Осень

Лирический этюд

Старость незаметно подкралась и улеглась у моих ног. Куда делись задор и суета молодости, амбиции и апломб зрелых лет? Вспоминаются, как солнечные  блики, отрывочные картинки детства, юности, молодости. Они вызывают, как правило, только сожаление, что не успел, растратил попусту драгоценное время, остался у разбитого корыта… Потом подумалось: зато  появилась способность видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, понимать причины, механизмы происходящего.

Раньше возбуждённый разум рисовал мир ярким, пёстрым. Со временем краски потускнели, и выступила на них паутинка трещин.

Наступает спокойная золотая осень жизни, когда многое становится понятным, угасают желания, чистое голубое небо сменяется белыми низкими облаками, теплынь лета – прохладой осени, и ты понимаешь, что вот-вот наступит холодная зима.

Не даром говорят, что цвет осени – одиночество.

Я сидел у окна и с интересом наблюдал за тем, как мимо меня пробегала жизнь. По улице мчались машины, по тротуару на трёхколёсном велосипеде ехал мальчик, а его родители шли рядом. Девочка вела на поводке собаку.  Большой эрдельтерьер тянул её в сторону кустов, и она едва справлялась, говоря:

– Роки, рядом! Куда ты меня тянешь? Я сказала, рядом!

Влюблённые, не обращая ни на кого внимания, стояли посредине тротуара и целовались. Их обтекали люди. Они давно привыкли к таким картинкам.

Старушка с решимостью камикадзе переходила дорогу, воспользовавшись тем, что у обочины остановился автобус и перекрыл на минуту движение.

Мать тянула мальчишку за руку, принуждая идти быстрей. А тот, повернув голову, с интересом что-то разглядывал позади себя. Я проследил за его взглядом, но ничего интересного не заметил. Только детям дано видеть то, что не замечают взрослые.

Говорят, у кого не было детства, не будет и старости. Будут только неосуществлённые мечтания и страх смерти. Может быть.

Я давно уже не боюсь смерти и встретил осень своей жизни спокойно. Только изредка меня ещё тревожат яркие воспоминания прошлого, и я не всегда понимаю, зачем они? Чтобы любить мир? Так, я его и так люблю…

Как-то Пастернак сказал: «Все мы стали людьми лишь в той мере, в какой людей любили и имели случай любить».

Но что значит любить? Какие обязательства это налагает? Насколько мы в ответе за тех, кого любим? Это чувство дано человеку, чтобы сделать мир лучше, чтобы элементарно выжить. Оно –  не блажь, а необходимость.

Раньше жил, не обращая внимание на мчащиеся дни, недели, месяцы… Вспоминаю участковую больничку в Черновицкой области, в селе со звучным названием Окно Буковины. Главный врач – и хирург, и терапевт, и педиатр… Был, правда, ещё и зубной врач…

Никуда я тогда не торопился. Но жизнь бурлила, как рядом протекающий Днестр, и никто не задумывался, куда она течёт так быстро?

Куда так торопится жизнь, я не знал. Не знал и как замедлить это движение, укрыться, спрятаться, пережить, недельку, другую, третью. Годы мелькали листками календаря, а я упорно не замечал скорости… Надеялся, что впереди ещё много времени, успею…

Осень всегда удивляла меня своей красотой и грустью. В самом деле, что весёлого смотреть, как умирает всё, что недавно зеленело?! И куда я так торопился, чтобы попасть в эту самую осень?! Не нужно никуда торопиться.

Октябрьский вечер склонил к горизонту покрасневшее от стыда солнышко. А я мчусь куда-то в сторону зимы! Мимо проносятся воспоминания, белые халаты, огромные глаза, смотрящие на меня с надеждой, улыбки и овации после исполнения моей музыки, хмурые лица важных писателей, убеждённых в том, что именно им известна Истина в последней инстанции.

Время ушло, тихо, по-английски, прошла весна жизни. И не на кого обижаться…


Я сидел в кресле перед компьютером и глубоко задумался. Рядом примостилась моя собака, маленькая Ладочка, цверкшнауцер. Она смотрела на меня, стараясь отвлечь от мрачных мыслей.

– Чего смотришь? Мне сейчас не до тебя!

– Ну, как знаешь, – тявкнула Лада и нехотя ушла в другую комнату.

На улицу опустилась ночь, расплываясь между домами и ещё долго ворочаясь, укладываясь поудобнее.

Тошно на душе…

– Добрый вечер, – осторожно шептала тишина, протягивая мне горящую сигарету.

– Не курю. Сердце, – отказываюсь я.

С каким удовольствием я бы затянулся этим сладким дымом. Но нет, нельзя!

– Вот и правильно, – скрипит подо мною кресло. – Хватит сидеть. Ничего сегодня не высидишь. Иди спать…

– Спокойных снов, – шепчет ночь.

– Ну да, размечтались, – недовольно ворчит Лада и скребётся в дверь. – Пора меня выгуливать.

Ещё не ясно, кто кого выгуливает.

Надеваю куртку и выхожу.

С наступлением холодов по жизни не пройти и не проехать из-за плевков и соплей. Осень! На скамейке нахальные вороны каркают, оповещая,  что именно они владеют Истиной в последней инстанции. Они привыкли судить всех и вся, и теперь каркают, не дают сосредоточиться. Как им не крикнуть: кыш! Дайте подумать! Осень жизни, скоро холода, а вы здесь каркаете…

Прямо под фонарным столбом металлический стол, сваренный ещё в далёкие советские времена. За ним пенсионеры-доминошники. Играют под интерес.

Собачий лай всегда усиливает чувство холода… Чувство тепла усиливают дом, дружба… На дворе осень. Скоро холода…

«Ну вот, время и уходить», – подумал я  и встал со скамейки, на которой сидел, но вдруг из-за спины раздался незнакомый голос. Я обернулся и увидел пожилую даму.
– Не помешаю?

– Нет, я уже ухожу…

– Вы извините, не хотела нарушать ваше одиночество. Я давно за вами наблюдаю…

– Вы не нарушаете. В моём возрасте одиночество – привычное состояние.  Да и осень на дворе. Время размышлять в одиночестве.

– Вы чем-то расстроены? – спросила дама…

– Есть немного…  И вы одиноки?

– Я не одинока. Хотя... – Она замолкла. Потом спросила: – Что такое – одиночество? У меня есть друзья. Но у них свои заботы, своя жизнь...

– А у меня есть я, – пошутил. – А ещё есть мысли, книги... и работа.

– Это не восполняет вакуум. Человек должен любить и быть любимым. Всё остальное – суррогат, противоестественный природе. Когда не с кем слово сказать, это и есть настоящее одиночество.

– У меня есть собака. Когда я прихожу домой, она радуется больше всех. Извините, мне пора.


Одиночество... Дома я смотрел в окно на потоки машин, суету прохожих и чувствовал его ещё сильнее. Вдруг на стекле появились капли дождя. Это окно плакало вместе со мною. Капли медленно скатывались по сухому стеклу, и мне казалось, что это вовсе не дождь, а мои слёзы. Чего удивляться дождику, ведь наступила осень! Он неистово барабанил по окну. Яркая вспышка молнии ослепила меня, заставила вспомнить и прожитую жизнь, и укоры друзей, и пугающее будущее, и прощание с прошлым…
Дождь прекратился так же внезапно, как и начался.  Значит, жизнь продолжается! Завтра будет новый день.

Я смотрел на улицу, умытую дождиком, и пытался заглянуть в себя. И только свежий ветерок возвращал меня к действительности.


Всё время думаю об одном и том же… Уверен, что наш «Ковчег» выдержит это волнение моря. Кто-то думал, что наша лодка потонет или развалится… Нет!

Палуба кренилась, на ней трудно было устоять. Близкий берег моря искушал студёными чернильными полыньями. Разухабисто ухал ветер в парусах. Он снова и снова обрушивался на наше судёнышко, словно бил наотмашь, до победы, до первой крови. Но мы выстоим.

Наш путь проложен по карте дружбы и свободы высказывать своё мнение. А если кто-то из пассажиров не согласен с курсом, он вправе сойти на берег, не подвергать свою жизнь риску. Только это нужно делать спокойно и с достоинством…


Лада быстро заканчивает свои «дела» и смотрит на меня, словно спрашивает:

– Чего тянешь. Пойдём домой! Тебя только оставь без присмотра, ты сразу находишь себе фемину!

Я на неё не обижаюсь, и  мы идём домой.


Осень… Утром ветер гнёт ветки деревьев, срывает пожелтевшую листву. Серый день высветил лужи. Значит, ночью прошёл дождик. Осень…


Что же всё-таки произошло?

Да ничего особенного. Просто люди высветились в боковом свете. Бог с ними. Важно самому не свернуть с заваленной палыми жёлтыми листьями тропинки. Мне их жалко…

Мысли возвращаются к осени жизни, когда некуда уже спешить и незачем спорить. Недалеко и конечная остановка, когда кто-нибудь крикнет: осторожно, двери закрываются, а «Ковчег» уже с другим капитаном будет носиться по волнам, по морям. Доброго ему пути!

А может, это всё – игра воображения?

Выгуляв Ладу и позавтракав, щёлкнул пультом телевизора. Последние известия послушать. Газет давно не читаю… Потом прогноз погоды. Ничего весёлого диктор не обещает: похолодание, дожди и ветер… Осень.

Потом снова сажусь к компьютеру. Надо работать. Не так много осталось времени, а сделать нужно столько, что могу и не успеть…


На работе только и разговоров о демарше бывших друзей. Кто-то говорит о них без сожаления, кто-то с явным облегчением, мол, наконец-то сбросили балласт, и теперь можно продолжать полёт. А мне жалко. Жалко их. Жалко себя. Как я мог так долго обманываться?!

На сообщение по телефону о том, что они не считают для себя возможным… усмехнулся: мало ли какая блажь втемяшится в голову?!

Кто же против? Обойдусь без моральной поддержки. Важно быть самому убеждённым в правоте своего дела. Осень жизни не позволяет мне ошибаться так сильно.

Мы разошлись сравнительно мирно, без алиментов, без скандалов, без суда… Только нужно понимать, что это совсем не игра, что всё всерьёз. Я не буду рвать рубашку за ворот. Не буду бросаться в драку. Кричать: «Вы же всегда говорили о дружбе! Вас не смущало, что в течение семи лет я выпускал журнал за свои деньги. Теперь именно это вы ставите мне в вину! «Вы издаёте журнал за свои деньги и можете печатать всё, что вам заблагорассудится! Устроили там междусобойчик. И вообще у вас пятая колона, синагога!».

За такие слова можно было бы и башкой об колено… Но я не в той весовой категории… Да и осень на дворе…

Несмотря на то, что на работе дел по горло и некогда размышлять о случившемся, настроение, мягко говоря, пакостное. Нельзя так близко принимать к сердцу. Недавно перенёс инфаркт… Друзья утешают: пройдёт! Это осень…


Дома рядом с моим столом стоит аквариум. Когда устаю, смотрю на его обитателей, и это меня успокаивает. Большая красная рыбёшка любит плыть за моим пальцем, когда я им веду по стеклу аквариума. Глупая!

– Глупая, – подтверждает Лада.

Она давно равнодушна к этим обитателям зазеркалья.


Пристрастие к писанию, к многословному бесполезному сочинительству – вот как определяют специалисты эту болезнь – графомания. Есть отчего впасть в уныние. Я поражён этой болезнью, но сейчас осень, и мне поздно начинать другое дело. Много лет проработав хирургом, я смогу рассечь этот узел и сам себя излечу.

Интересно, Чехов был графоман? Имел он пристрастие к писанию? Или Достоевский? Несомненно! К чему только Достоевский не имел пристрастий, и многословное сочинительство – одно из них. А полезность или бесполезность определяет читатель, поскольку для автора ответ очевиден. Кто-то восхищается Достоевским, а кто-то терпеть его не может, дескать, нудно. Помнится, жена Александра Сергеевича не всегда разделяла восторги толпы. И что? Пушкин графоман?!

Кто укажет границу, до которой ты графоман, а после которой – мастер? Граница неотчётлива, размыта.

Мне кажется, это дело вкуса. Одному нравится поп, другому – попадья, а третьему – попова дочка! Кто-то не любит Достоевского и Чехова, а любит Гашека, Зощенко, джаз, солнце и море. А для других, наоборот, Зощенко – пошляк, а Достоевский – светоч, луч света в царстве тьмы. И кто из них двоих графоман, а кто гений?

Психологи придумали много интересных вещей. Они, например, утверждают: по тому, какую сторону каблуков больше снашивает человек, можно с известной степенью достоверности судить о его характере. Быстрейшее стирание наружной части свидетельствует, по их мнению, о ярко выраженной экстравертности носителя. И наоборот.

Последнее время я чаще всего общаюсь с приятным во всех отношениях человеком, с собой, любимым. Одиночество в моём возрасте – вещь обычная.

Когда-то возникла идея издавать литературный журнал, и я бросился в это дело, как в воду, не зная броду. Но меня окружали люди, которые многое умели, но не имели средств осуществить эту идею. Мы кооперировались и вот уже семь лет успешно выпускаем литературно-художественный журнал, где печатаем всё, что считаем достойным. Я считал и считаю, что самым важным является интернациональная позиция автора, который не пропагандирует экстремизм. Остальное – дело литературного вкуса.

Оказалось не так.

Я с трудом улавливал нить спора, будучи глубоко убеждённым в том, что каждый может высказать свою позицию, а оценку произведению уже будет давать читатель. Но, как выяснилось, ошибался. Одни выражали бурный протест. Другие с восхищением читали произведение и утверждали, что описанные события и сегодня ещё актуальны. Я же мучил себя аутогенной тренировкой, заклинаниями и снотворными таблетками, скрываясь в обманчивый сон. Болело сердце, громко пульсировала вена на виске. Но я продолжал жить вполне сносно, до поры. Потом операция, через два месяца – инфаркт. Доктор уже не строила мне фиолетовые глазки, а молча слушала мой двигатель внутреннего сгорания, измеряла давление и коротко диктовала назначения испуганной сестричке.

А ещё через два месяца, когда на дворе зашумели дожди и ветра, двое из тех, кого я считал друзьями, известили, что они больше мне не друзья. Что они не хотят иметь со мной дела. Что я обманул их надежды.

Демарш меня не застал врасплох. Я был готов ко всему: и к ветрам, и к холодам. Какая осень без этого?!

Раздраженный более обычного, лез я из постельного тепла в осенний холод, чтобы прикрутить радиоприёмник. Но потом понял, что никакое это не радио. Это блуждающие мысли звучат в моей голове. Снова зазвучали тревожные ноты, застучали литавры в сложном прерывистом ритме.

Я продолжал спор с оппонентами, что-то доказывал, в чём-то убеждал, пока не понял, что делаю это напрасно, потому что им не докажешь. Они никого не слышат, кроме себя. Для них наступила уже не осень, а зима, суровое время года, когда холод и мороз пробирает до костей и не верится, что когда-то будет тепло.

Цвет зимы –  тревога.

А сейчас осень… Всё постепенно успокаивается, засыпает… Это время созерцания и раздумий.

Мне всегда казалось, что когда  человек открыт, пускает тебя в своё пространство – это ли не проявление дружбы, доверия...  Мы в меру сил делали одно дело. Но, как оказалось, мы относились к этому по-разному. Два мира, которые так и не нашли точек соприкосновения.

Механически и беспрерывно выдавая одну ладно скроенную фразу за другой, они повторяли всё те же аргументы, приводя в доказательство своей правоты одну нелепицу за другой. И очень скоро я убедился, что они не шутят. Они говорят серьёзно. Сначала я думал: осень на дворе, у них плохое настроение. Но потом убедился: они стараются это настроение распространить вокруг себя! Бог с ними!

Они меня разочаровали. А больнее всего разочаровываться в людях, терять друзей, единомышленников…

Но я всё же думаю, что виновна осень, это хмурое небо без солнца, эта грядущая зима… Осеннее солнце какое-то особенно холодное и недружелюбное.

Холода пришли так же внезапно, как и всё в жизни. Вроде бы ты к ним готовишься, заранее знаешь, что в октябре они обязательно наступят, но, видно, так уж устроен человек, что в случившееся верит с трудом. «Не может быть! Вчера была такая жара! Народ в шортах ходил, и надо же, сегодня хоть пальто надевай или куртку…». Холодно, промозгло, дует северный пронизывающий ветер и вот-вот пойдет дождь. А на деревьях и кустарниках бушует осенняя сказка: красный, жёлтый, зелёный цвет. Красота неописуемая, но холод все дело портит, и как-то неуютно становится вокруг.

Всё так же, как и в жизни. На душе скверно. Я доведен до кипения, весь поглощён только что отзвучавшей ссорой. И только Лада успокаивает меня.

– Плюнь на всё! Не бери в голову! – ворчит она и тянет домой. Нагулялась.

Но сегодня мне не хочется быстро возвращаться. Хочется бежать куда-то. Если бы у луны хватило сил разорвать плотность облаков, её свет дал бы мне немного покоя...

Знаю, будет гроза. Ливень, вспышка молний, несколько мгновений напряженной тишины, и всё утонет в грохоте, и будет стонать и гнуться от неутомимого ветра... Как я прежде боялся грозы! И лжи.

Нужно научиться жить и в такую погоду, и жёлтой осенью. К сожалению, реальный мир весьма и весьма жесток. Но твёрдо знаю, что не так уж много времени минует, и снова придёт весна, с её задорным солнышком и свежей зеленью. Всё будет хорошо.