3. Чаепитие у Юргена

Она говорила: «Мы встретимся Там. Обязательно встретимся. Когда я попаду Туда, я начну свой путь. Не удивляйся, Там время идет по-другому. Мне даже не придется ждать тебя. Я сразу выйду в дорогу. А, когда ты Туда попадешь, ты тоже сразу двинешься в путь. Ты узнаешь, куда надо идти. Там будет холм, поросший зеленой травой, а на холме – большое дерево. Ты иди туда. Мы встретимся с тобой у подножия этого холма. Мы узнаем друг-друга сразу, хотя и изменимся до неузнаваемости. Мы возьмемся за руки и поднимемся на холм. Там мы сядем на траву и будем ждать рассвета. И тогда, тогда мы забудем свое прошлое, перестанем быть теми, кем мы были…»
Так говорила Она той зимой. Она всегда знала все лучше. А он слушал Ее. Слушал всегда. Он верил Ей. Верил до конца. И даже когда Ее, в начале весны, не стало, он продолжал верить Ей. Она знала. Она всегда все знала.
Генри прожил долгую жизнь. Он был счастлив. Сначала он боялся подумать, что может быть счастлив без Нее. Он не думал, что сможет жить без Нее. Но он выжил. И он был счастлив. Но он всегда помнил о Ней, и о том, что Она сказала той последней зимой.
И вот теперь он Здесь. В этом загадочном Там, о котором Она говорила. И теперь ему нужно идти. Нельзя заставить Ее ждать. Генри поднялся с пыльного кафельного пола и зашагал на улицу. В комнате было всего три стены – четвертая была разрушена и, видимо, давно. Ступив на песок, генри огляделся: грязно-белое небо, черные подрагивающие звезды, полуразрушенные дома, пыль и песок. Так вот, как все Здесь выглядит. Что ж, теперь надо найти холм и дерево.
Тик… Генри зашагал вдоль по улице. Надо было понять, что здесь, и как.
Так… Пусто. Тихо. Нигде ни души. Пустые окна домов безучастно глядят на одинокого путника. «…Изменимся до неузнаваемости…» интересно, а как же я выгляжу теперь?
Тик… Генри оглядел себя: светлая кожа рук, клетчатый серо-коричневый пиджак, светло-серая рубашка; коричневые брюки и ботинки непонятного цвета, покрытые непроницаемым слоем пыли.
Так… Он подошел к мутному стеклу, стер скрипящий серый слой и вгляделся в черный провал, из которого на него смотрел Генри, новый Генри. Молодое лицо, совсем непохожее на его прежнее; светлые глаза, цвет которых не был виден в стекле; светлые, слегка рыжеватые волосы.
Тик… Генри двинулся дальше. Довольно приятная внешность. Жаловаться не на что. Да, и важна ли здесь внешность? Если да, то почему весь город в руинах и все так серо и тускло? Если нет, то зачем вообще новая внешность? Почему бы не остаться семидесятилетним стариком?
Так… Генри замер. Звук часов. Только сейчас он его расслышал. Да, надо было двигаться дальше. Он просто теряет время.
Тик… Пустынная улица тянулась и тянулась. Казалось, что она бесконечна. И свернуть с нее не было никакой возможности. Кругом лишь глухие стены домов, заколоченные окна и двери, высокие заборы. Генри ускорил шаг. Он почти бежал. Он уже и забыл, каково это – бегать. Лет пять он уже не бегал из-за возраста и болезней. И теперь ему захотелось побежать. И он побежал. Он легко отталкивался от земли, взметая облака пыли. Он часто вдыхал сухой воздух. Он улыбался. Он почти смеялся от удовольствия. Он так разогнался, что едва не проскочил поворот в небольшой переулок. Слева, среди двух домов красного кирпича пролегал засыпанный песком проход на соседнюю улицу. Генри откуда-то знал, что идти ему нужно непременно налево. Там, кажется, центр города.
Генри выбежал на соседнюю улицу. Здесь облака пыли, гонимые ветром, застилали небо и землю. Генри почти ничего не видел. Лишь серая пелена окутывала со всех сторон. Вдруг кто-то толкнул его плечом в спину, что-то буркнул и исчез впереди, в пелене. Генри не успел сообразить, как еще одна фигура промелькнула в шаге от него. Потом еще одна, и еще одна. Улица была полна людьми. Они двигались с огромной скоростью, возникая из пыли, иногда налетая друг на друга. Генри решил спросить у кого-нибудь, где здесь находится большой холм с деревом, но фигуры не останавливались, а на его оклики отвечали непонятными звуками, будто говорили на каком-то странном языке.
Генри оставил бесполезные попытки и двинулся дальше. Бежать в пыльной мгле не было никакой возможности. Генри устало брел, борясь с порывами ветра. Он вспоминал свою жизнь. Он так и не мог сам себе ответить, что было бы, если бы Она тогда не сказала этих слов. Если бы они вообще не встретились и не узнали друг друга? Ведь после того, как Она ушла, после того, как он поборол свое горе, он снова начал жить, как раньше. И все снова складывалось хорошо. Он встретил свою будущую жену, сделал ей предложение. Они прожили вместе долгую жизнь, вырастили двоих детей, понянчили внуков. И все было хорошо. Так, как и должно было быть. Так, как будто Она никогда и не появлялась в его жизни…
Но Она была. И Она сказала эти слова. И теперь Генри шел к холму с деревом. Ведь он знал, что Она всегда была права. А еще, еще Она говорила, что будет звать его по имени. Да, она будет звать его по имени!
- Генри…
Генри огляделся: вокруг только пелена.
- Генри…
Голос доносился слева. Генри повернул и пошел к бледному массиву домов. Послышалась мелодия, но тут же оборвалась. Потом раздался звук механического завода – кто-то поворачивал ручку, натягивая пружину. Игла заскрежетала и вновь полилась мелодия. Где-то рядом играл патефон. Генри нырнул в сквозной подъезд, спустился по лестнице, поднялся и вышел в небольшой дворик на другой стороне.
- Доброй Ночи, уважаемый гость!
Генри вздрогнул. Из соседнего подъезда выходил мужчина с фарфоровыми чашками в руках. На вид ему было лет сорок, светлые волосы едва тронуты сединой. Крупные голубые глаза немного на выкате, ярко выраженные мимические морщины. Четкие, немного угловатые черты лица. Он был одет в темно-коричневый пиджак, бледно-сиреневую рубашку, серые брюки, пыльные домашние тапки. Незнакомец улыбался.
- Доброй… ночи? – переспросил Генри.
- Да, Ночи, - ответил незнакомец, ставя чашки на стол, - видите ли, если бы сейчас был день, мы бы с Вами не разговаривали и не стояли бы здесь. Уж не знаю, что здесь происходит днем, но мы происходим здесь только Ночью.
Незнакомец аккуратно расставил чашки на заранее подготовленные блюдца. На столе, накрытом пыльной белой скатертью с вышитыми красными цветами, уже стояли несколько чайников, какие-то сладости, тарелки. Старый патефон негромко играл у стены на табурете.
- Скоро гости придут, - пояснил незнакомец, а потом, будто спохватившись, протянул Генри руку и представился, - Я Юрген.
- Генри.
Они пожали друг другу руки, и Юрген предложил Генри стул, но тот отказался. Генри предпочел оглядеться, ведь этот дворик был довольно странным. Он был прямоугольным, и был отгорожен от улиц домом, расположенным буквой Г. Сзади была стена с подъездом, из которого вышел Генри, а Юрген появился из подъезда в стене слева. Странными были стены: все окна на них были разного размера и находились в хаотичном порядке. Генри насчитал примерно шесть этажей. Две другие стороны двора открывали вид на город. И это было, наверное, самое интересное, поскольку отсюда было видно, что дворик расположен на большой высоте над соседними домами. Город уступами спускался вниз к горизонту и таял в белой дымке. Длинный край обрыва скрывал небольшой кирпичный забор, скорее даже перила, по пояс высотой. Короткая же сторона просто обрывалась в пропасть, из которой вырастали остовы домов.
- Вот и гости!
Юрген раскинул руки и пошел встречать людей, появлявшихся из подъездов. Они пожимали руки, заключали друг друга в объятья, улыбались. Вскоре все распределились по двору. Как ни странно, но здесь не было непрерывного гула голосов и суеты, как это обычно бывает. Но, оглядевшись, Генри понял, что ничего странного нет.
За столом сидели двое мужчин и женщина в шляпке с широкими полями. Они пили чай и негромко беседовали. Они не выражали экспрессии голосом, они активно жестикулировали, делая акценты во фразах. Две пары стояли возле стола с чашками в руках и тоже беседовали. Тоже негромко, но жестикулировать им, очевидно, мешали чашки. Трое молодых людей и девушка в платье, украшенном цветами, сидели с краю стола и играли в карты. Мужчина в черном костюме и женщина в красном платье танцевали возле патефона. Двое пожилых людей прохаживались вдоль кирпичной изгороди и беседовали, поглядывая в небо. Юрген перемещался от группы к группе, переговаривал с каждым гостем. Вскоре хозяин подошел и к Генри.
- Простите, - начал Генри, - Юрген, Вы не знаете, где здесь находится большой холм с деревом на нем? Мне очень нужно туда попасть. И как можно скорее.
- Видите ли, ээм… Генри, я не знаю, где находится холм, да и никто здесь, наверное, не знает…
- Тогда, я, пожалуй, пойду. Я не могу терять время.
- Погодите Вы, - Юрген ухватил Генри, который уже развернулся к выходу, за рукав, - Погодите. Послушайте: если Вы пришли сюда, значит, Вы должны были сюда прийти.
Генри остановился. Он вспомнил Ее голос. Да, возможно…
- Послушайте, Генри, никто не знает, где холм, потому что это Ваш холм. Только Вы можете знать. А, если не знаете, то так нужно. Пока. Видите ли, этот город очень… замечательно устроен. Здесь нет случайных вещей и событий. И каждый находит то, что ищет. По крайней мере, так было всегда. Видите всех этих людей? С половиной из них я познакомился только что. Они, как и Вы, пришли сюда, потому что так должно было случиться. Это непривычно, да. Но, если достаточно хорошо узнать этот город, этот мир, то все становится просто и ясно. Да-да!
Генри смотрел в голубые глаза Юргена, пока тот говорил, и видел, как в них играет отблеск белого неба. В этих глазах сияло знание. Генри верил его словам, хотя и не совсем понимал…
- И не торопитесь, не торопитесь. Здесь, знаете ли, время течет совсем по-другому. Нет, кажется, что все как мы привыкли, но… но, понимаете ли, это только потому, что мы так привыкли. Только поэтому здесь и держится эта иллюзия. На самом же деле времени здесь нет. Привычного нам времени. Господи, я даже не знаю, как Вам объяснить-то!
Юрген взялся за голову и отошел к краю обрыва. Генри последовал за ним, ему хотелось получить хоть какие-то объяснения. Юрген тихо продолжал:
- Время для нас существует только в силу привычки. Те, кто изначально живет в городе, либо те, кто уже давно тут, воспринимают время по-другому. Да и пространство. И город для них – не город вовсе. Но даже я не знаю, как здесь все выглядит на самом деле…
Юрген замолчал и потупил взгляд. Казалось, что он о чем-то сосредоточенно думает. Генри следил за каждым его движением, за каждым вдохом и выдохом. Внезапно Юрген поглядел весело на Генри и, будто вспомнив что-то, казал:
- К тому же вы сейчас никуда не сможете пройти. Видите ли, Малакай сейчас направил через город ветер. И улицы перекрыты. Конечно, есть возможность того, что нужная именно Вам дверь где-то открыта. Но тогда Вы были бы там, а не здесь. А, раз уж Вы здесь, Генри, то нужная Вам дверь – дверь в мой маленький дворик.
Генри уловил суть, он не был глуп. Но, что ему делать здесь? И что значит «направил ветер»?
- Простите, Вы сказали, что кто-то куда-то направил ветер?
- Да, Генри. Малакай. Он иногда перекрывает город и направляет по некоторым улицам ветер. Я не знаю, чем это является на самом деле, но мы видим это как потоки ветра, проходящие через город.
- А кто такой этот…
- Малакай? – Юрген нахмурился, - Знаете, Генри, вы ставите меня в такое неловкое положение! Я чувствую свою беспомощность. Вы задаете вопросы, на которые я не могу ответить в силу своего незнания. Никто никогда не задавал мне столько вопросов…
- Простите…
- Нет-нет! Не извиняйтесь! Это хорошо! Это избавит меня от тщеславия. А то я уж было подумал, что я – некий гид, раскрываю Вам секреты города. А сам, оказывается, не могу ответить на такой простой вопрос. Кто такой Малакай? Малакай, он своего рода регулировщик. Он решает, каким городу быть в то или иное время. И все важные для города события, как то: перенаправление потоков ветра, изменение направления улиц, смена сторон света, изменение линии горизонта, смена полюсов – мира мертвых и мира спящих, - все это подчиняется Малакаю. Стоит ему ударить в свой железный гонг, и город приходит в движение.
Генри слушал и размышлял. Когда же, когда же он услышит звук гонга, и ветер переменится? Когда же он уже сможет двинуться дальше? Ожидание угнетало его.
- Расслабьтесь, Генри. Вы напряжены, - Юрген положил руку ему на плечо и заглянул глубоко в глаза, - Вы не опоздаете. Верьте мне. Уж это я знаю. И, если ветер еще не сменился, значит, Вы еще должны здесь быть.
Юрген резко повернулся, прошел вдоль кирпичной изгороди и присоединился к двум беседующим господам. Генри стоял на краю обрыва и думал, как же ему следует использовать полученную информацию. Теперь сидеть здесь и ждать, пока стихнет ветер? Генри вздохнул. Очевидно, ничего другого не оставалось. Он почему-то верил Юргену. Тут он вспомнил Ее слова «Там время идет по-другому». Она знала. Она все всегда знала…
Генри подошел к столу, взял пустую чашку и налил себе чаю. Сделал глоток, обхватил чашку обеими ладонями, чтобы ощутить жар фарфора. Тихая музыка лилась из патефона, черно-красная пара медленно кружилась в танце. Генри действительно начал расслабляться. Только сейчас он почувствовал, как были напряжены плечи, шея. Он глубоко вдохнул сухой воздух и закрыл глаза…
Тик… Опять шепнули часы. Но Генри заставил себя успокоиться. Он подавил свои эмоции. Он подчинился новому знанию. Все будет хорошо…
Так… Настаивали часы. Этот их удар прозвучал прямо в ушах, где-то внутри, отозвавшись под сводом черепа и в венах на шее…
Тик… Звучало внутри Генри и билось о кожу. Но Генри не собирался больше слушать. Он уже понял, что это его сердце, воспоминание о его сердце.
Так… Все тише билось воспоминание. Теперь Генри обойдется без него. Пора оставить старые привычки.
… Вот и все. Беспокойство ушло. Пришла уверенность. И также будет со временем? Как интересно.
Воздух застыл, стал стеклянным, непроницаемым. В нем невозможно было пошевелиться. Небо приблизилось к земле, задевая за крыши высотных домов. И, разбивая воздух на осколки, по небу прокатился пронзительный металлический звон. Кто-то бил железной трубой по стальной балке. Это даже не было звуком колокола, и никак не могло быть звуком гонга. Но Генри догадался, что произошло. Он почти увидел это, сам не зная, как. Далеко-далеко, на краю города, на вершине огромной высоты башни сидел человек. Он был похож на человека. Весь в ниспадающих черных одеждах, скрывающих все тело. На голове его – белая маска с клювом. Огромная белая маска, покрывающая всю голову, лежащая на его плечах. В когтистой белой руке у него обломок трубы, и этим обломком он бьет по рваному куску ржавого стального листа, подвешенному на тонком стальном тросе к перекладине… Он бил по стали, и весь мир содрогался, трескался и крошился, скрипя пылью на зубах, засыпая глаза.
Стальной звон разносился по миру, земля дрожала. Потом все стихло. Генри огляделся: и гости, и Юрген продолжали заниматься своими делами. Будто ничего не произошло. Генри подумал, не стоит ли ему отправиться в путь, но, прислушавшись, понял, что ветер снаружи все еще силен. Генри сделал еще глоток чая и поставил чашку на стол. Одна из пар, беседовавших за столом, направилась к патефону. Полный мужчина в болотного цвета пиджаке с рыжими заплатками на локтях и женщина в длинном фисташковом платье присоединились к танцующим и также закружились под музыку. Девушка в цветочном платье положила свои карты на стол, улыбнулась молодым людям и встала. Молодые люди поднялись со своих мест, тактично поклонившись ей, затем вернулись к игре. А девушка тем временем обошла стол, приблизилась к Генри, мягко взяла его за руку и потянула за собой. Генри не сопротивлялся. Они разместились между танцующими парами, девушка положила Генри руки на плечи, он обнял ее за талию, и они начали танцевать.
Генри чувствовал непередаваемую легкость; и аромат цветов. Он все время глядел куда-то вверх: на стены с причудливыми окнами, на белое небо с кружащимися черными звездами. Ему было хорошо и спокойно. Сквозь скрипучие звуки патефона он слышал вой ветра, а это означало, что он все еще может наслаждаться этим танцем и ароматом цветов.
Он поглядел вниз, на лицо девушки, и забытое сердце глухо ударило в груди. Он танцевал со своей женой. Нет, конечно, но эта девушка была так похожа на его жену в молодости. Просто одно лицо! Она улыбалась. Она улыбалась какому-то секрету, который скрывала от Генри. И он улыбался, ведь пришло время раскрыть этот секрет.
- Ну, вот ты и здесь, - проговорила она, - такой уверенный, ничему не удивляешься. Как же так? Разве ты знал, что тебя ждет здесь?
- Ну, отчасти… Она сказала мне…
- Она сказала тебе? И ты ей верил? Все эти годы ты помнил то, что она сказала? Все это время ты ждал того момента, когда сам сюда попадешь?
- Нет. Я не ждал смерти. Я знаю, Она бы не хотела этого. Она хотела мне лишь счастья.
- И ты был счастлив?
- Да. Я был женат на прекрасной женщине. У нас были дети, внуки. Я любил их…
- Любил?
- Да, любил. Это правда.
- Тогда, почему же ты не с ними встречаешься здесь? Почему им ты не сказал на прощанье, где ты их встретишь?
Они молча кружились под музыку. Генри не знал ответа. Или знал? Он просто не мог сказать. Он не знал, как облечь свое понимание в слова. Он не лгал. Он любил жену и детей. Но Она… Она была слишком глубоко в его сердце. Она была чем-то утраченным, чем-то, что можно было вернуть. И то его обещание, то давнее обещание… Генри плакал. По его щекам катились крупные слезы, мышцы лица непривычно дрожали. Как давно он не плакал! Это… это было так несправедливо, разлучить их тогда. Почему им не дали шанса? Почему Ей не дали прожить долгую и счастливую жизнь? Почему Она должна была умереть?
Потому что Она знала, что у них еще будет шанс встретиться. Она всегда все знала.
Генри вытер слезы рукавом пиджака. Девушка смотрела в его глаза и улыбалась. Она взяла его руку в свои ладони и вложила в нее что-то тонкое и холодное. Генри сжал пальцы и понял, что это ключ. Он снова посмотрел девушке в глаза. И взгляд ее блестел, отражая небо. И Генри увидел, как по ее щекам скатились две слезинки и, сорвавшись с подбородка, полетели вниз…
Со страшным звоном и грохотом крохотные соленые капли ударились о землю. Небо раскалывалось от металлических ударов. И, будто осколки битого стекла, на пыльную землю посыпались миллионы холодных дождинок. Гости засуетились, забегали. Поднялся гомон и суматоха. В центре двора бегал Юрген, с непонятно откуда взявшимся дырявым зонтом. Он руководил поспешным отступлением со двора. Женщины уносили чашки и чайники, мужчины – патефон, стулья и пытались убрать стол. Генри растерялся. Он хотел, было, помочь остальным, но Юрген что-то прокричал ему в самое ухо и указал зонтиком на край обрыва. А там творилось что-то невообразимое: в серой пелене дождя город менял свои очертания. Одни дома таяли, словно сахарные, другие вырастали. Улицы меняли направления, даже рельеф земли изменялся. Возвышенности на западе опустились и сравнялись с остальным городом, а на востоке, наоборот, стал расти большой холм. Дома, стоящие на нем, разваливались и потоками грязи стекали по улицам. На холме остался лишь одинокий стальной остов, кривой, искореженный и ржавый. Он был похож на дерево.
Генри сам не понял, как перелетел кирпичную изгородь и уже находился в свободном полете. Секунда – и удар о крышу высотки. Еще несколько шагов, и снова прыжок с крыши. И снова удар. Генри бежал вперед, по направлению к холму, и дома вырастали на его пути, один за другим, все ниже и ниже, формируя лестницу, по которой Генри спускался прыжками. Вот, наконец, последняя крыша одноэтажного домика, и Генри уже бежал по улице, утопая в потоках грязи. Город расступался перед ним. Ветер усиливался, и размокшие дома рассыпались под его напором, словно картонные. Холм становился все ближе и ближе. А по низкому потемневшему небу прокатывался глухой рокот, сотрясавший воздух. Ветер рвал одежду, дождь заливал глаза, ноги тонули в потоках грязи. Генри задыхался от усталости, но он не мог себе позволить остановиться. Почти механически он продолжал свое движение, а перед глазами его была вершина высокой башни, задевающей облака. И на вершине ее, на маленькой металлической площадке, сидящая фигура, укутанная в черную ткань, трепещущую на ветру. Тяжелая маска с огромным клювом смотрела пустыми черными глазницами. Смотрела сквозь пелену дождя, поверх крыш, сквозь стены домов. Смотрела на Генри, отчаянно барахтающегося в грязи, ползущего, словно муравей, к подножию холма. Белая рука, сжимающая обломок трубы, поднялась в воздух. Взмах – и по миру прокатился раскат грома. Еще взмах – и снова молния прорезала небо. Земля дрожала от тяжелых ударов, и молнии били все чаще и чаще. Генри видел, что они бьют в землю там, куда он направлялся. А что, если его убьет молнией? И может ли Здесь убить? Бывает ли смерть после смерти? Генри испугался, что, почти дойдя до цели, он может все потерять… Нет, этого не будет. Все будет так, как должно быть. Она сказала, что они встретятся у холма, значит, они встретятся.
Генри бежал на свет ярких вспышек…
Этот удар был настолько силен, что Генри отлетел в сторону. Яркий свет ослепил его, и теперь он полз наугад в холодной жиже. Молния почти попала в него. Но ничего, ничего. Он медленно полз в темноте, наполненной причудливыми пятнами разных цветов. Внезапно он почувствовал руками сухую землю. Она была горячей. Ладони Генри погружались в мягкий пыльный песок. Ветер стих, и дождь больше не барабанил по спине. Здесь было так тихо, и только далекие раскаты грома доносились, время от времени, будто издалека, из-за города. Генри сел и принялся тереть руками глаза. Через минуту он понял, что смотрит в белое небо, на котором мягко кружатся черные звезды. Генри огляделся: тихая улочка с небольшими трехэтажными домами пролегала почти перпендикулярно той, с которой Генри, очевидно, приполз и сидел сейчас лицом туда. А в конце той улицы Генри видел пелену дождя и сверкающие молнии. Там, словно была стеклянная стена, отделяющая этот перекресток от всего остального мира. Холм! Он сидел спиной к холму! Генри вскочил на ноги и обернулся. Его встретил высокий каменный забор. Над забором возвышался холм, пыльный, сухой, с ржавым железным деревом на вершине. Забор преграждал Генри путь. Перебраться через него не было никакой возможности. Генри взглянул налево: забор шел вдоль улицы и, в конце ее, скрывался за стеной дождя. Генри повернул голову вправо, и вновь глухой удар раздался в остывшей груди.
Посреди улицы, метрах в тридцати от того места, где стоял Генри, он увидел девушку. Она подошла к небольшой калитке в каменной стене и потянула за ручку. Генри затаил дыхание. Он испугался, что она сейчас исчезнет за небольшой металлической дверью, выкрашенной синей краской. Но дверь не поддалась. Девушка потянула еще раз и убрала руку.
Генри сам не заметил, как очутился рядом с синей дверью. Он смотрел только на Нее. А Она смотрела на него. У Нее были большие глаза, черные-черные. Черные коротко стриженые волосы, бледная, почти белая, кожа. Она улыбалась. Она взяла его за руку. Он почувствовал Ее тепло. Да, это была Она, хотя и выглядела по-другому. Как Она и говорила, он узнал Ее сразу. Он улыбался и молчал. Он не мог сказать ни слова от счастья. Он плакал. И Ее щеки заблестели слезами. В Ее глазах отражалось дрожащее светлеющее небо.
- Нам пора, - прошептала Она, - открывай дверь.
Генри кивнул в ответ. Он достал ключ, полученный от незнакомки в цветочном платье, вставил в замочную скважину и повернул. Раздался щелчок, и дверь открылась. Она вошла в калитку, и Генри последовал за Ней…
Легкий ветер развевал волосы. Запах сырой травы опьянял. Генри снял обувь, чтобы идти босым по мягкому зеленому ковру. Она обернулась, на лице Ее играла улыбка. Генри улыбнулся и тоже обернулся: позади не было стены, лишь зеленый склон холма, уходящий вниз, тонущий в предутреннем сиянии этого мира. Город лежал в низине, покрытый легкой дымкой.
- Вот видишь, все так, как я говорила.
- Да, - ответил Генри, улыбаясь, - все так, как ты говорила. Ты всегда знала лучше.
Она подошла и взяла его за руку. Он крепко, но мягко сжал ее ладонь. Они стояли на теневой стороне холма, а небо разгоралось белым огнем. Звезды дрожали и бледнели, белые отсветы превращались в облака.
- Что теперь будет? – спросил Генри, глядя в небо.
- Разве ты не помнишь? Я же говорила тебе. Сейчас мы поднимемся на холм, взявшись за руки. Там мы сядем на траву, и будем ждать рассвета. С восходом солнца мы забудем наше прошлое. Мы перестанем быть теми, кем мы были. Мы родимся снова…

Она знала. Она всегда знала лучше.