Три вальса

№ 1. Быстро, задорно, восторженно

Два школьных товарища, Николай и Михаил, пошли на рынок купить цветы и вино по случаю Дня восьмого марта. Они договорились поздравить девочек и отметить этот праздник у Маши Новиковой, родители которой уехали в Новочеркасск.

Как-то так получилось, что их класс разделился на тех, кто поддерживал Витьку Горбова, и тех, кто был к нему в оппозиции.

Витька Горбов, сыночек райкомовской  «шишки», вёл себя совершенно по-хамски. Он мог нагрубить даже Марии Львовне, безобидному преподавателю английского языка, пожилой и чем-то напуганной женщине, делающей вид, что не замечает хамства отпрыска высокопоставленного папаши. Правда, на перемене ему досталось от Евгения Григорьева, который высказал папочкиному сыночку всё, что о нём думает, но большинство класса поддержало Витьку: что она себе позволяет, эта Мария Львовна?! Спрашивает материал, который проходили чуть ли ни месяц назад!

Все понимали, что англичанка просто побаивалась старшего Горбова, известного в районе крутым нравом. И только несколько человек открыто поддержали Григорьева. Среди них были Михаил Сорокин, Николай Журавлёв, Маша Новикова и Нарина Манукян. Вот они-то и решили отметить праздник у Маши Новиковой.

Николай, рослый спортивный парень, с видом знатока ходил по цветочным рядам и искал маленькие голубые букетики. Прямые русые волосы то и дело ниспадали на лоб, мешали смотреть, и резким поворотом головы он забрасывал непослушные пряди на место. Большой лоб, ровный нос, серые глаза и тонкие губы делали его похожим на комсомольца с плаката, что висел в вестибюле школы. Рядом с ним стоял Михаил, явная противоположность Николаю. На голову ниже ростом, в сером костюме и белой сорочке, с сильными очками и курчавыми волосами, он казался значительно младше своего товарища. На самом деле – был старше на целых два месяца!

– Бабуля, – обратился Николай к женщине, у которой в специальной посудине увидел то, что искал, – и почём сегодня эта красота? – Он указал на букетики подснежников. Услышав ответ, возмутился: – Что вы, бабуля?! На вас креста нет!

– Ты посмотри, какой батюшка нашёлся! Сегодня Восьмое марта, праздник! У меня это быстро разметут. Шестьдесят пятый год на дворе, а коммунизма пока ещё нет!

Понимая, что цветочница права, Николай отсчитал деньги, укутал корешки букетиков влажной тряпочкой, и они пошли покупать вино.

– Женька должен купить пирожные и яблоки. Встречаемся в шесть.

Когда они подошли к дому Новиковой, товарищ уже поджидал их с большой сумкой в руках. Они поднялись на третий этаж и позвонили в сто пятую квартиру. Дверь открыла Маша.

– Мальчики! Заходите!

– Привет! Поздравляем тебя с праздником! Нарина ещё не пришла?

Из комнаты выглянула невысокая черноволосая девушка с большими сливами глаз и двумя ямочками на щеках, делающими её улыбку притягательной.

– И тебя, Нарина, поздравляем, – продолжал на одном дыхании Николай.

Миша в смущении стоял, не зная, куда деть сумку с вином. Николай, вручив цветы девочкам, вытащил из сумки две бутылки вина, спросил, словно это было обычным делом:

– Маша, а вино куда?

– Вино?!

– И пирожные, и фрукты, – добавил Женя.

– Вот здорово! – воскликнула Маша. – Несите всё на кухню!

Ребята отнесли сумки на кухню и прошли в комнату. В большом просторном зале стояло пианино, диван, два кресла, телевизор. Звучал вальс Хачатуряна. Михаил и Евгений с любопытством рассматривали квартиру. На стенах висели акварели под стеклом, в книжном шкафу – русская и зарубежная классика, на пианино – стопка нот. «Здесь музыкой занимаются серьёзно», – подумал Михаил.

Евгений открыл дверцу книжного шкафа и, взяв томик Валишевского «Первые Романовы», подумал: «Редкие книги. Но читал ли их кто-нибудь?». Пролистал и заметил пометки, сделанные карандашом, закладки.

– Миха, не знаешь, кто у Новиковой предки?

– Отец – врач, а мать – преподаватель в музыкальной школе. Ты разве не помнишь, она несколько лет назад устраивала в школе концерт силами своих учеников?

– Да, да, что-то припоминаю. Я тебе скажу, библиотека у них – не макулатура…

Девочки помыли яблоки, сервировали столик на колёсиках и вкатили его в комнату. Николай открыл шампанское.

– За вас, девчонки! Впереди у нас ещё немало таких праздников, но этот будем всегда вспоминать, потому что последнее Восьмое марта мы встречаем вместе. В мае экзамены и наши пути-дорожки разойдутся.

Все дружно выпили.

– Ну, ты скажешь, – возразила Маша. – Кто нам мешает и потом встречаться?

– Я реалист. Мишаня будет крупным учёным, физиком, я надеюсь. Очень скоро он защитит диссертацию и возглавит кафедру или лабораторию. Его день и ночь будут охранять, чтобы, не дай Бог, ни один волос не упал с его головы.

Женька станет историком или археологом. Наслаждаясь пылью архивов, он даст точный ответ на кардинальный вопрос науки: когда человек превратится в обезьяну. А может, – преподавателем философии, и будет мучить студентов заумными лекциями, мешая им спать.

Нарина будет преподавать язык племён Мумбо-Умбо, и ни один изнеженный папенькин сыночек не посмеет ей нахамить. Она будет строга и справедлива.

Ты, Машенька, станешь выдающимся эскулапом, и я буду твоим первым пациентом. Готов уже сейчас у тебя лечиться, только вот беда, ничего не болит!

А я буду постигать секреты обработки металлов. А может, подамся в домоуправы, о чём мечтал великий комбинатор. Или пойду в работяги, если с институтом не повезёт. Сможем ли мы собраться? В это верится с трудом.

– В работяги?

Миша был явно не удовлетворён перспективой будущего своего приятеля.

– А что? Хочу быть гегемоном! Может, поступлю в вечерний… и то не сразу. Надоело учиться! Желаю жениться!

– Правильно, Колян! Рабочему легче и в партию вступить.

Маше нравился Николай. Большой, весёлый, самостоятельный, спортивный…

– Может, и правильно, – неуверенно сказал Михаил, – но мне кажется, что ты должен бросить зубоскалить и на финишной прямой выложиться! И кроме того, если не будет институтской брони, могут и в армию замести.

– А я, – сказала Маша, – даже мечтать ни о чём не могу, пока не сдам математику. Так дрожу, ребята, сил нет! Весь год с репетиторами занималась по физике и химии, а математика всегда для меня была terra incognita.

– А ты взгляни на нашего Гошу своими неотразимыми глазками и покажи свои соблазнительные коленки, он не устоит и растает.

– Ты, Женечка, всё перепутал. Гоша на это не клюёт. Сергеева уже пробовала и благополучно получила пару! У меня вся надежда на Мишаню. Я сижу за ним, надеюсь, он не оставит меня в беде.

– Не оставлю, если сам решу. Но ты не огорчайся, большие неприятности не бывают продолжительными, а малые не стоят внимания. Никогда не поверю, что они могут завалить на финише.

– Если и не завалят, радости мало. Мне же и аттестат нужен приличный. На него тоже обращают внимание.

– И правильно! Врач не имеет право быть плохим специалистом.

Николай, стараясь помирить спорщиков, сказал, улыбаясь:

– Если быть, то быть лучшим! Кажется, так говорили классики? А может, и не классики… И за это следует выпить!

– Чего ты расхорохорился? – Михаил знал бесшабашный нрав друга. – И чего ты этой заповеди не придерживался? У самого в аттестате сплошные трояки будут. Гегемон!

– Нет, мальчики, – перебила спорящих Нарина, – давайте выпьем за дружбу. За то, чтобы, кем бы мы ни стали, мы всегда…

– Правильно! Но, к сожалению, как утверждает история, такое встречается не часто. – Женя наполнил бокалы. – Жизнь – это непрерывная цепь открытий. Никто из нас не знает, как сложится его судьба. Но у меня такое ощущение, что у нас всё будет хорошо.

– Женька, ты же будущий историк, а не гадалка, – сказала Маша. – И кроме того, нам ведь только семнадцать! Вся жизнь впереди! И вовсе не обязательно удивлять мир. Важно быть человеком!

– Хорошим человеком, – поправил её Михаил. – Оставаться им даже тогда, когда очень трудно, и не сходить с ума, чтобы не превратиться снова в обезьяну.

– Ну, начинаются заумные разговоры, – недовольно проговорил Николай. – А я считаю, что нечего мудрить. Перед нами открываются все дороги. Вперёд! Я для себя твёрдо уяснил, что «нечего ждать милостей от Природы» и «диктатура пролетариата есть власть, никакими законами не ограниченная»! Именно поэтому никакой трагедии не вижу, если буду гегемоном. Вступлю в партию и буду претворять в жизнь эти принципы.

– Правильно, Колян! Пошли танцевать!

Маша поставила пластинку, и  комнату заполнил голос Клавдии Шульженко:

Помню первый студенческий бал,

В светлом празднике актовый зал...

Николай неумело обнял девушку, и она прижалась к нему. Михаил подошёл к Нарине. Две пары кружились в вальсе в центре комнаты. Евгений смотрел на друзей и улыбался.

– Бедный Женечка, – сказала Маша, проплывая рядом с Евгением. – Ты так одинок!

– Я не бываю одиноким, всегда могу поговорить сам с собой!

Николай вёл девушку, и она прильнула к нему, склонив голову на грудь. Запах её волос волновал, и Николай вдруг почувствовал к Маше необыкновенную нежность. Он крепче прижал её к себе и незаметно поцеловал в шею. Она почувствовала этот поцелуй, посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

– Твои скоро приедут?

– Завтра…

Потом снова были тосты, пили чай с пирожными.

– Как немного нам нужно, чтобы почувствовать себя счастливыми!

Нарина смотрела на всех с восторгом.

– А вы знаете, что я вчера вычитала? – громко спросила Маша.

– Как спасти человечество от рака…

– Нет, только послушайте: растения чувствуют! Учёные подсоединяли гальванометр к листку и записывали биотоки. Зажжённая спичка вызвала резкие колебания самописца. Растение «догадалось», что будет больно!

– Ври, да знай меру, – недоверчиво сказал Евгений. – Может, они и думают?

– Это ещё не всё, – продолжала Маша. – Растение реагировало на человека, который ему сделал больно. Входили в комнату разные люди. Но стоило войти тому, кто недавно сорвал два листочка, как растение ответило всплеском биоэлектрической кривой.

– Мистика какая-то!

– А я где-то читала, что растения реагируют на музыку, – поддержала подругу Нарина.

– Точно! И удои увеличиваются, если коровам музыку поставить…

Николай чувствовал себя неуютно при таких разговорах.

– Ой, ребята! Сколько ещё неизведанного и интересного!

– Я такая счастливая, – сказала Маша и посмотрела на Николая. Можно было не произносить никаких слов. Их взгляды сказали друг другу всё.

– А мне кажется, что счастье недостижимо. Как только его достиг, оно уже и не счастье. Разве я не прав? – обратился Евгений к Михаилу.

– Он слишком умён, чтобы быть счастливым, – ответила за него Маша.

– Почему же?! Сегодня счастлив! Я вообще легко испытываю счастье. Решил трудную задачу – и счастлив. Достал интересную книгу – и мне вполне достаточно, чтобы испытывать это самое счастье!

– Я тебе завидую… Счастливчик…

Маша не отрывала взгляда от Николая.

– Наш Мишаня – голова! – произнёс Николай. – Мы с ним вместе с первого класса. Он всегда был паинькой, побеждал на олимпиадах. А теперь может и медаль отхватить. На скрипочке пиликает. Курсы английского окончил. А я всё время в футбол гонял. Теперь хочу на вираже обойти его, если получится. Но, думаю, он на меня в обиде не будет. Я никогда ему не завидовал.

– Каждый творит свою судьбу сам. – Нарина встала на защиту Михаила, к которому чувствовала симпатию. – Миша  мне кажется очень целеустремлённым.

– Чего это вы обо мне говорите, как будто меня здесь нет! Николай получал удовольствие от спортивных успехов, а я – от решения математических задач. И там и там мы стремились к радости. Ведь жизнь так коротка!

– Ну да, вы – творческие  личности! И говоришь, как будто ты в возрасте нашего математика Гоши.

– Мишка прав, – вступился за товарища Евгений. – Вы только подумайте: Солнце делает один оборот вокруг центра Галактики за двести миллионов лет! Это галактический год. В прошлом году была мезозойская эра ящеров. Человечество существует несколько суток. Жизнь человека – несколько секунд!

– А я считаю, что если нам суждено что-нибудь сделать, то только в молодые годы.

– Но не обязательно же мне быть Пушкиным! – возразил Николай. – Да и стихи я не люблю.

– Народ, который не читает стихов, не поёт песен, – перестаёт быть народом, – назидательно изрёк Михаил.

– Ладно, академик, давайте лучше танцевать. Маша, поставь что-нибудь современное.

Маша поставила долгоиграющую пластинку, и в комнате с барабанным ритмом зазвучала песня на английском языке.

– Вот это то что надо, – удовлетворённо сказал Николай. – Ничего не понимаю, и можно не задумываться о содержании.

Он подхватил Машу, увлекая её в центр комнаты. Они стали выделывать нечто невообразимое, чем вызвали восхищение остальных.

В десять стали прощаться. Михаил пошёл провожать Нарину, а Николай и Евгений пошли в другую сторону.

Чуть хмельной Михаил рассказывал Нарине о том, что все люди – родственники.

– Каждое новое поколение появляется примерно через двадцать пять лет, то есть за одно тысячелетие меняется сорок поколений. Если учесть, что у каждой семейной пары есть по два предка, то нетрудно подсчитать, что каждый из нас имел два в сороковой степени предков. Тысячу миллиардов! Но стольких людей нет! Значит, браки с родственниками были приняты и все люди на земле в каком-то смысле родственники!

– Да. Я знаю, что раньше браки кузенов были не такими уж редкими. И мы с тобой одной крови, как Маугли! – Нарина весело улыбнулась.

– Как это?

– Очень просто: армянский царь Тигран пленил сто тысяч еврейских воинов. Но не продал их в рабство, а женил на армянских девушках. Так в армянскую кровь влилась кровь иудеев.

– Да? А я этого не знал.

Михаил проводил девушку до дома.

– Вечер-то какой тихий, – сказала Нарина.

Михаил не чувствовал этой романтики, повторил:

– Тихий… Вот завтра Гоша нарушит эту самую тишину. Надо задачи на построение посмотреть, а уже скоро десять.

– Это точно, – согласилась Нарина, и, попрощавшись, вошла в подъезд.

Николаю и Евгению нужно было пройти через школьный стадион. Идя по футбольному полю, Николай подумал, что хорошо было бы под каким-нибудь предлогом вернуться к Новиковой. Она так ему улыбнулась, когда он её поцеловал, что… нужно найти только предлог. Евгений сказал, что зайдёт к приятелю за книжкой. Попрощавшись с Николаем, он повернул к парку и исчез в темноте, а Николай вскоре оказался возле дома Маши.

Он взлетел на третий этаж и позвонил.

– Кто там?

– Это я, Николай. Я, кажется, у тебя ключ от квартиры уронил.

Маша открыла дверь, увидела Николая и всё поняла.

– Проходи. Где же ты мог его уронить?

– Не знаю. Может, когда танцевал?

Они прошли в зал, и здесь Николай взял Машу за плечи и повернул к себе лицом. Она смотрела в его серые глаза и улыбалась. А он привлёк девушку к себе и стал целовать. Она не сопротивлялась… Потом, чуть оттолкнув, спросила:

– Ты правда ключ потерял?

Николай вытащил ключ из кармана.

– Лгунишка! – сказала Маша и снова стала его целовать.


Утром в квартиру Николая позвонила мать Евгения. Родители уже ушли на работу, и дверь открыл заспанный юноша.

– Коля, ты вчера вместе с Женей поздравлял ваших девочек?

– Да. А что случилось? Да вы проходите. Не на лестничной же площадке разговаривать!

Ольга Николаевна, мать Жени, русоволосая женщина в сером плаще, с наброшенным на голову платком, была взволнована. Видно было, что ночь она провела в беспокойном ожидании.

– С кем вы были и когда разошлись?

– С нами были Миша Сорокин и Нарина Манукян. А собирались мы у Маши Новиковой. Разошлись часов в десять.

– Часов в десять?! – воскликнула Ольга Николаевна. – А ты не знаешь, куда пошёл Женя?

– Не знаю. Он говорил, что ему нужно к кому-то зайти… Да что случилось?

– Женя не ночевал дома! Ой, чувствует моё сердце, что что-то случилось! Такого ещё никогда не было. Так он поздравил мать с женским днём! Нет, нужно идти в милицию. А ты пойди к девочкам и к Мише. Может, они знают, куда пошёл Женя?

– Хорошо. Сейчас только умоюсь.

Ольга Николаевна ушла, а Николай позвонил Маше и рассказал о том, что Женька пропал, дома не ночевал и теперь его мать пошла в милицию.

В школе никто ничего не знал о Григорьеве. Говорили, что он ходит к каким-то ребятам и меняется с ними книгами. А вечером ребят пригласил к себе следователь. Он подробно расспрашивал, почему они собрались отмечать Восьмое марта такой компанией, не было ли споров, кто и когда ушёл. Потом поинтересовался, чем увлекался Женя, не знают ли они, с кем он встречался вне школы, где бывал, с кем дружил.

Все были встревожены и не понимали, что могло с ним произойти. Высказывались разные мнения. Кто-то сказал, что у него есть приятель в Новочеркасске, но вряд ли в десять вечера он решил бы к нему поехать.

Но когда прошло трое суток и никто уже не сомневался, что с Женькой что-то произошло, Николая вызвали к следователю.

– Проходи, Журавлёв, присаживайся. Я тебя пригласил, чтобы уточнить, когда вы ушли из квартиры Новиковой, кто с кем шёл и куда.

– Я же подробно уже обо всём вам рассказывал.

– Ничего. Повтори ещё раз. Дело в том, что недалеко от дамбы обнаружен труп Григорьева в воде. Его стукнули по голове, а потом сбросили в воду.

Николай в ужасе смотрел на следователя, не понимая, кому нужно было убивать Женьку.

– Мы все вместе вышли от Маши…

– От Новиковой? В котором часу?

– Было без пятнадцати десять.

– Ты так точно запомнил время?

– Да. Мишка Сорокин торопился. Говорил, что хочет повторить математику. На следующий день у нас была контрольная.

– Итак, Сорокин пошёл провожать Манукян, а вы с Григорьевым пошли по домам.

– Да. Мы живём рядом.

– И Григорьев вошёл в свой дом?

– Нет. Сказал, что ему нужно зайти к приятелю забрать книгу.

– Ты не знаешь, к кому он мог пойти?

– Нет. Я с ним не дружу и не знаю его приятелей.

– А с кем ты дружишь?

– В классе с Сорокиным Михаилом…

– У вас не было никаких споров с Григорьевым?

– Да нет. У нас были нормальные приятельские отношения.

– То есть между вами никакой ссоры из-за чего-нибудь быть не могло?

– Из-за чего нам ссориться?

– Из-за девушки, например.

Николай побледнел. Он вспомнил, что одно время Григорьев приударял за Новиковой. Но это было давно. Неужели следователь в чём-то его подозревает?

– А когда ты вернулся домой?

– Я же сказал, что мы вышли от Новиковой около десяти.

– Тогда почему ты домой вернулся около двенадцати? Где ты был и что делал?

Николай похолодел. Они уже знают, что он вернулся домой в двенадцать!

– Мы с Григорьевым попрощались у дома, он свернул в парк возле пляжа, а я…

– А ты?

– А я вернулся к Новиковой. Я у неё оставил ключи, а будить родителей не хотелось.

– Ты вернулся к Новиковой, и вы два часа искали ключи?

Николай покраснел. Он, потупившись, замолчал.

– И Новикова сможет это подтвердить?

– Конечно!

– Но ты мог убить Григорьева, сбросить с дамбы и преспокойно пойти к девушке, обеспечивая своё алиби.

– Вы всерьёз думаете, что я убил Женьку?!

Николай был поражён. Он с ужасом смотрел на следователя. Но тот что-то писал, не поднимая головы. Потом на минуту отвлёкся от своей работы, сказал:

– Мог. Ты был последним, кто видел Григорьева живым. Он тоже испытывал нежные чувства к Новиковой, и между вами вполне могла произойти драка. Но не буду тебя пугать. Я не думаю, что ты причастен к его смерти. На месте преступления найден кусок арматуры да и другие следы. Они говорят, что был кто-то ещё. Ищем. А ты, голубь, сиди тихо-тихо. Сдавай экзамены, поступай в институт… Если дело дойдёт до суда, будешь проходить свидетелем.

– Свидетелем чего?

– Как чего? Ты – последний, кто его видел живым!

– Кроме убийцы!

– Кроме убийцы, – согласился следователь. – Так что, будь добр, никуда из города не уезжай. Ты можешь понадобиться.


Быстро пролетели последние месяцы учёбы. Контрольные, консультации, занятия с репетиторами. Наконец, прозвенел последний звонок. В суете предэкзаменационных забот ребята несколько оправились от шока, вызванного убийством Григорьева.

И вот прошёл слух, что задержали наркомана из другой школы, который и убил Евгения Григорьева. Было установлено, что он поджидал жертву в парке. Хотел добыть деньги, чтобы купить дозу. Но у Григорьева ему нечем было поживиться, и он, сняв с него золотую цепочку, сбросил труп с дамбы, а кусок арматуры до речки не добросил, но не стал искать в темноте, надеясь найти и утопить как-нибудь потом. Но не успел. Там были уже работники уголовного розыска.

После того как был сдан последний экзамен, Николай после недолгих раздумий пошёл работать на «Ростсельмаш» и поступил на механический факультет вечернего института. К нему вернулись жизнерадостность и уверенность в себе.

Михаил получил медаль, но в университете ему пришлось сдавать все экзамены. Однажды в аудиторию зашёл академик Воронов. Он предложил экзаменующимся решить задачку и стал наблюдать, как абитуриенты взялись за её решение. Но не прошло и десяти минут, как Михаил подал ему листок с решением. Академик был уязвлён.

– Вы кто такой? – спросил он старческим дребезжащим голосом.

– Это Сорокин, – услужливо сообщил преподаватель, принимавший экзамен. – У него золотая медаль, но Павел Матвеевич предложил ему сдавать все экзамены, так как процент медалистов уже набран.

– Вот так мы талантливых ребят теряем. Передайте Павлу Матвеевичу, что академик Воронов просил этого Сорокина зачислить к себе сверх его процентов. – Он посмотрел на Михаила, потом на листок и сказал: – Вы нашли любопытный путь решения. Так действительно проще! Вы участвовали в олимпиадах? Что-то мне знакома ваша фамилия.

– Я – победитель олимпиады прошлого года.

– Так почему же вы это не сказали в приёмной комиссии?

– Я говорил…

Михаилу было неловко, и он смутился.

– Хорошо. Приходите первого сентября. Обязательно покажитесь мне. Я вас прикреплю к дельному специалисту. В математике пик зрелости приходится на молодые годы. Так что буду рад с вами поработать.

Маша Новикова сдала все экзамены в медицинский институт, но не прошла по конкурсу и поступила работать санитаркой в клинику госпитальной хирургии. Нужно было зарабатывать стаж и характеристику.

Нарина Манукян поступила в педагогический институт на факультет иностранных языков. Как только она узнала, что стала студенткой, позвонила Михаилу, чтобы узнать, как у него дела.

– Я так счастлива, – кричала она в трубку, – я – студентка! А что у тебя?

– Я вроде бы тоже студент!

– Правда? Я так рада за тебя!

– А что ты знаешь о наших?

– Маша Новикова не прошла по конкурсу. Пошла работать санитаркой. Будет повторять попытку в следующем году. Сергей Оленин, кажется, прошёл в РИИЖТ. Вера Соколова поступила на худграф. Больше я ни о ком не знаю.

– А что у Николая Журавлёва?

– Пошёл в гегемоны.

– Давай не терять друг друга!

– Что ты, Миша! Мне кажется, я без тебя не смогу уже жить! Ты только не смейся, но я ведь тебя всегда любила!

– И об этом ты говоришь мне только сейчас по телефону!

– Я бы никогда этого не могла тебе сказать, глядя в глаза.

– Это почему же?

– Не знаю…

– Спасибо тебе! А что ты делаешь сегодня вечером?

– Жду, что ты меня куда-нибудь пригласишь!

И они договорились о встрече вечером в скверике напротив дома быта «Орбита».

№ 2. Плавно, напевно, эмоционально

…А вчера мы позвали друзей
На серебряный наш юбилей.
Тот же голос сказал мне: «Друг мой,
первый вальс ты танцуешь со мной»…

Прошло двадцать пять лет. Весна девяностого года была тёплой и сухой. В магазинах у пустых полок скучали продавцы, зевая возле фигурно выставленных баночек кильки в томате. Люди были вынуждены покупать продукты на рынке, который чутко реагировал на политические события. Всё приравнивали к доллару. Инфляция поражала и убеждала в бессмысленности всякого планирования. Пучок петрушки и укропа вчера ещё стоил копейки, а сегодня меньше чем за три рубля их купить было нельзя. На возмущение покупателей старушка, торгующая зеленью, отвечала:

– Что вы хотели! Доллар так подорожал!

Жизнь дорожала, а с этой дороговизной улетучились мечты об отпуске на берегу Чёрного моря. Видимо, и в этом году придётся лето проводить в саду или, в лучшем случае, на Дону.

Нарина, гружённая тяжёлой сумкой, поднялась на пятый этаж. Ей открыла дверь двенадцатилетняя девочка.

– Ты куда собралась? – спросила Нарина.

– Мы с девочками договорились встретиться в скверике. А что? Я уроки все сделала.

– Артём дома?

– Ушёл к своей Анюте.

– Надя! Откуда в тебе такая злость к брату? Или ты его ревнуешь?

– Больно надо! Так я пойду?

– Сейчас папа придёт, а у нас ничего не готово. Я думала, что ты мне поможешь.

– Я на десять минут. Сейчас приду…

Нарина переоделась и пошла на кухню. Нужно было разогреть обед, приготовить что-нибудь на второе. Муж должен был прийти с минуты на минуту.

Когда раздался звонок, у Нарины было всё готово. Она открыла дверь и глазам своим не поверила: вместе с Михаилом пришёл Николай Журавлёв, их школьный товарищ.

– Какой гость! – обрадовалась Нарина. – Проходи… Очень рада тебя видеть.

Николай чмокнул хозяйку в щёчку и прошёл в комнату. Михаил поцеловал жену и спросил:

– Артём на гульках? У него сессия на носу. А где наша козочка?

– Сейчас придёт…

– У нас есть чем угостить Николая, или мне сбегать в магазин?

– Всё у нас есть. Переодевайся!

Николай рассматривал тесное жильё друга. Небольшая кооперативная двухкомнатная квартира, разномастная мебель, вдоль стен – стеллажи с книгами.

– Тебя скоро книги вытеснят из квартиры, – заметил Николай. – Просто страшно подумать, какие вы умные!

– Зато нам не нужно часто переклеивать обои, да и теплее. – Нарина пригласила друзей на кухню. – Пойдёмте, отметим это событие по-свойски. Сколько мы тебя не видели? Лет восемь. Ты вроде бы преуспел по партийной линии. А теперь-то как?

– Да, я у вас последний раз был в восьмидесятом. Мы тогда Мишкину кандидатскую обмывали. Но у вас мало что изменилось.

– С Мишкиным характером – лишь бы были его книги. Это – вся его радость!

– Без радости не может быть творчества, – заметил Михаил, доставая бутылку красного вина.

– Слушай, Миха, никак не запомню, что ты за специалист?

– Я уже тебе несколько раз говорил. Преподаю в университете. У меня лаборатория по системному анализу. Тебе это что-нибудь говорит?

– Ничего…

– Ты лучше о себе расскажи.

– Что рассказывать? Недавно мы с Машей расстались. Не знаю, кто прав, кто виноват, но у нас не получилось.

– А что же произошло? Мы ведь не чужие.

– В прошлом году меня избрали секретарём парткома завода. Сами понимаете, должность обязывает. Приходил иногда навеселе. Пьяным я никогда не бываю. Знаю свой предел, но запах… да и задерживаться приходилось. Короче говоря, она этой жизни моей не перенесла. Но что же мне делать?

– Ты, Колян, не темни! – Михаил разлил вино. – Это не может быть причиной. Что мы, Машу не знаем?!

– Ну ладно. Пришёл я однажды, а на воротничке сорочки следы от помады…

– Вот! – Нарина посмотрела на Николая с осуждением. – Неужели ты…

– Да нет же! Знаешь, как бывает: чмокаются все, как руку пожимают. С брежневских времён пошло. Мужики лижутся…

– Лижутся! Целуются взасос! Противно…

– Может, неаккуратно повернулся, вот и запачкал воротник. Честное слово, ребята, здесь я не виноват!

– Ладно, – смягчился Михаил, – боль легче перенести, если не думать о ней. Давай выпьем!

Они выпили, и Николай продолжал:

– Маша недавно стала заведовать отделением. Такая высокомерная… Куда там! Я знаю: в любви возможен и деспотизм, и рабство. А я не переношу, чтобы на меня давили…

– И когда это произошло? – спросила Нарина.

– Уже почти неделя.

– И где ты теперь?

– На диване в кабинете…

– С вами не соскучишься!

– А что, если мы вас попытаемся помирить? – спросила Нарина, и взглянула на Николая.

Он промолчал, но в глазах его Нарина прочла просьбу и поняла её правильно.

– Так я попробую ей позвонить, – сказала Нарина, вставая.

– Как? Сейчас? Уже?

– А когда же?

Нарина набрала номер и услышала голос Маши.

– Привет, подруга! Как ты там?

– Наришка? Как я рада тебя слышать!

– И мы соскучились. Может, зайдёте? И повод есть: Миша докторскую защитил, назначен заведовать проблемной лабораторией.

– Вот молодец твой Мишка. Я всегда знала, что он у тебя умница. Хорошо, сейчас оденусь и зайду. Только напомни номер квартиры.

– Двадцать первая. Очко! Так мы тебя ждём!

– Буду минут через двадцать…

Нарина положила трубку

– Ну, ты и дипломат! – сказал Николай. – А что, правда, что Михаил защитился?

– Разве я когда-нибудь лгала?

– Рад за вас. Но в связи с предстоящей встречей, может, мне выскочить в ближайший магазин что-нибудь прикупить?

– Пару банок кильки в томате! Сиди уж. Что-нибудь придумаем. Вот что я тебе скажу: постарайся сгладить острые углы. Я Машу знаю. Она ведь тебя, охламона, по-настоящему любит.

Мужчины прошли в комнату, а Нарина стала возиться на кухне.

– Да я… Она же ничего не хочет слушать. Приехал представитель главка. После работы пригласил директор… Не могу же я быть белой вороной. Я же всё объяснял Маше, хотел по-хорошему, по-доброму…

– Доброты много не бывает, – сказал Михаил. – Постарайся быть добрее к Маше. Она ведь действительно любит тебя.

– Это я знаю. Но есть любовь, которая мешает жить. Она стала деспотичной, постоянно требует жертв. А я иной раз с работы прихожу как выжатый лимон. Мне сорок два, а чувствую себя стариком. Нервотрёпка на заводе, эта долбаная перестройка… будь она неладна. Завод лихорадит. Зарплату платить нечем. Сбыта нет. Гласность… Все стали политиками. У нас двое сдали партийные билеты! Говорят, что не согласны с линией партии! Когда это было? У меня голова кругом идёт… А тут дома такая дребедень…

– Ладно. Расслабься. Придёт Маша, покаешься, и вместе пойдёте домой. А вообще чаще нам нужно общаться, а то годами не видимся.

– Даже не перезваниваемся. Нет, это я виноват. Текучка проклятая.

– Оба виноваты. И здесь текучка ни при чём. Значит, потребности не было.

– Ты знаешь, Мишка, я в последнее время словно не в своей тарелке. Такой бардак в стране, такое враньё… Противно. Иногда кажется, что впору самому сдать партбилет, чтобы не быть причастным ко всему этому дерьму… Народ возбуждён. Кажется, ещё немного, и выйдут на улицы. Но если по правде, то они ведь правы! А если народ поднимется, мало не покажется.

– Да брось ты рисовать мрачные картины. И кроме того, ты сам являешься частицей этой системы, которую так ненавидишь.

– А что я могу? Всё прогнило насквозь. Ты телик смотришь?

Друзья ещё поговорили, потом вышли на лоджию покурить. И в это время пришла Маша, держа в руках красные розы.

– Где главный герой? – спросила она. – Ему по такому случаю от меня розы.

– Они на лоджии курят, – ответила Нарина, принимая розы.

– Они? Кто – они?

– Миша и Николай.

Маша посмотрела на подругу и всё поняла. Проходя в комнату, спросила:

– Так никакой докторской Мишка не защищал? Это всё трёп?

– Почему же? Только это случилось три месяца назад. Но, Машенька, надо же поговорить. В школе мы считались подругами, почему же мы не можем поговорить?

– А что говорить? Ему его завод – главное в жизни. Ради него можно и на семью наплевать…

– Это ты напрасно. И ему несладко. Он разрывается между семьёй и работой. Не рядовой же работник!

– О чём ты говоришь. Мы его мало интересуем. Утром чуть свет – уходит, а приходит, когда я уже десятый сон вижу. И так все дни недели, включая выходные и праздники. Я раньше не понимала, что значит гореть на работе. Теперь знаю.

– А разве лучше, если бы он тлел?

– Но я хочу и себе немного счастья! Восьмого марта он всех своих баб бегал поздравлял. Только меня забыл.

В это время в комнату вошли мужчины. Николай подошёл к Маше и взял за плечи, притянул к себе и поцеловал.

– Здравствуй, родная! Я больше так не могу. Давай мириться!

Чтобы предупредить резкие слова и объяснения, Нарина пригласила к столу.

– Мы по какому поводу собрались? Чтобы обмыть докторскую. Так давайте же выпьем!

– Ну, подруга! – улыбнулась Маша. – А ты выдумщица! Это всё твоё знание французского этикета.

– Миша, разливай!

– Скажите, а разве запрещается снова влюбиться в свою жену?!

Николай подал бутылку Михаилу, и тот, разлив вино, счастливый, посмотрел на друзей:

– Если бы вы знали, как здорово, что мы снова вместе! Я словно в детство вернулся! Верю, что и вы чувствуете то же самое!

– Вера, – сказал Николай, отпив красного вина и закусывая сыром, – способ считать себя носителем высшей истины. Я верю в идеалы коммунизма, но не менее важно добиться счастья в своей семье. Если будет счастлива каждая семья, счастливым будет и государство! Любовь всегда права, и я сейчас счастлив!

– Мы с тобой ещё не помирились! – В глазах Маши светились любовь и надежда. – Ты при друзьях дай обещание…

– Обещаю тебя не обижать, чаще дома бывать, по утрам тебя целовать…

– Как говорить наловчился, – восторгалась Нарина.

– Идеалы коммунизма… Скажешь тоже… Мечтатель…

Михаил смотрел на Николая и никак не мог понять, неужели он серьёзно говорит о вере в коммунизм?

– Мечты потому и мечты, что никогда не сбываются. Мечты, которые сбываются, – не мечты, а планы. Мез мечты нельзя жить! – продолжал Николай.

– И что сбылось из твоих планов? Мы живём в коммунизме? Все счастливы? У нас открытое общество, и я могу поехать на конференцию в Испанию?

– Никаких разговоров о политике! Нам недостаёт умения быть счастливыми.

Маша поддержала мужа:

– Надежда – лучшее лекарство. Без веры жить нельзя!

– Я согласен с Николаем, – кивнул Михаил. – Нет ничего справедливее счастья.

Так друзья ещё долго беседовали, и Михаил был рад, что, кажется, удалось помирить Машу с Николаем.

– Ребята, – спросил Николай, – а вы помните то Восьмое марта, когда так нелепо погиб Женька Григорьев? – Все вдруг притихли, а Николай продолжал: – Меня следователь спрашивал, почему я домой вернулся в двенадцать, если все разошлись в десять. А ведь всё началось с того вечера.

– Даже не с вечера, а с того вальса. Ты тогда меня первый раз поцеловал…

– Нет, ты не уводи в сторону, – потребовал Михаил. – Так почему же ты вернулся в двенадцать?

– Я вернулся к Маше!

– Хватит о прошлом! – потребовала Нарина. – Расскажите о себе!

– Что рассказывать? Работаю терапевтом. Сейчас возглавляю отделение. Зарплату задерживают вот уже три месяца. Кормить больных нечем. Но это – полбеды. Больница городская. Принесут. А вот то, что лечить нечем, хуже всего. На работе нервотрёпка и дома… Мужа сутками не вижу…

– Всё! Это в прошлом! Даю обещание, что не позднее семи буду приходить домой…

– Ладно. – Михаил сделал попытку сменить тему разговора. – Ты там наверху. Что видно? Куда мы идём? Мне кажется, что что-то не так в нашем королевстве.

– Бардак в нашем королевстве! Каждый делает что хочет, и все думают в первую очередь о своём кармане. Разваливаются производства, да и страна… Все всё приватизируют, а проще, забирают, что плохо лежит… А если виноватых нет, значит, они уже у власти. Начальство не может адаптироваться к новым условиям. Основное правило управления: единство права и ответственности…

– Ну, заговорил, как на трибуне. Думать нужно было, как делать эту перестройку!

– Если бы мы думали головой, были бы колобками.  А пока являемся дураками!

– В твоей партии никогда этого единства не было. – Маша включилась в спор, и видно было, что не первый раз говорит на эту тему. – В том-то и дело, что прав у вас много, а ответственность несут совсем другие… И прав всегда тот, у кого больше прав.

– А те, кто несут ответственность, разве они не члены партии?

– В том-то и дело: командует один, а отвечает другой. Семьдесят лет бесконтрольно правят коммунисты. А к чему пришли? Уровень жизни высокий или продолжительность жизни? Чего нас за границу не пускают? Да чтобы не увидели, как там живут люди при загнивающем капитализме.

Маша была настроена по-боевому. Ей казалось, что этот спор – продолжение их семейных разговоров.

– За это время было столько войн. Да и страна стала одной из сильнейших в мире. Разве это можно отрицать?

Николай не хотел спорить. Понимал, что во многом Маша права.

– Да что ты насела на мужа? – Нарина вступилась за товарища. – Он и сам всё видит…

– Ты Америку не открыла, – продолжал разгорячённый Николай. – Несомненно, есть и перекосы, и упущения, и ошибки. А для чего проводится, будь она неладна, эта перестройка? Я надеюсь, что партия сможет… Иначе для чего столько жертв?!

– Мы боимся своего народа, – Михаил тоже увлёкся спором. – Говорим о гласности, а все СМИ подконтрольные государству. Нет оппозиции, а истина, как известно, рождается в борьбе мнений.

–  Мальчики, хватит спорить. Ведь известно, что побеждает оптимист.

Нарина хотела перевести разговор на другую тему. Но Миша подвёл итог:

– Не всегда… Пора прекратить эксперименты над народом. – Потом обнял жену. – Ты права. Ну её, эту политику. От нас мало что зависит.

– Ты лучше скажи, как тебе спится с доктором наук? – улыбнулась Маша.

– Он для меня ещё со школьных времён – академик!

– Зарплату прибавили?

– Гроши.

– Стоило трудиться? – спросил Николай.

– Не хлебом единым… – ответил Михаил. – Скажите, ребята, кого из нашего класса встречали?

– Валя Бережная окончила консерваторию, – ответила Маша. – Преподаёт в музыкальной школе. Витька Горбов окончил юрфак. Теперь где-то в органах. Пожалуй, больше никого не встречала.

– А я встречал Славу Маношину. Она журналист. Недавно выпустила книжку стихов.

– Хорошие стихи?

– Мне не понравились. Без слуха и чувства ритма не написать хороших стихов…

– Хорошо. Вы о нас уже слышали. Теперь расскажите о себе, – попросила Маша.

– Что рассказывать? – ответил Михаил. – Нарине приятельница предложила торговать книгами. Это было с полгода назад. Берут на реализацию. Вывозят книги по пятницам на книжный рынок. Всё бы хорошо, но однажды Нарина приболела и приятельница вывезла товар на рынок одна. К ней подошли трое бритоголовых и потребовали дань. Что-то та не так ответила, и эти мерзавцы «случайно» разлили на книги баллон соляной кислоты. Так и закончился их бизнес.

– Теперь я три раза в неделю подрабатываю в кооперативе, – добавила Нарина. – Обучаю языкам. Беда в том, что всех интересует английский. А испанский и французский пользуются меньшим спросом.

– Понятно, – сказал Николай. – А ты?

– Как работал, так и работаю, – неохотно ответил Михаил. – Только вот зарплату не платят… Спасаюсь репетиторством…

– Понятно. Жизнь в полосочку, как у всех…

Николай рассматривал книги на полках, а Михаил включил музыкальный центр, и комната наполнилась звуками вальса. Николай подошёл к Маше и пригласил её.

– Наконец, муж обратил на меня внимание! Нужно чаще к вам приходить!

Маша встала, и Николай нежно обнял жену, стал вести её, стараясь не зацепить что-нибудь в тесной комнате. Нарина, счастливая, смотрела на друзей и улыбалась.

№ 3. Медленно, степенно, местами трагично

Май 2008 года был сухим и тёплым. В саду деревья зацвели белым и розовым цветом, пчёлы, деловито жужжа, собирали дань, а в воздухе пахло мёдом.

Николай Журавлёв, шестидесятилетний мужчина с седыми волосами и обветренным морщинистым лицом, возился у мангала, стараясь разжечь вишнёвые поленья, изрядно отсыревшие за зиму. Он настругал сосновых щепок, положил под них скомканную газету и, закуривая сигарету, поднёс горящую спичку. Пламя быстро охватило сосновые щепки, перекинулось на более толстые, стало лизать вишнёвые поленья, словно пробуя на вкус.

Николай окликнул сына, тридцатипятилетнего парня атлетического сложения:

– Сынок, принеси-ка ещё дровишек. Этого, пожалуй, мало.

Олег пошёл в конец сада, где лежали напиленные и аккуратно сложенные дрова, набрал охапку, молча принёс к мангалу и положил на землю.

– Вот теперь, пожалуй, хватит. Мяса наготовил целую кастрюлю!

– …Ему ещё повезло, – продолжал рассказ другу Николай. – На бронетранспортёре их было трое. Двоих – насмерть. А он без единой царапины! Помощь подоспела. Отбились…

– Любая война – это страшная беда… и горе.

Михаил Сорокин, тоже поседевший и изрядно полысевший, стоял возле друга и курил, щурясь от дыма.

– Помню, перед тем как Надин Гриша поехал в свою последнюю командировку в Чечню, – продолжал Михаил, – мы сидели у вас здесь. Шашлык ели, пиво пили… и никто не думал, что это будут наши последние с ним посиделки.

– Да… страшные были годы. Кто-то взбаламутил народ, и всё перемешалось. Из каждого дома стреляли по нашим. Страшное дело…

– Ты снова разделяешь на нас и на них. Но мы же были одним народом! Ты же сам говорил…

– Говорил… Но когда сына обстреляли в бронетранспортёре и двоих его товарищей убили, перестал так считать…

– Накапливать зло непродуктивно. Ты же был партийным работником.

– Ты прав. Но не будем об этом…

Некоторое время Николай молча возился с мангалом. Молчал и Михаил.

– Скоро дровишки прогорят… Сейчас покупают древесный уголь… Но не по мне. Интересен процесс… Впрочем, кто как привык. А Надя-то где? Я её не видел.

– Стол сервирует. Маша с Нариной сидят на веранде, о чём-то увлечённо разговаривают…

– Как там Артём?

– Он в Москве. Изредка звонит. Увлечён своей проблемой… Да и семья, что ни говори: двое ребят!

Николай открыл кастрюлю с маринованным мясом, взял шампуры и стал нанизывать на них сочные куски, прокладывая их кусочками лука. Михаил как мог помогал другу, пыхтя и о чём-то напряжённо думая. Потом, словно продолжая разговор, сказал:

– Недавно где-то прочитал, что во время сталинской депортации чеченцев в одном селе заживо сожгли семьсот семей!

– Зачем вспоминать, что когда-то было? А ты вспомни о набегах на соседние районы, угон скота, грабежи, воровство людей… Причём это делали все, не Басаев с Гелаевым…

Николай размешивал прогоревшие угли, распределив их по всей площади мангала. Потом, уложив шампуры с мясом над углями, стал поливать винным уксусом, специально приготовленным для того, чтобы гасить вспыхивающие языки пламени.

– Ой, как вкусно пахнет!

К друзьям подошла черноволосая женщина лет тридцати.

– Надюша, скажи маме и тёте Маше, что минут через пятнадцать шашлыки будут готовы. А где внук?

– Заигрался с кошкой…

Женщина ушла, а Николай восторженно посмотрел на Михаила.

– Встретил – не узнал бы! После гибели Гриши прошло уже много времени. И что, Надя одна?

– Одна…

Друзья снова замолчали. О чём говорить. Всё было уже не раз говорено-переговорено. Потом Николай, словно размышляя вслух, сказал:

– По чеченскому обычаю, жертвой мщения может стать не только сам обидчик, но и его кровные родственники. После того, что произошло, мы все для них – кровники. Они так воспитаны. С убеждениями можно спорить, с верованиями – никогда! Фанатик слышит только себя.

– Где же выход? Весь народ уничтожить?

– Не знаю. Но и в мир на этой земле не верю. Всё. Пожалуй, готово! Давай кастрюлю, я туда буду мясо складывать.

– Да нет! Пусть лучше на шампурах!

Они взяли по нескольку шампуров и пошли в другую часть сада, где всё уже было готово к торжественному застолью.

– Олег, Надя, садимся! – сказала Маша. За последние годы она сильно сдала, располнела, страдала отдышкой.

Олег отложил в сторону журнал и пошёл к столу. Он был немногословен.

– Всегда готов.

Олег – подполковник, преподавал в военном училище. В прошлом году, вернувшись из командировки, застал жену в объятиях другого. Он не устроил скандала, забрал вещи и ушёл. Переживал больше за сына. Но у жены хватило ума не препятствовать их общению.

Нарина суетилась у стола, раскладывая нарезанные овощи, сыр, хлеб.

– Олежек, возьми, пожалуйста, из холодильника пиво, – командовала Маша.

Когда все расселись, Михаил произнёс короткий тост:

– За дружбу!

– За дружбу! – эхом откликнулись все.

– Шашлык так аппетитно пахнет, что сил моих больше нет.

Надежда взяла шампур и с аппетитом стала есть.

Потом, как обычно бывает, все увлеклись едой и некоторое время только и слышны были отрывочные восклицания и реплики.

– Шашлык получился на славу!

– Что-что, а шашлыки Николай делает мастерски!

– Ах, как здорово! Я так люблю бывать у вас на даче, – сказала Нарина, отставляя в сторону бокал. – Всё!

– Нет, – сказал Николаю Михаил, протягивая свою кружку. – Плесни мне, пожалуй, ещё!

Николай наполнил кружку друга и, словно продолжая с ним давний спор, произнёс:

– Я уже давно не участвую в политических играх. Завод встаёт с колен. Нашли хорошего инвестора. Продукция востребована. А я не лезу ни в какие дела. На базе цеха организовали фирму и варим ворота. Дел хватает.

– Ты всегда был активным… И что? На жизнь хватает?

– Хватает. Зарплату регулярно платим. И никаких тебе партсобраний, райкомов, проблем…

– Проблемы наверняка есть у хозяина.

– Может быть… А вы-то как?

– Ничего. Лаборатория выполняет хозрасчётные темы.  Нарина возится с внуком. Переживаем за Надю…

– Чего за меня переживать? Всё нормально… Вот найду себе мужа…

Нарина взглянула на Олега и промолчала.

– Да, время не стоит на месте…

– А как тебе нравится последние события? Вас не коснулся кризис? – спросил Михаил, принимаясь за новый кусок мяса.

– Кризис коснётся всех. Но главное в борьбе с кризисом – отрицание самого кризиса. Чтобы не было паники. Посмотри на наших правителей! Сами даём кредиты, чтобы все поняли, как у нас всё в ажуре. Немножко подправим конституцию, чтобы внушить веру в нашу надёжность и стабильность. Например, нарастим срок полномочий  Президента и Думы…

Они ещё много говорили. Михаил что-то уточнял и всякий раз, услышав ответ, расплывался в радостной улыбке, проникаясь юмором друга. Николай же был в ударе. Он зубами стаскивал кусок мяса с шампура, говоря, что это пижонство – есть шашлык с помощью вилки и ножа.

– Какой-то умник мне говорил, что вредно шашлык запивать пивом! Но вот уже столько лет я это делаю, и ничего!
Михаилу передалось шутливое настроение друга, и он, постучал вилкой по бокалу, встал, чтобы произнести тост.

– Вот поглядите на этот прекрасный шашлык! – Михаил высоко поднял свой шампур с жареным мясом. – Он сравнительно недавно пасся на зелёных лугах нашего Придонья, блеял, виляя курдюком, и кто сказал, что нет в нём мечты о полёте? Нужно лишь солнце, к коему стремиться! И вот оно, это солнце! – другой рукой он поднял бокал с пивом. – Жёлтый пенящийся напиток с энергией солнца. И вот наш шашлык стремится ввысь!

Все дружно поддержали тост Михаила и выпили.

– А тебе не кажется… – начал Михаил, но Николай не дал ему договорить.

– Нет, Миха, мне ничего не кажется. Знаешь, я ведь православный – потому непременно крещусь, когда мне чего-то кажется. А тут – мне не кажется. Мы в глубокой заднице. Но чирикаем пока… Ничего хорошего я не вижу в перспективе…
Михаил поставил бокал и, серьёзно взглянув на Николая, произнёс:

– Но можно же что-то предпринять! Сокращение расходов, оптимизация менеджмента… внешний аудит, в конце концов.

Николай рассмеялся. Полюбопытствовал:

– Это ты где таких слов нахватался? – Вздохнул. – Не учи учённого… – Помолчали. Выпив очередной бокал пива, Николай вдруг сказал: – Тебе ли не знать продажную девку Статистику, которую власть имущие бессовестно пользовали в своих личных интересах – она им давала столь нужные цифры, чтобы убедить народ. И сегодня она потеряла последний стыд – цифры по инфляции безбожно занижает, а по ВВП завышает. Хотя, по большому счету, всё и так ясно без всяких цифр. А теперь с этой продажной девкой наши правители стараются подружить ещё одну девицу – Конституцию. Совратят, и она пойдёт по рукам… У американцев она двести лет сохраняет верность своему народу, а у нас пятнадцати лет не прошло, и пошла по рукам!

– А мне кажется, что вносить изменения можно и нужно. Жизнь не стоит на месте! – возразил Михаил.

– Можно вносить изменения в Конституцию народу! На-ро-ду! Всенародным референдумом. А не кому-то от нашего имени, быстренько и под одобрямс, над которым ещё недавно все так весело хохотали.

– А ведь когда-то президент говорил, что не будет менять конституцию. Что относиться к ней нужно очень бережно и если кому-то в голову взбредёт чего-то менять, то это уже без него…

– Но я никогда не поверю, что это сделано без его согласия…

– Вы, политики, чай будем пить? – спросила Маша.

– Обязательно! И с твоим вареньем!

Потом Олег включил магнитофон и зазвучала мелодия вальса. Незатейливая, то медленная, то вдруг ускоряющаяся, она, словно освежающий ветерок, вдруг напомнила друзьям тот вечер из их детства.

– Олежек, там где-то есть кассета Клавдии Шульженко. Никогда не забуду тот вальс, который мы с твоим папой танцевали…

Олег вставил кассету с песнями Шульженко, и все какое-то время молча слушали её пение.

Тот кто любит, ревнует всегда,
но я знаю – промчатся года,
и в день свадьбы моей золотой
он мне скажет: «Тряхнём стариной?»
– Что? Да!
– А? Да,
Ну что ты, какие года...
Печень? А... ерунда!
Мне вальс был полезен всегда...
Нарина смотрела на Михаила и улыбалась. Николай подошёл к Маше.

– Тряхнём стариной?

– Сиди уж… После твоих шашлыков только танцевать…

Вечерело. Маша стала собираться.

– Хорошо посидели… Когда мы теперь встретимся?

– В августе у меня юбилей! Шестьдесят. Разве это не повод?

Все засобирались. Закрыли калитку, уселись в машину Николая и поехали домой.