Неизбежная ночь

«Сколько времени нужно человеку, чтобы осознать, что счастье внутри него?…»




  В коридоре раздался раздражающий звук, и нам на встречу выскочила полная женщина. Она в спешке натягивала халат и почтенно кланялась, в ее глазах читалась непривычная ей растерянность. « Вы проходите, чай налью с конфетами и печеньем». На столе лежали жалкие полкило непривлекательных конфет, печенье напоминало бесформенную плесень. Несмотря на это, мама с улыбкой поглощала все, жадно заливая чаем, она как обычно делала заинтересованное лицо в надежде, что скинут цену на комнату.
  Новый регион, в который мы переезжали, мало отличался от старого. Мама свято верила, что со сменой места жительства кардинально меняется всё остальное. Новый папа не сделал бы меня счастливее, не стал бы роднее. Впервые за долгое время хотелось понимания, а не подарков, которые доставались мне в оптовых количествах. Ничто уже не заменяло потерянных друзей, заботливых и внимательных соседей, любимых мест, привычных стен. Мы жили на чемоданах несколько лет. С каждой новой жилплощадью мама всё больше отдалялась, постепенно превращаясь в одну отмахивающуюся руку. Временами казалось, еще немного и она захочет полного одиночества. Слезы ее не трогали, рисунки не делали сентиментальной, она днями и ночами смотрела   романтические комедии и глубоко, монотонно вздыхала. Однажды бабушка Валя из нашего подъезда сказала: « Она уже не ищет, поиск и есть ее результат».
  По ночам, я слышал, как мама повторяет последние слова дяди Саши:     « Я не хотел, Лиза…Лиза, прости..» В такие моменты ночь становилась особенно темной, луна прожигала светом тюль и укрывала мое лицо. Я просил не за себя – за нее. Как прежде, хотелось впитать боль мамы, обнять ее, не чувствуя, как она снова отпихнет меня..  Думаю, я не был ребенком любви, меня не ждали как подарок судьбы и мой настоящий отец не дежурил под окнами роддома. Может иногда мама жалеет о моем существовании, но никогда об этом не говорит. Пару раз она осторожно просила меня стать адвокатом или хирургом, а я подсовывал ей свои рисунки, просил записать на курсы. Мы говорили  будто на разных языках, совершенно отказываясь понять друг друга. После продолжительных скандалов я даже начинал срисовывать с медицинских энциклопедий, но искусство все равно вызывало у нее отвращение. Борьба остановилась, когда мама решила на время замять тему, пока я не закончу школу. Я отчаянно искал понимания на стороне, но все прогибались под ее мнением, даже люди которые видели во мне потенциал - ничего не меняли. 

« Скажите, а мы сможем разместить тут несколько светильников? Ну очень темная комната», - спрашивала мама, поставив пустую чашку на стол.
« Да, конечно. Я бы предложила вам центральную комнату, но там проживает Алексей, его не переселить, он уже там несколько лет», - торопливо оправдывалась женщина, которая представилась нам  Галиной.
  Действительно, в большой комнате жил мужчина лет сорока пяти. Внешне он напоминал отрицательного героя сказок, большого и страшного демона. Его спина как прогнившая кора дерева демонстрировала всевозможные коросты. Волосы точно жирные пакли смиренно заполоняли лицо, и только глаза выдавали, что он человек. Именно эти голубые, будто небо глаза, я и по сей день стремлюсь нарисовать, но они не подвластны моему пониманию. По преданиям, такие мрачные персонажи охраняли принцесс и рождались лишь для того, чтобы однажды погибнуть от рук отважного рыцаря.
 В квартире мягко пахло мужским одеколоном, и лишь у комнаты дяди Лёши запах становился интенсивнее. Несмазанная дверь скрипнула, и я попал под тяжелый взгляд хозяина комнаты. Обои игриво оттеняли первые лучи в окне, солнце, как по заказу, стремительно тащило свои блики по потолку, и мы оба, застыв, наблюдали за представлением. Когда сигарета потухла, я услышал приятный мужской голос :« Каждое утро вижу этот свет, иногда кажется, что он рождается именно в этой комнате». Потоптавшись, я не нашел что ответить и лишь улыбнулся. В руках я как всегда держал несколько листов и карандаш, в надежде зарисовать что-нибудь. В центре квадратной комнаты стояла старая коробка из-под пылесоса, а на ней древний компьютер. Заброшенный стол у окна и книжная полка были поглощены пылью, игрушки грустно смотрели сквозь паутину - всё привносило отсутствующий характер. «Ты наверно художник?» - приветливо спросил человек в темноте, лишь часть лица освещалась лучами и позволяла моей фантазии разбежаться. Совершенно четко читались пористые морщины под глазами, в области ушей виднелась седина, и казалось, пылью покрыт даже он сам. Белье на кровати скорее напоминало землю и динамично пересыпалось в зависимости от его положения. Казалось, что он слепой и не видит, во что превратилась комната. Может свет от того и редко смотрит в его окно, чтобы не грустить. Я кивнул ему в ответ и, задрав голову, внимательно изучал отвалившуюся штукатурку. На первый взгляд напоминало ребус или мозаику, едва ли белоснежный цвет сменял бежево – ржавый, совершенно незаметно обретая вид потустороннего мира.
Представлялось, как мистическая сила тянет меня туда и не отпуская тащит в потолок. Медленно хлынул холодок по телу, вмиг я ощутил, как мужчина прикоснулся к моей руке и забрал листы бумаги.
« Я помню, как в детстве мечтал рисовать, в меня верили люди, уверяясь в моем таланте. Тогда верил в себя и я, целеустремленный человек еще жил во мне, не давая покоя, не давая остановиться. Когда исполнилось пятнадцать, я пошел в школу изящных искусств, творчество накрыло меня с головой. Подобно волнам в океане рождались под моей рукой работы, я жил всепоглощающей силой художника, дышал своими идеями и завидовал сам себе. А теперь я вижу этого мальчика у себя в комнате с чистыми листами, странной растерянностью, но с тем же непобедимым желанием рисовать».  Он отложил листы на кровать и потянулся в сторону коробки. И тут я заметил несколько пыльных бутылок, а за ними еще, и еще, с надписью «Водка», «Перцовка», « Виски». Приподняв битую рюмку, дядя Лёша с торжественным лицом наполнил ее и мгновенно опустошил. В этот момент на его лице смешалось отчаяние и удовлетворение, выпивая одну за другой он будто доказывал себе что - то жалкое и беспомощное.
« Что случилось с тем мальчиком?» - неуверенно спросил я и посмотрел на него с диким непониманием, с ужасом представив, что в 45 я буду выглядеть так. Неожиданно его взгляд наполнился гневом, и дядя Лёша с криком ударил рюмкой по компьютеру: « Он сдался! Потому что самое главное верить самому! Не имеет значения, сколько в мире людей скажет, что это обратимо и реально, не важно, что внушат родители и друзья, один провал и их веры станет недостаточно, потому что именно ты опустишь руки и убежишь. Вся твоя жизнь неизбежно покатиться к чертовой матери и что-то очень важное изнывающим стоном погибнет в твоей душе, вот в эту секунду ты должен поверить в себя и спастись».
 В комнату ворвались тетя Галя с мамой и утащили меня за руку. Обернувшись, я видел, как его голова наклонилась, и он будто переставая контролировать тело, упал на кровать, только его вечная спутница – пыль- понеслась за мной до двери. Сквозь непрерывные возмущения мамы и ненужную суматоху, я все еще был в той комнате, там как под землей, в берлоге зверя.
  Когда кухня опустела и все с разговорами удалились в нашу комнату, я присел за стол и оставлял на бумаге черты уходящего лета. Деревья склонялись под невидимой силой и ритмично поднимали с земли миллионы листьев. Люди как песчинки неслись по поверхности, и только с пятого этажа они действительно казались незначительными. Всё их существование предопределено и написано высшим автором, кто же он - великий сочинитель наших судеб? Казалось, даже природа осознает свою предсказуемость и противится состоянию, всё происходящее только еще больше влекло меня в комнату света, сильнее притягивало своей отрицательной энергией.

«Гриша, я надеюсь, ты не в комнате нашего соседа? Иди быстрее сюда» - раздался за спиной мамин голос. Резкий вопрос заставил меня дернуться, и, соскочив со стула, я побежал по узкому коридору на зов. Стены повсюду отчаянно просили ремонта, зеркал не было даже в ванной. Отчего-то грусть не покидала этих стен. Но я знал, что с приездом мамы квартира обретет второе дыхание, на подоконниках появятся цветы и каждый стол получит по скатерти. Пыль испугается нас и улетит, а я первым делом прогоню ее из комнаты дяди Лёши, может тогда он уберет бутылки, и мне разрешат к нему заходить.
Спустя некоторое время так и случилось, отодвинув чемоданы в дальний угол, мы стали обживаться. Мама вела себя так, будто уже жила здесь, она с легкостью общалась с тетей Галей и как-то сразу узнала всех соседей на этаже. Вечерами мы обменивались сладостями и всей компанией пили чай, что напоминало традицию, нежели времяпровождение. Мои визиты в комнату света мама с осторожностью одобряла, хотя сама там не появлялась. Дядя Лёша усердно работал, по крайне мере он так рассказывал. Мы быстро стали друзьями, он волновался как и я о том, что скоро сентябрь и мне в новую школу.  Восьмой класс не был каким-то очередным испытанием, я легко находил общий язык с одноклассниками, научился разбираться в людях и отталкивать пагубно влияющих. До школы приходилось добираться около двух часов, но это была возможность наслаждаться миром, всеми его красками. Каждое утро, с первыми лучами ты пробегаешь мимо торопящихся дворников, мимо сотен машин на дороге, заполненных автобусов и людей. Вот оно, тихо повторял я себе, быстротечное время. Мою грудь переполняла тревога и гордость за то, что дано видеть, за то, что дано жить. Затаив дыхание, трамвай миновал знакомые улицы, трассы виднелись за рекой и огромные архитектурные сооружения гордо кланялись мне. Я слушал музыку и представлял, как лечу, заглядывая в каждое окно. Словно птица я набирал скорость и стремительно очерчивал круги над бликами воды. Прохожие в ритм со мной мелькали быстрее, быстрее, превращаясь в однообразную массу, и только пейзаж оставался неизменным. Вспоминая старых друзей, я понимал, что время стирает их лица, фигуры, привычки, но не поступки. Передо мной вставала в памяти школа и каждый ее коридор, класс, прошлое, не переставая, напоминало о себе. Именно последнее учебное заведение придавало теплоты моему сердцу, а Саша и Кристина будто до сих пор бежали за автобусом и махали. На дне портфеля все еще лежала записка Маши с просьбой приезжать, писать, звонить. Самые красивые гладиолусы еще вчера привезла мне мама, и еще вчера я положил их на стол первой учительнице, а сейчас я в другом городе, и нет и следа от них. Сохраняя память о дорогих людях, мы будто сохраняем частичку себя.
 Трамвай прибыл на конечную станцию, и, погружаясь в еще не потеплевший воздух, я ринулся к школьному двору. Неподалеку ругались женщины и, бросив на меня недоумевающий взгляд, немного стихли. Их будто смутило мое торжественное лицо, я как герой отважно шел в школу в своем новом костюме с портфелем. Меня одолевали сомнения, вдруг эта школа не принесет мне радости, а лишь трудности, но я уверенно толкнул входную дверь и проник. Привычные толпы и гогот детей полностью захватили мое волнение. Первое впечатление оказалось положительным, стены с розовыми цветами и мультяшными героями располагали к себе. У каждого класса на первом этаже стояла нарядная учительница и показывала в сторону раздевалки, директор официально приветствовал каждого вошедшего. Я в спешке искал кабинет 1402, но нумерация дверей мало помогала мне. Вдруг в толпе детей я увидел грустную девочку, на голове у нее был лиловый бант, и детали на платье осторожно поддерживали цвет. Редкие каштановые кудри непослушно обволакивали шею и будто дополняли форму плеч. Она, кажется, почувствовала мой впивающийся взгляд и обернулась, зелено – серые глаза вопросительно изучали меня. Она незаметно пронеслась по моим белым волосам, скользящим движением впиваясь в темно – синий костюм, завершая осмотр черным галстуком. В руке я заметил школьный справочник с указанием на 1402. « Вероника», - моментально произнес женский голос. Мы, не страшась осуждения, стали общаться, будто прежде были знакомы и она без капли флирта, едва ли отрывала взгляд от меня. С виду мы явно были сверстниками, я лишь на пару сантиметров превышал ее.
Ника как гид привела меня в класс и еще долго расспрашивала как мои дела, ее интерес даже казался несколько нездоровым, но я благородно закрыл все её вопросы. Среди множества парт заняты были лишь единицы, возможно, в этой школе было принято опаздывать. Учительница судорожно бегала от двери к столу и поглядывала на меня, будто я выглядел потенциально опасным преступником. Ника, не утешаясь, шутила, но ее улыбка являлась ложной, и движения сковывало что-то, не ясное мне. Когда к голове поступало давление, я старался сразу втыкать в уши наушники и не чувствовать головную боль. Мама давала мне таблетки с иностранными инструкциями, называя их «Антиголовоболин», в совокупности с музыкой это как будто возвращало мою фантазию в реальность. Пропуск дозы лекарств существенно меняло происходящее вокруг, я отдавал себе отчет, что иллюзии охватывают мой мозг. В голове прокручивалось утро, и страх стал душить мои мысли, я никак не мог вспомнить действия до выхода из дома. Всё вертелось в потоке непривычного резонанса, и передо мной появилась чашка чая, которую я не допил, печенье крошками поднималось до потолка и бесформенные лица вокруг приближались. Сердцебиение учащалось как во врмемя бега, ощущения блокировала протяжная боль в ушах.. Когда реальность сместилась правее, я стал прислушиваться, пока не пошел на зов, доносившийся из-за стены. Криками пронзил меня топор ненависти к себе, и даже зеркало передо мной все еще не знало что отражать.  «Что это?» - раздражающим эхом сказал я и не я. В классе падал снег, и белыми кружевами покрывались парты, они как призраки моего сна бежали и говорили человеческими голосами, неизбежно маня. Не чувствуя себя в теле, я медленно поднял руки и не издал не звука, обнаружив вместо них головы незнакомых людей. Наверно, сплю - успокаивали остатки здравого смысла, и, когда я стал превращаться в птицу, силы оставили меня. Всё стало темнеть, подобно черной дыре реальность вмиг скрутило и зажало, растаскивая в двухмерное пространство. День виднелся как обратное кино, на часах летели стрелки, отрываясь от циферблата. Автобусы и машины летели назад и люди бежали спинами вперед, пока я не почувствовал укол.
 На кресле сидела Ника и смотрела в сторону окна, тяжелые мысли опустили ее голову на спинку сиденья. Она будто чувствовала, что я очнулся, но так боялась посмотреть, что еще сильнее прижималась к креслу. Набираясь смелости, я все не решался произнести ни звука.  «Да не мучайся ты», - немного грубо сказала девушка с каштановыми локонами, даже не обернувшись.  « Как тебе ночь на новом месте? Вы вроде квартиру снимаете? Хотя можешь не отвечать… Страшно как обычно и сосед странный», - замолчала она, будто стыдясь появившихся слёз. Тишина с монотонным тиканьем часов оказалась разрушающей для меня. Я впал в беззвучную кому, абсолютно не контролируя свою речь. «Ну, давай уже, роди хоть парочку слов! Да о чем же я, ты ведь как манекен, пару дней и как заново рожденный» - на ее лице читалась та же агрессия, как у дяди Лёши после первой встречи со мной. В тот день девушка с лиловым бантом просто исчезла, не объяснив гнева и слёз. Хлопнувшая дверь больницы как надрез по сердцу, она ушла, оставив меня с тишиной. Странное явление в школе казалось мне знакомым, как и всё что было в нем. Я стал сопоставлять в голове  увиденное. На столе стоял чай мой любимый, потом крошки от «Чоко Пай» и еще снег, я очень люблю снег, зеркала, которых никогда не висит там, где я нахожусь и время вспять. Как злая головоломка, все еще больше добавило каши в сознание и утомило. 
 Интеллигентно постучавшись, в палату вошла медсестра и спросила про здоровье. Я растерянно кивнул, до конца не понимая, что вообще можно назвать здоровым состоянием. Она забрала какие то капсулы и пару шприцов, после чего исчезла за стенкой. Белая палата действительно напомнила зиму, мой первый спуск с горы на ледянке. В тот день было морозно, поэтому нахлынувшие эмоции не прогрели до самых пяток. Деревья, массивно одетые в шубы, горделиво помахивали ветру. На возвышенности виднелось много детей, мама болтала по телефону и смотрела в сторону дороги, как будто ждала кого-то.  Мальчик на вершине не заметил меня и несся что есть мочи, снег подобно салюту, откидывало на несколько метров в разные стороны и, поддавшись экстриму, ребенок закрыл глаза. Никто не мог предположить, что именно я окажусь его финишем, и предугадать было нельзя. Помню, как мама бросила телефон в снег и с побелевшим лицом неслась ко мне. Люди поддались массовой панике и, забыв про отдых, окружили мое тело. Казалось, что даже птицы перестали петь и наклонились с веток, машины останавливались и предлагали помочь, прохожие озираясь, забывали куда шли.  Отрывками я вспоминал жизнь, как будто кто-то осторожно вырывал листы и, читал мне только то, что считал нужным.
В палате не было телевизора и меня удивило, что даже журналы и книги отсутствовали. Справа на комоде я заметил конверт, первое, что пришло в голову это Машина записка из портфеля, но я ошибся. На ощупь не чувствовалось что там письмо, скорее какой то предмет. Осторожно надорвав, я потянул за цепочку и обнаружил кулон с ангелом-хранителем. К голове подступила кровь, и под привычным давлением я стал истерично искать таблетки в комоде, но все было пусто. Я понимал, что с кулоном что-то связано, и непонятные картинки стали появляться прямо в палате. Передо мной образовывалась дорога, подобно мозаике она собиралась под падающим снегом, я стал отодвигать одеяло к себе, но снег таял от моего тепла и покрывал голову. Кажется, всплывала только что нарисованная воображением картина и забирала меня туда. На руках появлялись мурашки, и я чувствовал понижение градуса в помещении. Влетели те птицы, наблюдавшие за моим падением, а в окно влезали люди с предложениями помочь. Я силился разглядеть их черты, но не мог, они как будто стертые ластиком, забытые моей фантазией. В конце всей толпы за шкафом с лекарствами стояла девочка с лиловым бантом и махала, она что-то говорила, но из ее рта не было звуков, я спрашивал ее мыслями, но она становилась всё прозрачнее и прозрачнее, пока передо мной не остался один лишь шкаф и бесконечно тикающие часы.

Когда меня разбудили, я лежал на полу и хрипел, ничтожно моля девочку с лиловым бантом говорить громче. Мама не особо щедра на эмоции, поэтому она равнодушно доставала из пакета сладкое пока меня подымали с полу и укладывали на кровать. Окружение вновь приобретало вид обыденности, и белая дымка исчезала. Несколько врачей молча готовили таблетки, молодая медсестра наполняла стакан водой и скованно протягивала  мне. На мамином лице читалась смертельная усталость, она нарезала фрукты и поглядывала в мою сторону. Отчего-то захотелось спросить про соседа, но я боялся агрессивного ответа и молча запивал таблетку. Когда мама заметила на комоде кулон, все потерялись в эмоциях, дрожащей рукой пощупав предмет, мама подтянулась ко мне: « Вероника принесла?» Я  резко замотал головой, вспоминая такой же лиловый бантик на Нике, как и на девочке в снегу. Медсестра забрала ангела-хранителя из не сопротивлявшихся рук мамы и ушла за дверь. Врачи, собрав медикаменты, быстро удалились из палаты. «Что со мной, мама? Я боюсь этой болезни, кажется, я так уже болел, покажи мне мои рисунки, ведь все там изображается, даже сны», - упрашивал я, даже не надеясь на положительный ответ. Несколько мгновений эта женщина у комода казалось мне совсем чужой, она кричала и произносила не понятные  имена, называя и рассказывая то, что казалось вымыслом. В попытках донести смысл, она размахивала руками и прыгала по палате как сумасшедшая. И я представлял ее рассказ как в кино, но не верил в него, это было не обо мне.
  « Ты родился в этом городе, Гриша, и учился в этой школе, а Вероника твоя подруга с детства, удивительно, что она одна подошла к тебе, ведь тебя знают все. Твое сознание придумало путешествия и другие города, никаких школ не было, не существует Кристин и Маш. Когда тебе было 15, ты учился в школе изящных искусств, и зимой любил кататься с горки. Однажды в начале февраля ты встретил меня с работы, и мы пошли обновлять купленную ледянку. На горке был сильный ветер, он поднимал снег с земли и кружил вокруг двора. Дети, не замечая опасных признаков для катания, наслаждались зимой. Вот и ты в тот день был там, смотрел на меня, пока я договаривалась по работе. Вероника обнимала тебя и опиралась на ледянку, когда она увидела мальчика, несущегося в твою сторону, ее охватил столбняк и всё, что осталось в руке – этот кулон с ангелом-хранителем. Прошло 2 года, а ты проживаешь этот день заново, твое сознание отказывается идти дальше и блокирует нововведения твоей жизни. Врачи советовали  тебе подыгрывать, превращая очередной день в действительно новый. Всё что ты помнишь - это люди, которые были с тобой тогда на горке, остальное память начисто стирает и лишь фантазия неумолимо дорисовывает прошлое, которое ты сочиняешь каждый день. Мы никогда не снимали квартиру, а с детства жили с твоими родными: папой и бабушкой». Я чувствовал, как трясется моя душа, и не мог сопротивляться дрожи в теле, всё, что говорила мама, машинально всплывало как раскрытая карта, хотелось умереть, но кажется, я и был уже мертв. Папа каждый день рассказывал мне мою историю и верил, что придет новый день, но, не справляясь, он пил и винил себя в бессилии помочь.
Когда белоснежная дверь скрипнула, я увидел виноватое лицо Вероники, в ее руках было « Чоко Пай» и кулон с ангелом. На часах показывало 17 : 36, до ночи была целая жизнь и я хотел прожить ее с дорогими людьми. 
Из открытого окна продувал легкий ветерок, а мы пили чай в белой, как снег палате, будто нарочно игнорируя время. Ника радовалась и целовала меня, жадно погружаясь в рассказы, будто она описывает всё впервые. Мама дарила нам естественную улыбку и, поглощая конфеты, слушала и слушала. Врачи приветливо смеялись над моими шутками, и всё казалось совершенно реальным. Покидая больницу, мы отправились к трамваю, который еще утром был для меня таким непривычным.
 Небо темнеющими пятнами вело нас к ночи, и деревья расплывчатыми движениями отпускали свет. Горизонт наполняли многочисленные огни города, трассы превращались в череду световых лучей, как в комнате папы. В пробках встревожено сигналили нервные водители, а пешеходы, подобно времени, быстротечно исчезали с дорог. Я смотрел на завораживающее лицо Вероники и не мог понять, как, даже не зная ее, можно не влюбиться. Четкий профиль идеально гармонировал с большими алмазными, от городских огней, глазами. Казалось, на оболочках глазных яблок отражается целый мир, собирая самые красивые блики и утопая в пучине, обезумев от света. Если бы я мог выбирать жизнь после смерти, я бы выбрал ее глаза.

Дома нас встречали как героев, бабушка накрыла на стол и металась у плиты. На скатерти сияли новые столовые приборы с росписью, в центре несколько салатов и большой горячий чайник. Из комнаты папы по-прежнему, пахло сигаретами и спиртным, он, не стыдясь, выходил с рюмкой, и недоверчиво оглядывался. Вероника прыгала и радостно приветствовала его, в ее веселости была обворожительная черта нежности и любви. Мое любование будто утратило пределы, я все с изучающим взглядом смотрел, то ли на ангела с кулона, то ли на нее.
Папа подошел, и, шатаясь как на ветру, взлохматил мне волосы. Его лицо теперь было родным, я вспоминал его в молодости: прогулки, рассказы, как по ночам мы рисовали и сочиняли темы для композиции, первую собаку, первый мужской разговор, коллекции его фильмов, поездки на юг. Не в силах скрыть нахлынувших эмоций, я набросился, обнимая его за плечи. Каждое воспоминание наполняло меня теплом и счастьем, в дверях комнаты я наблюдал за суетой у стола, и не мог поверить, что завтра всё забуду. 
Когда все расположились на стульях, я торжественно произнес речь, позитивно внушающую всем надежды, после чего все стали нервничать и закусывать свои плохие мысли.  Вероника одобряюще похлопала меня, она делала так всегда. Папа, не дослушав тоста, ухватил рюмку и счастливо направил ко рту. Мама с бабушкой сделали вид, что не заметили невежества и продолжали дегустировать салаты.
Время незаметно отпраздновало с нами конец этого дня и свернуло скатерть на столе. Бабушка, тяжело вздыхая, удалилась в комнату папы, а мама еще работала на кухне. Может они привыкли к тому, что завтра Гриша опять станет чужим или к тому, что надеяться нет смысла. Я смотрел в темноту, как в пустое пространство, и не видел ничего кроме страха потеряться в себе самом. « Не бойся», - прошептала Ника и прижалась к моей груди, как в последний раз. Сколько времени нужно человеку, чтобы осознать, что счастье внутри него? Если бы тот случай не сделал меня таким, я бы наверное прожил обычную жизнь, не научившись ценить ежесекундное тепло близких, слушать их слова, пропуская сквозь самое сердце, вспоминать прошлое с нежностью, словно завтра не наступит никогда. Возвращаясь озлобленный с работы, я бы не замечал блеска в глазах Вероники, перестал бы ценить простые вещи, мои заботы ограничились бы очередным кредитом, а внимание - телевизором.
Хотелось завыть на самой высокой горе, молить ее о невозможности наступления дня. Бежать туда, где пастухи за горизонтом встречают солнце, и за дикой природой спит всевышний, забыв о моем существовании. Я буду писать ему письма, пока звезды гордо царствуют надо мной, под крыльями ночи.