Старость

  Я знаю,недолгим остался мой век! Старость, что ветхий  и убогий, давно рассохшийся чёлн, скрипуче, сильно наклонившись, готовый вот - вот зачерпнуть затхлой воды из медленно текущей реки забвения, и тихо затонуть.
  Знаю, что не побежать мне более на босых и резвых ножках, наперегонки споря с легкокрылым ветром!
  Медленно, сильно горбясь, осторожно прощупывая негнущимися, больными ногами каждый сантиметр почему - то ставшей уходить из - под них земли, кряхтя и задыхаясь, Судорожно поводя боками, что загнанный конь, обречённо, опираясь на клюку, тащусь к своему финишу.
  Знаю: не влететь мне стремительно, бронзовой от загара птицей, поднимая радужный фонтан брызг, в речку моего детства, ныряя в сумрачные и прохладные её воды!
  Оступаясь на каждом шаге, скользя по мокрым камням венозными ногами, всё реже и реже вхожу в неё по пологому берегу. Лишь на короткий миг белое, с голубыми прожилками, мелко трясущееся, дряблое тело  встрепенётся, когда её, теперь уже холодные струи, узнавая, ласково и нежно понесут вниз по течению.
  Знаю: не крикнуть звонко, с задором, набрав полную до отказа грудь ядрёного воздуха, блеснув при этом на солнце двумя серпами белоснежных зубов,  крича:  «Я люблю, тебя жизнь!». - не понимая ещё всей сути этих слов!
  Нет у меня более крепких зубов, лишь несколько шатающихся, пахнущих гнилью старости -  мелкие их осколки.
  Да и вдохнуть полной грудью тоже нет никакой мочи,  от чего постоянно, хрипло задыхаюсь, сотрясаясь чахлой грудью. В сизом горле ранее туго натянутые связки  сильно подсели, могущие издавать лишь сухой кашель и булькающие всхлипы, так похожие на редкие вздохи уснувшего болота.
  Знаю: не увидеть ясно окружающий, по - прежнему столь прекрасный, мир, зоркими, чистыми глазами!
  Выцвели, они от времени и почти слепы от беспечного ими обращения. Словно белесыми шорами задёрнуты они. Часто моргая, стараюсь веками скинуть их. Тщетно... От этого ещё сильнее слезятся, застилая мир более плотным туманом.
  Знаю: не услышать мне чутким ухом тихих, едва озвученных губами любимой, слов признаний в любви, от которых гулко забьётся, словно взбрыкнувший, норовистый конь,  сердце, и горячей волной, опьяняя буйную головушку, заструится горячая кровь, бодряще будя скорый дух!
  Не скажет никогда тех слов более моя любимая - давно уж нет её. Сердце тоже, хоть и стучит гулко, но похоже оно больше на мотор, работающий в разнос, с надрывом гоняя густую, похожую на студенистый кисель, кровь.
  Дух, подобно узнику, сокрытому в тесной темнице, изредка мятущийся от узкой полоски окна к другой, затянутой, словно густой паутиной, решётками, хватаясь за них, в бессилии лишь слабо сотрясает их, затем надолго успокаивается. Но и эти тщетные попытки всё реже и реже.
  Но, ещё знаю, знаю чётко и теперь уже  точно, что однажды, последний раз поперхнувшись глотком воздуха, остановится моё сердце! И душа, проскальзывая меж коченеющих губ, напоследок, с величайшим сожалением глянет на ещё неостывшее тело, на этот временами неприветливый мир, прекраснее которого нет ничего на свете!
  Ибо тёплое - холодное, горькое - сладкое, доброе – злое  познаётся только в сравнении. Не познав щемящей горести одного, не узнаешь бушующей радости другого. Ведь жизнь и мир с его противоречиями, уже никогда не повторится.
  Ведь я совсем не знаю, что меня ждёт в том, но совершенно точно - другом, неизведанном мною мире.
  Поэтому,  отчаянно кряхтя и стеная, барахтаюсь в тщетной надежде протянуть ещё малость. Поглощаю  горсти таблеток, отдавая за  них последние крохи денег,  стараясь оттянуть на год, день, час, секунду, этот миг, в надежде что - то исправить и ещё, совсем чуток пожить...

     7 июля 2012 г.
     г. Есиль