Сладкое на десерт

Николай Николаевич никак не мог понять, что от него требует начальник отдела. Что значит – быть нормальным человеком? Он всегда считал себя нормальным. А на самом деле – что есть норма? Психиатры до сих пор спорят. Описывают различные типы личности, и всё это норма? Один молчит целыми днями, другой болтает без умолку. Один к людям относится, как к чему-то неодушевлённому, другой, наоборот, разговаривает с деревьями, цветочками, зверьми. И кто из них нормальный?

Николай Николаевич сидел перед своим компьютером и рассматривал колонки цифр, присланных партнёром, но мысли его были далеки от того, о чём они говорили.

«В самом деле, может, стоит посмотреть на себя глазами психиатра? – думал Николай Николаевич. – Смотрю на эти колонки цифр, которые живут в компьютере, и радуюсь или огорчаюсь. Разве это нормально? Не шизофрения это? В чём эта самая норма? А разве та же самая Любовь Петровна – нормальный человек? Ни одной своей мыслишки. Она, как зеркало, отражает чужие мысли… Как патефонная пластинка, поёт чужим голосом, повторяет то, что сказало начальство. Может, потому и так успешна?».

Николай Николаевич распечатал сводку и отнёс Любови Петровне.

– И что? – спросила начальник отдела. – Каков ваш прогноз?

– Я не гадалка, но, судя по тому, как падает спрос, нас ожидают тяжёлые времена, – ответил Николай Николаевич и собирался уйти, но его остановила Любовь Петровна.

– Вы считаете, что эти цифры отражают реальную картину и нам следует как-то реагировать…

– Реагировать нужно всегда. Этим живое отличается от мёртвого.

– Да, но как?!

– Если падает спрос, нужно, по-моему, менять номенклатуру изделий.

– Легко сказать! Это перестраивать производство! Закупать оборудование. И отражают ли эти цифры действительность. Не кривое ли это зеркало?

– Если мы в комнате смеха, то не исключено…

– Наш мир – комната смеха, разве вы этого не знали? Ладно, идите, работайте…

Николай Николаевич кивнул и вышел из кабинета начальницы.

Любовь Петровна была лет на десять младше Николая Николаевича. Выглядела совсем юной. Жиденькие, аккуратно расчесанные светлые волосики её были распущены и ниспадали на плечи. Голубые глазки смотрели на сотрудников с удивлением, и только металлические нотки в голосе свидетельствовали о том, что именно она здесь старшая.

Николай Николаевич прошёл к себе и включил компьютер. Подумал: «Интересно, сколько ей лет? Работает без году неделя, а ведёт себя, как профессор кислых щей!».

И действительно, Любовь Петровна пришла к ним на производство не более месяца назад из какого-то НИИ и, ни с кем не сближаясь, стала закручивать гайки с первых же дней. Это вызвало неприятие, но, как ни странно, во всех спорах она была права и её поддерживал директор завода. Откуда такое знание производства, понимание рынка, умение аргументированно защищать свою позицию? Однажды Николай Николаевич присутствовал на совещании в производственном отделе завода и был свидетелем, как Любовь Петровна, совершенно не стесняясь, прервала заместителя директора, громко заявив, что он говорит ерунду. Тот смолчал, улыбнулся и снисходительно взглянул на голубоглазую диву, спросил, почему же он говорит ерунду. Любовь Петровна разбила все построения заместителя директора, показав на пальцах, что он совершенно не владеет материалом. С тех пор все стали уважительно относиться к замечаниям этой белобрысой девчонки, как её после совещания назвал с улыбкой директор.

– С нею не соскучишься, – сказал главный, похлопывая по плечу обескураженного заместителя директора. – Ты, Женя, занимаешься снабжением? Вот и занимайся им. Не лезь в сбыт. Сегодня сбыт – одно из важнейших звеньев в нашем деле. Рынок! А в нём эта львица кошку съела!

– Да хрен с ним, что она там съела. Но зачем же так резко?! Не мальчишка уже. А у неё просто культуры нет. Могла то же самое сказать, но другими словами… Нет, был бы ты другом, приструнил бы её. Язык проглотил… Тоже мне, главный!

– Но она же была права!..

Они разошлись, недовольные друг другом.

Николай Николаевич вспомнил то совещание и немного успокоился. «Может, она не так уж не права и я ненормальный? Впрочем, и она тогда такая же ненормальная. «Кривые зеркала»! Это же нужно?».

Он включил таблицу, которую отнёс начальнице отдела, и снова погрузился в изучение столбиков цифр.

Спрос на изделия, которые предлагал их завод, падал. Почему? Никто больше не делал таких изделий. В чём тогда дело? Может, кто-то стал делать что-то похожее? Но, этого не видно. Их изделие является деталью сложной машины, а сами машины эти вытесняются импортом. Вот, наверное, и вся разгадка. Но, что делать? Предложить изделия завода ремонтным базам. Эти машины даже при полном прекращении их закупок, будут лет пять ещё использовать в промышленности, а значит, и ремонтные базы будут нуждаться в их изделиях. Но, так или иначе, нужно перестраивать производство и выпускать то, что пользуется устойчивым спросом. «Кривое зеркало! Его и разбить можно… А этот столбик цифр отражает только нашу грядущую смерть. Нет, это не кривое зеркало, хотя и находимся мы в комнате смеха…».

В тот день Николай Николаевич закончил работу раньше обычного и вышел через проходную в гордом одиночестве. Стоял тёплый осенний день. Дома его никто не ждал, и торопиться было некуда. Он зашёл в ближайший ларёк, купил бутылку пива и пошёл в скверик, где сел на свободную скамейку. Вскоре к нему подошёл седой человек в широкополой шляпе и с шахматной доской под мышкой.

– Можно здесь сесть?

Николай Николаевич поднял глаза. Мужчине на вид было под шестьдесят, но морщины ещё не покрыли его лицо и кожа не одрябла, как часто бывает в старости. Седая борода выглядела ухоженной, но в глазах можно было увидеть усталость, какая встречается только у очень старых и уже сдавшихся людей.

– Садитесь.

Тот сел на скамейку и стал расставлять шахматные фигуры на доске. Потом передвинул белую пешку и задумался. И тут же вокруг них стали собираться любопытные. Они молча смотрели на доску, переглядываясь, переживая за, как им казалось, неверно сделанный ход. Джентльмен играл сам с собой и ни на кого не обращал внимания.

Закончив партию и поставив чёрному королю мат, он откинулся к спинке скамейки и закрыл глаза. Любознательные любители шахмат нехотя разошлись.

– Ваша игра вызвала интерес у публики, – заметил Николай Николаевич.

– Любопытство – не порок… Вам не кажется это удивительным, Николай?

Николай Николаевич вздрогнул. Откуда он мог знать его имя?

– У вас пропуск закреплён на кармане рубашки, – обаятельно улыбнулся шахматист, бросил короткий взгляд на доску и спросил: – Сыграем?

– Нет… Я едва знаю, как ходят фигуры. Понимаю, что грешен, но – в шахматы не играю…

– Жаль… – снова закрыл доску пожилой джентльмен. – Грех небольшой. Люди придумали более существенные грехи. В христианстве самым большим грехом считается гордыня, но люди в ответ придумали культ личности и иерархическую пирамиду. Грехом считается и убийство. Люди придумали войны и оружие массового уничтожения. В десяти заповедях осуждается похоть, но люди создали порнографию и проституцию. В заповедях проповедуют: не укради, а люди создали финансовые пирамиды. Не обмани! А люди изобрели свободу слова и адвокатов. Они превзошли Нечистого.

– К сожалению, я не верю в Бога, да и к заповедям Его всегда относился с недоверием.

– Это почему же? В них мудрость людская.

– Чего она стоит, если Моисей нёс камни с выбитым на них заветом «Не убий!», а придя к народу и увидев, что многие стали снова идолопоклонниками, приказал своим родичам левитам перебить всех отступников!

– Вы неплохо знаете историю. – Джентльмен с интересом взглянул на собеседника. – Но вы не можете отрицать, что раньше хотя бы на словах люди боролись со злом, с Дьяволом. А теперь люди не верят ни во что и борются сами с собой из-за сущих мелочей. Причём так, будто это и в самом деле имеет хоть какое-то значение. Как дети, прости Господи.

Николай Николаевич вынужден был согласиться с этим заключением и кивнул.

– Простите, – он взглянул на пожилого человека. – Меня очень впечатлило ваше рассуждение. Вы преподаёте философию?

Тот улыбнулся.

– Нет, что вы. Я просто пенсионер, у которого достаточно времени, чтобы подумать. А насчёт врага – люди сами себе самые страшные враги.

Он встал, взял шахматы под мышку, снял шляпу, прощаясь, и медленно пошёл в сторону автобусной остановки.

Николай Николаевич допил своё пиво, аккуратно поставил бутылку возле урны, поднялся и побрёл в противоположную сторону.

Придя домой, он переоделся и вышел на лоджию покурить. Последнее время Николай Николаевич старался курить реже, но обязательным ритуалом его оставалась сигарета, выкуренная перед сном. Он смотрел на звёздное небо и невольно вспомнил  белокурую бестию, как он давно прозвал свою начальницу отделом. «Чем не Миледи? Такая же манящая и коварная…».

С тех пор как Николай Николаевич разошёлся с женой, он избегал женщин и не ждал от них ничего хорошего.

Чёрное небо было усеяно мерцающими звёздами. Ярко светила круглая луна. А настроение было каким-то непонятным. Он всё никак не мог успокоиться оттого, что эта пигалица намекнула ему, что его идеи ненормальны, а выводы, которые он сделал, имея сводку падения спроса на их изделия, посчитала сомнительными и саму сводку – кривым зеркалом.

Покурив, он расположился перед экраном телевизора в массивном кожаном кресле, взял с раскоряченного у его ног журнального столика блокнот и записал сонные мысли, которые боялся потерять. Потом послушал последние известия. Газет он давно не читал, а быть в курсе происходящего привык. Потом разделся и юркнул под одеяло…

Круглая луна заглядывала сквозь замызганное окно однокомнатной хрущёвки. Постепенно её свет утонул во мраке, становясь всё более призрачным. Вскоре он совсем исчез, повинуясь темноте, которая затопила окружающее пространство.


Николай Николаевич родился в рабочей многодетной семье. Родители еле сводили концы с концами.

Трудно отличаться от других. Но он терпел. Терпел косые взгляды в школе, постоянные одёргивания родителей, которые считали его медлительным и безынициативным. И вскоре он привык и уже не обращал внимания на их замечания. Он жил так, как хотел: неторопливо, продумывая каждый свой следующий шаг.

Потом в институте он встретил Веру, которая, как ему казалось, была такая же, как и он: нешумная, неторопливая, хозяйственная. К тому времени отца уже не было, а мать переехала жить к дочери в Запорожье. Они с Верой расписались и стали жить вместе. Но не прошло и двух лет, как Вера, ничего не объясняя, собрала свои вещи и уехала с прорабом соседней стройки, оставив короткую записку: «Прости, не ищи, я люблю другого…».

Николай Николаевич тяжело перенёс это предательство близкого для него человека. С тех пор и закурил, хотя всегда старался ничего не делать такого, что вредило бы его здоровью.

Он не искал Веру. Встал на следующее утро и как ни в чём не бывало пошёл на работу. Сослуживцы даже не заметили его плохого настроения. Впрочем, к нему никто и не присматривался. Привыкли к его молчаливости и неторопливости. Он был некомпанейским парнем…

Прошли годы, но ничего не изменилось в жизни Николая Николаевича. Дом – работа – дом. Никаких особых увлечений, никаких потрясений… Новая начальница как-то в сердцах сказала ему:

– Что это вы всё время сонный такой? Проснитесь! А то жизнь пройдёт мимо вас! Ведёте растительную жизнь! Очнитесь! Столько сейчас происходит вокруг, а вас это вроде бы и не касается!..

Он посмотрел на неё, но ничего не ответил и именно тогда решил показать те самые цифры своего анализа, которые предвещали крах их предприятию. И ушёл с работы, решив нарушить привычный режим, купить бутылку пива и выпить его в скверике прямо из горлышка, чего никогда прежде не делал.

Спал он в ту ночь плохо, несколько раз просыпался, а в голове плелись отрывки разговора с начальницей. Ему казалось, что она его осуждает за этот анализ. Конечно, приятнее в цифрах видеть другие тенденции. Но разве можно врать в таком деле?!


Придя на работу, он сразу увидел необычное возбуждение сотрудников. Спрашивать ни у кого не стал, решил, что всё разъяснится само собой. И был прав.

Оказалось, что его анализ всполошил руководство и оно решило действовать незамедлительно.

Нужно сказать, что Николай Николаевич не был первооткрывателем пессимистических прогнозов. Они давно ожидалось, к ним готовились. Но эта колонка цифр была последней каплей, после чего дирекция решила принять меры. А какие меры, если выпускаемый прибор не востребован, так как не востребованы машины, для которых и делались эти приборы? Изменить номенклатуру и себестоимость изделий, для чего сократить ненужных сотрудников? Конечно, это был выход из создавшегося положения, но какой болезненный!

Николай Николаевич был убеждён, что первой кандидатурой на сокращение будет именно он. Понимал, что для него это будет катастрофой, так как ничего другого делать не умел. Сразу после института работал в этом отделе вот уже пятнадцать лет. Да, за всё это время никак не продвинулся по служебной лестнице, но свою работу выполнял старательно и без брака…

В их отделе должны были сократить пять человек, и теперь всё зависело от Любови Петровны, этой белокурой миледи, пришедшей в отдел без году неделя! И вот когда сообщили имена тех, кого сокращают, Николай Николаевич искренне удивился, что его фамилии в списке не было.

Потом узнал, что, когда согласовывались списки, его фамилия была первой на сокращение, но именно эта миниатюрная белобрысая всезнайка заступилась за него, и когда кто-то стал настаивать, она резко ответила:

– Если мне поручено руководить отделом, то будет так, как я вам предлагаю. Иначе – какой я руководитель?! Пахомов безынициативен, но работник надёжный и своё дело знает. Он один вполне может заменить трёх девиц, больше думающих о маникюре и педикюре, чем о деле. Пахомов должен остаться!

И настояла на своём…


С тех пор как будто что-то переключилось в голове у Николая Николаевича, что-то щёлкнуло, и он перестал себя узнавать. Исчезли его медлительность, равнодушие. Его стали интересовать проблемы, которые решал отдел. Продуктивность его работы возросла во много раз. И что самое необыкновенное: он стал вдруг замечать девушек, его окружающих. «Чёрт побери, – думал он. – Сколько времени упущено. Мне уже скоро тридцать семь, а они все лет на десять младше».

Он впервые взглянул на Любовь Петровну как на женщину и удивился, как это он мог её не замечать?! Золотистые кудри ниспадали на плечи. Брови взвились над глазами, словно два крыла. Маленький ровный носик, на котором расположились модные очки в золотой оправе. Фигурка, белая кожа лица, холёные ухоженные руки… Нет, он решительно не понимал, как так произошло, что он до сих пор её не замечал. Как говорится, в упор не видел!

Он старался чаще попадаться ей на глаза, приносил сводки, докладные записки, подолгу засиживался на работе. Однажды Любовь Петровна, уходя, спросила его:

– Чего так засиделись? Что-то срочное?

– Хочу завтра вам показать. Здесь интересные открываются у нас возможности… Посмотрите…

– Вас никто не ждёт дома?

– Увы!

– Это плохо…

– А вас?

– Меня ждут родители…

Она не стала углубляться, попрощалась и ушла. Но с этого времени они как будто внимательнее стали присматриваться друг к другу.

А Николай Николаевич сидел в своей каморке и думал: «Каждый человек мечтает о несбыточном, все хотят жить лучше, и каждый считает, что он-то знает, что это такое. А по сути деньги – сор! Власть – грязь! Любовь – бесстыжая игра гормонов! Мечты, мечты! Я, безусловно, не выделяюсь из всей серой массы мечтателей. Но как же хочется хоть иногда стать Богом. Стать Богом, чтобы не врать! Сказать ей, что и я устал от одиночества, от этого склепа и холодной постели, от бесед с собой, от ужасающего страха перед грядущим… Вместе, конечно, легче… Хотя кому я нужен? Ей лет на десять меньше. Она запросто может себе молодого найти. Значит, не очень и хочет… Интересно, кто её родители? Видимо, не маленькие люди, коль скоро доченьку определили сразу в начальники отдела. Да, хорошо бы стать Богом, чтобы всё знать и мочь…».


Яркие краски дня померкли, и на их место пришли вечерние пастельные тона. Николай Николаевич в последнее время часто мечтал о Любови Петровне, представлял, как они вместе будут ходить по городу, в кафе, в театр или в филармонию… И ей с ним не будет скучно, она будет смеяться и, держась за его руку, шептать: «С тобой мне спокойно…».

Вспомнил старую притчу о том, что знаменитый мыслитель и философ Диоген и Александр Македонский умерли в один день. А перед этим полководец позавидовал мыслителю, говоря, что и он хотел бы быть столь же свободным, греться на солнышке и размышлять.

Николай Николаевич встряхнул головой, прогоняя все эти мысли и видения, и пошёл в кухню жарить яичницу, думая, что нужно довольствоваться тем, что имеешь. Это и есть  самый лёгкий путь к счастью…


Когда к Николаю Николаевичу пришла любовь, он не знал. Только стал замечать, что всё чаще и чаще стал думать о Любови Петровне, почему-то вспоминал детство, родителей, сестёр и находил, что она чем-то их ему напоминает. Они жили вблизи аэродрома. Отец был авиационным механиком. Ему было тогда всего два года, и трудно поверить, чтобы он что-нибудь помнил, но он уверил себя, что отлично помнит, как испугался, услышав рокот реактивных двигателей взлетающего самолёта, прижался к матери, держащей его на руках. Уткнувшись в её волосы, он почувствовал себя в полной безопасности.

Позже он настолько привык к этому рокоту, что не обращал внимания, когда огромные лайнеры с оглушительным рёвом проносились над их домом. Рядом были мама, сёстры, и ему не было страшно…

Образ светловолосой женщины, способной его защитить, врезался в подсознание, и теперь, глядя на начальницу, у него возникало такое же чувство: он искал у неё защиты…

Сначала он испугался этого чувства, воспринимал его как трагедию, понимая, что обречён на вечные муки ревности, но потом смирился и часами мечтал о том, что могло бы быть… Он часто корил себя за то, что было с ним когда-то давно, мучил себя вопросами, как он должен был поступить, как перестроить жизнь так, чтобы она соответствовала принципам вселенских заповедей. И понимал, что это его карма, и она соответствует его духовному уровню, и ему никогда не стать ей интересным.

«Я такой, какой есть, и тут ничего уже не поделаешь», – думал он.

Он сидел за компьютером. Перед ним мелькали таблицы, сводки, выкладки, но он думал о ней. Он ждал. Солнце ласково падало с высоты, ветерок шелестел листьями деревьев, и в небе порхал беззаботно жаворонок – радовался свежему утру. Жизнь продолжалась. Но ответа на вопросы, которые он задавал себе, всё не было.

Он знал, что сотрудники отдела его недолюбливают, считают не от мира сего, так как он яростно отвергал любой риск, все мало-мальски незаконные сделки. Но, может, именно это и отличало его от других?! Он ни за какие коврижки не хотел бы лишиться этой своей оригинальности. Он ждал, твёрдо веря, что когда-нибудь она его заметит и оценит. А пока… пока нужно уйти в тень, обратиться в серую мышь… Ведь любое неосторожное движение отзовётся эхом, обрушится смертоносной лавиной.

Когда он уставал от бесконечных цифр, читал новости в Интернете. Война постепенно угасала. Политики улыбались и раскланивались, самолёты падали то в Перми, то где-то в Америке. В Египте снова упал в кювет автобус с нашими туристами.


После обеденного перерыва Любовь Петровна пригласила его к себе в кабинет.

Когда он вошёл, увидел улыбающуюся начальницу и ещё больше смутился.

– Уважаемый Николай Николаевич! Я хотела бы, чтобы вы посмотрели тезисы моего доклада, который мне предстоит завтра сделать на сборище в районной администрации. Я доверяю вашему опыту и вашей принципиальности.

«Почему я? – мелькнуло у него в голове. – Или это обычная проверка на вшивость? Понять невозможно».

Он принял из её рук папку и хотел было поскорее убраться, но она его остановила.

– Вы торопитесь? Присядьте. Я хотела бы кое что для себя прояснить. Или вы настолько ненавидите женщин, что не можете с ними общаться?

– Кто вам сказал, что я ненавижу женщин? Это неправда.

– Вот и хорошо. Понимаете, я хочу доказать необходимость не просто менять номенклатуру изделий, но показать, что и администрация кровно заинтересована в том, чтобы наше предприятие не рухнуло. Поэтому они должны как-то помочь нам, кредитами, налоговыми послаблениями… Погубить нас безнравственно, так как на заводе работают тысячи людей. Это большой грех…

– Миллионы людей спокойно грешат – серьёзно и по пустякам, без оглядки нарушают заповеди и законы... И  ничего! Они не верят в Бога, хоть и демонстративно осеняют себя крестом.

– Пути Господни…

– Тогда нам всем стоит просто молиться.

– Но тогда мы рухнем! А наш крах бумерангом поразит и их. Я точно знаю, что примерно в таком же положении ещё ряд предприятий. А это уже эпидемия…

– Что я должен сделать?

– Просмотреть то, что я наметила сказать, таблицы, которые хочу им продемонстрировать, и сделать свои замечания…

– А когда у вас этот доклад?

– Завтра в десять утра.

Николай Николаевич приподнял тяжёлую папку на руках, словно взвешивая её, и произнёс:

– Тогда мне нужно срочно приступать к работе.

– Хорошо. А скажите, чем вы заняты этим вечером?

– У меня все вечера однообразны. Дома готовлю ужин, смотрю по телику последние известия и ложусь спать…

– А что, если я предложу вам изменить вашу традицию?

– Это как?

– Я приглашаю вас после работы к себе. Мы бы ещё раз прошлись по тезисам, поговорили, а потом я угощу вас ужином.

– А что скажут ваши родители?

– Они уехали в отпуск… К тому же мы там делом будем заниматься.

– Я не против.

– Запишите адрес.

– Спасибо. Я его знаю, к тому же с работы мы можем выйти вместе…

– Правильно. Я даже об этом не подумала…


Когда Николай Николаевич вернулся к своему столу и открыл папку, он увидел несколько листов, исписанных мелким почерком. Какие-то стрелки, ссылки, схемы, которые прилагались к тезисам.

«Да… Тут работы на неделю!», – подумал он и углубился в чтение.


Нельзя сказать, что день не задался с самого начала, но конец его определенно всё портил. Сегодняшнее утро Николай Николаевич встречал умеренно счастливым и почти выспавшимся человеком, что с чашкой кофе и сигаретой делало его существование вполне сносным. Вечер был напряжённым и предвещал события, о которых он давно мечтал и даже не подозревал, что счастье так возможно, так близко. Он понимал, что Любовь Петровна пригласила его к себе не просто для того, чтобы обсуждать тезисы доклада. Она хотела наладить с ним какие-то другие, нерабочие отношения. Женщины чувствуют, когда они вызывают интерес к себе.

В шесть, когда сотрудники уже стали расходиться по домам после напряжённого рабочего дня, Николай Николаевич собрал в папку тезисы доклада Любови Петровны и свои заметки, выключил компьютер и вышел из отдела, намереваясь подождать начальницу у проходной. Он рассчитывал ещё выкурить сигарету, вторую за этот день. Вскоре к месту, где он стоял, блестя зеркальными боками и хромированными железками, подъехала машина, в которой за рулём сидела Любовь Петровна.

– Это вы? – удивился Николай Николаевич. – Здорово! Нам так не жить!

– Не прибедняйтесь! Садитесь быстрее. Здесь остановка запрещена.

Николай Николаевич сел, и они лихо сорвались с места.

– Пристегнитесь, – сказала Любовь Петровна.

– Вы быстро ездите?

– Вам нечего опасаться…

Они проехали несколько улочек и, наконец, выехали на Будённовский проспект.

– Успели что-то сделать? – спросила Любовь Петровна.

– Очень немного. Вы – максималистка.

– Это плохо или хорошо?

– Это – молодость…

– А молодость это плохо?

– Я такого не говорил. Вообще-то мне нравится!

– Доклад?

– И вы…

– Я это знаю… Только я боюсь вас разочаровать.

– Раз боитесь, значит, у меня есть шанс.

– Важно, чтобы и я не разочаровалась.

– Этого я вам не могу обещать, хотя, если честно, буду очень стараться. Вы мне нравитесь…

– Николай Николаевич! Мы ещё с вами не обсудили мой доклад, а вы уже… Сладкое на десерт…