Дорога в Рай

Он тяжело пробирался по лесу. Даже не по лесу, а по какому-то чудовищному месиву кустарника, высокой травы и небольших деревьев. Днем бы он никогда в такое не забрался, но сейчас, ночью, выбирать уже не приходилось.

В небе одиноко висела полная луна, ярко освещая быстро проносившиеся по небу небольшие облачка. Из-за ее яркого света совсем было не видно звезд, зато все на земле заливал ее мертвый свет, делая весь мир вокруг чертовски похожим на черно-белый снимок.

Как его сюда занесло, он не имел никакого представления. Просто тут оказался. Справа одиноко возвышалась гора, при этом свете похожая на зуб акулы. Да и было в ней что-то хищное. Поэтому он направился налево, как ему казалось – вниз, подальше от горы. И вот уже целую бесконечность пробирался по этим зарослям, потеряв все ориентиры, но уверенный, что удаляется от горы.

А еще было что-то, не дающее отдыхать, замереть и перевести дух. Его словно что-то гнало вперед. Казалось, остановись он, и это что-то уже не даст ему сделать и шага. Догонит и вцепиться в него всеми когтями. Ощущение близкой и смертельной опасности подгоняло его лучше всякого кнута. Волосы на затылке стояли дыбом, а неприятный холодок, пробегающий  по коже при каждом шаге, лишний раз говорил о том, что опасность не мнимая, а самая, что ни есть, настоящая.

Он, как лось, продирался сквозь бурелом. Встречалось много колючего кустарника. Лоскутки его одежды то и дело оставались качаться на колючках, а руки были так расцарапаны, что кровь капала с кончиков пальцев.

От горы донесся долгий, протяжный звук, похожий на удар барабана. Он на секунду замер, но чувство опасности тут же стегануло его по нервам, заставив перейти на небыстрый бег. Удары стали следовать один за другим, и вот уже монотонный гул заполнил все вокруг.

Стали попадаться камни. Почти незаметные в высокой траве, они внезапно бросались под ноги. К истерзанным рукам, добавились избитые ноги.
 
Что-то слепое неустанно гнало его вперед. Он даже не отдавал себе отчета в том, что делает. Просто шел, потому что так было надо. Что-то внутри его кричало об этом.
 
Луна то и дело скрывалась за небольшими тучами. В эти моменты тьма становилась абсолютной. Но даже это его не останавливало. Его абсолютно равнодушным оставляла даже перспектива ослепнуть, наткнувшись в темноте на ветку или засохший куст.

И вдруг он резко остановился. Запах. Такой желанный, такой родной, и такой безнадежно забытый… Так пахло утро в прошлом. Так пахла… Нет. Это не возможно. Тут, среди всего этого ужаса было не место  этому запаху.

Он словно налетел на кирпичную стену, и стоял в темноте сбитый с толку, удивленно оглядываясь по сторонам. Вокруг простирался лишь мертвый ландшафт. Скрюченные деревья, чередуясь с засохшим кустарником, утопали в высокой траве. Такой же сухой, как и они сами. Полная луна и гул за спиной лишь делали все вокруг еще более нереальным, для присутствия этого запаха.

Но он не мог ошибиться. Он бы узнал его из миллиарда. Чуть сладковатый, нежно сводящий с ума, и дающий умопомрачительное наслаждение в сочетании с запахом ее тела.

Невозможно… Нереально…

Он по прежнему  стоял, наплевав даже на все увеличивающееся чувство опасности. Его то и дело бросало в дрожь, а холодный пот уже лил по спине ручьями. Волосы на затылке были готовы вскочить и скуля убежать куда-нибудь, где их никто не найдет, а он все стоял и всматривался в темноту.

И вот, на самой грани человеческого слуха, до него донесся далекий, слабый крик. Еле слышный, но прозвучавший для него как гром, среди ясного неба. Он стремительно рванул в темноту, не отдавая себе отчета о здравии разума. По прежнему не доверяя ни своему носу, ни ушам, а только доверившись сердцу.

Он бежал там, где даже идти было опасно для жизни. Ветви хлестали его по лицу и рукам, срывая лоскутки кожи, но он не обращал на это внимания. Он еще раз услышал крик, и немного повернул в сторону, побежав при этом еще быстрее.

Опасность, гнавшаяся за ним по пятам, потеряла всякий смысл для него. Сейчас его волновало лишь то, что было впереди. Он бежал и чувствовал тонкий аромат, который и вел его. Нереальный, невозможный в этом месте, но, тем не менее, найденный им, он теперь был его гидом в этом царстве сухих ветвей, камней и незаметных, глазу, ям. Мысли его рвались сразу во все стороны. В прошлое, потерянное для него, но составляющее его единственную ценность. В будущее, скрытое и черное. Он не любил будущее, просто потому, что не ждал от него ничего хорошего.  В настоящее, которое тяжелым бременем лежало на его плечах, грозящее раздавить и уничтожить.

На бегу он споткнулся о камень. Падая, выставил вперед руки. Одна из которых угодила между корней мертвого дерева. Протяжно взвыли нервы, и несколько пальцев оказались сломаны. Но даже это не остановило его. Мгновением позже он с удвоенной скоростью уже бежал вперед.

И вдруг лес кончился. Он просто резко оборвался, оставляя после себя пучки редкой травы и обширный пустырь. Но дальше…

Он не мог поверить своим глазам. Впереди стоял дом. В пять этажей. Недостроенный. Смотрящий на него темными провалами окон и дверей. Он был такой длинный, что не было никакой возможности  его обойти. И влево и вправо он уходил настолько, насколько хватало зрения. Он, как огромная стена перегораживал весть мир. Отделяя его от того, к чему он стремился.

Но перед тем, как снова исчезла за тучами луна, он кое что увидел…

Он увидел ее силуэт. Она входила в этот дом, ведя за руки двух детей. Лишь долю секунды это продолжалось, и тут же их поглотила тьма.

В действиях его не было ни малейшего сомнения. Он, что было сил, бросился к тому месту, где они только что исчезли.

Избитое тело все стонало, но не это беспокоило его. Тьма, глядевшая на него из пустых окон, была живой. Она разглядывала его. Она его поджидала. И она только что поглотила все то, ради чего он жил на этом свете. Старая опасность превратилась в трусливую псину. Впереди было то, что, по настоящему, его пугало.

Несколько мгновений спустя он оказался у того места, где исчез ее силуэт. Он колебался лишь секунду, оглянувшись на темный ряд деревьев и на луну, одиноко застывшую в небесах. Потом тьма схватила его, чтобы уже никогда не выпустить из своих цепких пальцев.

Внутри пахло цементом и запустением. Бог знает, сколько лет время властвовало здесь, но он был готов поклясться, что ничего древнее он не встречал. Его шаги эхом отдавались от стен и терялись где то темноте.

 Теперь  опасность просто висела прямо над ним. Он ясно видел ее разинутую пасть, полную гнилых, но еще очень острых и ядовитых зубов. А где-то впереди были те, ради которых он не задумываясь продал бы свою душу дьяволу. Что этот страх по сравнению с муками совести? Лишь жалкий миг.

Он шел вперед, ощупывая бетонные стены. Глаза немного привыкли, и лунный свет позволял немного различать очертания темного переплетения коридоров.

Внезапно откуда-то на него обрушился детский визг. Все его тело, превратившись в струну, мгновенно  взвилось по лестничным маршам вверх. Детский крик, полный страха и отчаянья, казалось, лился прямо из стен. Он не мог его вынести. Кричала девочка.
 
Кричала так, что его выворачивало наизнанку от бессилия ей помочь. Одним прыжком он преодолевал сразу несколько ступеней. Но все равно безнадежно опаздывал.

Потом закричал мальчик. Испуганно, обреченно. Крик, отражаемый пустыми стенами, навалился на него, стараясь придавить к полу. Он чудовищным усилием, преодолевая себя, предательски дрожащие руки и ноги, рвался вперед.

Внезапно крик прекратился. Но мгновением позже уже два детских голоса кричали от ужаса вместе. Но теперь уже внизу. Не колеблясь, он резко развернулся и побежал вниз. Вниз было легче, но только до тех пор, пока не закричала она. Она, чей запах он уловил в лесу. Весь его мир, вся его жизнь.

Его сердце беззвучно сжалось, готовое разорваться на тысячу частей. Обливаясь потом и кровью, падая и ударяясь о стены, он все-таки добрался в низ.

И тут он увидел ее… Она, прижимаясь к стене, стояла недалеко от выхода из этого проклятого дома. Это была противоположная сторона дома. В пустых окнах, вдали, мерцала гладь моря и лунная дорожка, как спасительный путь к свету. Она загораживала детей собой, но те все равно верещали как испуганные поросята. Она тоже кричала, но с другой интонацией. Она пыталась их успокоить и одновременно что-то отгоняла от них и от себя.

Он уловил все это за мгновение до того, как она, толкая детей перед собой, бросилась к выходу. Но на перерез им бросилось то, что он не видел до сих пор, но чувствовал с тех самых пор, как попал в этот дом.

Темная тень, огромная, около трех метров. Капюшон, скрывающий большую часть лица, но не скрывающий острого рыла, полного зубов. Скрюченные, когтистые лапы, торчавшие из рукавов. Карикатура смерти, которую привыкли изображать люди. Все самое мерзкое, злое и ненавистное, собранное людьми за тысячелетия, воплотилось в этой фигуре.

И вся эта гниль стояла на пути тех, кем он дорожил намного больше, чем самим собой. Кого он безмерно любил. Кого потерял, но ценил только больше. О ком он мечтал и грезил. Его семьи. Потерянной, но все равно его родной и единственной. Он так решил когда то, так потом и жил.

Как тяжелый локомотив он ринулся вперед. И за мгновение до того, как когтистая лапа твари в черном накрыла его семью, он перехватил ее, увлекая в сторону, в темноту, давая возможность Ей и детям выскользнуть из дома. Он подмял смерть, которая визжа и кусаясь шевелилась под ним. А он, не обращая на нее ни малейшего внимания, смотрел вслед убегающим детям и Ей, своей единственной женщине, которую он будет боготворить даже на небесах.

Они бежали по мягкой траве прямо к морю. Там, на берегу, стояли жилые дома, в окнах которых горел свет. Играла музыка. Они спаслись. А для него только это имело значение.

Он смотрел им в след и улыбался. Он не видел, как смерть выбралась из под него. Как оскалив клыки, и сверкая злобными глазами, она бросилась на него сзади. Он улыбался даже тогда, когда она впившись в него своей гнилой пастью, потащила куда то вглубь дома. Туда, откуда живым никто не выходил. Но даже в темноте была видна его блаженная улыбка. Они в безопасности, а значит он для чего то пригодился на этой земле…

     ***

Пелена тумана медленно покидала его. Давило виски и гулко стучало сердце. Встревоженное лицо доктора нависало над ним. Впрочем, секунду спустя, оно уплыло на свое место за столом из мореного дуба.

- И часто у вас этот сон? - спросил доктор.

- Часто, - хмуро буркнул он, стряхивая остатки оцепенения.

- Хм, - доктор смотрел на пациента, покусывая карандаш, - Вы знаете, вы по натуре самоубийца.

- Вам лучше знать, док.

- Нет, ну сами посудите. Вам всего 34, молодой еще совсем. Мне бы ваши годы, - сказал доктор, почесывая лысую макушку, - А вы себя заперли. На мир смотрите косо, словно он вам денег должен. Вам жениться надо, семью создавать, детей рожать. И смысл для вас появиться в жизни, а не в смерти.

- У меня есть семья, - зло сказал он.

- Семья, это когда вас кто-то ждет дома, - сказал врач, вставая с места и подходя к окну, - Вот сегодня моя супруга готовит праздничный ужин. Придут друзья. Приедут дети с внуками. У нас торжество – 30 лет совместной жизни.

- Поздравляю, - еле слышно сказал пациент, мрачнея еще больше.

- Вот это семья, - продолжал доктор, - Я точно знаю, что они не сядут за стол, пока я не приду. И не потому что это не прилично, по отношению к главе семьи, а потому что меня любят. Таким, какой я есть, - доктор снова сел в кресло за столом, - Я уже старый, некрасивый и лысый. Я уже не зарабатываю столько, сколько мог раньше. Мы очень редко остаемся с женой наедине. Но меня любят просто за то, что я есть. Им плохо без меня, а мне без них.

- У меня тоже самое, - произнес  он, переводя взгляд с доктора на свои дрожащие руки.

- Нет у вас семьи, - отрезал доктор, - У вас сплошная иллюзия. Вы ее себе придумали. Я не отрицаю того, что вы любите своих родных. И жену и детей. Но семьи у вас нет. Вас никто не ждет дома. Всем все равно промокли вы на остановке, дожидаясь автобуса, или нет. Болит у вас зуб или голова. Смеетесь ли вы, плачете ли, спите, думаете, страдаете… Всем все равно. Они этого не видят и не интересуются этим. Вы знаете, Андрей, я ведь фактически единственный психотерапевт, способный по снам выявить, что человека беспокоит. Сон, это не что иное, как жизненные переживания, прочувствованные в период бодрствования. Только усиленные внешними факторами. Ваши переживания сводятся к тому, что вы не способны осознать свое место в мире. Вы не знаете что делать, поскольку не ощущаете себя его частью. У каждого человека должны быть отправные точки и точки финиша. А также промежуточные точки, как ступени жизненного пути. А у вас нет финиша. Нет вектора. Вы как инородный организм, выброшенный в космос с кучей астероидов. Бьетесь об них, летите то туда, то сюда. Но смысла вашей жизни это не придает. Это хаос. Бессмыслица.
 
Он посмотрел на доктора. Зло посмотрел.  Потом сжал кулаки и четко произнес:

- Вы, доктор, идиот, смею себе заметить, хотя я и уважаю ваши годы - сказал пациент, - То, что для вас хаос, для меня порядок. Меня нисколько не заботят котлеты, которые печет ваша жена, и гости, которые у вас напьются сегодня до свинячьего визга. Журнальчики, которые валяются у вас на полках, да, да, те с голыми дамами на обложке, говорят о том, что как бы вы горячо не любили свою жену, на сторону вы шастаете с завидной регулярностью. А что по вашему это, доктор? Ну, как психотерапевт, вы однозначно найдете оправдание и себе и себе подобным. Скажите, что изменяете, чтобы семья была крепче. Вот только для меня это предательство. Мой хаос, выражаясь вашими словами, съест меня с потрохами, если я хотя бы на секунду задумаюсь о неверности, - пациент теперь просто говорил, без особых эмоций. Было видно, что слова даются ему с трудом, но их значимость долетала до доктора с ошеломляемой точностью, - Ваша жизнь, доктор, не что иное, как модернизированная среда обитания для животного организма. Родился, жил, умер. И все у вас подчинено строгой иерархии. Не прыгай высоко – убьет, не бегай быстро – исчезнешь. Вам меня не понять просто потому, что идеальная жизнь по вашему, для меня подобна шевелению улитки на дереве. Я вас не осуждаю – жизненная цепочка подразумевает наличие улиток в пищевой цепи. Но являясь психотерапевтом, вы все это набиваете в своих пациентов, делая популяцию улиток еще больше. Вы говорите – придут друзья. Но это ведь все ваши коллеги по цеху. Такие же светила, как и вы, считающие, что для солидного ответа, необходимо иметь лишь одно – солидный возраст. Я пришел к вам лишь затем, что хотел посмотреть в лицо тому, кто никогда не будет в силах взглянуть в глаза мне. А если и сможет, то будет бежать без оглядки от всего того, что там увидит, - и с этими словами Он посмотрел доктору прямо в глаза.

- Теперь, я надеюсь, вы измените свое мнение насчет жизни.  Всего доброго, доктор, - и бросив на стол тысячную купюру, пациент вышел за дверь, оставил того недоуменно рассматривать кресло, где он только что сидел.

И вдруг, доктор увидел то, что заставило его замереть на месте, выпучив от страха глаза.
 
От кресла отделилась тень, выросла до потолка, расправила костлявые пальцы и щелкнув зубами, шелестя  длинной полой плаща, ушла сквозь дверь в след за пациентом. Но перед этим посмотрела на врача. Долгим, изучающим взглядом.

До конца жизни перед взором доктором стояли глаза пациента, с темными кругами вокруг, признак хронического недосыпания, и кошмарная тень смерти, следующая за ним по пятам.
 
Андрея он больше не видел. Чего не скажешь о смерти. Каждый когда-нибудь умирает. Но не это важно. Значение имеет лишь то, как ты прожил. Во что верил. Смотрел ли всегда прямо, или испуганно озирался по сторонам. А там, на небесах, никого не интересует как часто, и с каким наслаждением ты набивал свое брюхо. Там не важно, как много ты спал или какое крутое у тебя было авто, квартира или яхта.

Там всех интересует лишь одно. Как ты умудрился жить, и не замечать Жизни вокруг себя. И почему ты прожил до самой старости, а так и не понял, что мало прожить долго, важно прожить с пользой для всех, кто тебя окружает. Свет нужно излучать, а не поглощать. Добро сеять, а не пожинать. Счастьем делиться, а не отбирать…

Иначе путь один.
И он один из тех, кто знает, куда этот путь ведет…


                Сочи. 12 июля 2010 г.