Становление. Момент взросления

Глава 5. Момент взросления

Прощание и проводы были не долгими.
 
  Накануне, вечером, в общаге, в комнате, где я жил, собрались все, кто остался в дивизии из лейтенантов моего призыва. Нас к тому времени насчитывалось человек пять или шесть. Сели, выпили, посмеялись, анекдоты и тому подобное. Веселья не было, никто не хотел мириться с тем, что хорошо было известно каждому из присутствующих, никто не хотел говорить громких слов, все обращалось в шутку, юмор. Так было легче расставаться. Все знали, куда отправляется их товарищ, что там есть на самом деле и что может быть, если вдруг ...

  Не последняя, КРАЙНЯЯ, рюмка водки на родной земле выпивалась убывающим и командиром полка, такова была традиция, заведенная самим командиром. Как он сам говорил, ему нагадала цыганка, что он в огне не сгорит и других сбережет, вот и пошла такая традиция. Верили или нет, каждый сам по себе, но заведенный порядок блюли. А может и действительно, повезет, вернешься. Хотя среди наших коллег, убывших ранее, были и раненые и другие.

..........

  Автовокзал, билетная касса, последняя затяжка сигаретным дымом, автобус и глаза в окно.

  За окном одна картинка сменялась другой, все было давным-давно знакомо, но сегодня, почему-то казалось, что картинки не те, к которым уже привык, какие-то другие, то ли красочнее, то ли наоборот, серые. Пытаюсь сам себя успокоить тем, что это ж все-таки февраль, зима, поэтому и картинки за окном серые. Нет, слабое успокоение, что-то не так, как-то муторно на душе. И всякие мысли, мысли, мысли ...
 
  Что там, впереди. Что меня ждет.

  В голове проскакивают картинки первой встречи с Афганистаном: Баграм, Кабул, Шинданд, Кандагар. Кровь, грязь, пыль, бинты, цинкачи, кабульский морг с пьяным в стельку майором, дуканы с заморским тряпьем, падение твоего самолета при заходе на посадку в Кабуле, опять бинты, "туда" молодые и живые, а от туда ...

  Подполковник Ковин, его слова про пушечное мясо.
 
  Стало как-то не по себе. Даже холодно, хотя в автобусе было довольно-таки тепло.

  Мясо, да еще и пушечное, почему он тогда так сказал? А, ты не знаешь, разве, почему. Что ты хорошего видел там, за речкой. Здесь бравада молодецкая, подогретая водочкой и патриотическими воззваниями, а там?

...........
 
  Ковин и сам просился "туда", помню, я стал не вольным свидетелем вспышки ярости командира полка в кабинете начальника штаба дивизии, что тогда произошло я не знаю, но вошел, нет, влетел, с бумагой в руке Ковин и, ни к кому не обращаясь, громко, чтоб, наверное, слышали через не плотно прикрытую дверь, сказал, нет, помню, крикнул:

  - Я им нужен здесь, кому, им? Ну скажи, кому?

У меня танки, шестьдесятдвойки, стоят за 240 км от меня, а снаряды к ним в 100 км от них, на складе лежат и калибром сотка. Я их как, портянкой обматывать буду, чтоб в ствол запихать? А? Чего молчишь? Я им здесь нужен! А этих,- и он толкнул меня в плечо,- как мясо в мясорубку, это им можно!? А? Не заберу, пока не подпишешь, вечно лежать здесь будет,- и бросил на стол лист бумаги, хлопнув дверью, так что окна задрожали, вышел, вернее, вылетел из кабинета.

  Это было год или чуть больше года назад.

  Стоп. Вот и объяснение его словам при нашей первой встречи, там, в палатке на спортгородке. Он уже тогда был настроен воинственно против тех, кто не пускал его "туда", а заставлял, как он сам говорил, заниматься разбором тряпья.
 
  Отлегло, тучки на душе рассеиваются. Хорошо было б, если б повезло с самолетом, не успев приехать в Тузель, сразу в самолет, а там, одним словом "ТУДА" и думать о том, что будет потом не хотелось. 

...........
   
  Тузель, пересыльный пункт, за высоким бетонным забором слышится гул самолетов, одни взлетают, другие садятся. В воздухе весит безразличие ко всему, и люди и строения и природа, все одного цвета, цвета хаки, цвета войны.

        Регистрируюсь по прибытию, узнаю когда "борт" в моем направлении. Бортами называли самолеты летающие "туда" и обратно. Самолеты военно-транспортной авиации, по одному слову, транспортная, можно было догадаться, что условий в них нет ни каких. Ерунда, я уже стреляный на этом поле воробей, летал и на транспортных, и на Ту-134, даже на Ил-76, всяко было.

        Только у нас, у выпускников ТВТКУ были заграничные паспорта с открытыми визами, вот мы и курсировали, туда и обратно, своего рода курьеры.

        Туда, как правило, молодежь, пополнение, а оттуда что придется. Зачастую, то, что осталось после мясорубки.

.......


        Таможню прошел без всяких потерь. Может быть, опыт перехода границы мне помог, может испачканный загранпаспорт визами туда и обратно внушил таможеннику, что я свой и проверять меня просто время тратить. Как бы там ни было, а спиртное я провез без хлопот, хотя если б этот добрый таможенник заглянул ко мне в портфель, то меня точно б сняли с борта. А портфельчик был как в анекдоте, при легком поглаживании он увеличивался до размеров чемодана, а в него я закидал ого-го сколько.

        Мне повезло, да. А вот некоторым нет. Одного капитана раздели, чуть ли не догола, ему пришлось лишнюю водку прямо на глазах таможни из горла пить, да еще и доказывать, что он трезв как младенец.
Всякое было и раздевали и с бортов снимали и патрулю сдавали и много чего еще с нашим братом вытворяла таможня.
 
        И так, таможня пройдена, дальше к погранцу.

        Погранцам главное чтоб твой фейс не сильно отличался от фото в загранпаспорте. Если таможня дала добро, то считай, с погранцами проблем не будет.


        Благополучно получаю очередной штемпель в загранпаспорт о пересечении границы, слышу доброе напутственное слово от пограничника "Счастливого пути", от чего холодок бежит по телу и кожа становится гусиной. Беру в руки свои вещи и ...

...........

        Отстойник. Или накопитель. Место сосредоточения всех тех, кто пересек госграницу.
 
        Место довольно-таки холодное и по виду и по содержанию. Без окон и дверей полна горница людей, это про отстойник. Народу уже подсобралось порядочно. Некоторые прямо здесь не скрываясь, начинают прощание с Родиной путем распития спиртного, шум, гам, курить запрещено, но все кто хочет, тот курит. Дело в том, что на этой территории хозяйничали законы Афганистана, законы войны и самое главное в том, что доступ на эту территорию имели немногие, все-таки заграница и потому там царил бардак и своеволие. Многие напивались в стельку, начинали бузить, их успокаивали, потом опять где-то в другом конце повторялось тоже. И продолжалось все это до тех пор, пока не объявляли посадку на борт.

        Войдя в помещение, выбрал для себя местечко у стены так, что б можно было при случае и присесть, бывало и по три, а то и по пять часов приходилось ждать самолет. То погода подвела, то какие-то технические причины, а то порой и, как правило, частенько, по причине не возможности посадки там, за "речкой".

        Присел на чемодан, закурил, и какое-то волнение прокатилось по всему телу. Вроде бы и таможню, за исход которой я переживал, уже прошел, и пограничников, и вроде бы все в порядке, но нет, что-то тяготило. Вспомнилась последняя командировка "туда" когда сопровождал 130 человек солдат и сержантов из учебок ТуркВО, туда молодежь, а от туда в тот раз я прилетел на "Черном тюльпане" из Кандагара.

        Тьфу, ты, опять это мясо, скорее бы на борт, а то и в самом деле тошно становится.

        И вдруг крик, нет, не крик, скорее радостный возглас, громко, не стесняясь, наверное, специально, чтоб привлечь внимание сидящих там, недалеко, кучкой. И сразу тишина. Народ моментально умолк, как по команде, почему-то все повернулись в сторону входной двери. Там, чуть прислонясь к стене, стоял старший лейтенант в полевой форме(афганке) и неотрывно смотрел куда-то сквозь толпу. Медленно провожаю свой взгляд на то место, куда он смотрит, и вижу пять или шесть офицеров, сидящих кучкой и тихо о чем-то переговаривающихся.

        - Пашка,- опять крик старлея,- ты что ли? Пашка!!!

        Тот, кого назвали Пашкой, встал, оправил форму, он тоже был в афганке и сказал:

        - Да я это, я, я давно тебя приметил, все жду, когда ты подойдешь, а ты стоишь, как истукан и только глаза на меня таращишь, как на покойника,- сказал улыбающийся Пашка,- ну, чего встал как баран, иди к нам, по соточке, а то сейчас борт подадут.

        - Пашка, ты же мертвый!- заорал старлей и,  мне стало не по себе, холодно и противно, темно и страшно.

        - Ты чего, мать твою, бля...на, оху...л, что ли или перепил?- ответил ему Пашка, весь наливаясь кровью, было видно, что у него сжимаются кулаки и не приведи Господь попасть под его кулак, когда он в гневе.

        - Твоей заставы нет, духи на куски порубили, мне писали, а ты здесь.

        - Как на куски,- только и успел сказать Пашка и сел.

        - Ночью, ножами, месяц назад. Я думал, что и ты там, а ты живой! Пашка, ты ведь живой, да,- орал старлей ни на кого не обращая внимания и шел к своему другу.

        - А я,- только и смог выдавить из себя Пашка.
 
        Старлей подошел к другу, присел, обнял его, уткнулся своей головой ему в плечо и они тихо-тихо заплакали.

...........

        Два офицера-афганца, оба уже изрядно хлебнувшие пота и крови этой не нужной, этой чужой войны, два офицера из крови и плоти, всем своим существом они оплакивали своих боевых товарищей. Один плакал от того, что встретил своего друга живым и невредимым, а второй от того, что судьба распорядилась так, что он остался живой, но гибель друзей там на заставе, как острый нож в сердце.
 
.......

        Открылась дверь, и пограничник в звании майора пригласил всех пройти на посадку, самолет стоял в стапятидесяти метрах от здания таможни.

        Мгновенно по всему телу пробежали мурашки, на лбу выступил пот, и я понял, почему меня преследовало слово "мясо".

 
  Я   с а м   б ы л   э т и м    м я с о м


        Предстояло жить по взрослому и сразу на чисто, переписать времени не будет, как у ребят с той заставы.