Симулянт

Скорая приехала на удивление быстро. Молодой худощавый доктор умело приладил электроды к рукам и ногам, смочил впалую волосатую грудь прямо у левого соска и прикрепил последний электрод. Потом щёлкал выключателями и нажимал кнопки, и лента электрокардиограммы, тихо шурша, ползла и ползла к нему в руки, а он её тут же подхватывал, внимательно просматривая и собирая в гармошку.

– Ну, вот и ладушки… Вот и хорошо… – говорил доктор, просматривая кардиограмму. – Ничегосеньки-то у вас и нет! Всё нормально. И ритм, как у молодого…

Он снял электроды, сложил кардиограф в кожаную сумку и стал что-то записывать в листке, повернувшись к больному спиной.

А больным был тоже врач, инфантильный сорокалетний мужчина с впалой грудной клеткой, которого давно хорошо знали во всех клиниках и больницах города. Да и на «Скорой» к нему уже привыкли.

Всю жизнь Матвей Кузьмич проработал в участковой больничке, где докторов-то был он один, да ещё и стоматолог – Максим Петрович.  Разве тогда можно было мечтать, чтобы вот так, запросто, сделать кардиограмму и здесь же расшифровать её?! Разве всё это не чудо?

Это только числилось, что он был главным врачом. На самом деле верховодила Степанида Пантелеевна, полная властная фельдшерица, лечившая здесь, наверное, с самого основания больнички.

Нет, она никогда не демонстрировала свою власть. Всегда показывала, что именно он – главный. Но всё равно, авторитет её был несравненно выше, чем его диплом вместе с табличкой на дверях кабинета и накрахмаленным белым халатом, который каждое утро приносила баба Шура, санитарка с не меньшим, чем у фельдшерицы, стажем.

Больничка была на сорок коек. Зимой в чистеньких уютных палатах лежали жители окрестных сёл. До районной далеко. А сюда близко. По полевым дорогам, считай, километров пятнадцать всего! Родственники приходили по выходным, приносили всякие вкусности, сидели со своими на скамейках под липами до позднего вечера. А потом, кто на велосипеде, кто на подводе, а кто и пешком возвращались в свои сёла с чувством выполненного долга.

А вот весной, летом и осенью на койках почти никого не оставалось. Все находили себе работу в огородах, на делянках. Не до болезней было. И тогда Матвей Кузьмич садился на свой велосипед, выданный в районной больнице как штатное транспортное средство, и объезжал хроников. Закрепив на багажнике резиновыми жгутами сумку с медикаментами, стерилизатором, шприцами,  ртутным тонометром, деревянным, купленным ещё в студенческие годы, стетоскопом,  он колесил по степным дорогам, иногда задерживаясь в дальних сёлах по нескольку дней. Дома его никто не ждал.

На хозяйстве оставалась Степанида Пантелеевна. Ездить на велосипеде она не умела, а никакого другого транспорта у них не было. Да и в селе дел было по горло. Профилактический осмотр колхозников и рабочих МТС, прививки детворе, проверка пункта сбора молока… да мало ли ещё чего?!

К тому же, и это не было большим секретом для Матвея Кузьмича, Степанида Пантелеевна дома бабам делала аборты, что, конечно, строжайше запрещалось. Но не ему же докладывать на жену главного агронома колхоза, считай, второго лица после председателя. С нею, только завидев её на  другой стороне улицы, даже участковый милиционер, седой старший лейтенант Шахов, приветливо здоровался. Он снимал форменную фуражку, вытирал платком лоснящуюся от пота лысину и подходил поближе к фельдшерице.

–  Честь имею, уважаемая Степанида Пантелеевна! – улыбался он, демонстрируя частокол вставных зубов. – Не к Григорию ли Сафоновичу  направляетесь? Ему привет и пожелания здоровьица…

– А тебе-то чего? – улыбалась Степанида Пантелеевна. – Или разрешения твоего должна спрашивать?

– Ну, что вы?! Думал, составлю компанию. Вместе пойдём…

– Нет, Иван, к Коровиной мне нужно заглянуть…

И она сворачивала в сторону от основной дороги, ведущей в МТС.

А когда пришла беда, и грянул гром, тогда и случился с Матвеем Кузьмичом первый приступ.

Умерла от внутреннего кровотечения Верка Королёва, баба лет тридцати пяти. Мужика у неё не было, а беременела она, как крольчиха. Неизвестно от кого нажила себе троих детишек и, наконец, решила остановиться. В год по два-три раза аборты делала…  А однажды уговорила многоопытную Степаниду Пантелеевну прервать беременность аж на пятом месяце.

– И куда ты, дура, смотрела? – долго отказывалась Степанида Пантелеевна.

– Так думала ж, может, дитём его привяжу… А он, охламон, как узнал, так только его и видели! Умотал куда-то на край света. Не то в город подался, не то – ещё куда.

А когда Степаниду Пантелеевну, несмотря на все старания её супруга, препроводили в район в сопровождении двух милиционеров, тогда впервые и появилась у Матвея Кузьмича резкая боль за грудиной. Да такая, что ни продохнуть, ни пошевелиться. На его счастье, в больнице были проверяющие из района. Они на машине и отправили его в район. Но кардиограмма ничего страшного не выявила. Матвею Кузьмичу назначили лекарства, которые он купил там же в аптеке.

– Так что с Савельевым? – поинтересовался главный врач района у терапевта, лечившего Матвея Кузьмича.

– Да ничего! Переволновался, видимо, здорово. Ведь, не мог не знать про художества своего фельдшера… Испугался…

– Ну, ты язык не распускай, и догадки свои оставь при себе, – строго прервал его главный. – Так, говоришь, с сердцем у него всё в порядке?

– Как часы…

– Ну-ну…

Но через полгода сердечный приступ снова повторился, потом еще… Боли были сильные, отдавали в левую лопатку, руку… Он лежал, бледный, со страхом в глазах, и боялся пошевелиться. Неоднократные обследования никаких изменений в сердце не находили. Его консультировали и в городе, но результат был тем же: патологии нет.

Матвей Кузьмич сильно изменился, стал малоподвижным, осторожным в движениях.

А однажды, когда он сдавал годовой отчёт, главный выговорил ему за то, что в селе Покровском не завершены прививки от кишечных инфекций, что привело к росту заболеваемости. Матвей Кузьмич побледнел, схватился за сердце. Главный испугался, вызвал терапевта. И всё до деталей повторилось. Снова никаких изменений ни при исследовании, ни при прослушивании.

«Уж не симулирует милейший Матвей Кузьмич?» – подумал Главный, но промолчал.

В участковую больницу прислали новичка, недавнего выпускника института, мечтающего работать хирургом. Он, с благословения главврача района, организовал хирургическое отделение. На выделенные райбольницей деньги ездил в областной центр, приобрел инструменты, бестеневую лампу, операционный стол… А ещё через пару месяцев сделал свою первую операцию – в присутствии заведующего хирургическим отделением районной больницы.

Больная – восемнадцатилетняя Нюрка Сорокина лежала на столе и слушала короткие команды молодого симпатичного доктора:

– Скальпель!..

– Кохер!..

– Шёлк!..

Районный хирург стоял рядом и одобрительно хмыкал.

Когда же больную на каталке увезли в палату, Матвею Кузьмичу снова стало плохо, и районный хирург на своей машине отвёз его в район. Оттуда по распоряжению Главного – в город.

В этот раз Матвей Кузьмич провалялся в областной больнице почти месяц. И снова проводили обследования, приглашали консультантов из мединститута, но никто ничего не находил ни в анализах, ни в кардиограмме.

Франтоватый молодой профессор высказал предположение, что всё дело в нервах, и нужно больного проконсультировать у невропатолога.

– Кардионевроз! Это дело психиатров и невропатологов…

Матвей Кузьмич не знал, что и делать. Уволился по собственному желанию. Переехал в город. Поселился у старушки-матери в старой пятиэтажке. В небольшой двухкомнатной квартирке  с кухонькой в четыре квадратных метра и с совмещенным санузлом. Расположился в проходной комнатке. Стал работать участковым терапевтом в поликлинике. И всё бы хорошо, если бы ни постоянное ворчание матери, что она скоро умрёт, так и не дождавшись внуков. Но стоило Матвею Кузьмичу вспомнить свою первую и последнюю любовь ещё институтских времён, как у него начинало болеть сердце. О какой семье может идти речь, когда не знаешь, доживёшь ли до утра?!

В городе приступы боли периодически повторялись. И возникали именно тогда, когда на работе или дома случались неприятности. То больная пожалуется на то, что доктор Савельев не прислушался к её просьбе и вместо французского лекарства выписал ей наше, отечественное. А оно не помогает, и всё тут! Матвей Кузьмич получил выговор за невнимательное отношение к просьбам больных. Или дома мать вдруг закапризничает: принеси с рынка молодой картошки. А ему – ну никак не хочется шлёпать по пеклу на рынок. Он что-то буркнет в ответ и ляжет на диван. И – боль под ложечкой тут как тут.

И снова его консультировали светила науки. Обследовался он в клиниках, лечился у психиатров, но приступы упорно продолжались, а врачи только разводили руками, и за ним стойко закрепилась кличка: «Симулянт».

Так продолжалось три года. Когда умерла мать, Матвей Кузьмич сердечной болью даже не прореагировал.

Потянулась однообразная жизнь, непонятно, зачем данная Матвею Кузьмичу. Каждый день он ходил на работу, отсиживал на приёме положенное время, выполнял вызовы на дом и, по дороге домой, заходил в ближайший магазин, где покупал что-нибудь поесть. Научился варить борщ, делать овощные салаты, жарить яичницу и был вполне доволен жизнью. Боли в сердце тревожили реже, и он, было, решил, что всё прошло.

Но вдруг без всякой видимой причины снова появилась эта жуткая боль под ложечкой.

Матвей Кузьмич взял под язык  «Сиднофарм» и вызвал «Скорую».

Пока доктор что-то писал, повернувшись к больному спиной, сердце Матвея Кузьмича вдруг затрепыхалось и… замерло, захлебнулось…