Девочка, сидевшая на скамейке в парке

С тех пор, как умер Роан, я не могу прийти в состояние душевного равновесия. Что я чувствую, тебе, наверное, должно быть понятно. Понятно каждому, кто хоть раз в жизни терял близкого человека… О чем я думаю? Все как будто бы просто. Но на самом деле это очень сложный вопрос. Наверное, иногда нужно записывать свои мысли, потому что в течение одного дня их может столько прийти в голову, что только и успевай отделять одну от другой, чтобы окончательно в них не запутаться, потому что они роятся, носятся, висят над твоей головой и не отстают, пока ты не уделишь каждой из  них должного внимания.
Мысли – как дети, которые толпятся у порога и ждут, когда их отец придет домой, и каждый хочет первым броситься к нему навстречу и рассказать обо всем, что произошло за день, и как можно дольше удержать его внимание. Нельзя оставлять без внимания свои мысли. Потому что днем, когда ты занят, тебе кажется, что они где-то далеко, что они не придут и не станут требовать твоего внимания, наперебой рассказывая тебе обо всем, что происходило в твоей голове в течение дня, и дополняя свой путаный рассказ проплывающими мимо картинками, похожими на кадры из немого кино или на неумелые детские рисунки…
Нужно очень бережно обращаться со своими мыслями, потому что если постоянно отмахиваться от них, однажды все равно настанет момент, когда они прорвутся и потекут все сразу, не давая тебе времени осознать каждую из них, - как пресловутый спам, который начинает атаковать тебя, как только ты придешь на работу, включишь компьютер и начнешь принимать почту. На своем компьютере ты можешь поставить фильтр, в своей голове это сделать гораздо сложнее. Хотя отдельным индивидуумам это удается. Но я, кажется, не принадлежу к их числу...

Я часто думаю о том, как много мы с Роаном не успели сказать друг другу, как мало мы с ним общались в последние несколько лет – виделись часто, а общались мало… Думаю, ты хорошо понимаешь, как это – сидеть рядом, говорить о каких-то незначительных вещах, ужинать, смеяться над давно известными шутками, доносящимися из включенного на малую громкость телевизора, и молчать о самом главном – о том, как пахнет туманная осень, о том, что в парке не видно белок, о том, что море опять свинцового цвета, и чайки ходят по песку, с любопытством разглядывая проходящих мимо людей… Молчать о том, что сегодня ты начала ставить новый танец, о том, что тебе приснилась мелодия, похожая на ту, которую он пел тебе в детстве…Молчать о том, как ты любишь его, и как благодарна за этих белок, за эту сирень, за запах морской воды из твоего далекого детства… и только когда человека уже нет, к тебе, как свинцовый шар, ударяясь в грудь, вдруг приходит осознание того, что ты уже никогда не сможешь сказать ему об этом… И ты сидишь на скамейке в парке, в совершенно незнакомом городе, и все вокруг кажется тебе таким знакомым, и ты ищешь взглядом белок, которые, может быть, спрятались в верхушках сосен, и пытаешься уловить запах листьев, и разбрасываешь их ногами, как в детстве, и подбираешь каштаны, чтобы посмотреть, какой из них больше; и ищешь орехи, и раздавливаешь скорлупу каблуком, и ешь их прямо здесь, сидя на скамейке в парке. И не хочешь идти домой, чтобы не вспоминать о том, что это чужой город, и тебе уже намного больше лет, чем той маленькой девочке, которая сидела когда-то на скамейке в парке…
Я думаю о том, как я беспомощно одинока в этом мире…Не я взрослая, а я- девочка, которая сидела на скамейке в парке, и смотрела на фонтаны и на радугу, уходившую в небо… Оказывается, в небо уходит не только радуга… Я думаю о том, какая я маленькая по сравнению с этим большим и неуютным миром – настолько большим, что он вызывает ощущение хаоса и бесцельности, - как в огромном доме со множеством комнат: пока приберешь в одной, в другой снова наступает беспорядок… Я сегодняшняя теряюсь в ощущениях той девочки, которая смотрела на листья и мысленно пыталась подобрать краски, чтобы нарисовать их – тоже мысленно, потому что рисовать она на самом деле никогда не умела, и это не давало ей покоя: как это странно и непонятно – видеть картину, чувствовать каждый ее оттенок и не уметь нарисовать… Роан говорил, что если не рисовать постоянно, то постепенно забываешь, как держать карандаш, и линии теряют точность… У него было много карандашей, и маленькая девочка знала название каждого оттенка цвета: стронций, краплак, кармин, охра, травяная зелень… Самыми понятными, наверное, были последние два слова, но – странно – тогда она не задумывалась над значением слов, она запоминала краски. Особенно это ощущение усиливалось осенью, когда вокруг можно было найти все оттенки: в листьях, в цвете воды, в следах на песке, в тенях, которые отбрасывали на воду в лучах заката крылья встревоженных чем-то чаек…

Сейчас я думаю о том, почему это случилось именно осенью.
Я смотрю на раскрашенные солнцем деревья и вижу акварель, и вспоминаю названия оттенков: охра, киноварь, берлинская лазурь… Я сижу на скамейке в парке и смотрю, как сгущаются сумерки, и на небе вспыхивает первая звездочка. Я думаю о том, как бесконечно это небо, и какой маленькой кажется эта звездочка на его фоне. Ультрамарин… Оказывается, не только морская вода, но и небо меняет цвет… Не помню, как называется этот оттенок серого… Но он очень напоминает сажу, разбавленную белилами… Я и сейчас не умею рисовать, и мне хочется задержать это мгновение хотя бы с помощью фотоаппарата. Но у меня его нет. А вокруг – необыкновенная, пылающая всеми красками природы – осень! Осень часто сравнивают с увяданием, с заключительным этапом человеческой жизни, связывают дожди с сединой, а опадание листьев – со смертью. По-моему, это совсем не так. Осень – это самый яркий момент, самый плодотворный этап зрелости, это самый теплый сезон души, когда все звезды в ней светят самым ярким светом. Ни в одно время года небо не бывает таким синим. Природа собирает свои самые яркие краски и отдает их миру. Так же и человек. Вот что такое осень.
Каждый раз с приходом осени я чувствую необыкновенный прилив сил, желание подняться в небо и слиться с ним в созерцании этой потрясающей красоты. Поэтому сейчас я думаю: почему это случилось именно осенью? Ведь ни одно время года не дарит нам такого буйства красок, ни одному времени года не присущ этот надрыв, граничащий с безумием. Ни в одно время года так не хочется жить, как осенью… А в этом году осень такая теплая, разноцветная. И листья так пахнут зрелостью и утренним туманом… Осень вообще невозможно описать словами, поэтому осенью мне особенно жаль, что я так и не научилась рисовать…Почему-то у меня это никогда не получалось. Мне нравилось нюхать краски, пробовать карандаши на вкус и смотреть, как рисует Роан. Больше всего меня поражало то, как абсолютно белый лист бумаги вдруг начинает жить своей собственной жизнью, которую иногда совсем не просто разгадать, как у него появляется характер, и как оживший рисунок словно начинает разговаривать с тобой, и ты отвечаешь ему потрясающими оттенками чувств, мыслей и красок… Еще я помню огромную коробку с мелками – там было двадцать или тридцать оттенков. У всех ребят во дворе были обычные мелки, которые продавались в магазине в маленьких коробочках, по пять или шесть цветов – ими писали на школьной доске и делали пометки на выкройках, - а у меня были особенные мелки – живые, похожие на маленькие кусочки камней – малахита, яшмы, агата… У меня был целый мир – ракушки, которые переливались на солнце всеми оттенками перламутра, пластилин, в который я пачкалась, когда мы с Роаном лепили зверушек и матрешек, осенние листья, будто измазанные красками, веточки разных деревьев и кустов, похожие на коллекцию волшебных палочек всех форм и размеров…
Я так и не научилась рисовать, и сейчас я думаю еще и о том, что за свою, пока, может быть, не такую уж долгую жизнь, я никогда не делала того, чего по-настоящему хотела. Я думаю о том, что осталась совершенно одна, потому что ушел из жизни единственный человек, который меня по-настоящему понимал…Человек из моего детства. Его больше нет. И нет моего детства. От человека остались только фотографии, подаренные кому-то и пожелтевшие от времени рисунки, лепные работы (вензеля, падуги, изразцы, мраморная облицовка), разбросанные по городам когда-то огромной страны, - теперь и не вспомнишь, и не соберешь… От моего детства не осталось ничего, не осталось формы – есть только содержание… Быть может, именно поэтому я снова чувствую себя той девочкой, которая когда-то сидела на скамейке в парке? А может быть, настало время делать именно то, чего мне по-настоящему хочется? Ведь это теперь я понимаю, что содержание может существовать не зависимо от формы, но, если его в эту форму не поместить, оно вытесняется в какие-то совершенно неизведанные сферы сознания и начинает оттуда общаться с тобой, как самостоятельное живое существо, - почти как тот рисунок, который появился на белом листе бумаги. Но, в отличие от рисунка, который радует тебя, потому что тебе хотелось его нарисовать и потому что ты знал, что он появится на этой белой странице, которую ты специально приготовил для него, содержание, которому не придали форму, пытается это сделать самостоятельно, и, если ему это не удается, оно начинает расти, примерять без разбора первые попавшиеся формы, которые часто совершенно ему не подходят, и, в конце концов, становится похожим на маленькую девочку, которая, дождавшись, когда мама уйдет на работу, нарядилась в ее платье, вылила на себя целый флакон духов, устроила на своей физиономии немыслимую какофонию из помады, теней, туши и блесток, соорудила на голове некий сюрреалистический винегрет и стала вертеться перед зеркалом в длинном платье и в туфлях на высоких каблуках… И когда ты становишься невольным зрителем в этом театре абсурда, на тебя сначала нападает истерический смех, а потом тебе хочется бежать, бежать подальше оттуда, так как ты не можешь больше выносить подобное зрелище.
То же произошло и со мной. Только смеха почему-то не было. Я просто второпях схватила какие-то вещи и сбежала… Сбежала в этот город, который не вызывал у меня ни страха, ни беспокойства, какие бывают частыми спутниками человека, отправляющегося в неизвестность… Я всегда боялась только того, чего я боялась. Одиночества. Смерти. И отсутствия любви. Хотя, если присмотреться повнимательнее, то станет ясно, что это лишь разные ипостаси одного и того же явления, одного и того же состояния….

Ты спрашиваешь, снится ли мне мой город? Нет, не снится. Наверное, это потому что он остался там же, где мое детство, – в парке на скамейке. Только иногда вспоминаются склоны, по которым мы с Роаном спускались к воде, фонтаны в нашем парке, яхты, дремлющие в заливе, запах осенних листьев и орехи, рассыпающиеся по земле.
Почему-то я никогда не снюсь себе ребенком…
Я думаю о том, как мало человек может сказать за свою короткую жизнь, как мало он может побыть с кем-то рядом… Кто-то вспыхнул, словно звезда, и упал на землю, а кто-то остался в небе и грустно смотрит вниз… Кто и когда останется в небе? Кто и когда окажется на земле? Мне кажется, что этой осенью погасла еще одна звезда. Звезд много, и от этого небо не станет темнее. Просто однажды, войдя в комнату, ты не почувствуешь на себе привычного взгляда. И тогда ты поднимешь голову  и станешь смотреть в небо и искать его там. И ты опять почувствуешь, что мир такой огромный, а ты такой маленький – совсем как та девочка, которая сидела на скамейке в парке. Ты станешь перебирать фотографии, рисунки, и даже найдешь засохший каштан и кусочек перламутровой ракушки. А потом наденешь ветровку, возьмешь фотоаппарат и отправишься в парк искать белок. И проходя по аллее вдоль озера, в котором искрятся брызгами заходящего солнца шаловливые фонтаны, ты заметишь сидящую на скамейке девочку с охапкой разноцветных листьев в руках. И, может быть, тебе захочется подойти к ней и поговорить, и рассказать ей о том, о чем ты никогда не говорил никому на свете…