Сорок лет спустя

Бой, надвигаясь, громыхал уже где-то на окраине, когда в суматохе, спешке город покидали последние беженцы. Кто пешком, кто на лошадях, на автотранспорте, какой ещё оставался.
До отказа набитый автобус гудел мотором и вот-вот должен был тронуться. Водитель нервничал, сжимая руль, свирепо бранился, требовал, чтобы закрыли заднюю дверь. А там, в дверях, замешкалась женщина, втискивая поклажу, беспокойно оглядываясь на маленькую свою дочь, испуганную, дрожащую.
Наконец кто-то помог — втолкнул ту поклажу, втащил рывком женщину. Тут водитель дал газ, машина резко взяла с места и дверь захлопнулась. Дверь захлопнулась, машина пошла, а девочка — совсем ещё кроха — осталась.
Мать её в ужасе закричала, тщетно пытаясь открыть дверь. Кто был рядом и видел, что произошло, тоже всполошились, тоже — в крик. Но шума, гомона вокруг хватало, водитель мог в этом гвалте и не расслышать. А вернее всего — очень уж торопился, спешил.
В тот самый момент на развилке, невдалеке, стоял по-военному подпоясанный человек. Поджидал кого-то, должно быть. Он всё разом понял и, выхватив из кобуры наган, прыгнул на дорогу.
— Сто-ой!!!
Автобус набирал скорость, водитель и не думал останавливаться, терять время. Тогда, не сходя с места, человек этот выстрелил. Поверх кабины выстрелил. Пригрозил. Водителю, волей-неволей, пришлось подчиниться...

Подкрашенные сединой, отдавшие, говоря словами поэта, большую дань годам, мы сидели в банкетном зале, за празднично накрытыми столами и вспоминали свою военную молодость, вспоминали бои за этот прибалтийский город, где нас теперь, четыре десятка лет спустя, принимали так тепло и радушно.
Один из выступавших, с рукой, затянутой в чёрную кожу, рассказывал, как партизанил, сколько всякого-разного довелось пережить. И под конец — на память пришло — поведал историю, вернее сказать, случай с девочкой.
В дни торжеств шефом нашей делегации был молочно-консервный комбинат, крупный, современный, где всё делают автоматы. В белых, как молоко, халатах и колпаках мы ходили по цехам, не переставая изумляться. В самом деле, здорово? И — вкусно! Мы там перепробовали чуть ли не весь их ассортимент. Притом — немалый.
Водила нас — показывала, объясняла и, само собой, угощала — симпатичная, улыбчивая брюнетка, главный технолог этого комбината.
Как только бывший партизан дошел до эпизода с автобусом и девочкой на дороге, наша любезная опекунша вдруг побледнела, большие чёрные глаза её стали, показалось, ещё больше. Едва дослушав, она порывисто поднялась и, натыкаясь на стулья, стремительно двинулась через зал к оратору.
Тот, завидев её, прервал на полуслове речь, умолк.
Все вокруг притихли.
И в полной тишине услышали рвущийся от волнения голос:
— Так это были... вы?!.
Она обняла его, расцеловала. Он своей единственной рукой прижимал к себе её голову, гладил по волосам. И оба, никого не стесняясь, плакали. Навзрыд плакали.
Они, обнимая друг друга, плакали, а мы, весь зал, стоя, хлопали, хлопали. Кто-то — заодно с ними — тоже всхлипывал, не сдержавшись...