Воскресение

По воскресеньям я обычно сплю до полудня. Мне не нужен будильник, чтобы проснуться ровно к обеду: за полчаса до этого лёгкий скрип половиц возвещает мне, что она уже пришла. Приоткрыв дверь, Сью сначала внимательно изучает моё раскинувшееся поперёк кровати тело и лишь затем осторожно переступает через порог. Это наша с ней игра, начавшаяся с обоюдного молчаливого согласия: я притворяюсь спящим, она старается меня подловить. Порой невозможно сдержаться, чувствуя на себе её взгляд, но она бывает недовольна, когда я легко признаю своё поражение. Иногда мне кажется, что у неё вызывает наслаждение сам процесс, и поэтому она лишь нехотя сопротивляется, когда, кожей уловив её дыхание, я резко вскакиваю и принимаюсь её щекотать. Она приглушённо смеётся, защищаясь и извиваясь в моих руках, но потом вдруг становится серьёзной, и я сразу перестаю баловаться. Её светлые глаза скорее серого, чем голубого цвета останавливаются на моём лице, и она, не говоря ни слова, чмокает меня в лоб. Каждый раз, зная наперёд, что она это сделает, я всё равно удивляюсь, с какой прямотой и простодушием она выражает свою любовь. И, тем не менее, я отстраняюсь, по привычке скорчив гримасу, и прошу подождать снаружи, пока я оденусь. Она тут же исчезает, оставив за собой запах молока и шелест приколотого к двери плаката со знаменитым футболистом. Натянув потёртые джинсы и вчерашнюю футболку, приглаживаю волосы рукой и, кое-как заправив постель, выхожу в коридор. Она, словно верный страж, ждёт меня, чтобы сопроводить к семейному столу. Я беру её за руку, и вместе мы спускаемся на первый этаж.

Мой отец, строгий мужчина средних лет c солидным брюшком, как всегда, читает утреннюю газету, сидя перед тарелкой с апельсинами. Когда мы входим, он на секунду отрывается от печатных страниц, чтобы поздороваться, и снова утыкается в политические новости. Мама озабоченно снуёт из кухни и обратно, накрывая на стол, успевая на ходу ласково дотронуться до моей колючей щеки, пожелать доброго утра и повозмущаться тем, что я у меня снова круги под глазами. Наконец, мы все рассаживаемся вокруг стола и отдаём дань маминым угощениям. Как и Сью, я больше всего люблю яблочную шарлотку, но её готовят только по праздникам. К концу обеда Сью выглядит утомлённой, однако идёт за мной в ванную и пристально наблюдает за тем, как я чищу зубы и бреюсь. Я брызгаю в неё водой,  и она опять приглушённо смеётся, вытирая лицо моим махровым полотенцем.

Мы собираемся в парк кормить уток. Сью предусмотрительно прихватила недоеденный хлеб, я достаю припрятанное печенье – вообще-то оно для того, чтобы она не проголодалась во время прогулки, но большая часть в виде крошек исчезнет на дне пруда. Я чищу её коричневые башмачки, помогаю справиться со шнурками, одеваю её в тёплое пальтишко и поправляю красный берет, кокетливо скашивая его набок. Теперь мы полностью готовы.

На улице немного прохладно, ветер гонит по пустынным дорогам пожухшую листву. Пасмурное небо предвещает дождь, но мы специально забываем зонтик дома. Мама слишком занята работой по дому, чтобы позаботиться о нас, а отец, зарывшись в бумажки, трудится над чем-то жутко серьёзным и занудным у себя в кабинете.

До парка далековато, а я забыл деньги в кармане куртки. Сью еле поспевает за моими шагами, и я беру её на руки. Не сказать, чтобы она была такой уж лёгкой, но нести её одно удовольствие. У ворот парка ставлю Сью на ноги и оправляю смявшеес
я платьице, а она уже смотрит в сторону замерзающего пруда. Мы сразу идём туда, чтобы уткам не пришлось долго ждать своего обеда. Я предложил было поиграть, дать им имена и придумать интересные истории, но Сью не откликнулась, и я не стал настаивать. Она настороженно приглядываеся к птицам, дерущимся из-за подачки, и мне частенько становится не по себе от ее недетской сосредоточенности. Через час мы отправляемся домой, счастливо избежав дождя.

Увидев нас в прихожей, мама отправляет меня учить уроки, Сью же необходим послеобеденный сон. В противоположном конце коридора есть комната для гостей, где она предпочитает спать. Я расстилаю постель и укладываю Сью под одеяло, аккуратно развесив одежду на спинке стула. Она смотрит на меня ясными и светлыми глазами, но я не понимаю, что ей нужно, и ухожу к себе, затворив дверь поплотнее.

У себя я нехотя достаю учебники, проверяю, что задали, и с тяжким вздохом принимаюсь за учёбу. Постепенно работа меня затягивает, и когда в середине решения особенно трудной задачки по алгебре дверь открывается, я даже не оборачиваюсь, чтобы взглянуть на непрошенного гостя. Мне так важно решить эту задачу самому, не подсматривая в ответы! Я знаю, что Сью стоит позади меня, но сейчас, в самый ответственный момент, мне не до неё. Я чувствую, что правильное решение почти в руках, но что-то очень важное ускользает от меня. Она теребит меня за рукав – я отмахиваюсь, как от надоевшей мошки. Где же, где же найти нужный элемент, как следует применить известные формулы? Я начинаю заново продумывать возможные варианты. Она тихонько зовёт меня по имени – певучим и печальным голосом. «Алекс». Я уже не могу сконцентрироваться на задаче, но из упрямства продолжаю пялиться в книгу. «Алекс». Буквы пляшут перед глазами, а X нахально смеётся мне в лицо. «Алекс» - я оборачиваюсь. Она смотрит на меня не отрываясь, стоит посреди комнаты с босыми ногами и в одной лишь тонкой рубашке. Я подхватываю её на руки и несу к своей неряшливо убранной кровати. Стук её сердца эхом отдаётся во мне. Закутываю побыстрее в одеяло, растираю замёрзшие ступни и хочу было сходить за горячим чаем, но она вдруг удерживает меня за локоть и заставляет присесть рядом. Потом, выдержав мой удивлённый взгляд, накрывает одеялом и меня, обвив руками шею и прильнув к груди. Я не могу пошевелиться; мне остаётся только прижать её к себе крепче и вдыхать сладкий молочный аромат и перебирать мягкие волосы и целовать её чистый лобик. Потом, когда она безмятежно уснёт на моих руках, я оставлю её в своей комнате и уйду бродить по городу, а когда вернусь, обнаружу, как и много раз до этого, что этот день идёт по собственному расписанию: мама гладит свежевыстиранное бельё, отец смотрит последний выпуск новостей; а от Сью во всём доме осталась только смятая постель, наполненная её молочным запахом.