Полёт фантазии, или Нина Воронель

          В конце самой большой войны столетия на одной из улиц полуразрушенного Харькова в старом одноэтажном особняке открыли детскую библиотеку. Как сладко было мне, подростку, целыми днями просиживать здесь в читальном зале, а ещё лучше – на примыкаюшей к нему тенистой веранде, поглощая один за другим тоненькие «выпуски» какой-нибудь «Тайны профессора Бураго»!

          Таинственность вообще свойственна любой библиотеке. Много лет спустя мне рассказали секрет:  заведующая этой «читалкой» молодая прекрасная голубоглазая Инна Сергеевна Гончарова  самыми экзотическими способами спасала  от советских цензоров книги, ими приговорённые к  огню. Например, Александра Грина, противного властям сказочника, вписала в каталог под именем его благонадёжного однофамильца-соцреалиста Эльмара - лауреата Сталинсмкой1 премии 1-й степени в 1947 году… Именно тут, в детско-юношеском филиале «Короленковской» библиотеки затеяли мы, группа старшеклассников, литературную игру в «Общество перфектистов», из которого воспалённое воображение местной «гебухи» тут же попыталось было соорудить «тайную организацию»…(Подробно эта история изложена в очерке «Заговор перфектистов», вошедшем отдельной главой в мою книгу «Мужская школа» - http://proza.ru/2011/06/19/684 ) .

          Спросите нынешних юных: что написал Николай Шпанов? – пожмут тплечами. Как и при имени упомянутого Эльмара Грина. А ведь шпановскую «Войну невидимок» или того же «Бураго» мы заглатывали не жуя! В чём была тайна этого профессора – ей-Богу забыл. Про доктора Живаго – помню, про Бураго – нет. Но вот вкус и ощущение небывалой тайны, захваченности сюжетом  живёт во мне так отчётливо, как будто читались эти «выпуски» лишь вчера. Как видно, владел-таки дешёвый писака секретом построения остросюжетного рассказа.

          Через несколько лет нас стали интересовать книги, в которых авантюрность и занимательность повествования сочетались с серьёзностью и глубиной проблематики, общей культурой мысли и слова. Но вообще-то подобная гармония – большая редкость. Чаще всего – «мухи отдельно, котлеты отдельно». Или легковесность и замусоренность содержательной части при фабульной закрученности и изобретательности – или актуальность проблем, интеллектуальная насыщенность при сугубом дефиците занимательности.

          И вот вдруг одна за другой книги Нины Воронель «Ведьма и парашютист»  и её продолжение «Полёт бабочки». Читая их, вдруг опять чувствуешь себя подростком, только – увы или ура? – умудрённым годами. Читать эти книги, с одной стороны, поучительно, с другой – захватывающе интересно! О первой из них уже много писали, и я в этой статье сосредоточусь главным образом на второй, только что вышедшей, стараясь при  этом не раскрывать перипетии сюжета, чтобы не лишать читателей удовольствия самим погружаться в его лабиринты…

          Отличие «Бабочки» от «Ведьмы» в том, что в этой второй части трилогии (а Нина, оказывается, пишет именно трилогию под общим названием «Гибель падшего ангела:») запечатлены события не только нашего (ХХ-го), но и предыдущего века.  Эти два хронологических слоя глубинно, сущностно переплетаются между собой. Вспомним, что одна из основных сюжетных интриг первого романа – подпольная деятельность террористов-леваков во главе с неким Карлом (он же – Гюнтер фон Корф). Во втором романе подробности былых скитаний этого авантюриста, которые становятся известны центральному персонажу обеих книг (видимо, и всей трилогии), израильскому спецназовцу Ури Райху из найденной им зашифрованной тетради Карла. Оказывается, отсиживаясь на конспиративной квартире, Карл натолкнулся на книгу о взаимоотношениях знаменитого немецкого композитора Рихарда Вагнера и не менее известного русского анархиста Михаила Бакунина. Увлекшись, он (Карл-Гюнтер) стал писать нечто вроде романа об этих своих, как выясняется, идейных предшественниках. Благодаря такому повороту событий мы получаем возможность синхронно с развитием современной нам сюжетной линии ( а она представляет собой рассказ о вымышленных автором тайных переговорах делегации Израиля с неким арабским принцем) познакомиться вплотную с теми весьма колоритными  фигурами прошлого столетия. Для многих, если не для большинства, станет новостью, что они не только дружили, но во время революции середины века были рядом в числе баррикадистов. Музыка Вагнера в Израиле бойкотируется из-за его крайнего антисемитизма, который он не раз декларировал. Стоит ознакомиться с высказываниями композитора, например, призывавшего уничтожать евреев, как тараканов (что потом и пытался выполнить обожавший его музыку фюрер), чтобы увидеть в таком бойкоте израильтянами его творчества не забавную блажь, а гнев и презрение целого народа, акт национального достоинства. А всё-таки невозможно подавить в себе интерес: что же такое сделали евреи Вагнеру, чем досадили? Исследование Карла-Гюнтера (но на самом деле – Нины Воронель) если и не отвечает в полной мере на этот вопрос (ответить на него вряд ли возможно), то во многом проливает свет.

          «Полёт бабочки» даёт пишу уму для интересных сопоставлений, даже и социологического характера. В прошлом (ХIХ) веке крайние точки зрения слабо дифференцировались обыденным сознанием. Помнится, например, в одной из русских энциклопедий была помещена статья «Маркс и Ницше», где оба характеризуются как представители сопоставимых в своей экзотичности идеологий. Уже через несколько десятилетий их стали преподносить как антагонистов. Сравним это с нынешним термином «красно-коричевые»… Противоположности опять сошлись! 

          Революционаризм Бакунина некогда, при всех оговорках, считали хоть в чём-то союзным Марксу – недаром сам Михаил Александрович какое-то время действовал в I Интернационале. От Вагнера зловещая линия прямо протянулась к нацизму. Что же случилось впоследствии? – Линии слились!    

          Но обратимся к современной части сюжета. Она развивается в стенах уникальной библиотеки, затерянной где-то в Великобритании, в деревенской глуши Уэльса. Библиотекам – повторюсь – всегда сопутствует некий флёр таинственности, а эта – с многоярусным читальным залом, с особыми (вход только по пропускам) хранилищами, с автоматически раздвигающимися полками, специальной системой отбора и допуска читателей – кажется, нарочито приспособлена для законспирированных международных переговоров. Волей автора таковые здесь и проходят (только в книге!) в обстановке сугубой секретности. И наш простой еврейский сверхчеловек Ури получает под личиной гражданина ФРГ Ульриха Рунге ответственное задание Мосада (израильской разведки) следить, чтобы в библиотеку во время этих переговоров и муха чужая не залетела!

          Хитросплетение тайн в романе исключительное, подобно самой библиотеке многоярусное: это и тайна переговоров Израиля с арабским лидером, и конспиративная история германсмких террористов, и секрет рукописи Карла, и разгадка её шифра, и множественная тайна Вагнера…  Скрыты и зашифрованы от чужих глаз (но не всегда от читателя) взаимоотношения Ури  и его «а-идише маме» (еврейской мамы. – Идиш) Клары;  той же Клары – и её любовника Яна Войтека; сердечные (и гомосексуальные) стремления библиотекаря Брайана и т.д.,  и т. п. Иногда возникает даже ощущение, что по части «засекречивания» автор допускает некоторый перебор. Впрочем, если верить приводимому на обложке мнению рецензента, одной из главных задач книги было – «запутать читателя» Я, однако, этому не верю. Но хочется повторить слова автора (стр. 137): «Тайн, пожалуй, набралось слишком много, и некому на это пожаловаться!»

Что мне в самом деле кажется промахом, так это выбор Ури Райха израильской контрразведкой  в качестве одного из охранников на переговорах , в то время как ключевой фигурой в израильской делегации является его мать. Демаскировка в подобных случаях весьма вероятна. Или вот как описывается прилюдная встреча тайных агентов: «Ещё не дойдя до турникета, он дал понять взглядом, что узнал их, и они ответным взглядом подтвердили правильность его догадки». Но не могут ли запросто перехватить такое «тайное» переглядывание агенты противостоящей стороны? Впрочем, никогда не был сыщиком и потому на своём опасении не настаиваю.

А вот по части стилистической у меня более обоснованные претензии. При столь гибком и точном слоге, который присущ книгам Нины Воронель, изумление вызывает такой пассаж: «его сведённые сознанием собственной вины ягодицы…» (стр.53). Сознание – ягодиц?  Вина – ягодиц? Это что-то новенькое… Впрочем, может быть, автор иронизирует? Но ирония по ситуации неуместна

Допустим всё же, что тут пусть не вполне уместная, но шутка. Ну, а вот это что: тоже ирония? «Лопатки сына дрогнули при звуке своей фамилии» (стр. 125).Чего не узнаешь о разных частях тела: оказывается, у лопаток и фамилия имеется…

На стр.151: «коричневый мужской туфель».Но туфля (даже мужская!) по-русски всегда женского рода. «По-харьковски», однако, мой отец, человек очень грамотный, всю жизнь говорил:  «стуло»…

Признаюсь, однако, что все мои придирки продиктованы элементарной завистью: мне, начисто лишённому воображения, никогда не сочинить что-нибудь хотя бы отдалённо напоминающее плод фантазий г-жи Воронель, прихотливых (повторяю то же, что уже написал однажды), как полёт бабочки! Она и сама в гораздо большей степени, чем один из придуманных ею персонажей, –  «человек-бабочка», только в качестве авиэтки ей служит необузданная фантазия её вымысла..

                *   *   *

Вам никогда не удавалось поговорить с Дюма-отцом, с Майн-Ридомя, с Александром Беляевым? Вот и мне – нет… Так возьмём же посильный реванш: пользуясь давним – с отрочества! – знакомством, я выпросил интервью у Нины Воронель.

– АВАНТЮРНЫЙ ЖАНР ЗАЧАСТУЮ СЧИТАЮТ ЛЕГКОМЫСЛЕННЫМ. КАК ТЫ ОТНОСИШЬСЯ К ТАКОЙ ТОЧКЕ ЗРЕНИЯ?

– Раньше я как-то не задумывалась над этим. Но с тех пор как сама стала писать в этом жанре, различаю в нём две струи. Одна – несерьёзное, легкомысленное чтиво. Автор берёт картонную ситуацию, набор готовых штампов: некая «полицейская группа» бежит-стреляет-догоняет, вокруг  – масса  трупов.

Есть, однако, совсем другая область – область увлекательного романа. В ней работали и Достоевский, и Пушкин. У Пушкина нет романа, рассказа, повести без сюжета, читатель с напряжённым интересом ждёт, «чем это кончится». И в современной литературе разглядывание собственного пупа уже не увлекает ни читателя, ни автора. Произведение не должно быть скучным! Главная задача писателя – драматизация происходящего, помещение героя в определённые «сценические» условия. Каждый характер должен быть психологически оправдан. Стремление к этому стало манерой моей работы. И когда я пишу , каждый из придуманных мной персонажей становится как бы частью моего «я».

– ЧТО ЖЕ ПОСЛУЖИЛО ТОЛЧКОМ ТВОЕГО ПОКАЗАВШЕГОСЯ СТОЛЬ НЕОЖИДАННЫМ ОБРАЩЕНИЯ (ПОСЛЕ СТИХОВ, ПЬЕС, СЦЕНАРИЕВ) К ЖАНРУ АВАНТЮРНОГО РОМАНА?

– На самом деле тут переворота»  не было. Каждое моё стихотворение – уже маленькая драма. Оно имело «вход», «выход» и решение проблемы. На конфликте строится и каждая моя пьеса или сценарий. Сейчас в мире пишется много пьес, в которых ничего не происходит, - я их не могу читать! Роман – по крайней мере, в моём понимании – также должен быть основан на конфликте. Моё обращение к этому жанру – кроме  той отмеченной Пушкиным причины, что «лета к суровой прозе клонят», – вызвано двумя обстоятельствами. Первое – то, что я безумно устала от неизбежных трудностей, ждущих драматурга и сценариста, который зависит от капризов режиссёра, от самых нелепых проблем постановки пьесы или сценария, зачастую даже от жены актёра, вдруг запрещающей мужу ехать на спектакль. Да, мне всё это надоело, несмотря на то, что мои пьесы и сценарии успешно ставились и в Израиле и за рубежом. Но многие так и не были поставлены. А ведь драматургия как чтение не имеет широкого спроса, тем более, что мои сценарии написаны по-английски, и большинство русскоязычных читателей их прочесть не может. А мне хочется служить читателю, общаться с ним.

– МЕНЯ ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСУЮТ ПРОТОТИПЫ ТВОИХ ГЕРОЕВ И ВООБЩЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ РЕАЛЬНОСТИ И ВЫМЫСЛА В ТВОИХ РОМАНАХ.

 – Начнём с главного героя. Когда в Берлине снимался фильм «Абортная палата» про моему сценарию, то переводчиком при нашей группе был очень красивый молодой парень из семьи «йеки» (олим - репатриантов в Израиль  из Германии). Потом однажды другой парень, Уди, рассказывал мне о пережитом в Ливанской войне, где он был парашютистом-десантником. Эти две фигуры слоились для меня в один образ. На формирование образа Инге повлияло то, что в немецкой деревне, про которую я пишу, у меня была квартирохозяйка – уже немолодая, но когда-то, видно, очень красивая; рассказывая об Инге, я всегда представляю её. Что касается Клауса, то это… я сама! Я чувствую с этим персонажем такое родство! Должно быть, поэтому мне легко было его писать.

  Вообще, пока не вживёшься в придуманный тобою характер, не поймёшь, что это за человек, ничего хорошего не получится. Так же и с местом действия. Вот, например, замок – он в действительности существует. По дороге в машине из Карлсруэ в Париж мы заблудились и заехали случайно в это необыкновенное место. С этого, собственно, и возник мой замысел писать о Германии. Оставалось «только» населить эти места своими героями и придумать, какие с ними произойдут события.

   Теперь по поводу «Полёта бабочки». Окончив «Ведьму и парашютиста», я почувствовала себя одинокой без моих героев. И вот, чтобы очутиться с ними, придумала продолжение, тем более, что и читатели всё спрашивали: а что будет дальше? Я решила свести своих героев в Тель-Авиве, но почему-то у меня всё не получалось реализовать свой замысел. И вдруг нас пригласили приехать в эту библиотеку… 

– ОНА ТОЖЕ СУЩЕСТВУЕТ В РЕАЛЬНОСТИ?

– Да, почти такая, как описано в моём романе. И – там же, в Уэльсе. Конечно, все события вымышлены, как и действующие лица. Но место действия реальное, и за каждым персонажем стоят какие-то реальные прототипы. Многие тамошние топонимы я, однако, изменила – во избежание недоразумений. Нас туда направил один чудесный старичок, бывший ликудник, который, побывав там, написал нам рекомендацию, таков уж порядок доступа туда новых читателей. Конечно же, весь замысел устроить там воображаемое «тайное совещание» возник у меня в голове, но не будь этой поездки в библиотеку, вряд ли бы  додумалась. Как только увидела это место, так всё стало на место и в моей голове! Оставалось продумать только мелочи, например, просчитать по дням все события. Там ведь, по замыслу, отмечается юбилей битвы при Ватерлоо. Я просчитала все предыдущие эпизоды – и всё сошлось! Прямо рука судьбы!

   Конечно, некоторые детали пришлось придумать: «сделать» в хранилище два входа, ещё кое-что «пристроить»,  добавить. Выяснилось, что я люблю заниматься «архитектурой». Ведь и в замке внутреннюю часть я «построила» по своему замыслу.

   – ТЕПЕРЬ О ЛИНИИ «ВАГНЕР - БАКУНИН».

   – Когда-то, работая над сценарием о Достоевском, я наткнулась на проблему «Достоевский и Бакунин». Известный литературовед Леонид Гроссман доказывал даже, что образ Ставрогина у Достоевского – это Бакунин. Стала подробно читать о Бакунине и увидела в этом человеке много странностей. Он был буквально влюблён в известнейшего нигилиста Нечаева. У него вообще был явный и специфический интерес к мужчинам и ровно никакого – к женщинам. Его так называемая жена жила с его другом, от которого и рожала детей. Наконец, читая о Бакунине, я заметила, что рядом с ним в Дрезденском восстании участвовал Рихард Вагнер. Что же ему-то было нужно от революции, которую он потом проклинал? Я стала читать о Вагнере – и прочла о нём две тысячи страниц: книги и документы. Оказалось, что Вагнер, в гомосексуализме которого нет сомнений (известны его отношения с баварским королём), познакомившись с Бакуниным, буквально обалдел от него. Он называл этого красавца  Зигфридом, ходил за ним, как собачка. Можно себе представить, что это была за пара: двухметроворостый Бакунин – и Вагнер, в котором и было-то всего лишь 1 м 52 см. Ясно, что и на баррикады он полез следом за Бакуниным.

– НУ,  А СВЕДЕНИЯ О «ЕВРЕЙСКОМ ПРОИСХОЖДЕНИИ» ВАГНЕРА?

– Об этом написал в своём письме Ницше. Документальных данных нет. Но известно, что фамилия отчима Вагнера, женившегося на матери будущего композитора вскоре после смерти её мужа, была Гейер. Одновременно это название немецкого города. А одна из особенностей еврейских фамилий в Западной Европе – то, что они зачастую совпадают с названиями городов (Гинзбург, Гамбург и т.д.) Притом, Рихард (об этом  можно легко судить, сравнив их портреты) был разительно похож на своего отчима! До двенадцати лет он даже носил его фамилию.  В подобных случаях стремление дистанцироваться от евреев, демонстрация особой ненависти к ним психологически объяснима.

Всё, что я написала о Вагнере, основано на фактах, свидетельствах современников, сопоставлении документов. В результате изучения литературы о нём я стала «специалистом по Вагнеру». Между прочим, и музыку его много слушала – и в записях, и в живом исполнении – за рубежом. Но, говоря откровенно, отношусь к той части человечества, которая плохо её воспринимает. Тем более поразило меня, как слушали вагнеровских «Валькирий» немцы. Они не слушали – они внимали! И это при том, что спектакль идёт минимум четыре часа, а то и пять с половиной, а билет стоит вдвое дороже обычного. Мы с мужем пытались шептаться, но на нас так смотрели, что я ему сказала: молчи, а то нас отсюда свезут прямо в Освенцим!

– СЛУШАЙ, МОЖЕТ БЫТЬ, НЕПРИЯТИЕ НЕМЕЦКИМИ ЕВРЕЯМИ – СОВРЕМЕННИКАМИ ВАГНЕРА – ЕГО МУЗЫКИ, ТАК БЕСИВШЕЕ КОМПОЗИТОРА, – ЭТО СЛЕДСТВИЕ НЕСОВПАДЕНИЯ МЕНТАЛЬНОСТЕЙ?

– А что? Возможно! Темпераменты ведь разные.   .   

– ВОПРОС, КОТОРЫЙ, КРОМЕ МЕНЯ, ВРЯД ЛИ КТО ЗАДАСТ. КОГДА-ТО МЫ ВМЕСТЕ С ТОБОЙ В ЛИТЕРАТУРНОМ КРУЖКЕ БИБЛИОТЕКИ ИМЕНИ КОРОЛЕНКО  ВМЕСТЕ АНАЛИЗИРОВАЛИ РОМАН ВЕНИАМИНА КАВЕРИНА «ДВА КАПИТАНА». ТОЖЕ ВЕДЬ АВАНТЮРНЫЙ РОМАН С МНОГОСЛОЙНОЙ ТАЙНОЙ, БОРЕНИЕМ СТРАСТЕЙ, ГОЛОВОЛОМНЫМИ ПРИКЛЮЧЕНИЯМИ. И ДАЖЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ В НЁМ ТО ОТ ИМЕНИ САНИ, ТО – КАТИ. ВОТ И У ТЕБЯ В ОДНОЙ ГЛАВЕ СОБЫТИЯ ОТРАЖЕНЫ ГЛАЗАМИ ОДНОГО ГЕРОЯ, В СЛЕДУЮЩЕЙ – ДРУГОГО И Т.Д.  МОГ РОМАН КАВЕРИНА НА ТЕБЯ ПОВЛИЯТЬ ЧЕРЕЗ ТОЛЩУ ЛЕТ?

– Замечательный роман, я его обожаю. То, что он был моим любимым произведением в юности – точно! Я об этом начисто забыла и вспомнила лишь теперь. Но отрицать его влияния не могу. Ведь как бы я ни изменилась, но всё-таки я – это я. Та девочка, которая ходила когда-то в библиотеку и обдумывала «Два капитана», живёт во мне. Глубоко замурованная, но живёт.

– ТЕБЕ  ПРИШЛОСЬ ПИСАТЬ О РАБОТЕ ИЗРАИЛЬСКИХ СПЕЦСЛУЖБ…  В КАКОЙ МЕРЕ  ТЫ ИЗУЧИЛА ЭТОТ МАТЕРИАЛ?

– Кроме того, что бывает в газетах и журналах, ничего об израильской разведке и контрразведке мне не известно. За мои домыслы они ответственности не несут.

– НУ И НАКОНЕЦ СДЕЛАНА ЗАЯВКА НА ТРИЛОГИЮ. ЧТО ЖЕ БУДЕТ В ТРЕТЬЕЙ КНИГЕ?

– Конечно, получат развитие сюжетные линии , оборвавшиеся в первых двух романах. Произойдут и совсем неожиданные события. Пока же мне бы хотелось, чтобы как можно больший круг читателей прочёл первую и вторую части трилогии.  «Ведьма и парашютист» переведена и издана на иврите, но называется иначе – «Ловушка».

До новой встречи!


(Еженедельник «Калейдоскоп» газеты «Время»
Тель-Авив, 22.07.1999 )..


     ..

.