Найда

   Благодать-то какая на улице! Середина июня. Солнце светит, а жары нет. Эх, сейчас бы в лес… Года три уже не была в лесу. А помню, раньше – и на лосей, и на бобров, и на медведей ходила. Что уж говорить про мелочь всякую – этого добра было ловлено-переловлено! Теперь вспоминаю только о том времени. С тех пор, как хозяин мой болеть стал, не до охоты. Сижу безвылазно во дворе на привязи. Но сегодня как-то не спокойно мне с самого утра: и солнце ярче светит, и листва на деревьях шелестит, желая сообщить о чём-то, так громко, что я, несмотря на плохой слух, её слышу, и ветер из леса доносит запахи… В груди так и сжимается всё от предчувствия.
   Слышите? Громко скрипнули ступени… откинулась щеколда… Видите? Открылась дверь… Выходит он – мой хозяин. Сухощавый, жилистый, с острым взглядом, весь уже в морщинах. Да, нелегко дались ему последние три года – скорые, врачи, больницы, операции. Я ж всё понимаю… и терпеливо жду, когда мы снова с ним вместе по лесам… по полям…
   - Найда, - это он меня так зовёт чуть осипшим голосом, - вот… давай-ка… поешь. Поедешь сегодня с нами мох драть… Избу надо ремонтировать… Совсем дряхлая стала… Теперь вот могу, так надо делать… Хорошенько ешь-то!
   Ох, недаром душа моя замирала, не успела я проснуться. Поеду в лес! Как ударяет в ноздри этот запах воспоминаний! Запах… Обнюхала хозяина. Солнце и горечь, машинное масло и бензин, сквозь которые пробивается запах лекарств. Как не люблю я этот больничный смрад! В знак преданности и благодарности поставила передние лапы ему на плечи, заскочив на конуру, и лизнула в лицо, такое дорогое, такое родное. Бледно-голубые глаза, нос с горбинкой, тонкие губы, чуть впалые щёки. Преданно смотрю в глаза – сколько ты пережил за последнее время? Инфаркты, инсульты, операции на сердце, на ногах. Но я всегда знала, что это потрясающе-захватывающее предчувствие охоты появится опять. И вот оно – наконец-то! Ну, и пусть, что всего лишь мох драть – подумаешь! Для начала, после такого перерыва, и этого достаточно. Лишь бы только в лес!
   - Ну-ну, будет тебе, - он, казалось бы, небрежно, но в тоже время аккуратно скинул мои лапы со своих плеч. Развернулся и пошёл в дом. Чуть сутуловатая спина, твёрдая походка. Во всём его облике чувствуется стержень – не только физический, но и духовный. Ох, и крепкий же ты мужик, Носков Григорий Семёнович (да-да, именно так зовут его все люди) – настоящий уральский самородок, уроженец города Кизела. Я тоже, конечно, не лыком шита – как-никак лайка, самая что ни на есть охотничья порода. Привёз меня в уральский край когда-то хозяин из Москвы трёхмесячным щенком. Поначалу мы жили в деревне Косотуриха, что в Пермском районе, недалеко от большого села Култаево. Как и у любой, уважающей себя собаки, были у меня документы, да сгорели в огне. Жуткий тогда пожар случился. Весь наш дом косотурихинский подчистую сгорел – вспыхнул, как спичка. Один угол сиротливо остался торчать, не тронутый огнём. В том углу иконы висели. Видать, они его и сберегли. Как я тогда визжала, лишь только дым почуяла. Ночь была глубокая. Начало весны. Морозно. Своим визгом всех и разбудила, никто не сгорел. Успели – спаслись. Документы вот только мои сгорели, но я и без них знаю, что породистая, как и мой хозяин. После этого пожара долго по углам мыкались: и в Култаево при церкви жили, и в Карагае у родственницы. Это уже много позже мы здесь, в Менделеево, обосновались окончательно. После того случая хозяин со своей женой Валентиной обвенчался наконец-то. Столько лет прожили, четверых детей на ноги подняли, а всё невенчанные были. Да, видать, жизнь заставила. Я тогда молодая была, только-только начинала понимать и хозяина, и уклад жизни людей. С годами научилась. Теперь иногда кажется, без слов всё понятно. Жаль только, слышать плохо стала (мне уж, почитай, почти пятнадцать), но нюх и глаза у меня отменные – никогда не подводили! Ой, развспоминалась я что-то. Надо быстро поесть и в лес собираться. Вот будет денёк сегодня!
   - Найда! В машину!
   Наконец-то! Это я завсегда с огромным удовольствием! Хлопнули двери, взревел мотор «УАЗа», который по любым дорогам в любую погоду вывозил нас. Ложусь на пол, вытянувшись во весь рост. С нами едет дочь Григория Семёновича – Людмила, невысокая, миловидная, постоянно чем-то озадаченная и озабоченная. Не успели мы отъехать, как она уже заторопилась обратно – домой. Дел, мол, невпроворот. Эх, люди, люди, вечно вы куда-то торопитесь, спешите, упуская самое главное – мгновение, ради которого и стоит жить. И пусть не всегда это мгновение радостно, но в нём сокрыта суть. Раскрой её,  пойми – и жизнь повернётся другой стороной, более яркой и насыщенной. Но даже нам, собакам, не всегда это удаётся, что же говорить про людей с их темпом жизни, с постоянными делами и заботами.   
   Становится жарко. Дыхание ускоряется то ли от духоты, то ли от нетерпения и волнения – три года ни ногой (прошу прощения, ни единой лапой) со двора не выходила. Чувствую, как едем по трассе – машина идёт ровно, плавно. Потом сворачиваем на грунтовую дорогу – в лес! То яма, то кочка. Людмила то охает, то взвизгивает, то кричит: «Ух, ты как!»
   Я соскакиваю на лапы, с жадностью смотрю в окно на вековые ели, на молоденький осинник, на белеющие стволы берёз. Но вот, кажется, приехали. Хозяин глушит мотор, выходит сам, выпускает меня. О, эта какофония запахов! Сколько их! Невообразимо!
   - Найда! Гуляй! А мы тут пока, на поляне, мох драть будем.
   Меня не надо долго уговаривать. Отойдя от первых впечатлений, начинаю улавливать отдельные запахи, разглядывать конкретные следы. Сначала недалеко от машины, тут всё хорошо – опасности никакой, можно оставить людей спокойно одних. Потом ухожу дальше. Вот тут уже интересно. Нападаю на след лосей – мать с детёнышем. Очень чёткие отпечатки свежих следов и запах говорят о том, что звери недалеко. Да, вот они! Стоят в осиннике…
   Что делать дальше? С тоской оглядываюсь в ту сторону, где остались люди. Эх, была-не была! Что может быть лучше, чем гнать крупного зверя по лесу? И я погнала, выскочив с подветренной стороны. Лоси кинулись, ломая ветви, прямо в чащу, в сторону, противоположную той, где находился хозяин со своей дочерью. Сколько я бежала за ними, увлёкшись охотой? Сейчас уже и не вспомню. Меня манил запах. И не столько запах животных, сколько воспоминаний. Я наслаждалась погоней, и делала это не ради добычи, а ради самой охоты. Да-да, именно так! Охота ради охоты! Бьёт в ноздри резкий запах, мелькают среди ветвей деревьев лосиные копыта, свистит в ушах ветер!
   Набегавшись за лосями вдоволь, я нехотя возвращалась к машине. По пути случайно вспугнула зайца, но даже не обратила на это внимания, переполошила перепелов на опушке. Но чутьё подсказывало, что пора возвращаться к машине. Вон уже и полянка та виднеется среди вековых елей. Который раз в день сердце замерло, ухнуло гулко, и вся моя собачья сущность наполнилась предчувствием чего-то неизбежного, неумолимого, непонятного. Неужели что-то с хозяином? И унесла же меня нелёгкая, а ему, небось, помощь нужна. Ускоряю бег. Мелькают кочки, корни деревьев, полуразвалившиеся пни. Хлещут по бокам разлапистые ветки елей…
   Прибежала и… Никого! Неужели я обозналась, и это не та поляна? Неужели чутьё подвело меня? Такого ещё не бывало… Или это старость сыграла со мной злую шутку? Но нет! Вот они – запахи бензина, машинного масла, лекарств, которыми пропитался даже воздух леса… И среди всех выделяется один, особый, запах – моего хозяина, Григория Семёновича. Это смесь полыни и знойного лета, спелой пшеницы и выцветшего от солнца неба.  Но – ни его самого, ни его дочери нет. Как в воду канули. Только следы от машины. Эти –  мы приехали сюда, а вот эти… Машина развернулась, и следы ведут в обратном направлении, домой. Домой… «Найда! Домой!» - едва слышно доносит ветер… Но… Это лишь прозвучал воспоминанием голос из тех, далёких, времён. Снова обнюхиваю всё вокруг, осматриваю каждый кустик, каждое дерево на поляне. Не мог хозяин меня оставить! Не мог! Но факт остаётся фактом, и сомнение закралось в душу, и глаза наполнились влагой. Слёзы… Я видела их много раз у людей и много раз сопереживала их бедам и горестям, но испытать на себе, что это такое, мне довелось впервые… «На-а-айда!»… Ложусь и закрываю глаза…
 
   Моросит мелкий дождь. Качаются от налетевшего ветра кроны деревьев. Лежит на поляне собака и ждёт хозяина. Она может так лежать долго, но голод, как известно, не тётка, а мать родная. И манят её запахи. И извечный зов, зов природы, гонит собаку туда, где полумрак леса скрывает множество тайн.
   - Найда! Найда! – разносится по поляне осипший голос. – Найда! В машину! Домой! Где ты? Куда запропастилась? Была ж ты здесь, вижу, что была… Вот тут лежала, ждала… Найда! – ходит по поляне человек и зовёт самого дорогого друга. Друга, который помог пережить столько невзгод. Друга, на которого можно положиться безоговорочно. – Найда! – но тишиной отвечает лес. Стих ветер. Замолчали деревья. Даже разошедшийся было дождь умолк. Всё замерло в ожидании. Знает Григорий Семёнович, что придёт Найда, непременно придёт. Бывало уже так, что теряли они на охоте друг друга, но всегда встречались на том месте, где расставались. Сидит на поляне человек, ждёт собаку. Он может так сидеть долго, но подкосившееся в последнее время здоровье не позволяет заночевать здесь, в лесу. Сгущается белая ночь. Стрелки часов медленно переползают в следующие сутки. Нехотя заводится мотор «УАЗа». Хлещут по видавшим виды бортам жёсткие ветки ёлок. Выискивает цепкий взгляд среди лесных зарослей собаку. Тщетно. Скатывается скупая мужская слеза. Теряется в избороздивших лицо морщинках. Но не гаснет надежда.
   «Она вернётся на поляну и поймёт, что я там был. И будет ждать, а я приеду за ней обязательно. Эх, такая собака!.. Столько с ней пережито!.. Ведь знал же, что надо сидеть и ждать, что она вернётся. И зачем только дочь послушал и уехал? Домой ей надо срочно стало… Найда, Найда, и дороги-то тебе обратно не найти. Я ж тебя всегда на машине в лес увозил, на машине привозил. Как теперь узнать, где твой дом… Эх, не дождался собаку… Но если подует ветер с Менделеево и учует она в нём запах дома, то сама придёт. Она ж умница… Только б волкам не попалась, а так ей никакой зверь не страшен… Только волки… Найда моя, Найда… Опять нога немеет, и стяжки давят, не дают разогнуть спину. Когда уже это кончится?.. Но я вернусь ещё. Вернусь…» - скачут в голове мысли, перебивая друг друга. Подпрыгивает на ухабах машина. Гулко ухает сердце, не щадя хозяина. И гуляет по-над лесом, окутанным в белую мглу, сиплый голос: «На-а-айда!»