Чуждый

Она сидела в углу и рыдала, содрогаясь то ли от холода, то ли от горя. А, быть может, и от всего вместе. В груди давно уже цвел горький цветок боли, оплетающий отравленной лозой израненное сердце. Пульс ощущался от малейшего прикосновения к побелевшей, словно мел, истончившейся коже. Хотелось биться и кричать. Она знала – её слушают. Но слышат ли? Холодная стенка то и дело заставляла съеживаться и дрожать ещё сильнее. Хотя и на это уже было плевать… Лишь бы все вернулось и стало как прежде.
Кафе, утренняя газета, чашка чая, смерть…
Нет! Не думай! От одной мысли, словно молниями пронзает боль. Боль, боль, боль. Тупая мучительная боль. То ли в теле, то ли в душе. Какая разница? Все не будет как прежде. Может потому, что уже ничего этого нет? Нет этого «прежде»? Ни слов, ни мыслей, ни солнца, ни тепла, ни любви, ни радости… ни звездной ночи, даже тьмы нет.
Серый холодный метал.
Кафе, утренняя газета, чашка чая, смерть…
Не помнит, уже не помнит… Она забыла по кому льет слезы, по кому страдает и чего хочет. Лишь бы не касаться холодных стен, не спать на холодных белых простынях, не пить холодную мертвую воду. Тепла, немного тепла, прошу, молю…
Кафе, утренняя газета, чашка чая, смерть…
НЕТ! Ну не думай же, забудь… Это уже не важно. Этого нет. Как нет и солнца, и следующего дня. И утра. И зелени листвы, и синевы неба… Теперь для нее всего этого не существует. А существует ли вообще..?
Она резко перестала рыдать, вытянула руки, испуганно глядя на следы порезов вдоль вен и крохотные точки на внутренней стороне локтевого сгиба. Снова пронзительная боль воспоминаний. Это сделала она? Быть того не может…
Поднялась, прошлась по холодной комнате - своей маленькой тюрьме. Сталь, сталь, сталь… даже головой о стены не побиться – они все узнают и придут. Придёт. Чуждый.
И ей снова придется стать не собой, стать куклой или смеяться. Не верить тому, что происходит. Ведь это все неправда, так? Дикость, она просто что-то выпила, лишь бы не думать о нём, не страдать… Хотя что эти мелкие глупости по сравнению с тем, что случилось недавно? Недавно? Или тысячу лет назад?
Не важно.
Кафе, утренняя газета, чашка чая, смерть…
А-а-а, чертова боль! Когда же она кончится…
Что они со мной сделали? Кто они? Где я?
Знакомые вопросы, не так ли? Что спросили бы вы, оказавшись в незнакомом месте с чужими людьми? Чуждыми словно самой природе.
Красноволосый…
Она снова разрыдалась, но биться между холодной стеной и кроватью ей не хотелось. Пусть они видят, что творят с ней. Хотя есть ли им до этого дело? Что им надо?
Часы, минуты, секунды… текли так медленно и так быстро. Вот он только ушел и почти сразу вернулся. А бывало, уходил и приходил, словно через сотню лет.
В свободное время, когда сердце было способно биться, и появлялась хоть капля сил, она исследовала свою комнату, искала трещинку в этой холодной идеальности. Но нет. Ледяная металлическая кровать, такие же стены, прочная дверь. Перегородка, за которой душ источает ледяную воду…
Ночью не всегда удается выспаться. Бывало, они приходили именно тогда. Холодное прикосновение к рукам – щелчок. К ногам – щелчок. Они молчаливы. Их руки не теплее стен в её комнате. Они одеты в черное и белое, иногда в серое. У них в руках ножи, и они не медлят ими воспользоваться. Кровь! Боги всемилостивые, у неё ещё есть кровь! Когда ледяное лезвие проскальзывает по коже, красные нити устремляются вслед за ним. Потом они становятся шире, но боль бывает не всегда.

Она уже не сопротивляется, однако хорошо помнит, как это было в первый раз. Они не отвечают на её вопросы, молчат, делая свое дело. Прокалывают вены. Пара кубиков очередного холода, ха. Она даже чувствует, как ЭТО растекается по венам, внедряется в сердце, разум, кровь. Может, поэтому настроение так часто меняется? Быть может, все дело в той гадости, что они в неё вливают? Бог знает, Бог знает… Но Бога нет, иначе бы он не допустил всего этого, не так ли?
Вот и сейчас. Она – бледная тень себя прежней. Исхудавшая, побелевшая, истлевшая. Порой улавливающая в стальных стенах свое отражение. Какой хорошенькой я была! И какой стала… Глупая мысль, пустая и бессмысленная. Что значит прошлое, если его уже не существует? Только память, да и от неё лишь боль.
Но другое дело – Он, один из Чуждых. Он единственный отблеск тепла, отражение огня, однако так же холоден, как всё остальное. Он почти как кровь, но не такой теплый. Он странный и чужой, но притягивающий взгляд. Создающий желание смотреть, смотреть, смотреть… улавливать блики потустороннего огня. Словно глядеть на картинку, не чувствуя тепла. И не иметь возможности прикоснуться. Он, как и всё, казался ей несуществующим. Поэтому она смеялась.
Он вошел беззвучно, даже дверь не скрипнула.
- О, снова. Ты. Красноволосый.
Она дивилась тому, как тихо и бесцветно звучал её голос. Но Он вошел, и ей очень хотелось смотреть.
Алые пряди под тяжестью своей спускались до середины спины. И без того светлая кожа на фоне черного одеяния казалась почти молочной. Очень высокий, крепко сложенный. Ах да, глаза… пронзительно холодные с зелеными искорками. Он даже походил на человека. Очень необычного человека.
Плеть.
Зажата.
В руке.
…Её пронзила дрожь.
- К-15, поднимись. – Стальной мужской голос.
- Кэтрин. Меня зовут Кэтрин, - насмешливо молвила она, перебрасывая из руки в руку маленькую пуговичку. – А тебя как? Красноволосый? Или нет у тебя имени?
Ни одна жилка в его лице не дрогнула.
- Поднимись.
- Кто ты сегодня? Брат, отец, мать, сестра? Кем мне сегодня быть?
- Кем я скажу. Поднимись, К-15.
Она покачала головой, продолжая перебрасывать пуговицу из ладони в ладонь. Недавно она оторвала от рубашки белую нитку и все пуговицы. Получился симпатичный браслет – хоть какое-то занятие. Пусть даже он получился таким же холодным, как все вокруг.
- 16 17 51 20. Поднимись, К – 15.
Она задрожала, с трудом пытаясь перебороть собственные руки и ноги, отзывающиеся на команду Красноволосого. Сил не хватило, потому она поднялась с кровати и встала перед Чуждым.
- Монстр.
Он осматривал её. Руки, шею, бедра.
- Мерзавец.
Бесстрастно касался взглядом, словно считывая с порезов и шрамов одному лишь ему понятную информацию.
- Тварь! Ненавижу! Убью! – кричала Кэтрин.
Дело дошло до одежды. Не торопясь, снял белую рубашку, штаны.
- Убью! – прокричала девушка, едва не оглохнув от звука собственного голоса, тысячекратно отразившегося от зеркально-холодных стен. Ему – хоть бы что.

Голая, белая и исхудавшая. Но что ему до женского тела? Что он вообще такое? Чувствует ли он хоть что-то?
Он снова бил её.
Плеть свистела в воздухе и, словно жгучий язык пламени, касалась спины, боков, груди, живота. Заставляла безмолвно кричать, молить о пощаде. Но, Боги! Как же она была ему благодарна за это извращенное тепло, что заставляло биться, кричать и стонать. Пусть цена тепла – боль. Она заплатит её. Пусть крик и стон ласкают его слух. Пусть наслаждается, если может. Сейчас она любила его как Бога, как единственное близкое существо.
Мучитель, но сейчас – родной, любимый и дорогой. До смерти нужный.
Возлюбленная боль, приносящая тепло.
Почти сладкая, но слишком острая.
Почти привычная, но с каждым ударом новая.
Диво ведь, что она по-прежнему считает все нереальным, несуществующим. Ведь боль реальна. Тепла, горяча, любима, желанна…

…Но настанет время, и она снова начнет её ненавидеть. Чуждый уйдет, оставив в холоде, страхе и зле. Боль снова будет тупой, бессмысленной и холодной.

Он приходил ночью. Смотрел на неё, она чувствовала. Такой странный взгляд… изучает? Что?
Кэтрин лежала голая на холодных простынях. Одежды её лишили, как всегда, когда приходили Они – вскрывать вены, пускать по жилам лёд.
Но сейчас в темноте стоял Красноволосый и смотрел. Никто бы не смог услышать, как бьется его сердце даже в самой гробовой тишине. Он, казалось, даже не дышал.
Кэтрин резко поднялась и бросилась на него.
О, он, похоже, не ожидал! Оказавшись на полу, Кэт запрыгнула на Чуждого, изо всех сил сдавив его горло исхудавшими пальцами.
- Говори! Кто вы?! Что здесь творится?! Чего вы хотите от меня?!
Красноволосый бесстрастно молчал, неподвижно лежа на полу. Он мог подняться, отбросить, снова ударить. Но…
- Планета мертва. Люди истреблены. Мы Чистильщики.
- Что..? – недоумевала Кэт. – Что ты несешь..?
- 16 00 17 80 19 93 16 45 20 12…
- О нет, снова эти чертовы числа… заткнись!
Она ударила его по лицу, однако, он даже не отвернулся. Замолчал. Удивлен? Кэт ударила так сильно, как только могла. Из распоротой губы Красноволосого потекла кровь. Темно-алая, как у людей!
Чуждый медленно поднес руку к лицу и коснулся длинными пальцами. Взглянул на кровь. Долго, неподвижно, молча.
- Ты… человек? – удивленно спросила Кэт.
Он посмотрел ей в глаза, бесстрастно и пусто. Зеленый огонек? Нет… показалось… или все же..?
Его руки вдруг легли Кэт на талию. От этого она едва ли не вскрикнула. Кэтрин знала – его прикосновение это боль. Сейчас она придет… сейчас пронзит, согреет… но нет. Боль не пришла. Лишь тяжесть мужских рук.
И тут она пришла в себя.
Услышала стук сердца, ощутила дыхание. Его дыхание. Почувствовала тепло… его рук, воздуха… тепло прикосновения… Даже стены сейчас не казались такими холодными…
- Что такое…? – Кэт нахмурилась. – Что происходит..? Бог мой, тепло… я вспоминаю…
Вдруг она рассмеялась, прижалась к Красноволосому, запустила пальцы в алые пряди, уткнулась лицом в его шею, чувствуя запах волос и кожи. Дикое ощущение, когда медленно уходит холод, уступая место теплу. Жизни, свету, солнцу.
Смеялась, не слыша, как открывается дверь, и входят Они – вестники зимы, несущие холод. Смеялась, не слыша их шаги, не чувствуя, как кто-то укладывает её в постель. Щелчок, щелчок, щелчок. Она смеялась, радуясь мгновению жизни, мгновению тепла.
Взмах!
Порез!
Игла!
И снова смерть…


Она рыдала, сидя на холодном полу, под струями ледяной воды. Даже слезы, кажется, стали теплее, чем раньше. Сейчас она плакала почти от счастья. Ведь она ощутила жизнь! Слабую, сладкую жизнь. Тлеющую в ней, даже после того, как в кровь снова пустили ядовитый лед.
Хотелось кричать от радости. Или горя? Страха? Боли? Безысходности?
Человечество погибло?
- 16 00 17 80 19 93 16 45 18 19 00 20 12… - повторяла Кэт, пытаясь понять, что значат эти цифры.
День, второй, третий… столетие, она снова была одна. Позвякивал браслет из металлических пуговиц, разгоняя тишину.
16 00 17 80 19 93 16 45 18 19 00 20 12…
Она считала, гадала, решала. Складывала, выцарапывая числа на коже собственными ногтями. Но нет. Ничего не подходит, ничего не складывается. Все сложно, не сосредоточиться, не вспомнить, не понять… ведь что-то это значит? Время? Нет. Номер, координаты? Но зачем ему это говорить? Куда она может отправиться, будучи запертой, в клетке? Или же она и не должна всего этого понимать?
Кэт хваталась за голову, понимая, что должна. Должна думать, помнить. Помнить тот краешек тепла, который ощутила с болью, в объятиях Чуждого. Она должна помнить, запечатлеть его в теле, сердце, памяти. Мысленно гореть, когда по жилам течет холод. Воображать Ад, самое пекло, когда приходится дрожать под ледяными струями воды. Она даже улыбалась, перебирая стальные пуговицы, думая о Чуждом. Об огне его волос, о тепле его рук. А ведь ей казалось, что он холодный… такой же ледяной, как все Чуждые. Он человек? Если и так, то почему же он такой… бесчувственный, пустой, не имеющий сострадания?

… Чуждый снова пришел, но не ночью, а днем. Днем – когда было ещё светло. И в его руках снова была плеть. Кэт улыбнулась, слово при виде воплощенного счастья.
- Поднимись, К…
- Кэтрин! Назови меня, Кэтрин…
Красноволосый склонил голову на бок, оставаясь бесстрастным.
- 12 56 67… - начал он, но Кэт поднялась сама и скинула рубашку, упав на колени.
Удар! Благословенная боль!
Ещё удар…
Ещё! Ещё! Ещё!
Плеть скользила по коже, жалила, как змея, но её яд заставлял кровь гореть - и это было даром.
Крик, слезы брызнули из глаз. Удар был настолько сильным, что заставил Кэтрин упасть обнаженной грудью на холодный пол. Ещё удар, ещё укус, ещё пожар… боль и слезы застилали глаза, Кэт почувствовала горячую кровь, струйками бегущую по спине.
В этот момент она услышала дикий рык, и плеть рассекла воздух в дюйме от её заплаканного лица. И снова рык… Кэтрин подняла глаза и потеряла дар речи, завидев на лице Красноволосого гримасу… гнева? Злости? Ярости?
Огонь и боль нахлынули снова, когда он схватил её за волосы и рванул, заставив запрокинуть голову.
- Прошу… молю… - надрывно застонала она.
Чуждый был сам не свой. Впервые на его лице появилось хоть что-то, кроме пустой бесчувственной маски. Кэтрин была напугана и восхищена одновременно…
Красноволосый тяжело дышал, истово прожигая её горящими изумрудными искрами. Плеть упала из его рук, Чуждый схватился за голову. Дикий, нечеловеческий рык рассек маленькое помещение, словно недавняя плеть рассекала тело Кэтрин. Черная мертвая змея раскинулась на полу рядом с ней.
Кэт даже померещилось, словно она стрекочет, мотая черной слепой головой, прислушиваясь к запаху крови.
Она так и отключилась, лежа на полу, ослепленная сладкой болью, и чувствуя бешеный ток огня в жилах.

Змея лежала на белых простынях, мертвая, неподвижная, но по-прежнему опасная. Она оживала только в его руках, однако Кэт все равно не могла к ней прикоснуться. Пуговички позвякивали в ладони, напевая привычную успокаивающую песню, заглушая тихий стрекот черной гладкой гадюки.
Она отмылась от крови, долго рыдала, сидя под холодной водой. Но огонь теплился в этих ранах, посему Кэтрин чувствовала себя живой.
Она сидела так часами, любуясь той, которая поет в его руках и приносит тепло. Жалит до боли, но желанна больше, чем луч солнца в кромешном мраке.
Кэт многое вспоминала. Дом, родных, близких, друзей… Их нет? Ничего больше нет? Все погибло? Невольно снова жгло глаза, но она вдоволь нарыдалась. Слезами мертвых не оживить и не повернуть время вспять. Хотя, впрочем, что бы она сделала, если бы вернулась в прошлое?
Что…?
Так это..?
Вот как…
Не может быть…
Кэтрин резко поднялась, ошеломленная неожиданной догадкой.
16 00 17 80 19 93 16 45 18 19 00 20 12…
1600
1780
1993
1645
1819
2012…
Это же даты!
Две тысячи двенадцать. Две! Тысячи! Двенадцать!
Вот что случилось тем утром в кафе…
Вот о чем говорилось в газете…
Кэт вспомнила сладкий привкус лимонного чая на губах, шуршание черно-белых газетных страниц. «… такая резкая перемена погоды вызвала череду губительных природных явлений. Землетрясение в Оттаве разрушило башни парламентского корпуса. Очередное цунами в Японии…».
Закрыла лицо руками, истово вспоминая молитвы, которых отродясь не знала. Все мертво.
«Планета мертва. Люди истреблены. Мы Чистильщики».
Вопреки всему, Кэт снова разрыдалась.

Он пришел, как всегда. Он не мог не прийти. Ему должно быть неловко, ведь он забыл свое оружие у той, против которой его использовал. Кэт усмехнулась.
Поднялась, подошла ближе. Змея в её руках безмолвствовала.
Он молчал. Красные волосы обрамляли узкое, но мужественное лицо. Сейчас он был спокоен и неподвижен.
Кэтрин вложила плеть в его руки и коснулась их губами.
- Спасибо, - молвила она.
За дарованное тепло.
Кэт выпрямилась, заглянув в сверкающие изумрудами глаза. Невысокая, она едва ли макушкой достигала плеча Чуждого.
- Тебе нравится боль?
- Если она приносит тепло, - помедлив, ответила Кэт.
Красноволосый снова замолчал, изучающе глядя на неё.
- Я разгадала те… числа. Это года, так ведь?
- Так.
- Что они значат?
- Неважно.
- Прошу… скажи…
- Неважно! – Снова в голосе сталь. Кэт оставалось лишь вздрогнуть… и вновь гореть под ударами его плети. Снова стонать от болезненных укусов черной змеи. Или уже не от боли..? Не от огня, что она дарует..? От другого, более глубинного, чувственного, пугающего, томительного до греховного сладострастия… После, лежа на животе на белых простынях, Кэт коснулась внутренней поверхности бедра и впервые за долгое время ощутила, как кровь приливает к лицу…

Ночь. Тревожный сон, образы, явившиеся впервые за долгое время. Прикосновение красных тяжелых прядей к окровавленной от побоев спине. Негромкий мужской голос. То ли рык, то ли смех.
Капля красной влаги до смерти…
Капля горячей влаги до пика...
Желанное прикосновение.
Манящий запах.
Щелчок, щелчок.
Лед по венам…
Языки пламени.
Хватит… не могу больше… пощади, убей…
Росчерк черного удара в ночи. Укус стрекочущей гадюки, в чьих глазах плясали изумрудные искорки.
Сон запутался в петле. В бренчании стальных пуговичек.
Медленно…
Постепенно…
Он уходит…
Забытье…
Кэт распахнула глаза, почувствовав прикосновение. На миг ей показалось, словно это касание легкого ветерка, но какой ветер просочится в эту ледяную темницу?
Резко развернувшись, она схватила его за руку. Остатки сна развеялись, как утренний туман.
Тихий, удивленный шепот.
- Красноволосый..?
Это и впрямь был он. Но другой… растрепанный, с горящими даже в темноте глазами. Он схватил Кэт за горло и прижал к кровати.
Девушка успела лишь подивиться молниеносности движений, как он уже нависал над ней, придавливая к белым простыням.
Кэт охватила пугающая догадка.
- Нет…! Не смей! Не трогай меня!
Но Красноволосый будто не слышал, рванув белую ткань штанов, рубашки.
Снова знакомый рык и… стрекот? Откуда ни возьмись появившаяся плеть вмиг обвилась вокруг её запястий, словно повинуясь безмолвному приказу хозяина. Приковала ослабевшие руки к спинке кровати.
Кэт не успела свести ноги, однако продолжала неистово сопротивляться.
Не успела вскрикнуть, ибо тут же ощутила на губах горячий поцелуй. До сладостного безумия бесконечный. Он длился, лишая воли и воспаляя раны. Разжигая огонь в крови, сильнее боли, неистовее боли, желаннее боли.
Миг промедления…
Резкий порыв!
Крик!
Снова боль, но другая, сладкая, ещё более желанная, чем боль от ударов плетью… Боль… Там, внутри, в самой сути, в самом естестве…
Красноволосый оторвался, зарычав громко, неистово, дико… чтобы в тот же миг снова исступленно впиться в её губы. Кэт, утопая в огне, отвечала, отвечала, отвечала…
Боль схлынула на удивление быстро, оставляя место всепоглощающей жажде.
Сколько длилась пляска огня?
Сколько длились стоны, крики, мольбы?
Плеть безвольно обвисла, руки сами обвили его шею, привлекая к себе как можно ближе.
Раз, два, три…
Ещё чуть-чуть…
Капля красной влаги до смерти…
Капля горячей влаги до пика...
…А потом пришла ослепительная сладость, головокружительная слабость и покой. Без боли, но с теплом… долгожданным теплом.


- Это случилось месяц назад. Мы были готовы, к тому, что произойдет. Сначала огонь, потом лед. Потом паника. Бездумная смерть. Это случилось не по вашей вине. Но и не по нашей. Причина уходит вглубь веков. В недра Земли. Вы видели лишь верхушку айсберга, когда глубже происходили вещи куда более страшные и губительные.
Кэт сидела в кресле и слушала. Его голос изменился за эти несколько недель. Красноволосый и сам изменился. Заново учился чувствовать. Ведь он и впрямь когда-то был человеком. В далеком прошлом, когда не существовало ни Канады, ни Штатов, ни Европы… Он жил там, где вовсе не слышали о едином Боге, о распятии и смертных грехах… Далеко на севере, в окружении холодных ветров и безжалостных вьюг. Там были свои боги, свое горе и своя смерть.
- Войны, перемирие. Снова войны. Развитие. Истребление, смерти. А за всем этим, скрываясь в тенях, в ночи – паучья сеть, губившая ваш… наш мир с начала времен. И зовется эта сеть – алчностью. И черпает она силы из человеческой слабости. Человеческой глупости. Жажды могущества, познания.
- Хочешь сказать, что мы гибли на протяжении нескольких тысячелетий?
- Да. Если не больше. – Красноволосый стоял, глядя на мониторы, в которых то и дело появлялись золотые, красные и желтые огоньки. Он хмурился, сосредоточенно давил пальцами на панели, но все же продолжал. – Кто-то из людей догадывался об этом. Рыскал, узнавал. Организовывал ордены. В поисках неизведанного, пытаясь решить хитроумные загадки мироздания. Однако все тщетно. Как видишь.
- Ты говоришь так, словно ещё не все потерянно…
С недавних пор Кэт хорошо чувствовала Красноволосого, словно знала его сотни лет.
Она склонила голову, с легкой улыбкой наблюдая за тем, как меняется выражение его лица. Теперь он уже не такой холодный и бесчувственный. Он может злиться, хмурится, впадать в ярость, гореть от страсти… Что ж. Осталось научить его улыбаться, хотя бы изредка.
- Я так думаю. Да.
Задумчиво уставившись в пустоту, Красноволосый скрестил руки на груди. Кэт уже все знала и радовалась. Она сможет вернуть родных и близких… Они смогут. Многое смогут.
- Так куда мы направимся?
Уголок губ дрогнул, Красноволосый почти улыбнулся.
- Положим… Венеция. Тысяча сто двадцатый год. Сорок первый венецианский дож Энрико Дандоло. Слепец в буквальном смысле слова. Венеция принимала участие в Крестовых походах, Энрико возымел с них некую выгоду… Следует узнать какую именно.
Кэтрин усомнилась:
- Это больше похоже на политические интриги…
- Я же говорю. Вы смотрите лишь на верхушку айсберга.
Он насмехается, подумала Кэт. Ну что ж!
- Ладно, Красноволосый! Венеция, так Венеция!


Сан-Марко. Полдень.
- Сеньора! Сеньора! Как вы хороши, как мои маргаритки! Нет-нет, ещё краше! Не проходите мимо!
Бастиано чертыхнулся. Ох уж ему эти напыщенные сеньоры! Ну что же им так неугодны его прекрасные маргаритки?! А мальчишку - помощника как всегда носит неизвестно где. Неудачный день, словно сам Дьявол проклял!
Ох, вот и ещё парочка возможных клиентов. Бастиано истово замахал руками.
- Сеньор, купите своей даме маргаритку! Мои маргаритки - самый изысканный комплимент!
Пара достопочтенных господ остановилась у цветочной лавки. Прекрасная сеньора в кремовом платье из благородного шелка, кокетливо обмахивалась веером, бросала взгляды на своего кавалера. Весьма странного, надо сказать. Уж совсем не походил он на венецианца. Суровые черты лица и огненно-рыжие, почти что красные, волосы выдавали в нем северянина. Военный мундир, меч… С таким человеком лучше не связываться. Однако у многих высокородных сеньор защемило бы сердце от взгляда, с которым этот человек смотрел на свою спутницу.
- Катерина, - улыбнулся он, протягивая своей сеньоре маргаритку.
- Lei ; bella, il mio amore, - отвечала она.
- Non pi; sei bella.
Сеньора снова спряталась за веером, кокетливо прикрыв глаза.
- Милейший, не подскажите, который час?
- С удовольствием, сеньор! Четверть часа назад минул полдень!
- Тогда мы очень торопимся, любовь моя, - охнула сеньора, взяв своего возлюбленного под руку.
Сеньор усмехнулся, бросив Бастиано горсть золотых монет.
- Ты права, mia cara. Свершения не ждут.


1) Lei ; bella, il mio amore - Она прекрасна, любовь моя.
2) Non pi; sei bella – Не прекраснее тебя
3) mia cara – моя дорогая