Тибидом

У вас так бывало? Когда ваше сознание поглощает вашу тушу всецело раз за разом, плюясь и отрыгивая где-то в поле. Оно пестрит ярко-зелеными красками. Когда вы закрываете глаза, линии становятся неестественно вытянутыми, до такой степени пробирает озноб, что, кажется, кто-то трет об зрачок твердые кусочки льда.  Вы часто просыпались от того, что ваше тело забыло, как дышать? Я просыпался, за доли секунд воссоздавал дыхательный рефлекс, снова и снова. Каждую ночь. Каждое небо, на котором вселенским дыроколом выбиты звезды. А мечтать? А если бы вдруг этот рефлекс отключался и включался хаотично в вашем сознании? Если бы тело стало неуправляемо, и вы вдруг забыли, как отсчитывать время и существует ли оно вообще? Я парю. Десять метров над землей, десять минут до призрачного Рая. Я могу парить так добрых десять секунд, закрываю глаза. Глаза проваливаются внутрь моей черепной коробки. Давление. Картинки мелькают, как на кинопленке, формы растягиваются, втискаются, складываются в один целый образ. По моим венам растекается не кровь, это свет, который я испускаю от себя. Которым питаю все вокруг. В детстве, я приносил его на ладошке прохожим и старикам. Бери. Не поверите, их жизнь менялась. Теперь я сливаю этот свет в одной точке на моем теле. Я вижу, как цветные ленточки из разноцветного детского картона сливаются в одной точке. Это радуга. В ней копошатся мысли, переливаются образы, взлетают и рассыпаются на порох идеи. Боль пробила в висках. Неприятное воспоминание, как кричащая птица из перламутровых перьев, ударилась об голову и сразу же умерла.
С моего тела вырывается и подлетает вверх энергетический шар. Это всегда больно, когда твое сознание отрывается от тела. Тело обмякает и падает на пол. Теперь я могу попасть куда угодно. Залезть на горы Алтая, сесть с самого края и болтать ногами, взлететь в небо, оторвать кусочек облаков и законсервировать его в банку. Я хочу в твою голову. Силой мысли я хватаю шар и отсылаю его по маршруту к твоему дому. Мое сознание пролетает низко над самым асфальтом, разгоряченным за день, я ощущаю его запах. Смола и вечерняя прохлада, тянет со всех сторон. Я пробиваюсь сквозь едущие мне на встречу машины, щурюсь от желто-горячих ночных фонарей, ударяюсь об стены и снова проскальзываю сквозь них. Набирая скорость, выдавливая из себя все больше сил, залетаю в твое окно. Немного парю над тобой спящим, пытаюсь каждым атомом своего сознания уловить твое дыхание. Хочу укрыть, обнять, считать удары твоего сердца. Просачиваюсь в твое тело, разливаюсь по венам, бью пульсом по вискам. Вижу твои мысли, образы, идеи. Выливаюсь горячим дыханием и парой оседаю на полу.
На бледно-синем, блестящем кафеле, в узкой и одновременно высокой комнате сидят они. Потресканые стены, покрыты глубокими трещинами и старой советской синей краской. Мы, кажется, еще в школе такой красили парты. На стенах отражается свет из окна. Я стою посреди комнаты, босые ноги неприятно касаются об ледяной кафель. Два уродливых создания мирно пили чай на голубых бархатных подушках, расшитых стеклянными пуговицами. На их длинных худых лапах, словно у стрекозы, были заметны черно-серые складки кожи. В глаза воткнуты спицы. Или это и были глаза? В руках дымился длинный термо-стакан с чаем.
- Все звезды давно померкли. Их подсвечивают агенты властей, – обратилось одно существо к другому.
- Я слышал, что охранник в храме проснулся в холодном поту оттого, что услышал, как плачут иконы. Ничего особенного на самом деле, иконы плачут так же, как и обычные люди только всех это почему-то больше удивляет.
- Он перестал завязывать шнурки после этого?
- Нет, конечно. Пошел подсвечивать звезды.
- Это отличная работа.
- А вам в другую сторону, юноша, - существо развернулось ко мне и помахало своими спицами-глазами, как будто антеннами. Я решил послушаться.
Вошел в коридор. Вокруг темно и глухо, это переход между картинками твоего сознания. Абсолютная чернота. Ею ты перезагружаешь свое сознание, это синтезированная черная дыра в твоем мозгу. Она нужна, хотя ты её и не замечал. Я с головой прыгаю в следующий поток, он заглатывает меня полностью и как вихрь разносит вокруг. Я почти засыпаю в этом потоке, очень трудно удержаться. В первую очередь в глаза бросается серо-желто-коричневое кресло с бледно-красными принтами. В кресле сидит кот или подобие кота. Если смотреть на него под определенным ракурсом, то он кажется совсем плоским. Но если повернуть голову немного на право то можно увидеть, как кот набирает форму и обьем. Я посмотрел на него еще раз, чтобы подтвердить свои догадки, кот удивленно посмотрел на меня и разделился еще на три кота. Они лениво заняли свои позиции на таких же безвкусных креслах. Кто-то из них недовольно потянулся, кто-то попытался лапой зацепить красный бантик на шее, а кто-то просто свернулся в калачик. Это просто какой-то кошачий дом.
Мои глаза все так же были уставлены на первого мохнатого кота, а тот в свою очередь пусто смотрел на меня.
- Тибидом-тибидом ты попал в кошачий дом, – запели стены вокруг.
Меня немного шатнуло в сторону.
- Он похож на лабораторную крысу мрявв – протянул один из котов и тупо уставился на меня.
- Отнюдь, - возразил второй, - он ничего общего не имеет с крысой. Крыса хоть пытается сохранить свою жизнь, а этот только и делает её бессмысленной.
- Он человек?
- Мряяяв, - лениво потянулся кот, - человек это не вопрос, человек – это ответ, - как прописную истину добавил он.
- Кто ты? – обратился ко мне кот номер два.
- Личность, - удивленно, но утвердительно ответил я.
- Героически борешься за реализацию личности? – усмехнулся кот.
- Я не герой.
- Избежать боли можно, отказавшись от личности. 
Я выдохнул, настолько сильно, насколько мог. Оббьем моих синтезированных легких позволил вырваться наружу ледяным осколкам, которые хранились во мне и ждали своего момента. Они со свистом прорезали пространство, пролетели несколько метров от меня и застряли у кота в глазу. Просочилась кровь, вперемешку с коричневым липким гноем, который тут же стал оседать на блестящей черной шерсти.
- Избеги боли, - ответил ему я и одним рывком захлопнул дверь.
Меня опять унес с собой вихрь твоего сознания, он вскружил мне голову, отворил новые пути и двери к тебе. Я хотел питаться им, я хотел дышать им, я хотел, как мелки раскладывать их на асфальте и рисовать им задорные яркие картинки. Я хотел прыгнуть в беззубую пасть к твоим страхам, обмазаться им с ног до головы. Рассыпать их в руках. Владеть ими. Сесть около выжженной стенки, до боли сжать ладошками виски, заорать в твоей голове, увидев то, чего ты боишься. Передо мной в бешеном темпе опять начали вспыхивать и тухнуть картинки.
Это девушка. С невыносимо белыми волосами. Кажется, она вылепила их из сажи и прицепила себе на лицо. Я видел, как ты на нее смотришь, как желал прикоснуться к трещинам на ее коже. В ее организме движутся шестеренки, она смазывает их машинным маслом, но когда его нет – подойдет и подсолнечное. Ты же не любишь людей, у которых внутри не крутятся механизмы. Я хочу её задушить, я её ненавижу. Я хочу видеть, как рушится что-то красивое, как шестеренки вываливаются с её синего лица и под моими пальцами хрустит очередной механизм твоей хитрой схемы. Может быть, она даже зарыдает поддельно масляными слезами. Но внутри все так же останется пусто. Я посмеюсь, найду в твоей голове укромное место. Раскладу перед собой вырванные шестеренки. Возьму их дрожащими пальцами у самого основания. Достану раскладной ножик, немного разогрею его в ладонях. До сих пор трясет. Несколько раз пропущу сквозь пальцы. Хватит. Изрежу себе щеку тонкими, почти хирургическими линиями. Это дико смешно. Ты даже не представляешь насколько. Я поставлю туда шестеренки. Им там не место, но тебе так больше нравится. Я заставлю их крутиться. Смажу кровью и маслом. Немного жжет. Посмотрю в зеркало. Поправлю прическу. Легким движение буду лавировать над миром, который ты создал. Я конечное звено этой схемы. Теперь я то, что надо. Теперь во мне тоже живет механизм. Теперь я ещё ближе к тебе.