Сломанный кий

Теперь уже вряд ли кто о нём вспоминает — известность, слава быстротечны, сиюминутны. А жаль: человек этот вполне достоин того, чтобы остаться в людской памяти, занять в ней пусть скромное, но по праву принадлежащее ему место. Смею думать, по праву.
То был обрусевший латыш, чей талант, достаточно своеобразный, сделал ему за какие-то несколько лет громкое имя; виртуоз, не знавший себе равных: его удивительный кий, что называется, чудеса творил на крытых зелёным сукном столах московских бильярдных. То был из мастеров мастер. Мастер — с большой буквы.
Играл Мастер как истый профессионал — только пирамиду, и только на деньги. Изо дня в день, разумеется. Других занятий у него не было, заработка другого — тоже. Бильярд стал главным делом, содержанием, смыслом жизни.
Играл красиво, зрелищно, с каким-то неподражаемым артистизмом. Его тактические ходы, приёмы становились предметом обсуждения в среде ценителей бильярдного искусства. Настоящих, тонких ценителей, каких сейчас, в век электронного помешательства, уже почти не осталось.
Маркёры, кормившиеся возле Мастера, служили ему преданно, ухаживали за ним. Его личный, бережно хранимый кий подавался к игре, как булава владыке, как скипетр самодержцу.
Возникали, само собою, слухи, толки об этой неординарной личности. В биллиардных и за пределами таковых.
Говорили, будто бы Мастер, в буквальном смысле, разорил, до нищеты довел многих соперников. Особо азартных из них, надо думать. Что кому-то из сильных своих конкурентов он — случайно или намеренно — выбил глаз. Посланный резким ударом шар перескочил через борт и попал склонившемуся над столом партнёру в глазницу. Будто бы так.
Шли годы, сдавало здоровье, у Мастера стала трястись рука. Все трудней доставались ему победы, всё сложнее было поддерживать безупречное, блистательное реноме, обретенное в лучшую пору.
Однажды он появился в биллиардной позднее обычного, плохо выглядел, был чем-то подавлен. Почтительно, как всегда, ему подали его кий. Что-то дрогнуло в лице Мастера.
С нескрываемой грустью рассматривал он свой отлично сработанный, сослуживший бесценную службу, ставший чуть ли не собственным его продолжением кий. Поднёс к губам, поцеловал, немало удивив тем присутствующих.
Потом, зажав в обеих руках, поднял над головой — и с силой ударил о край стола. Кий хрустко треснул, переломился надвое... Обломки Мастер бросил на зелёное поле.
Его кий мог служить только ему. Только. Так следовало понимать это отнюдь не театральное действо.
Никогда больше ни в одной из московских биллиардных Мастера не встречали. Никто, никогда. Время Мастера кончилось — он ушел.