Тёмный лес

Маска гнева скрыла лица
Нет пощады, нет стыда
Вы пришли к нам, как убийцы!
От чего же к вам вражда?
Д. Евдокимов




            Мой автомобиль летел по хайвэю одной из англоязычных стран мира сего, когда напряжённость и гнев сменились приятными воспоминаниями и философскими мыслями. Такое бывает иногда; ты      поневоле ждёшь неприятности, и через некоторое время, как бы заглядываешь в будущее, и понимаешь, что они обойдут тебя стороной. Последние пять лет я разъезжал по миру, постоянно меняя часовые пояса и языки. Раньше сама мысль о путешествиях в другие страны необычайно воодушевляла. Что говорить – сплошная романтика с регулярными сменами обстановки в поисках чего-то нового. Потом, когда наедаешься бытом аэропортов и гостиниц, чувствуешь лёгкое разочарование, в котором сам себе боишься признаться.  Такое испытывают многие люди. Так студентов медицинских ВУЗов воодушевляет мысль, что скоро они будут спасать человеческие жизни, помогать людям, жить самой благородной профессией. А потом как их ткнут лицом в то, как на самом деле тяжело лечить, а зазубренное ими в научных книжках полный бред, как скажут им крепкое словцо «благодарные родственники», так вся романтика в пух и прах... Но это только на первое время. Стоит  поработать, пройти через не могу и не хочу, как после первого вылеченного больного ( вылеченного самим, без чьей-то помощи) для этих уже не студентов, не ординаторов, а врачей со стажем, она оживёт вновь. Только романтика будет уже другая, взрослая… Подобное перерождение испытывал тогда и я  в том дорожном дыхании, именуем в простонародии свободой; только когда за плечами лежат сотни километров и десятки часовых поясов, ты можешь  сделать правильный выбор, куда тебе лучше направиться. 
            
              Автомагистраль это такая материя, которая может творить «почти чудеса».  Будь моя воля,  я бы всех людей страдающих депрессией, сажал за руль автомобиля и отправлял в дальний путь. Так чтобы каждому пришлось преодолеть как минимум тысячу километров. И когда каждый из них добирался до конечного пункта, бьюсь об заклад, печаль бы оставалась позади. Во-первых, потому что когда ты едешь один по дороге ты не только понимаешь, но и сам чувствуешь, как огромен этот мир. Что он намного шире, чем каждый способен представить, и людей в нём безмерное количество. Во-вторых, чем дальше ты находишься от дома, тем больше понимаешь, что он у тебя есть. Я вставил в магнитолу диск  классической музыки, чтобы тяжёлые переливающиеся звуки фортепьяно закрепили царившую вокруг меня гармонию.
             
              Дважды вспыхнули фары на встречном автомобиле. За рулём сидел упитанный мужчина с густыми усами, какие раньше носили донские казаки. Я снизил скорость и в благодарность поднял  руку. Мы улыбнулись друг другу. Бывает же такое, за тридевять земель спустя много лет встретить на дороге соотечественника. Российский менталитет крепок и бесконечно одинок, как стены Великой Китайской Стены. Местные водители никогда бы в жизни не предупредили, что где-то неподалёку есть полиция. А ведь тогда для меня самым главным было затеряться, чтобы никто не мог потом вспомнить ни моего лица, ни номеров машины. И замечу, что удавалось мне это не хуже, чем  агентам самых известных разведок в мире.
      
             Предупреждение было очень своевременным; дорога позволила себе несколько раз вильнуть из стороны в сторону, после чего в ста метрах показалась арка с ярким названием: «Добро пожаловать в «Химмельсроад». Население 70 тыс человек». Под аркой стоял знак ограничения скорости  до десяти километров в час.  Убедившись, что сзади трасса пуста, я настойчиво надавил на тормоз.
      
            По карте этот населённый пункт стоял последним. То был небольшой городок, выстроенный когда-то в европейском стиле, сейчас же усеянный  редкими церквами и многочисленными мечетями. Мультикультурное общество играло в свои игры демократии и равенства, вовсе игнорируя моё появление. Даже продавщица на заправке, рассчитываясь со мной, не удосужилась оторвать глаза от экрана телевизора. Всем плевать на окружающих. Наверное, поэтому этот мир является раем для убийц и маньяков.

***

           Ещё около года назад я сидел на старинном кресле в гостях у моей любимой тёти Луизы, тщетно пытаясь отогреть свои скрюченные от мороза руки. Привычка не брать с собой перчатки сыграла со мной злую шутку.
- Вот держи. Согревайся. Здесь тебе не Израиль и не Франция. В отличии от меня канадские морозы совсем не гостеприимны.  – Она протянула мне кружку с горячим отваром из северных трав. Никогда бы не смог разобрать, какие именно зелья были там замешаны, но аромат исходил чудесный.
Каждый глоток наполнял теплом и энергией, возвращая к жизни.
-Сибиряк это не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто тепло  одевается. Спасибо большое. Прямо не представляю, чтобы со мной стало, если б вы задержались ещё ненадолго.
-Сам понимаешь, я обычно не жду гостей. А твоя телеграмма в этот раз до меня не дошла. Сейчас я растоплю камин,  и за бокалом свежезаваренного глинтвейна, ты мне расскажешь, что да как…
-Тётя Луиза, давайте я вам помогу?
-Давид, успокойся. Я никогда не позволяла и не позволю мужчине  что-то делать в моём доме. И уж тем более тому, кто в четыре раза младше меня.
            
          Стена, возле которой я сидел, была сделана из стекла и потому полностью прозрачна. Из неё открывался прекрасный вид на хвойный лес, где вечный снег белым ковром обступал тёмно-зелёные деревья. Сквозь колючие дебри витиеватыми зигзагами уходили лыжные следы; какие-то из них были почти заметены снегом, какие-то свежие сделаны накануне. Чем-то этот вид напоминал мне Сибирь, картину из раннего детства, где моя семья ждала окончания ссылки, чем-то на другую планету, затерянную посреди галактик.  Холодное солнце совсем не слепило глаза, так что им можно было любоваться сколько угодно. Сам дом стоял отшельником на самом краю горнолыжного склона, чуть в стороне от всех остальных.
               
             Поселение существовало около двадцати лет, будучи одним из самых удалённых уголков не только Канады, но и всего мира. Чтобы добраться сюда,   мне пришлось двенадцать часов лететь на самолёте, потом два дня ехать в поезде, а  после на арендованном  снегоходе преодолеть порядка тридцати километров по пересечённой местности и вместо тёплого приёма поздороваться с запертой дверью. Поняв, что бензина в баке почти не осталось, я два часа ходил по округе, расспрашивая редких местных жителей о Луизе. И это в минус 57 по Цельсию! 
-Нельзя так. Нельзя же так! - Говорила она, ставя передо мной чашку до краёв наполненную едва бурлящей красной жидкостью. Ей  всегда хотелось перебивать, когда я начинал рассказывать ей про наших родственников и знакомых, - Нельзя! Куда смотрит его Мама? Куда?
-Тётя Луиза, причём здесь Хана? Марку уже тридцать пять. Он уже давно не ребёнок и сам должен принимать решения. Всё что мы можем сделать, это дать совет и высказать своё мнение.
-Это что значит,  всё, что мы можем!? У молодёжи нынче совсем нет уважения к старшим?! Этот современный мир, живущий по принципу: «В свободной стране я делаю что хочу» окончательно развратил вас.  В моё время было так, если Родители не одобряют выбор, значит, свадьба отменяется! И никаких возражений! Ведь  всё делается из лучших побуждений. Сам посуди, богатый  мальчик, всю жизнь обделённый женским вниманием, берёт в жёны бедную девушку, которая его даже не любит. Кто должен вставить ему мозги, если не родная Мама?
-Марк и Бека знают друг друга со студенческих лет. Они долгое время встречались, потом не сошлось, жили отдельно. Но это не значит…
-Можешь мне не рассказывать всю эту долгую историю. Я её прекрасно знаю. Лучше ответь мне: где она была всё это время, а главное с кем? Пока мой троюродный внук по общежитиям из города в город мыкался! Пока жил от займы до взаймы! А как вдруг начал в люди выходить, так объявилась: «Прошу любить и жаловать, я та пышногрудая девица, в которую ты был влюблён всю юность»! Тьфу, тошнит от одной только мысли о ней.
-Знаете, как это называется? Предубеждение. Вы мало знаете о Беке, а уже делаете выводы.
-Вот тебе не суждено было родиться женщиной, оттого ты меня понять и не можешь! Для любой матери главное, чтобы будущая жена любила её сына. А от Бэки этого ждать не приходится, и для этого не нужно знать всю её биографию!
-Возможно, вы и правы. Особенно про то, что женщиной мне быть не суждено. Давайте сменим или хотя бы временно закроем эту тему.
-Ага, ну давай, лишай бабушку последней радости в жизни посплетничать, да поворчать. Что у тебя там?
-Думаю, после того, что вы сейчас увидите, семейные проблемы волновать перестанут. Если вам не трудно освободите стол. То, что я привёз, требует много свободного пространства.
         
           Я достал из рюкзака за спиной потёртую матерчатую ткань, скатанную в многослойный рулон. Гостинец был обвязан верёвками, зафиксирован скрепками.  Таможенники несколько раз  просили меня вскрыть его, но  мне всякий раз удавалось уговорить их  не делать этого. Хоть официальных документов я не оформил, по всем моральным и юридическим принципам содержимое рулона имело право на неприкосновенность. Тётя Луиза смаковала остатки глинтвейна, с интересом наблюдала за моими действиями. Виртуозно работая ножницами, я освободил подарок от всех удерживающих приспособлений. Перед тем как начать его разворачивать, я надел стерильные белые перчатки. Вещам внутри было минимум по девяносто лет, и как  все люди в таком возрасте они заслуживали уважения и аккуратного обращения.
-Эх Давид, ведь всегда прошу тебя, когда привозишь мне нечто подобное,  предупреди чтоб я приготовила таблетки, а заодно очки, кстати где они? – Её только что уверенные и сильные руки, трясясь,  начали   искать их на ближайшей полке.
-Я извиняюсь. Просто в этот раз, никак не мог предугадать вашу реакцию.
-Реакцию? В мои-то годы её  вообще может не быть. Просто упаду от переизбытка чувств замертво и всё. Кстати это была бы красивая концовка в моей биографии.
-Прошу не говорите так. Вам ещё жить да жить. До ста двадцати как желают на дни рождения!       
            
          Перед Тётей Луизой лежали два больших потёртых кожаных футляра, золотая цепочка с кулоном, в центре которого на идише было выгравировано её имя, складные очки с ручкой для временного приставления к глазам и опаленная кожаная визитница с тоненькой пожелтевшей визиткой. Когда я открывал  футляры,  изнутри сыпался пепел. На дне каждого лежали измятые крошащиеся фотографии тридцатых годов. Кто был изображён на них, я не знал, но по архитектуре догадывался, что снимки делали в довоенной  Германии и Польше.
-Ты знаешь, когда говорят о призраках, всегда имеют в виду людей. Это несправедливо. У предметов тоже есть душа. Вот сейчас смотрю на них, и мне кажется, что они не настоящие, а из потустороннего мира. 
-Расскажите, мне об этих вещах? Ведь это принадлежит нашей семье.
-Правильнее сказать это принадлежит нашей истории. Футляры и их содержимое нам достались от Ривки, соседки, что жила напротив. Тогда Она была очень талантливым фотографом в Мюнхене. Как видишь на снимках либо свадьбы, либо похороны. Единственные мероприятия, с помощью которых немолодая одинокая дева могла заработать себе на жизнь. Будучи человеком творческим, она много выпивала. Хотя мало кто в то время не страдал этой болезнью. Не знали люди  лучшего способа снимать грусть, стресс и вечную безысходность. По ночам в доме было особенно шумно. Ривке снились кошмары. Она металась по дому, обстукивая каждую дверь, слёзно умоляя нас  немедленно собрать вещи и бежать отсюда в Англию, в штаты, куда угодно. Ибо потом будет поздно. Она рассказывала про сны, где ей виделись огни над Германией, гигантские раскалённые печи, призванные работать день и ночь. И тогда это был всего лишь двадцать девятый год, когда нацисты ещё даже не пришли к власти. Спустя пару лет она как-то поуспокоилась, будто смирилась с грядущим. С нами общалась уважительно и даже как-то наиграно ласково.  Тогда мы думали, что это результат её лечения в психиатрической больнице. Кто знает, может так и было, вот только как-то нашли мы её одним дождливым утром повешенной. Ни предсмертной записки, ни завещания, ничего. Родственников у неё не нашлось, ценного имущества внутри не было. В результате управляющие домом сделали квартиру под оптовый склад газет, а учитывая, что мы были единственной еврейской семьёй по соседству, всё её творчество решили отдать нам. Футляры у нас хранились на комоде. Когда никого из взрослых не было дома, я поднималась туда и разглядывала эти снимки.
-А как же визитница. На внутренней стороне написана  фамилия вашего отца «Гроссштейн». А на самой визитке адрес: «Элегия Платц. 19»…
         
          Луизе на тот момент исполнилось девяносто два года. Она была здорова (насколько может быть здоровым человек, доживший до таких лет) и полна энергии. Даже сидя здесь на другом конце света, она умудрялась содержать свой маленький бизнес в нескольких странах Европы и регулярно скандалить с нашими родственниками. Между собой её называли: канадский-телефон. Потому что  когда ей было нужно, тётя могла дозвониться до кого угодно. Зная, что ей  когда-то пришлось пережить, я не мог обижаться ни на её сварливость, ни на резкие высказывания, ни даже  на бестактность. Для меня она всегда оставалась человеком-легендой.
 
***
            
         Последний раз я моргнул чуть дольше обычного, настолько глубоко, что даже не заметил как переехал ребристый порог разделительных полос. Ничего страшного в принципе не произошло, руки так же спокойно лежали на руле, нога на педали газа выжимала свои сто километров в час, да и сам автомобиль шёл очень ровно, просто не там где надо. Справа промчалась встречная машина. Водитель дважды посигналил и покрутил пальцем у виска. Я нажал на кнопку магнитолы, чтобы переключить убаюкивающего Шуберта на дорожное радио. Ох уж этот  австрийский гений, на его концерты наверняка приходили  люди, страдающие бессонницей. Никакие лекарства не нужны, сядь в удобное кресло да посапывай. Собравшись с мыслями, я вернул автомобиль   обратно в безопасное положение. Запас времени для достижения цели составлял от нескольких часов до пары суток. Несмотря на это продолжать путь без лёгкой передышки было глупо. Судьба никогда не фартит дважды.               
          
    В качестве временного прибежища я выбрал себе стоянку около крайне подозрительного заведения, запущенного обветшалого здания с тусклым названием на ржавой крыше: «закусочная Тадж-Махал». Собственно стоянкой это было назвать трудно, небольшая выемка битого щебня вдоль дороги. Если б мой путь пролегал по трассам России или любым другим странам СНГ, это место не привлекло бы никакого внимания. Такие на каждом шагу стоят вдоль московского направления. Но здесь в одной из самых развитых странах мира, где даже асоциальный класс населения имел ноутбук на семью и не мог себе позволить жить в не обустроенном доме… Да, с какими парадоксами только не сталкиваешься! Особенно поражала смесь запаха шашлыка с заднего двора, заставлявшего давиться слюнями и жадно глотать воздух, в вперемешку с рвотными ароматами горящего деревянного туалета, который стоял неподалёку. Дым шёл по направлению ветра именно на лоб моей машины. Я остановился из тех соображений, что местные жители сюда никогда не придут, а полиция, проезжая мимо, скорее всего только прибавит скорости, лишь бы не связываться с хозяевами. Заходить внутрь я не собирался, так что принципы незаметности и конфиденциальности нарушены не были.
         
   В термосе ещё оставалось немного кофе. Рядом лежали завёрнутые в фольгу бутерброды. Их сделала перед отъездом моя жена. У нас всегда шёл с ней спор как лучше их упаковывать. Я предпочитал рядами в один контейнер, а она всегда заворачивала в фольгу, мотивируя это тем, что так есть удобнее. Правда была без всяких сомнений на её стороне, но тогда это не имело никакого значения. Все заготовленные запасы покрылись лёгким слоем плесени. А вот сдобные булочки, купленные ещё в аэропорту, каким-то чудом уцелели. Это был мой вчерашний ужин в сумме с сегодняшним завтраком  и обедом. Я достал из кармана фотографию моей семьи, сделанной накануне отъезда. Вполне стандартный кадр на фоне солнечного спокойного моря. Супруга взяла меня под руку. Сквозь сарафан хорошо были видны очертания большого живота, шёл пятый месяц. Мы в ожидании четвёртого ребёнка. Уже есть в обойме три парня, теперь очередь за девочкой. Эх! Моя когда-то наивная мечта иметь многодетную светскую семью воплощалась на глазах. Вот только я вместо того чтоб быть с ней, все последние годы находился в поисках, поисках, поисках, которые если б не вечный зов совести, ничего не стоило бы прекратить. Я провёл по её лицу. Гладкой белой коже, так знакомой и родной мне. За нашу совместную жизнь, я наговорил ей множество приятных слов и посвятил не одно произведение, вот только так и не сказал самого главного. Не любил бросаться сильными словами. Захотелось почему-то только сейчас на расстоянии: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ МИЛАЯ!»   
          
         Я так позволил себя предаться воспоминаниям, что не заметил, как к моей машине подошёл владелец местного заведения. В переднее окно настойчиво постучали. От грязных рук на стекле остались разводы. Ненавижу неопрятность! Вид у него был что надо! Огромного роста, с бородой отращенной по всем традициям  Востока, смуглый монстр взирал на меня сверху. На ногах брюки со стрелочками «элегантно» дополняли красные сланцы. На майке красовались красные пятна, то ли краски, то ли чего-то ещё.  Из под ремня отчётливо выглядывал длинный чехол для ножа. Взгляд был наступающий, пронзительный, нацеленный на то чтобы морально раздавить человека, внушить ему страх ещё до начала разговора. Сильная вещь, что и говорить, всегда завидовал людям, у которых получалось так смотреть. Ещё больше тем, кто находил в себе разум и выдержку, чтобы делать это вовремя. В подобных ситуациях мне уже не раз приходилось бывать.  Я достал из бардачка пистолет, демонстративно вставил обойму, щёлкнул затвором, снял с предохранителя и положил его возле себя. Затем приспустил окно, настолько чтоб мы могли переговариваться, но он при всём желании не смог бы добраться до меня руками. Мы говорили на английском. Ну, или почти на нём.
- Ассаля;му ‘алейкум!
-Добрый день. Что ж, и вашему дому тоже мир.
-Желаю приятного аппетита.
-Спасибо.
-Может, зайдёшь в гости? Обещаю, такого шашлыка ты нигде не пробовал, и нигде больше не попробуешь. Это будет просто сказка! Мы только-только зарезали хорошего барана.
-А из свинины шашлык сможешь приготовить? Мне она больше по вкусу! – это был неправильный ход. По сути, я харкнул ему в лицо, он мог запросто взяться за кинжал. Мне повезло, что у моего собеседника руки не летели вперёд головы. Он оскалился, взглянул на «маген давид», что висел под центральным зеркалом, и достойно ответил:
-Знаешь, по-моему, не тебе иудей нужно задавать такие вопросы. В моём доме, всё что угодно, кроме свинины. Может, всё-таки выёдешь из автомобиля, и поговорим как мужчины?
-Может, но ты знаешь, я считаю нам не о чём с тобой разговаривать.
-Не уверен. Ты припарковался на моей земле, и здесь вокруг нет знака, который говорит о том, что это можно делать бесплатно. Ты стоишь здесь уже двадцать минут. Так что с тебя пятьдесят долларов... – из закусочной стали выходить люди: один, два, десять... Думаю ко мне приближался весь обслуживающий персонал. Одежда на них была приблизительно такая же, как на хозяине, местный дресс-код. В руках каждый держал по арматуре. Я мигом взял пистолет, направив его промеж глаз араба. Сила – это когда ты ведёшь себя так, что твоим словам начинают верить, не требуя доказательств.
-Это Desert Eagle. Ему по х.. какой ты национальности и где окажешься на небесах. Прикажи своим шакалам не подходить к машине! Быстро! – он поднял руку, бородатая толпа остановилась, пытаясь добраться своими взглядами до моего страха. – Отлично. Напомню тебе, что я не та деревенская шлюшка, которую ты можешь заманить к себе в сарай, напоить, изнасиловать толпой и закопать. И да, я  умею играть на скрипке. Но это не делает из меня наивного  мальчика, у которого можно так легко отжать машину. Мне ничего не стоит тебя пристрелить.
-Земляк, почему ты сразу не сказал, что из России. Я вижу ты настоящий воин. Никто тебя здесь не тронет. Опусти пушку, двоюродный брат.
-Брат, ну да…Держи сто долларов. Это за стоянку и за гостеприимство. Мне не нужны проблемы, поэтому давай разъедимся миром.
-Конечно. Щедрому гостю хорошая дорога. Я смотрю, проблемы ты уже себе нажил. Не волнуйся, мы не станем вызывать полицию.
-Не лицемерь, хотя бы мне. Если уважаешь. – Он отошёл в сторону, позволив мне съехать по щебню обратно к трассе. Люди с Востока очень гордые, не умеют проигрывать. Можно было бы уехать, не заплатив ни цента, но тогда Хозяин «Тадж-Махала» спустил бы всех псов, чтобы найти меня. А так он был полностью уверен, что вышел из ситуации победителем, хотя на самом деле так и не добился, чего хотел.
         
    Погода, как и моё настроение, окончательно испортилась. Небо серым панцирем скрыли тучи, предвещая вот-вот обрушить на землю свои водяные потоки. Где-то вдалеке уже поблёскивала молния. Гонимые  ветром  разноцветные листья спешно метались вдоль дороги, будто искали себе убежище, чтоб не быть смешанными с рождаемой грязью. Я не испытывал к ним никакой жалости. Меня устраивала эта  осенняя мерзость. Так как я не хотел, чтобы для человека, что лежал связанным на задних сиденьях в моей машине, этот вечер запомнился хоть чем-то приятным.

***

-Тётя Луиза, если вы так любите поучать молодое поколение, то сами должны подавать им пример. С каких это пор вы начали курить?
- Ты знаешь недавно. К соседям из штатов приехали родственники. Мальчишки, девчонки дымили как паровоз. Я сначала делала им мозги, а потом вдруг сама решила попробовать. В конце концов, надо же это когда-то было сделать. И вот увлеклась немного. Ть…чувствую себя подростком.
-Знаете, я думаю наша жизнь это не огромный разноцветный  пирог. Не обязательно пробовать все его части.
-Хорошая метафора. Возьму её на вооружение. Как только докурю пачку, сразу брошу. Точнее у меня не останется выбора. В наших магазинах купить сигареты, всё равно, что на луну туда обратно слетать, а гости из цивилизации появляются здесь редко.
-В таком случае я вынужден помочь вам избавиться от этой заразы. Угостите и меня.
-Пожалуйста. Ты знаешь, я вдруг открыла для себя новую истину: единственный кто имеет право и основание разрушить человека, так это он сам.

Если  уж быть до конца откровенным, то между мной и тётей  Луизой не было никаких родственных связей. Тётей я её называл из-за любви и уважения. У неё вообще не было родственников. После войны она осталась круглой сиротой, даже тех, кто жил на соседних улицах не удалось отыскать, всех убили!
-Ты прости меня пожалуйста, порой я бываю такая сука, что если бы встретила себя в жизни, честное слово придушила бы.
-Так, оказывается, вы ещё и матерные слова употребляете? Сильно вы изменились с нашей последней встречи.
-Ну, это я сказала для красного словца. Русский язык слава Богу во мне ещё жив, всё благодаря твоему прадеду - Ирме, вот он был самый настоящий матершинник. 
         
   Прадед мой тогда работал машинистом, на восстанавливаемых железных дорогах между СССР и капитулировавшим Рейхом. С ним-то и познакомилась Тётя Луиза, когда выгнанная из своей прежней квартиры новыми жильцами заплаканная пришла на вокзал. Ирма тогда хоть и служил во благо Коммунизма, бороду и пейсы носил солидные. И семью в маленькой деревне под Тверью держал приличную, на тот момент уже было семеро детей. Он-то и предложил ехать с ним в Союз, чтоб работать в доме нянькой. «Ты дитятко, главное не вздумай шпрехать по фашистски, только на идише разговаривай пока что русский не выучишь, у нас село после войны нашего брата конечно недолюбливает, но убивать не станет», - сказал он хмуря густые брови и покуривая длинную смольную трубку.
-Я понимаю что всех уже достала и вы все люди взрослые, принимаете решения сами, но как мне быть. У меня ведь никого больше нету. Возможно, если бы у меня были дети, но Бог не дал.
-Нет уж.  В этом я никогда не соглашусь с вами. Даже если когда-то ваша память  откажет и вы, как и все люди будете уверять меня в обратном. Ни причём тут Бог, ни причём.
       
       Мы сделали глубокие затяжки, а затем выдохнули два густых облака дыма, на какие-то секунды скрывших хлопья растворяющегося в ночи снега. Она поняла о ком идёт речь. О том знаменитом Докторе, напевающем мелодию из своей любимой оперы Вагнера и его окровавленной операционной. Куда  даже слуги из Преисподней ещё долго не решаться войти. Где проводя опыты, никогда не делали отличия между человеком и крысой. Да, это место ещё существует, внутри выпущенного дыма. Там Он продолжает бесконечно делать кесаревы разрезы для анатомирования живого плода. Хорошо, что это всего лишь дым и его так легко разогнать руками.    
         
     Она тщательно затушила сигарету о пустую чистую пепельницу, потом пошла с ней на кухню, вытряхнула, промыла и поставила назад на подоконник. Ох уж эта канадская педантичность с любовью к окружающей среде. Я ещё некоторое время постоял у прозрачной стены.    

***
            
      На следующее утро моё тело напоминало включённый утюг. Даже  собственным пальцам было неприятно дотрагиваться до огненной кожи. Голова была готова лопнуть от давившей изнутри тяжести. Перешагнув через скинутое одеяло, почти обнажённый я направился в ванную комнату. Холодный кафель заставил на цыпочках пройти к раковине. В зеркале отражалось нечто белое как снег за окном, с огромными синяками под глазами. Я обрызгал лицо холодной водой, после чего поле зрения в секунду покрылось жёлтыми кружочками.  Некто невидимый  сделал подсечку. Потеряв равновесие, я начал падать. В самый последний момент пол исчез, позволив мне уйти в безболезненную бездну обморока.
            
      Доктор  приехал через пару часов на весьма необычном транспорте, упряжке с собаками. Должно быть, он являлся  прямым потомком из времён Джека Лондона. Единственному врачу на ближайшие пять поселений вокруг, в виду всё возрастающих цен на нефть снегоход не давали, а вот животную силу не жалели. Инъекция литической смеси позволила сбить на некоторое время температуру, суметь придти в сознание. Где-то вдалеке слышались хлопоты Тёти Луизы; я прекрасно понимал, где нахожусь, но был настолько обессилен, что не мог, ни открыть глаза, ни даже пошевелиться. Со слов доктора я узнал, что заболел «белой лихорадкой», старым неизвестным мне заболеванием. Раньше она поражала всех европейцев, приезжавших сюда из тёплых стран. Сейчас случаи были спорадические, но так и не извелись. По прогнозу недуг будет терзать меня в течении недели, а потом исчезнет так же внезапно, как и появился. Если б я работал в медицине, то это была бы прекрасная тема для научной работы.
            
     К вечеру жар вернулся. Только теперь начались ещё и галлюцинации. Мой мозг играл со мной в разноцветные игры. Люди из настенных фотографий представали передо мной, что-то говорили на идише, я не понимал, переспрашивал на всех языках, которые только знал. Религиозная мамаша с пятью детьми громко кричала. Сапожник пытался всучить мне свои документы, всячески оглядываясь по сторонам. Красивая девушка, на вид моя ровесница, звала куда-то за собой. Мальчик жадно съедая буханку хлеба говорил что-то совсем невнятное. Пошло ускорение, люди начали меняться  слишком часто. Я не успевал за событиями. Последним стал Раввин. Устав от моих словесных метаний, он отвесил смачную пощёчину, отправив меня на грязную землю. Каждый персонаж мелькнул ещё по разу, после чего наступила тьма, будто кто-то наблюдавший за мной со стороны выключил свет: « Давид, пей….тебе надо много пить. Давай я знаю, что тебе трудно. Постарайся. Вот молодец…Спи, скоро станет легче»
            
     Следующим видением стала белая дорожка. По бокам в бескрайнюю даль уходила полоса тьмы. Вдоль пути в полосатом изодранном пути шли люди; больные, униженные,  потерявшие всякую надежду. Один юноша, с сверкающе-выбритой головой протянул мне руку, чтобы помочь подняться. В разбитых губах  промелькнуло что-то наподобие улыбки. Мы пошли вместе. 
            
      На всё в нашей жизни необходимо смотреть с нескольких сторон. Последние пять лет я занимался тем, что собирал по осколкам  жизнь моей Тёти. После часов просиживания в картотеках музеев, посещения интернет форумов, прочтений книг современных историков, находилась необходимая информация, для того чтобы выйти на людей и их потомков, выжившим в той мировой катастрофе, что произошла более пятидесяти лет назад. Я никогда не звонил им на телефон. Напротив, всегда устраивал личные встречи.  Отказать человеку,  глядя ему в глаза, не так-то просто, как сделать это на расстоянии. А люди попадались разные; были те, кто начисто отвергал своё прошлое…
- Да не сжигали никого у нас в концентрационных лагерях! И вообще  у нас в роду евреев никогда не было!
- Подождите. Вот же документы вашей бабушки, Сары Линдерман. Место рождения вашего отца  город Осовец, Польша. Она оставила его в приюте, прежде чем её увезли. Откройте его паспорт и убедитесь сами.
-Отец уже несколько лет как умер. И да, он  родился в Польше, рос сиротой. Но это может оказаться всего лишь совпадением! Мне не интересна  эта история. Кто старое, помянет, тому сами знаете что.
-Глаз вон. Всё ясно. Извините что побеспокоил.
            
   Несколько раз мне «посчастливилось» нарваться на мошенников, живущих уже много лет по поддельным документам. В одном из таких случаев я едва не лишился жизни, после чего приобрёл себе пистолет и всегда держал его наготове.
-Вы даже не отзываетесь на то имя, под которым живёте. Как так можно?
-Что вы от меня хотите молодой человек? Я был всего лишь польским зеком, оказавшимся без крова. А тут конец войны, разруха. Нужно было что-то делать. Нас заставляли работать на братских могилах, там я и нашёл паспорт того, кого вы ищите, владельца одной из крупнейших фабрик в западной Германии, чьего рода и друзей уже не осталось в живых. Глупо было бы не вклеить на его место свою фотографию! Всего богатства конечно не вернули, однако это был билет в новую жизнь. Так что вы хотите теперь, чтоб я во всём чистосердечно признался и пошёл обратно в тюрьму? Ни за что! Убирайтесь с моего порога и молите Бога, чтобы я не всадил пулю вам в спину. Отпускать вас, это значит ставить под удар всех моих потомков. А они мне будут подороже, вашего любопытного носа!
            
      Конечно же, находились и те кто, относился ко мне как объявившемуся родственнику. Слёзы не то радости, не то горя просачивались сквозь их глаза.
-Господи, как же так может быть. Моя Бабушка всю жизнь рассказывала нам про свою соседку Луизу, с которой они прошли все ужасы Освенцима и опыты профессора Менгеле. Как же так получилось, что после освобождения, они так и не нашли друг друга.
-Должно быть, они обе считали друг друга погибшими. Найти хоть кого-то уцелевшего из твоих знакомых тогда считалось великим чудом.
-Вот вам два футляра с фотографиями, золотая цепочка с её именем.

***
            
   Без очков у него никак не получалось  сфокусировать зрение и вся обстановка вокруг плыла в густом тумане. Однако собственный страх тогда говорил  ему намного больше чем глаза. Изношенные годами суставы ныли из-за рук, надёжно привязанных к согнутым в коленях ногам. Он попытался двинуться с места, но это вызвало ещё большую боль, чем само неудобное положение.  К высохшим губам  прилегал толстый слой скотча, поэтому вместо криков страдания доносились лишь глухие стоны. С редких седых волос стекал липкий пот. Заметив, что мой пассажир на заднем сиденье начал приходить в себя, я включил нужную мелодию, убавив громкость динамиков до минимума. Шаг, хлопок, шаг, хлопок - всё это под лёгкий перебор гитары. Всегда любил говорить на фоне строгой медленной музыки, так чтобы атмосфера придавала словам особую ауру.
-Я вырос в Кавказском городе,  где меня учили всегда с уважением относиться к старшим. Именно поэтому сейчас ты лежишь на заднем сиденье, а не в багажнике. Хотя есть на то и другая причина, куда по важнее. За человеком в таком пожилом возрасте как ты Дама в чёрном одеянии с длинной косой не спускает глаз и всегда ходит по пятам. При всём уважении к ней, я не хочу, чтоб ты умер естественной смертью в тёмном замкнутом пространстве, просто закрыв глаза и навсегда уснув. Нет, такого допустить нельзя. Так что пользуйся последними моментами, дыши этим очищенным кондиционером воздухом, наслаждайся уютом кожаного салона. Мы уже почти приехали.
                Он отчётливо понимал каждое слово, произносимое мной на немецком языке.   Десятилетия эмиграции не смогли стереть из памяти  его родную речь, впитанную когда-то с молоком матери (разумеется, если допускать тот факт, что она у него вообще когда-то была). В след за страхом на  лице возникли непонимание и сосредоточенность. Он замер в ожидании, позабыв про боль.
-Предупреждаю сразу, на день рождения к твоему другу Сайману мы  не поедем. Не волнуйся, я уже отправил ему сообщение с поздравлением. Хочешь, прочитаю.  «Дорогой Сайман, поздравляю тебя с Днём Рождения. Желаю тебе старому извращенцу, долгих лет жизни и оставаться всё таким же упрямым, но очень добрым ослом, каким ты являешься. Ты уж меня извини, поздравить лично не смогу, проблемы со здоровьем. И не бойся, всё со мной в порядке, обычная простуда. Врач зайдёт ко мне лично»- кажется, получилось неплохо, искренне старался подстроиться под твой стиль.  Меня зовут Давид. Тебе я разрешаю не представляться. Мне известно и то имя, под которым ты жил последние пятьдесят лет, и то, что дано тебе с рождения. Даже больше, я знаю даже прозвище, которое люди дали тебе за заслуги. Да, Йозеф Менгеле,  «Ангел Смерти», сегодня днём представившись семейным врачом, я пришёл за тобой.
            
     Гнев - поистине удивительная сила. Я предполагал, что после таких слов мой  пасса
жир изольётся в страхе или, осознав безысходность своего положения, начнёт кричать, будто его режут скальпелем на мелкие кусочки,  ну или падёт в слёзы, начнёт молить о пощаде. Получилось совсем наоборот. Подслеповатые глаза, в которых отражался мой Маген Давид, налились яростью. Будто чёрная свастика внутри истасканного жизнью тела разбудила в нём  уснувшее оголодавшее животное, наполнила прежними нечеловеческими силами. Девяносто шестидесятилетний старик начал отчаянно вертеться, принимая самые разнообразные позы на заднем сиденье. Так бьются эпилептики на пике своих приступов, когда пять а то и больше мужчин вдвое крупнее по комплекции не в состоянии удержать взбесившееся тело. Казалось, он готов был вывихнуть напрочь суставы сломать себе кости, лишь бы выбраться из роковых уз. Сквозь склеенный рот доносилось свирепое мычание из скомканных в общий поток лишённых согласных матерных слов. Пусть  я такого не ожидал, но такая реакция меня тоже обрадовала. Если бы мне довелось наткнуться на потерявшего разум, еле дышащего человека-растение, то едва ли у меня поднялась на него рука. А тут сзади меня полыхал гневом живой связанный нацист, ушедший когда-то от слепого и неверного своим принципам Мирового Правосудия. Тот, кого я так долго искал.
-Должен признаться, что поражён твоим физическим состоянием. В таком возрасте оставаться в трезвом уме и здоровом теле может лишь гений; злой гений. И главное хватку с годами не потерял. До последнего не хотел открывать мне дверь, всё не верил, что я твой новый семейный врач. Это ж надо чуть ли не целый экзамен под дверью мне устроить. Хорошо хоть комплекцией ты не вышел и эфир подействовал быстро. Можешь сколько угодно продолжать этот цирк, тебя никто не услышит.


Эпилог.

         
     Я проснулся рано, когда солнечные лучи только начали пробиваться  сквозь кромки деревьев. Рюкзак лежал собранный под ближайшим пеньком; новый осенний костюм незапачканный кровью уже сидел на мне, так что оставалось только умыться, позавтракать, да двинуться в путь. Обратно к трассе. Мой автомобиль ещё с ночи железным сном покоился на дне дикого озера. Хотелось верить, что если его лет через пятьдесят найдут, то смогут привести в долженствующий вид. Жалко всё-таки.
         
    В спине ломило. Клетчатый плед хоть и защитил от холода, мягкости земле не прибавил. Склонившись над своим переливающимся отражением в воде, я достал свой тесак, чтобы подравнять запущенные в последние дни дороги усы. Они двумя антеннами торчали в разные стороны. Охотничий нож был моим ручным хищником, выросшим тигром, который хоть и трогал своей когтистой лапой хозяина, не оставлял следов. Мелкие рыбки лениво отплыли в сторону, завидев приближающиеся к ним руки. Должно быть, не пугали их рыбаками родители. Холодная вода была приятна как никогда раньше. Из неё на меня неподвижно смотрел путник, усталый и одновременно несгибаемый, с характером многовекового камня, что со всех сторон обточила вода жизни, но так и не снесла течением. Я спросил его:  «Всё ведь в порядке?». Он качнул головой в ответ.
         
      Через несколько минут, на металлических подставках уже стояла походная кружка с речной водой. Сухой спирт синим пламенем выстилался снизу. Пузырьки один за другим появлялись на блестящем дне, а затем, набухая,  словно дрожжи, устремлялись на поверхность. Брошенные два пучка чёрной травы окрасили содержимое в привычный коричневый цвет.  Аромат чая защекотал ноздри. Никогда не соглашался с пословицей: «Война войной, а обед по расписанию». На мой взгляд, завтрак тоже является неотъемлемой частью дня. Ну, какой человек будет считать себя проснувшимся, если с «утреца» не сделает, хотя бы пару глотков свежего чая или кофе? В кармане нашлось пару «заначенных» ирисок, твёрдых, просроченных, но очень вкусных. Я поднял с огня чашку и, смакуя каждый глоток, отпил. То, что надо: крепкий, без сахара. Когда-то в студенческие годы мы так же большой компанией сидели на берегу реки, с гитарой, удочками водкой, всё как полагается. Особенно хорошо помнился развеянный миф, что на природе с утра голова не болит. Я  откинул в сторону воспоминания и внимательно осмотрелся вокруг. От вчерашнего кровавого месива не осталось и следа. О чём-то своём щебетали птицы, бежали на свою ежедневную работу муравьи. Даже вчерашние тучи куда-то пропали, Наверное, точно так же, как пропали два жителя из города, что находился в ста километрах отсюда. Отряхнув с себя прилипшую листву я собрал свой нехитрый скарб. День предстоял быть долгим
         
       Часа через два на тропинке я наткнулся на одну семью. Судя по всему американцы, жаждущие приключений. Этот вывод я сделал по их специфическому английскому и их упитанным телам. Вообще я хотел резко свернуть с тропинки, чтобы избежать нежданной встречи, но один из детей уже успел меня заметить и начал тыкать на меня пальцем. А когда высокий дядя с огромным тесаком в руке при виде тебя убегает в сторону, это мягко говоря вызывает подозрение, уж не говорю про другие ощущения. Я быстро убрал нож в ножны и передвинул их за спину. На лице попытался изобразить что-то наподобие улыбки и благодушия. Будто я грибник, который возвращается с прогулки. Какой из меня вышел актёр, определить не удалось. В их глазах не было видна признаков мышления и эмоций. Мы просто молча смотрели друг на друга, а потом глава семейства, что стоял с картой в руках, обратился ко мне:
-Здравствуйте, я Джордж Паттерсон старший, а это моя семья. Жена Моника и два сына: Боб и Риччи. Дети поздоровайтесь с мужчиной. –Я поочередно пожал всем их маслянистые руки.
-Рад познакомиться. Чем могу вам помочь.
-Мы туристы, только два дня назад приехали в эту замечательную страну. Нам говорили здесь прекрасная дикая природа. Вот решили выбраться на пикник. Судя по карте, которую я признаться, совсем не понимаю, здесь неподалёку есть озеро. Вы местный житель, подскажите, куда нам идти.
-Так для этого не нужна карта. Идите прямо по тропинке до конца, а потом просто сверните направо. Сразу скажу путь не близкий, но оно того стоит. Вид великолепный.
-Спасибо большое. Вот возьмите мою визитку. Если вам когда-нибудь понадобиться помощь, обращайтесь.
-Спасибо, удачи вам.
-Постойте, а я ведь так и не узнал ваше имя.
-Йозеф. Но не старайтесь запомнить. Думаю, мы с вами больше не увидимся.
-Не стоит быть пессимистом Йозеф. Мир маленький и круглый. При желании в нём можно найти любого человека.
-Не могу не согласиться. До встречи.
         
       С каждым шагом лес  становился всё реже. Из-за горизонта уже начали доноситься звуки цивилизации. Я шёл и думал, как это семья подойдёт к тому месту, где я ещё совсем недавно проснулся. Они наверняка сядут на те два маленьких пенька, достанут из рюкзаков свои огромные сэндвичи, будут есть их, шутить, делиться впечатлениями. И никто их них даже не догадается, что в том месте похоронено самое большое зло двадцатого века, фашизм.