мир перестанет существовать! Это – оружие сдерживания.

Солнце уже спряталось где-то за домами и жара спала. Николай Николаевич был одет в синий спортивный костюм и выглядел моложе своих лет. Только резкое гортанное произношение выдавало в нём немолодого человека. У Сергея блестели глаза.

– Идиотизм какой-то! Чтобы спасти человечество, нужно уничтожить вооружение и запретить странам иметь армии!

– Карась-идеалист!

– А что? Сколько средств сохранили бы!

– В том-то и дело, что никто на это не пойдёт.

– Но почему?! Ведь это же очевидно, что никакие споры нельзя решить силой. Можно на время заставить подчиняться, но надолго ли?!

В небе появилась луна, которая осветила всё вокруг холодным светом.

– Народы разные, Серёга. Разные интересы.

– Вот я и говорю: идиоты! Сейчас самое время остановиться! Ты вот что скажи, дед! Чего это ты стал учителем русского языка и литературы? Разве ничего интереснее нет?

Николай Николаевич даже замедлил шаг.

– Что может быть интереснее, чем изучать язык, средство общения людей?! Как важно быть правильно понятым! Сколько трагедий происходит именно из-за того, что кто-то что-то не понял правильно! Есть даже такое выражение: «Мы с тобой говорим на разных языках!». Но язык-то один! Как важно понимать друг друга! И помочь этому может знание языка.

– Но люди могут не понимать друг друга, когда у них разное воспитание, социальный уровень, интересы.

– Общение происходит не только на уровне слов. Это и личное отношение к собеседнику, это и настроенность на разговор. Ведь можно слушать и не слышать говорящего.

Николай Николаевич снова ускорил шаги, и Сергей едва поспевал за дедом.

Сумерки быстро сгущались, обнажая мириады рассыпанных по всему небу ярких звёзд.

Пройдя тропинку вокруг озера, они поднялись по насыпи вверх к мосту и, миновав его, свернули на узенькую безлюдную улочку, ведущую к их дому.

После прогулки  приятно было посидеть на веранде в шезлонге.

Недалеко от Николая Николаевича, прикрыв плечи клетчатым шарфом, сидела Полина Васильевна. Она неотрывно смотрела на звёздное небо. Николай Николаевич же любовался женой и думал, что время безжалостно меняет всё вокруг.

По-видимому почувствовав на себе его взгляд, Полина  Васильевна повернула лицо, и он увидел на её щеках блеснувшую слезинку. Промокнув носовым платком глаза, сказала:

– Не обращай внимания, дорогой. Воспоминания замучили.

Разговор мерцал, перескакивал с темы на тему. Вдруг стали обсуждать глобальные политические проблемы: расширение НАТО на восток, кого следующего будут мочить в сортире. Потом  Николай Николаевич произнёс, вставая и сладко подтягиваясь:

– Политика – грязное дело! Лучше, давай, поговорим о поэзии! – Он улыбнулся и взглянул на внука.

– А что о ней говорить? Мои товарищи практически её и не знают, – откликнулся тот.

– К сожалению… Поэзия теряет своё значение в общественной жизни…

– В том-то и дело! Нет сегодня поэтов, сравнимых с Маяковским, Есениным… Есть писаки, изживающие свои комплексы в поэтической форме…

– Точно! Собой восхищающиеся и себя издающие. Но это не самое страшное. К сожалению, имеет место деградация поэзии. Но зато сегодня многие увлекаются свободным стихосложением. И мне кажется, есть среди них и настоящие поэты.

– Есть, но не встречал давно, – сказал Сергей. Ему эта тема была неинтересна. – Поэты давно не имеют того значения, которое имели раньше.

– Ну да! Пришло агрессивное неграмотное поколение. Они не знают и не хотят знать о поэтах прошлого. Упиваются собственной «богемностью» и смотрят на всех сверху вниз.

– А кого ты, дед, читал в последнее время?

– Сейчас читаю роман Ирины Васюченко «Полуостров Робинзона» в журнале «Ковчег». До поэзии ещё не дошёл. И ещё читаю стихи, когда они мне интересны. Большинство, которые попадались мне на глаза, не обладают главным признаком поэзии. Поэт обязан высказываться… А эти стихи из разряда: могу писать, а могу и на машине покататься! Ладно! Пора спать. Завтра рабочий день!

Николай Николаевич встал с кресла, поцеловал Полину Васильевну в щечку и отправлялся принимать душ.


Они встретились совершенно случайно во Дворце культуры завода «Ростсельмаш» на танцах, куда её почти силой затащила Мила Вагина:

– Ты ничем не рискуешь! Совсем одичала!..

Танцевала Надя немного. Больше стояла у стеночки и наблюдала, как танцуют другие. Потом вдруг обратила внимание на стройного курсанта, также одиноко стоящего неподалёку. Надя улыбнулась ему, когда он взглянул на неё. А улыбка её была настолько естественной, радостной, счастливой, что Сергей не мог устоять.

Они познакомились, и с тех пор он всё время думал о ней. Девушки ему встречались разные. Одни совсем зелёные, просто хотели покрасоваться в обществе красавчика курсанта. Другие не скрывали своего желания выйти замуж.

Надя была другой. Она свободно высказывала своё мнение, была естественна, остроумна и совсем не старалась ему понравиться. Для иных девушек такие встречи были развлечением, чтобы было что вспомнить, о чём поговорить с подружками. Такие Сергею не нравились. Он сразу мог отличить пустышку от интересной, содержательной девушки, с которой было о чём поговорить.

И Надежда, встретив Сергея, преобразилась, почувствовала себя по-настоящему счастливой. Она училась в педагогическом, жила с мамой, учительницей младших классов. Отец бросил их, когда ей не было и пяти лет. Нужно ли говорить, что жилось им непросто?

Сергей с Надеждой стали встречаться. Очень скоро девушка привыкла к этим встречам и тосковала, когда долго не видела Сергея, писала стихи или доверяла дневнику самые затаённые мысли.

Она мало походила на подружек. Не курила, не злоупотребляла косметикой, любила читать и понравившиеся фразы аккуратно выписывала в специальную тетрадку. Вот и в тот вечер она наткнулась на два исключающих друг друга высказывания: «Надеяться всегда лучше, чем отчаиваться», – говорил Гёте. А Ницше считал, что надежда – «худшее из зол, ибо удлиняет мучение людей».

«Вот и пойми их, – думала девушка. – Что у нас с Серёжей общего? Он – успешный, без пяти минут офицер, а я?! Он так красиво говорит, так много знает, что я рядом с ним просто теряюсь…».

И в самом деле, что она могла рассказать о себе? Фактически ничего. Зато ему было что рассказать. О Дальнем Востоке, где прошло его детство. О родителях… «Есть такая профессия – родину защищать…» – говорил он и невольно расправлял плечи, а шаг его становился чётче. Что она могла этому противопоставить?

Ловила себя на мысли, что слишком привыкла к Сергею, к прогулкам до позднего вечера.

– Завтра рано вставать, – недовольно сказала мать. – Институт проспишь!

– Ничего. У нас первая пара – лекция.


В каждом человеке таится чувство, заставляющее поступать наперекор здравому смыслу. Правда, кто знает, где этот здравый смысл? Ведь и она знала, что нельзя терять контроль над собой, но… не удержалась, приникла к его горячим губам. И всё! Всё вдруг изменилось! Она захлебнулась счастьем.

А Сергей всё целовал и целовал её лицо, тоже опьянев от счастья.

Потом они бродили по ночному городу и говорили, говорили, и наговориться не могли. Им было всё интересно: кто родители, как прошли школьные годы, чем увлекались, о чём мечтали.

Они прощались и не отпускали друг друга. Смотрели в ночное небо, где звёзды кружились в хороводе и по звёздному океану медленно плыла луна. Вдруг одна яркая звёздочка оторвалась и пронеслась к земле, оставляя огненный след.

– Ты загадал желание? – спросила Надя. – Надо было загадать желание, и тогда можно стать счастливым!

– Зачем мне в небе искать своё счастье, когда оно здесь, рядом!

– Ну да… Скажешь тоже, – смутилась Надя.

– А что такое счастье? – спросил Сергей.

– Это именно то, что я сейчас чувствую! Время словно остановилось! Недаром говорят, что счастливые часов не наблюдают. – Голова кружится! Так и согрешить недолго, – сказала Надя, обхватывая руками его голову.

– Нет! Нельзя терять голову. У тебя такого никогда раньше не было?

– Если не считать поцелуев одноклассников – ничего серьёзного, – усмехнулась она.

– Тогда тем более, пусть будет всё романтично и красиво…

– Тсс! Я всё понимаю, – сказала она и снова закрыла ему рот поцелуем.

Потом они стояли под деревом и целовались. Безмолвно. Слова здесь были совершенно не нужны.

Дни летели с огромной скоростью. Сергей ждал Надю с букетом цветов прямо под дождём. Она никогда не опаздывала. Прибегала, и они шли куда-нибудь, прятались от непогоды в кинозале или музее.

– Сколько мы с тобой не виделись? – спрашивала Надя.

– Вечность…

– М-да… Время летит. А казалось, только вчера мы ходили с тобой в театр.

– Нужно не вспоминать что было, а планировать то что будет.

– Оптимист!

– Реалист!..

Надя целовала его с открытыми глазами. Ловила выражение его лица. Рука Сергея скользила по её спине, и она невольно прижималась к нему, словно пугалась, что он вот-вот отстранится и пройдёт это сумасшествие.

Наступил день, когда Сергей пригласил Надю к себе домой.

– Если бы ты знал, как я боюсь! – шептала Надя и прижималась к Сергею, будто ища у него защиты.

– Не понимаю, чего ты боишься. Мои дед и бабка замечательные люди!


Знакомство состоялось, и Надежде понравились дедушка и бабушка Сергея. Пили чай с вишнёвым вареньем, говорили о поэтах серебряного века, читали стихи. Потом Сергей пошёл провожать Надю и как всегда вернулся заполночь…


В том году погода запаздывала меняться. Стоял октябрь, а деревья в саду были зелёными по-летнему.

Неожиданно приехал отец Сергея.

Павел Николаевич был рослым, атлетически сложенным мужчиной. Молчаливый, можно сказать, суровый, он много курил и, казалось, настолько привык командовать, что в его речи почти не было ноток неуверенности. Единственно перед кем он робел, так это перед отцом.

Много лет назад, когда он впервые привёз молодую жену знакомиться с родителями, выйдя с отцом в сад, спросил:

– Как тебе Люба?

Николай Николаевич, помолчав, неохотно ответил:

– Чего уж тут говорить. Дело сделано. У вас скоро ребёнок будет.

– Так она тебе не нравится? Ты не юли, батя. Говори что думаешь.

– Мне-то чего она должна нравиться? Важно, что тебе люба. Что я могу сказать? Яркая, но не глубокая. Энергичная, эгоцентричная, даже, я бы сказал, истеричная… Кем она работает?

– Бухгалтером. А ты за три дня уже составил о Любе представление?

– Да не секрет она вовсе. Ей не свойственны глубина и сила чувств… Почитай психологию. Ювенильный тип личности.

– Ладно, батя… Не будем об этом. Думаю, что ты ошибаешься. К тому же Люба умна и чувствует ваше с мамой отношение…

– Может, и ошибаюсь… Хорошо бы…

С тех пор Любовь Михайловна под любым предлогом старалась не приезжать к свёкрам на юг. Да и не было такой возможности. Муж командовал ракетной частью, целыми днями пропадал на службе. А когда Павел Николаевич и собирался к родителям, Любовь Михайловна находила благовидный предлог, чтобы остаться дома.

И сейчас Николай Николаевич терялся в догадках: что это вдруг сын неожиданно прилетел?

Осенью рано темнеет. Незаметно опустилась ночь, а Сергея всё не было.

– Больше ждать Серёгу не будем. Садимся ужинать!

За столом Николай Николаевич всё гадал: что же случилось? Когда часы пробили одиннадцать и Сергея ждать перестали, Павел Николаевич сказал:

– Мама, батя, я вот что хотел вам сказать. Не клеится у меня с Любой. Вот уже месяц, как я ушёл от неё.

В комнате воцарилась тишина. Слышно было, как тикают часы.

– Больше двадцати лет прожили и разошлись? Или встретил помоложе? – строго спросила Полина Васильевна.

– Никого я не встретил. Да если бы и встретил, не от хорошей жизни…

– В таких случаях, как правило, виноваты оба. Но что произошло? – спросил Николай Николаевич.

– Ничего не произошло…

– Сергей знает? – спросила Полина Васильевна.

– Потому и приехал. Поговорю с ним и поеду.

– А где же ты сейчас живёшь?

– Пока в кабинете. А потом сниму комнату. Сейчас это не проблема. Квартиру оставлю Любе.

– Так это на полном серьёзе?

– На полном.

– Так что всё-таки произошло?

– Разные мы с ней люди… Разные.

– И ты это понял только сейчас?

– Раньше просто не думал об этом.

Неожиданно по стёклам забарабанил дождь. Николай Николаевич, глядя куда-то за окно, пробормотал:

– Открылась бездна…

– А на небе ни тучки, – удивилась Полина Васильевна.

– Не могу понять, как ты раньше не видел, сынок, что вы не пара, – грустно заметил Николай Николаевич.

– Что уж теперь говорить, батя? Ты понимаешь, Люба по-своему неплохой человек. Но она никого не любит, кроме себя. И я ей совсем не нужен… Она как солдат, а мне женская ласка нужна… Я ведь люблю её!

– Странно. Я думал, она тебя облизывает…

– Что ты?! Она – снежная королева. А мужику иногда нужно чувствовать, что он нужен, приятен, желанный… Впрочем, и я, конечно, виноват. Чего уж тут говорить?!

– Всё это болтовня, – перебила сына Полина Васильевна. – Как ты Сергею-то всё это скажешь?

– Взрослый. Надеюсь, поймёт. Я бы давно ушёл, да думал, как это скажется на мальчишке. А с месяц назад получил от него письмо. Пишет, что жениться надумал. Вот я и решил приехать…

Павел Николаевич встал, и направился на веранду.

– Кури здесь. Только форточку открой, – сказала Полина Васильевна.

– Н-да!  Финал был предсказуем. Хотя что ни говори, а столько лет вместе!

– Я ещё не стар. Сорок пять. Может, устрою свою жизнь…

– У тебя кто-то есть, сынок? – спросила Полина Васильевна.

– Никого у меня нет… Я говорю о тех, с кем бы хотел быть вместе… Ладно. Поздно уже. Пойду спать. Видно, Серёжу сегодня не дождусь…

Он прошёл в комнату, где Полина Васильевна ему постелила, и плотно прикрыл дверь.

Павел Николаевич долго не мог заснуть, хотя на часах была половина первого ночи. То ли был перевозбуждён от встречи с родителями, то ли вновь  всколыхнулась боль от пережитого. Ему казалось, что всё рухнуло. Что уже не вернуть того что было. Не выбраться из болота, которое его затянуло, и он захлебнулся этой гнилой водой и, взглянув на небо, не увидел ни единого проблеска, только тяжёлые низкие тучи… Всё как всегда: вкалываешь до изнеможения, как проклятый, встаёшь ни свет ни заря, потом ночь спать не можешь… А дома от тебя ждут того, что дать не можешь… Кто здесь виноват?!

А может, всё же он и виноват! Что ни говори, а не солдат давно. Мог бы и на себя обратить внимание. Но это легче сказать, чем сделать! Служба она и есть служба. Люди, техника… А у молодых кровь горячая, а в голове пока ещё ветер гуляет. Недоглядишь, потом и до несчастья недалеко. Ему бы поспать, чтобы сузилось пространство, чтобы не думать об этом, не смотреть на время… хотя бы ненадолго. И здесь, у стариков, нет ему покоя. Неужели так будет всегда? Разве так долго протянешь? Хоть снотворное принимай! Или граммов двести водки… Но со стариками не выпьешь, а пить одному – последнее дело…

Интересно, что она сейчас делает? Здесь глубокая ночь, а Люба, наверное, уже ушла на работу…

Сколько это может продолжаться?! А может, то и не любовь была, а обыкновенная привычка?! Привык ночью чувствовать её рядом. Она манила его, звала и тянула, как притягивает всё, что недоступно!  Ему ничего больше и не нужно было… А ей?! Может, это не она его притягивает, а болото затягивает?! Тогда ему не выбраться никогда… Он понимал, что любит её и всегда будет любить, хоть она не всегда бывает такой, какой ему бы хотелось… Но это – жизнь! А жизнь не отрезок прямой, а замкнутый круг, состоящий из бесчисленного множества точек, и каждая – фрагмент его бытия. И неизвестно, чем считать это – наказанием или счастьем?

Его сознание меркло. Явь перемешивалась со сновидениями. То ему казалось, что он ещё мальчишка и родители требуют, чтобы он вовремя возвращался домой. А он любил гулять с ребятами до глубокой ночи. То вдруг видел себя на боевом дежурстве. То оказывался в глухом лесу, где когда-то заблудился и неделю бродил по тайге. Он потерял ориентиры, пробираясь по болоту, от усталости ложился на землю и забывался во сне. Очнувшись, пробовал кричать, но слабый звук его голоса терялся в густом сыром воздухе, так и не найдя отклика. Тогда он познал чувство полного, абсолютного одиночества, категорической отдельности от всего сущего.

Такое же чувство он испытывал сейчас и мог надеяться только на себя.

Он стоял перед непростым решением и месяц назад, когда, узнав об измене жены, ни слова не говоря, ушёл из дома. Но сколько это может продолжаться? Когда такое происходит, как правило, виновны оба. Он с себя вины не снимал.

На службе никто ничего не узнал. Только курить стал больше да чуть похудел… В свои сорок пять почувствовал вдруг приближающуюся смерть… Отныне предчувствие близкой смерти было с ним постоянно.  Он открывал в кабинете форточку и, глядя в полуночное окно, думал о том, что следует сделать… Пришло осознание того, что нужно поехать к родителям, к сыну…


Сергей пришёл поздно ночью. Узнав, что приехал отец, обрадовался, но Николай Николаевич не разрешил будить сына.

– Завтра приходи пораньше… Отец приехал на неделю.

– Постараюсь. Может, вместе с Надей придём…

На следующий день он освободился часов в восемь, забежал за Надей и они вместе поехали на встречу с отцом Сергея.

В автобусе Надя рассказала о делах в институте, потом придвинулась к любимому, чтобы чувствовать его тепло. Выйдя у рынка, они пошли в сторону садоводческого товарищества. Небо над ними сверкало яркими и крупными звёздами. Серп луны плыл по звёздному океану. Прошедший накануне дождик прибил пыль, и чувствовалась прохлада.

– В последнее время мне снится один и тот же сон, – сказала Надя, держась за руку Сергея.

– И что же тебе снится?

– А ты не будешь смеяться?

– Почему я должен смеяться?

– Это дивный сон. Всё как будто происходило наяву. Мы с тобой танцевали вальс, а все расступались, смотрели на нас. Ты обхватил меня. Твоя рука скользнула по моей спине и легла на талию. Мне было очень приятно. Такого у меня ещё никогда не было. Я ощущала твой сладковато-пряный запах, и он меня… возбуждал. Ты вёл осторожно и бережно. Мы парили над залом, поднимаясь всё выше и выше, при этом ноги мои не отрывались от пола. Музыка была такой волнующей, такой прекрасной, что наполняла восторгом. Ты наклонился и нежно поцеловал меня. Кружилась голова, и я чувствовала, что вот-вот ноги мои откажутся двигаться. Я боялась, что не смогу довести танец до конца. А ты только сильнее меня обхватывал руками, и я полностью отдалась танцу… Вот такой сон…

– Прекрасный сон, но ты же знаешь, что я плохо танцую. Может, это был вовсе и не я?!

– Вот ещё! Как же не ты! Я бы с другим танцевать не стала!

– А я всё время думаю: чего это прилетел отец? Что-то случилось? Может, его, наконец, переводят ближе к центру?

– Может, мне не нужно сегодня приходить?

– Нужно! Я хочу вас познакомить! И чего ты боишься?! Вспомни, как трусила, когда знакомилась с моими. А потом было столько впечатлений.

– Твой дедушка – учитель. Родственная душа! А папа…

– А отец – типичный военный. Но не солдафон. Много читает, любит классическую музыку, да и сам рисует маслом очень даже ничего.

– Тем более страшно…


Полина Васильевна знала, что она – человек – ведомый и живёт чувствами. Много раз ругала себя за это, старалась изменить характер, но – увы!

Проработав много лет медсестрой, она приобрела удивительную способность: все проникались к ней полным доверием и посвящали в свои проблемы. И тогда она бросалась решать их, помогать, выручать… Ей казалось, она знает, что нужно делать. Она давала советы, куда-то ходила, с кем-то беседовала, и далеко не всегда ею были довольны. Тогда она в очередной раз зарекалась больше так не делать, но проходило время, и Полина Васильевна снова бросалась на помощь терпящим бедствие.

Но одно дело – посторонние, и совсем иное, когда в помощи нуждался сын. Как ему помочь? Что посоветовать? Да, и возможно ли помочь, когда он уже всё решил? Неужели Павлик живёт только для себя? Неужели через столько лет рухнет семья? И была ли семья? Ведь она, мать, почти ничего не знает о сыне! Может, если он останется в семье, до конца своих дней будет мучаться? Сердце её разрывалось от мысли, что Павлик несчастлив в семейной жизни, что ему больно… Но чем она может помочь, если даже не знает сути конфликта!

Грустно было сознавать, что она не в состоянии помочь сыну. Вон какой вымахал. Сам всё решает. Привыкли желать счастья в личной жизни. А что толку?! Как его достичь, как сохранить? И как это перенесёт Коля? Он-то хорохорится, а сердце у него слабенькое… Да и Серёжа как отнесётся к такому известию? Ведь у него время сейчас непростое. Первая любовь!


Сергей нажал кнопку звонка.

– Сколько помню дедов, – сказал он, – они почти весь год живут в саду. Дед говорил, что всегда мечтал об островке счастья. Пусть – небольшой, каменистый, а вокруг бушующее море… Он говорит, что построил бы там домик и был бы счастлив! Мечтал о своей территории, где царствуют его законы! Потому, говорит, только здесь и может быть счастлив.

Калитку открыла Полина Васильевна.

– Вот хорошо, – обрадовалась она. – Сейчас ужинать будем!

Когда они вошли в комнату, им навстречу встал Павел Николаевич.

– Отец!

– Серёжа!

Они обнялись.

– А это – моя Надя, – Сергей чуть подтолкнул Надежду вперёд.

– Очень приятно. Павел Николаевич… – представился он.

– Ты по делам? Мама не смогла с тобой приехать? – Серёжа забросал вопросами отца.

– Не смогла. Квартальный отчёт у неё…

– Понятно…

Потом, когда все расположились в комнате, Павел Николаевич стал что-то говорить о природе Дальнего Востока.

– Уже привык… Нравится. Конечно, это не донские степи, но там своя прелесть… Суровая красота. Мы живём в военном городке. Сопки, растительность другая… В свободное время я пытался её изобразить…

– У тебя прекрасно получается…

– Ты преувеличиваешь.

Павел Николаевич улыбнулся.

– Я видела одну вашу картину. Мне нравится, – сказала Надя.

– Это ту, что висит в комнате? – спросил Павел Николаевич, довольный, что Надежда заметила картину, когда-то привезённую родителям в подарок.

– Как вы там? Как мама?– продолжал расспросы Сергей.
– Ничего нового… Живём…

Николай Николаевич взглянул на сына. Скажет или промолчит? А может, всё ещё будет хорошо…

Павел Николаевич нахмурился и замолчал. Потом, увидев в окне своё отражение, боднул головой, и продолжил:

– Жизнь в полосочку, дорогие мои. Но не за горами и светлая полоса.