Табуретовка настойки

Табуретовка

Еще не беременна, а уже тошнит…

Шум летнего ливня –
И он постарел с годами…
(Танэда Сантока)

Я тоскую. Имею право. Человек, в конце концов, я  или нет? Или нет?
 Нет, нет, нет…
Почему, собственно, или нет? И кто сказал, что это невозможно? И кто сказал, что это недостойно? Кто сказал, что это несоразмерно. Какой мудак это выдумал?
И позавчера , и вчера, и сегодня. А почему бы и нет? Человек они или нет? А может, нет? Или все-таки нет…

В зеркало, что ли посмотреть. Или нет? нет, нет, нет…

Жил себе тихо,  мирно. И вдруг  озарение – в один момент понял, как в табурет превращаться. Пальцами левой руки щелк, и вот перед вами не какой-нибудь там Алик, а самый настоящий табурет, дубовый, между прочим. Ольга, правда,  не поняла.
- Ты,- говорит,- чудной какой-то…
Сказала так и ушла. А он ее, кстати, любил.

Малышку забрала.

Ольга!  Вернись!
Не слышит. Лягнула ногой. Ушла.
Зря она так.  С табуретом.

Как выясняется, измену прощать люди научились. А табурет – нет. Табурет тяжело простить. Ольга, вот, не смогла.


До этого происшествия в жизни Алика ничего особенного не происходило.  Блин, он даже стихов в детстве не писал.

Помириться. Вернуть. Фиг с ней с Ольгой, ребенка верните.
А как прикажите мириться ? Как прощение просить:
- Прости, родная, я больше не буду? Я перестану быть табуретом?
Смешно.

 К тому же будет он.   Ну, слушайте, кто  же в здравом уме станет обещать, что при наличии здоровых ног, он всю оставшуюся будет сиднем сидеть или сиднем лежать? Если есть ноги, значит, надо ходить.
Если можешь руками щелкать и в табурет превращаться, значит, надо щелкать пальцами и превращаться. А как по другому-то? Забить? Обет дать? Алик был не настолько религиозен.
В метро стало удобно ездить.

Алик тосковал по малышке.

К нему стали заходить. Люди, еще люди. Много, много людей. Садились. Интересовались. Предлагали.  Сперва,  было любопытно.

 Алик участвовал в нескольких ограблениях. Мораль? О чем вы? - Какая на фиг мораль у табурета?

Мало кто заподозрит  табурет в какой пакости. Мало кто заподозрит  в ношении  оружия. Господи, какое оружие? даже в ношении костюма табурет мало кто  заподозрит…
Алик несколько поправил свое финансовое положение, да и бросил это дело. В одной из перестрелок все участники ограблении были перестреляны, как зайцы. Кроме Алика.  Табурет за зайца никто считать не станет.

Большая часть денег была отправлена малышке.  Ольга деньги взяла, однако ребенка к отцу не допустила.  Дурного влияния боялась. Гены все-таки.

Да, и какой отец из табурета?


Алик обнес пару ювелирок.  Кое-что продал, кое- что приберег. Какое-то немыслимо сверкающее  колье решил подарить малышке на свадьбу.
- Уже,- сказала на это Ольга.- Уже.


Алик переехал в другой город.

Все новые забавы быстро надоедали.  Надоело участвовать в слежке за мужьями и женами, собирать компромат на любовников и любовниц. Ну, посмотрел он на постельные сцены, в живую, ну и что? На экране это, может и выглядит красиво. В отдельно взятой спальне – нет, скучно… Да, и позы все одни и те же…

Надоело работать на разведки. То на  одну, то на вторую, то на третью, то на все одновременно.  Гражданская нечистоплотность, скажите? И кому вы это скажете, табурету?!


Что он делал с деньгами? Да то же, что и все другие люди. Для девчонки своей откладывал. Потом еще пил, курил, покупал, употреблял, просвистывал…   Бездомным животным, вон,  помогал.
 
Спас  дятла и канарейку. Кошка у него дома жила, без одной лапы. Хотел Алик псину себе завести, но вовремя одумался. У собак привычка дурная есть, лапы где не попади подымать…


Ничего Алик особо не боялся. Пожара только остерегался. 


Он выискивал, подслушивал.  Не ради выгоды, ради любопытства.
Везде было одно  и то же. Надоело, конечно же.

Пожар случился внезапно.  Дверь заклинило. Помогли, подсуетились какие-то мародеры. И дверь взломали. И вещи вытащили. (Ну, и табурет, заодно). Как честный человек, Алик посчитал необходимым ожениться на мародерше. Оженился. Нельзя сказать, что жили плохо. Нормально, совсем не плохо жили, жену вот только новую постоянно убить хотелось. Идиотка была. Ничего, обошлось.  Сама умерла.
 Алик тосковал по малышке.


Жарко. На улице Алик заметил старика. Тому явно было нехорошо. Сердце? Старик доковылял до раскидистого каштана, увидел табурет. Присел, отсиделся в тени. Стало полегче. Поковылял дальше.

Одно и то же.


Постоянно заходили какие-то дамы. То ли просветленные, то ли желающие просветиться.  Ищущие истину. Дуры, короче.
Дамы размышляли следующим образом. «Умеющий превращаться в табурет, явно не простой смертный, он явно стоит ближе к Богу. Ведь  не каждому это дано. Совсем не каждому». В чем-то они, конечно, были правы.  Но при чем тут истина?

Разные прически, носы,  фасоны одежды, туфель. И  одно и тоже, одно и тоже.



«Испрашивать истины у табурета?!»

Надоели они Алику, хуже некуда.  Чтобы избежать глупых разговоров, Алик щелкал пальцами. Дамы  присаживалась на табурет, кто от испуга, кто от желания убедиться в реальности происходящего, кто в трепетном ожидании.

Испрашивать истины у табурета?!
Дуры. 


Он подумывал выкрасть малышку. Навел справки. Малышка отказался. Голос был груб и прокурен.  У малышки давно  уже была уже своя семья, свои дети.
Долго думал.

Ищущие  не оставляли его в покое. Приходили. Садились. Спрашивали про истину.

 Наверное, Алик мог бы  ответить. Ответил,  если б захотел. Так был и  сказал:  дура,  истина заключается в том, что  я уже десять минут  нюхаю твой паршивый зад.  А больше нет никакой истины. Ах, да, и еще:  я до сих пор тоскую по малышке. А она  давно уже умерла. От старости.

 Не говорил он ничего этого.