Чёртов пэт. Книга III. Часть VIII

ЧАСТЬ VIII. В ПОГОНЕ ЗА ПРИЗРАКОМ



39. СНЫ


…Сны между тем никак не прекращались.

Они были непередаваемо яркими. Хэм путал их с реальностью и часто не понимал, где сейчас находится и спит или бодрствует в данный момент. Они высасывали из него жизнь. Он продолжал переживать их даже наяву, их крутящиеся в его голове даже когда он не спал сюжеты и картины. Он не мог ни на чём сосредоточиться кроме них, отвечал невпопад пока ещё ходил на работу, пошатываясь от того, что постоянно кружилась голова, и потому что был всё время каким-то абсолютно не выспавшемся, и поэтому он вскоре вообще перестал выходить из дома.

Но продукты в холодильнике заканчивались, и ему элементарно нечего уже было есть, он жил одним уже почти чаем, экономя и растягивая последние запасы крупы и консервов.

Тем не менее, он вовсе не хотел посвящать никого в то, что с ним творилось.


Сны группировались в продолжающиеся сюжетные линии, но некоторые были как бы сами по себе, без начала и конца, без вступления и продолжения.

Но в основном действие происходило в каком-то вполне определённом и логичном мире, который Хэм стал уже узнавать и в котором выделялись даже запоминаемые места и объекты.

Так, некая линия сюжетов касалась некой квартиры, одной и той же, с узнаваемым и постоянным расположением комнат и некоторых предметов мебели. Вот только комнаты эти меняли от случая к случаю свои размеры и даже, кажется, самою свою геометрию, то сжимаясь до совсем небольших спаленок, то становясь необъятными залами без конца и края.

И обитатели этой квартиры постепенно стали различимыми и знакомыми для Хэма. Более всего он выделял огромного кота, который, кажется, испытывал к Хэму вполне дружеские чувства и с которым они часто валялись и возились на большом мягком ковре в гостиной, тиская, и как бы мутузя друг друга, по чём ни попало, но в действительности лишь изображая на публику якобы жестокую схватку не на жизнь, а на смерть.


Двух других постоянных квартирантов Хэм хотя и различал, но как-то не видя их, не сопоставляя им никакого визуального образа. Также и третий, кажется, главный здешний житель и Господин всех бывших в этой квартире выдавался более своим густым басовым голосом, когда говорил изредка что-то на неизвестном Хэму языке, чем обликом.

В его свите Хэм был мальчиком-слугой или пажем, или, может быть, шутом*, потому что почти постоянно разгуливал по квартире совсем голым, как и зеленоглазая служанка Господина.

На пару с ней, так сказать. Ну, может быть, ещё и с котом, но так как тот был весь шерстяной, то для него это не считалось, он был всё равно, что в самом модном плюшевом костюме.

И это было не просто так, это как бы была у Хэма форма такая, или мундир, что ли, в этой миссии. Топлесс, так сказать. Да и боттомлесс тоже.

Без трусов, попросту говоря.

---------
* - Пэтом.


Положение обязывает, но его, как не странно, это нисколько не напрягало, во сне конечно, хотя в квартире подчас бывало довольно многолюдно. Но он никогда не бывал этим смущен и не чувствовал себя хоть в чём-то обделённым.

Хотя вообще-то говоря, почти что всякий раз, когда Господин и присные его занимались гостями, Хэм за полной своей ненадобностью и некомпетентностью смывался на кухню и болтал там с Геллой обо всяком-разном, а также и ногами, слегка не доставая ими со стула до пола.

Сиживал иногда с ними за чаем-кофием и Кот, но редко, пребывая в основном в делах и разъездах.

Игривый котяра почти из каждой своей командировки приносил то шарфик какой-нибудь, то трусики, то ночнушку женскую, коротенькую и полупрозрачную такую, и жеманно эдак преподносил их Хэму в подарок. Тот даже и примерял. Но они не держались на нём долго, и он потом только валандал их по полу ногами, пока не загонял в какой-нибудь дальний угол, где они дожидались, пока их не подбирала Гелла. Складывая их в шкапчик, она катила на Хэма, норовя ещё и звонко и чувствительно пришлёпнуть при этом по попе, если попадался поблизости, приговаривая что-то непонятное о каких-то джунглях.


Как-то раз он подробно рассмотрел себя в большом зеркале, в прихожей, в этой квартире, обнаружив там подростка лет тринадцати-четырнадцати, вполне пропорционально сложенного, симпатичного такого, с мягкими чертами маскообразного, правда, несколько лица. Немного угловатого и худоватого, жилистого телом, но в общем обычного.

Только чуть выделялись несколько преувеличенными бугорками узловато развитые мышцы рук и ног. Обычного, если бы только не тянущийся из-под левого уха по шее до ключицы грубый неправильно заживший рубец.

И ещё один глубокий шрам на левом боку проходил через ребра до самого бедра, отчего он был чуть-чуть как бы скособоченным, и частенько привычно так сгибался, совсем немного, на левую сторону.

Был также шрам на правой ноге и небольшая ямка-вдавлина на груди, вроде следа от пулевого ранения, неправильно залеченного.

Видимо, в этой компании у него была богатая и своеобразная биография.

Но пока у него не было почти никаких дел здесь, он только помогал иногда служанке в домашних её хлопотах.


Дважды лишь как-то попросили его пройти к самому Господину – юнгу к капитану! – взрёвывал дурным мявом котяра, Хэм вздрагивал, и, оторвавшись от милой беседы с дружочком-Геллочкой, нёсся, чуть повизгивая в панике, во весь опор, спотыкаясь коврами, но оба раза Хэм просыпался, как только в воплощении своём оказывался у двери кабинета.

Хэм вообще не понимал тамошних разговоров, но каким-то образом ухватывал их общий смысл, без деталей, но точно зная, о чём идёт речь.

А однажды он даже реально услышал необычно низкотоновые, иногда как бы рокочущие, чуть с дребезгом артикуляции этого языка. Более того, в этот именно раз было сказано даже нечто неожиданно узнаваемое. Хэм, кажется, стоял в некоем карауле у ложа Господина и перебрасывался с ним и другими присными малозначащими фразами в ожидании каких-то событий, когда услышал вдруг обращённое прямо к нему и вроде бы совершенно неуместное здесь – «…Саракш…». И отвечал что-то вроде: – как обычно, Мэтр, но как жаль, что вы нас снова миновали!

 - Дела, дела, вы же знаете, как я занят в последнее время, – словно бы синхронно переводил кто-то специально для Хэма переливы непривычного звучания слов чужого языка.

 - Но в следующий раз обязательно выберусь на неделю – другую, отдохнуть.

 - Душой – вставил котяра с мяукающим своим как бы акцентом.

И все разом как-то дружно и двусмысленно рассмеялись…

- Светлая Королева, господа! - перевёл кто-то невидимый за спиной Хэма.

И в открытую дверь вошла именно _та_ женщина, в тёмной пелеринке на совершенно нагом теле, которую видел и запомнил Хэм в другом своём сне.

…


…А сон тот был совершенно замечательный, может быть самым замечательный из всех.

Он начался с удивительного полёта в струях мглистого серебристого света, под потрясающе прозрачным, тёмным, почти абсолютно чёрным _глубоким_ небом, пересыпанным крошевом каких-то светящихся неподвижных искр, вперемежку, то ярких и крупных, почти как виноградины, то тусклых и мелких как самые малые пылинки.

А высоко над горизонтом, прямо в небе, ни к чему не прикрепленный, висел некий огромных размеров бело-жёлтый ярко светящийся круг с идеально ровным краем, с какими-то вроде бы сероватыми пятнами посредине.

Это от него все местности, над которыми пролетал Хэм, были покрыты серебристыми отблесками таинственного света, слегка лишь рассеивающего тьму, который делал все предметы вокруг преисполненными неожиданного смысла, как будто рентгеном вскрывая их подлинную тайную суть.

Хэм летел в отдалении, вслед этой женщине, которая, нагая, тоже летела куда-то вдаль. Летела сама собой, без какого-либо механического аппарата или приспособления для этого. Только между ног у неё была какая-то палка. И было ни на чем не основанное стойкое ощущение, что эта палка и является той самой летательной машиной, точнее как-то незаконно выполняет её роль.

Это было немыслимо и совершенно невозможно, но следует ли требовать от сна выполнения каких бы то ни было логических условий?

Тем более что и Хэм летел тут же, непосредственно следом, и также без никакого приспособления, а просто вот так, голышом, как есть, сам собой, и всё тут.

…Но был в этом какой-то свой, напряжённый сюжет, какая-то драма, суть которой Хэм не улавливал совершенно, но в которой всё происходящее было вполне логично и обусловлено…


Потом была ночная лесная река с купанием и танцами на поляне, со светляками, с какими-то совсем непонятными существами, полулюдьми – полузверями.

Но Хэм не участвовал, хотя чувствовал, что мог бы, имел право. Но он, голенький, искупавшись в прохладной тинистой воде, лежал теперь на пузечке за кустиками, побалтывая ножками и сладко прижимаясь к траве пиписькой. И глядел на играющих и танцующих, любуясь их грациозными играми и танцами, голубокожей нежитью одновременно нежась здесь в лучах того, круглого, что светило бело-жёлтым в ночном небе этого мира.

Вроде бы он должен был присматривать за ними, возможно, охранять от кого-то, если только Хэм правильно понимал свою миссию. Но, может быть, и совсем наоборот, он был здесь лишь для того, чтобы _та_ женщина могла что-то сделать с ним здесь, с его оледеневшей душой и застывшим сердцем.

Но он вовсе не собирался мучить сейчас себя подобными вопросами, предоставляя событиям течь своим чередом…


Потом, уже под конец праздника, какие-то юные местные зеленокожие девы, от которых пахло почему-то водорослями, всё же закрутили его и потребовали, чтобы он станцевал с ними для Светлой Королевы.

Там, на Саракше, у себя дома, в обычной своей ипостаси Хэм танцевать не умел, да и не любил. То есть, не то, чтобы совсем не умел, в физмат-школе, наподобие гимназий Чёрного пояса, были уроке гармонии, за что, в частности, спецшколы и ругали элитаризмом, и некоторым элементам и движениям он был обучен.

Но искусство танца в Стране Островов было чем-то настолько совершенным, что, возможно, вообще уникально для землеподобных цивилизаций, когда-либо процветавших в Млечном Пути.

Это был настоящий развитый язык, целая символическая система, в отдалённом подобии танцев примитивных народов, которые, возвращаясь с охоты или морского промысла, способны были описать без слов, выразить в одном только танце всё, что случилось с ними за время их отсутствия.


Или как у индусов, чаще всего рассказывающих фигурами танца простые или даже замысловатые любовные истории.

На Архипелагах танец представлял собой такой же язык, но существенно сильнее, развитие. До того, что он был способен передавать даже очень тонкие, ассоциативно насыщенные мистические и философские понятия, и иногда, как жест, даже лучше, чем обычный литературно-разговорный или даже специализированный искусственный язык формальных исчислений.

Притом, что в нём было даже меньше условностей, чем у индусов скажем, он был настолько общепонятным, что даже жители иных миров, никогда прежде с ним не сталкивавшиеся, могли уловить в нём многие смыслы.

Если, конечно, они были людьми.

И здесь, на этой поляне, у Хэма вдруг открылась такая способность к этому танцу, как будто за его спиной был весь Саракш, со всей своей многотысячелетней культурой.


Он забрался, сопровождаемый девами, на большой плоский пень, прикрывшись невесть откуда взявшимся полупрозрачным газовым шарфиком, и начал рассказывать своим танцем Королеве её собственную историю. Ту, которая привела её сюда. Притом излагал несколько перевирая, дразня, утрируя и истязая её чувства. Когда показывал, как она совсем вдруг, совершенно ни с чего, нежданно-негаданно, ни за что ни про что превратилась из ничего не ведающей девицы-скромницы в бесстыжую, наглую такую ведьму, готовую на всё.

Но вторым планом он, как гость издалека, заинтересовавший местное общество, рассказывал и о Саракше, о его просторах и природе, о родных Островах, об их истории и поэзии, о песнях родины моряка, ушедшего на промысел за рыбой или за пиратской добычей. О тех тягучих песнях, которые поют женщины, когда шторм принёс уже какие-то обломки на берег. Когда жена и мать моряка всматриваются в морскую даль и гадают, погиб ли их любимый, или попал в плен к врагам, или смотрит сейчас также с берега какого-нибудь далёкого острова, думая о них, рядом с обломками своего корабля.

И тема эта не была, почему-то, посторонней, но имела какую-то связь с историей Королевы. И она смотрела на его эскапады сначала несколько рассеянно и утомлённо, лишь слегка посмеиваясь над карикатурами над собой и чуть увлекаясь сказанием о мире ином. Но когда тоска любимых стала доминировать в его рассказе, она как-то тоже встрепенулась и обратилась во внимание, и тень печали легла на её лицо…


…И только прибрежные кусты тихим ветерком шепнули листвой – Саракш...!

И тогда Хэм рассказал о могуществе своего Господина. О том, что он обязательно сделает всё, что обещал, и сделает как надо, но – надо, алмазная донна, надо Королева, надо…

И Королева поняла, что уже время, но Хэм ещё успел, перед тем, как откуда-то сверху обрушилась на поляну буланая машина с шофёром-грачом, присланная за Королевой, вульгарно «оторвать» напоследок, изобразив собой стриптизёршу из матросского бара самого низкого пошиба, корча рожи Королеве, показывая ей то язык, то рожки, дразня и тряся перед ней своим маленьким, совсем ещё детским, непристойно виляя бёдрами и нагло выставляя попку.

…

И потом только в следующем сне Хэм снова встретил Королеву, в причитающемся ей уже драгоценном наряде, действительно королевском, хотя и очень удивительном, чтобы не сказать своеобразном.

И была она там Царицей Зала, на каком-то приёме, видимо, но тоже фантастическом и очень-очень странном, со странными же, до невозможности, гостями.


Все женщины в этом зале были обнажены, только туфельки и длинные перчатки, по самой локоть были на них, но никто не испытывал ни малейшего стеснения этим, все кружили в весёлых танцах и забавлялись всяческими играми.

…

Потом, в том странном мире с удивительным голубым небом, была Великая Война. Зрелища её совсем не были фантастическими, здесь была только боль и холодная логика зла.

Война не была атомной и ракетной, но артподготовки, но рукопашные и танковые атаки были не менее жуткими мясорубками, чем во Второй войне на Саракше.

Кроме того, страшным оружием здесь была авиация. В хрустально прозрачном, непривычно тихом местном небе ничто не мешало ей огромными хищными стаями совершать дальние налёты на вражеские города, сбрасывая на них подчас тысячи тонн взрывчатки, прямо на головы, не разбирая, кто там внизу, вражеские солдаты или пресловутые женщины и дети.

И снова видел Хэм _ту_ женщину, теперь в реальных, а не фантастических одеждах, в реальных, а не метафизических локусах этого мира. На светских приёмах в столицах воюющих стран, на театральной сцене, или в интимных, романтических, но вполне целомудренных встречах за ужином при свечах с сильными мира сего, ибо и у них была душа и изнемогала она от тяжести принимаемых решений и выпадающих на неё преступлений, и требовала хотя бы минуты отдыха.

…Но всё кончается, кончилась и эта война, и под глубоким потрясающим голубым небом вставал новый мир, омытый кровью её жертв…

…


… склонился полупрозрачной тенью над мужчиной и женщиной, совокуплявшимися на железной скрипучей кровати, стоя у них в ногах и накрывая их своим телом сверху, опутывая невидимо всеми шестью своими руками, по три с каждого бока. Руки эти были по паучьему непропорционально длинны и притом членисты, как и чудовищные тонкие пальцы.

Четыре нижних протягивались в неподвижности к сретенью животов совокупляющихся и к лону женщины. А две верхние какими-то мерзковатыми, паучьими, суетливыми, дергаными движениями выковыривали что-то из глубины полупрозрачной груди самого Ангела, какие-то невидимые чешуйки, которые слеплял он в некий полупрозрачный комок или клубок, подвешивая его снаружи к своей груди, подобно кокону какого-то противного паука или гусеницы.

Мужчина и женщина были накрыты одеялом, но своим чудесным зрением Хэм видел под ним не только слегка расплывающиеся контуры их переплетённых тел, но даже, хотя и смутновато, их внутренние органы. Более того, он различал и некие чуть светящиеся туманные сгущения, концентрировавшиеся к груди и голове, тонкими отростками, однако проникавшие и в их руки и ноги, вплоть до самых кончиков пальцев.

 - Это их души, – словно бы подсказал кто-то Хэму.


И в самый миг соительного экстаза он увидел, как души эти как бы расширились и слились в одно целое, а потом снова сжались, но теперь между ними, в районе груди, остался некий отдельный маленький туманный клочочек.

Ангел при этом, видимо, испытывал большое напряжение, как хирург во время сложной операции на открытом сердце.

Руки его образовали что-то вроде лотков и чуть подрагивали в состоянии высшей готовности к действию.

Клочочек стал медленно спускаться от груди к лону женщины, но когда он достиг живота, руки Ангела сделали какое-то неуловимое движение, и он вдруг оказался на лотке, образованном ими и теперь тихо двигался уже к груди Ангела. Верхняя же пара его рук довольно бесцеремонно оторвала от его собственной груди туманный шарик, слепленный ранее из кусочков самого Ангела, и почти с силой впихнула его в женское лоно.

Клочочек же, изъятый из сретенья мужчины и женщины всосался между тем в ангельскую грудь и стал невидим.


Хэм пребывал как бы в оцепенении, когда всё это происходило у него на глазах.

Он видел происходящее вроде бы из угла, где сходились две стены и потолок комнаты, с левого бока, из-за спины Ангела. Это был удобный ракурс для наблюдения, но Хэм не понимал, в каком виде или состоянии или чем вообще он там пребывает, и теперь стал опасаться, что закончивший своё дело и вроде бы удовлетворённый им Ангел увидит его или как-то иначе догадается о его присутствии.

Ангел же пребывал в состоянии ощутимого удовольствия, и лишь созерцал теперь отдыхавших мужчину и женщину, пока руки и тело его постепенно втягивались и сокращались, принимая более человеческий облик.

Причём нижние четыре одновременно как бы передвигались по его телу и переформировывались до тех пор, пока не стали парой небольших, из белоснежных длинных перьев, поистине ангельских крылышек.

Сам же Ангел к тому времени окончательно превратился в симпатичного такого голенького мальчика с этими самыми крылышками за спиной. С непередаваемо смазливой и скоромно соблазнительной мордашкой.

И только зелёные глаза его сияли слишком глубоко и _откровенно_, и несколько притом не по-человечески, так что стыла душа и леденела кровь в жилах от одного его взгляда, когда он касался им кого-то хотя бы краем…

Но завершения процесса, как и того, что там было дальше Хэм уже не увидел, та же самая непреклонная сила, которая привела его сюда, так же стремительно унесла его душу через тьму и бездну куда-то ещё…


И теперь он узнал, что же за роль была у него в Том Мире, зачем его позвали и что более всего нужно было от него Господину…

…вообразить ту самую сковороду, огромную и страшную, пока она ещё пуста и холодна, хотя огонь уже разведён, и ты скользишь по ней в толстом слое липкого, густого, постепенно тающего скоромного жира ногами, и юной своей голой попой, и другим, всяко катаясь по ней в его волнах вместе с десятками таких же, как ты, дружно наяривая вместе с ними, до тех пор пока не начинает уже ощутимо жечь пятки.

И тогда бросаетесь все дружной разухабистой толпой к высокому борту, брызгая по дороге тугими белыми фонтанчиками, какие могли присниться разве только самому Иеронимусу, да и то вряд ли.

Капли, падая в закипающий жир, тут же твердеют и краснеют в нём, превращаясь во что-то перечно-жгучее, кислотно-разъедающее, специальное, особое, острой приправой к готовой к загрузке партии грешников, прямо с бала, в уже разлохмоченых остатках фраков, в запачканных перчатках и смятых и стоптанных туфельках.

И заливаясь тихим колокольчиком детского смеха, едва успеваешь перевалить через край со своими, когда там, на быстро раскаляющейся сковороде уже начинает всё кипеть, трещать и вопить жутким ором от достигшего своего предела адского жара…

…


Наконец отпустило.

Сны перестали сниться, остался только непрерывный тугой звон в голове, голод, измождение, дрожь в руках и коленках и…

…И потом пришёл Найдёныш…

Как оказалось, действительно обеспокоенный тем, что Хэм давно не появлялся, даже на работе, и вообще куда-то пропал.

Конечно, это было удивительно, что Шиз проявил такую человечность, в другое время Хэм хотя бы отметил этот факт. Но теперь он сам требовал заботы. И Найдёныш оказался вполне умелым в этом.

Он сразу, без вопросов сообразил, что Хэм болен и принялся за наведение порядка в растерзанной квартирке. Накупил продуктов, устроил постирушку и просто был с Хэмом целую неделю. Смотрел у него редко включаемый им самим телевизор и листал его заумные книжки, когда не готовил и не убирался, и оставался даже ночевать, отлучаясь только на работу, стараясь ненадолго, пока Хэм более или менее не пришёл в себя.

И первое, что Хэм запомнил не из снов, а из физической реальности, в которую постепенно из них возвращался, был глубокомысленно изучаемый Найдёнышем такой знакомый со школьных ещё времён, потрёпанный несколько раритетный том в его руках.

Пи-Пин и Пупер-Гани. Основы математического анализа. Перевод с хутхойского. Внутренняя Столица. ФизМатИздат, 9640 г.

И что он в нём нашёл, интересно?



 
40. ЩЕН


Дома его звали Щен, а его младшего брата – Оленёнок, или Олеська.

В детстве он много болел и к пятнадцати остался несколько мелковат, очень медленно догоняя своих сверстников по физическому развитию. Он был сыном не простого даже аристократа, а «столбового», то есть, принадлежал  к одному из тех семейств, на которые опиралась сама власть в Пандее. В основном они жили с мамой, отцом, Оленёнком и самыми близкими слугами в своем небольшом южном поместье, в пятнадцати километрах от побережья.

Стремясь выправить ему здоровье и поднять интерес к жизни, отец занимался с ним верховой ездой. Кроме того, с четырнадцати лет он начал учить его летать на маленьком самолетике, который был у них в этой усадьбе.

В тот день отец очередной раз взял его с собой в  полёт. Почему-то он хотел осмотреть побережье.

Вечером он долго разговаривал с кем-то по телефону, а потом, чуть встревоженный, но старающийся не показывать этого, спросил Щена,  хочет ли он слетать с ним завтра к побережью?

Ещё спрашивает! Какой же мальчишка о пятнадцати годов откажется от такого!


… И также победно и весело пел мотор, но что-то изменилось в самой сути этого, так многообещающе начавшегося дня, какая-то непонятная тревога холодной змеёй вползла в самое сердце. И вот – Тра-тах!!! – оглушительно лопнули расчалки правого крыла, говоря «да» этой тревоге и холодя и обрывая сердце сбывшимся предчувствием. И какие-то ошмётки полетели от него, когда оно запело и завибрировало набегающим напором воздуха. Тра-та-та-та-та - негромко догнал, наконец, частый звук с земли, откуда-то уже сзади. Утробно пыхнул и заревел снизу вырвавшийся клуб огня и дыма от пробитого топливопровода, ощутимо тормознув лёгкую авиетку, потерявшую силу своего мотора, тепловой подушкой, образовавшейся вокруг неё. Отец тут же отрубил подачу бензина, огонь пригас, но уже занялся корпус, и ничего с этим поделать не могла слабенькая система пожаротушения, добавившая лишь несколько белых клубов в потянувшийся за самолетиком жирный чёрный след.

- Держись! Будем садиться! – крикнул отец, но почему-то замолчал на полуслове, склонившись головой набок, а авиетку начало круто заваливать вправо.


Щен судорожно вцепился в свой штурвал, из последних сил удерживая курс. Он не видел ничего внизу первые минуты, а взглянув теперь, обнаружил, что они уже над побережьем, справа и чуть впереди вставала в лёгком тумане стена Океана. Авиетку по-прежнему тянуло к нему, вправо и вниз, они почти падали, и не оставалось времени ни на выбор, ни на раздумья, но прибрежная полоса казалась более или менее ровной, и Щен чувствительно грохнулся на неё всеми колёсами… крыло отвалилось наконец, самолетик развернуло, но он уже окончательно потерял скорость, отпрыгав своё на кочках, и теперь замер, затихая винтом. Из-под брюха, однако, продолжал валить дым, и времени совсем не было. Спрыгнув на уцелевшее левое крыло, Щен заглянул в переднюю кабину. Она была вся забрызгана кровью, а его отец неподвижно открытыми глазами смотрел куда-то вбок, левое плечо и грудь, там, где сердце, у него были чудовищно разворочены, видимо, крупнокалиберной бронебойной пулей, на излёте прошедшей навылет через него и лёгкий корпус  авиетки. Сквозь треск разгорающегося огня Щен услышал издали доносящиеся чьи-то голоса. Что-то подсказало ему, что искать помощи у тех, кто подходил к упавшему самолётику не следует. Щен спрыгнул с крыла и, прячась за дымом, побежал, пригибаясь, в направлении негустой поросли низких кустиков, подальше от берега…


…Он проснулся оттого, что кто-то больно ударил его по ноге. Над ним стоял солдат, десантник с субмарины, в белом защитном балахоне и маске. Он молча кивнул в сторону побережья, показывая, что надо идти с ним к лодке. Щен в ужасе смотрел на него не в силах ни пошевелиться, ни вымолвить слова. Тогда десантник схватил его за руку и потащил за собой…

На берегу солдат что-то показал Щену руками, но тот не понял, или не захотел понять. Тогда солдат вдруг начал стаскивать с Щена штаны. Шокированный Щен схватился за них руками и стал сопротивляться, солдат выпустил его и достал пистолет. Но тут к ним подошел кто-то ещё, видимо офицер. Он был без балахона, но в перчатках и легкой марлевой маске на лице.

- Раздевайся – сказал он Щену. Тот молча смотрел на него, не понимая, чего от него хотят.

- Ну, дафай, дафай, живее! – нетерпеливо крикнул офицер, и рванул Щена за ворот куртки, стаскивая её с него, а потом потянул вниз штаны. Щен снова вцепился было в них обеими руками, но тут же получил кулаком в лицо и грохнулся на землю, разбив щеку о камень, из носа у него потянулась тонкая струйка крови.

- Плохой мальшик! – сказал офицер, – не надо брыкаться, а надо слюшаться!


Вокруг них столпилась уже небольшая группа солдат.

Щен был одет хотя и в перепачканные и потрепанные за последние несколько дней его скитаний, но явно выделяющие его дорогие даже на вид полудетские кожаные с бархатными проставками курточку, штанишки и рубашку с кружевами.

И было сразу видно, что он «из богатеньких», и солдатню развлекало, поэтому, его унижение.

К тому же он был симпатичным мальчиком, и им также хотелось увидеть его голым.

А может быть и ещё чего-то.

Воспользовавшись тем, что он лежал, офицер грубо сдернул с его ног штаны с трусами, и всем прочим, а потом сорвал и рубашку. Щен уже почти не сопротивлялся, но когда офицер отпустил его, он тут же, в шоке и испуге, затравленно глядя ему в глаза, сел на песок, прижав коленки к груди и стараясь, сколько мог, закрыться.

Солдаты смеялись и бросали в него мелкими камешками. Он им явно нравился, и они подмигивали ему и что-то говорили друг другу на своём языке.

- Вставай, плохой малтшик! – сказал офицер, поднимая его за волосы и толкая под зад ногой к лодке.


Один из солдат схватил его за руку и повлёк к берегу.

Там около шлюпки уже собралась небольшая толпа, человек двадцать, таких же голых людей, в основном молодых женщин и мужчин, но было также двое или трое подростков, помладше Щена.

К ним подошел один из «балахонщиков», с большой канистрой за спиной и длинной палкой с распылителем на конце в руке, и стал поливать из канистры через этот распылитель какой-то едкой жидкостью, от которой глаза и все ссадины Щена защипало так, что он стал в голос визжать. Тогда балахонщик, на миг отвлекшись от своего дела, сильно ударил его по голове своей палкой, и он замолчал.

Потом их, еще не просохших, затолкали в лодку двумя партиями и перевезли на субмарину, а там всех заставили выпить по стакану омерзительной едкой жидкости, следя, чтобы никто не выплюнул или никак иначе не уклонился от этой процедуры, и наказывая беспощадно сильными ударами тех, кто пытался. А потом всех загнали в плохо освещенное большое, но уже полное голыми людьми, вперемешку, мужчинами, женщинами и детьми, помещение, где-то в глубине субмарины, закрывающееся вместо двери массивной железной решеткой.

Видимо, от выпитой жидкости все стали неудержимо жидко испражняться прямо в этой комнате, а солдаты, стоявшие по другую сторону решетки, только брезгливо и презрительно наблюдали, как голые люди в камере держатся за животы, морщась от боли  и не могут сдержать себя.


В камере, около стены, противоположной решетке, тонкой струйкой непрерывно текла вода из крана у одного угла, по желобу вдоль стены уходя куда-то через отверстие в полу у другого. Струйка была очень тонкая и обмыться было почти невозможно, и камерники не позволяли этого друг другу, но мочились теперь в этот желоб и можно было пить из-под крана, в очередь.

Вонь, стоявшую в камере невозможно передать словами, но вентилятор гнал воздух так, что он шёл от солдат за решеткой в сторону камеры, и охранники этот запах чувствовали не так сильно, как заключённые.

Лишь через два или три дня, трудно было определить, так как свет в камере горел всегда слабый и одинаковый, независимо от времени суток, их облили сначала мыльным раствором, а потом и водой из брансбойта. Прямо так, всех скопом, в камере, несколько раз, через решётку, с перерывами, дожидаясь, пока вода уйдет через маленькие отверстия в полу, а потом бросили туда, не разбираясь, на мокрый еще пол одежду, состоящую из грубых холщевых штанов и курток. И больше ничего, всё примерно одного размера, так что на крупноватых мужчин штаны могли не налезать, а Щен теперь ходил, держа свои руками, чтобы не упали.

Впрочем, почти и не ходил, а старался сидеть тихо в углу где-нибудь подальше. После того, как выдали одежду, стали также приносить миски с баландой, а потом забирали их обратно, также не заходя в камеру, заключенные сдавали сами и никто не думал даже не отдать или что.

Принесли также парашу, точнее, заставили двух мужчин принести её, выпустив для этого даже из камеры. И теперь они же время от времени её куда-то уносили, а потом приносили пустой.

Сколько времени так продолжалось, Щен никак не мог бы сказать. Возможно, несколько недель. Или даже месяцев.


Потом был лагерь.


Несмотря на то, что жизнь в лагере насквозь контролировалась надзирателями, и несмотря на самое изощрённое психологическое подавление, которое там практиковалось, все же находились заключенные, которые ухитрялись и здесь иметь свой интерес.

Так, к Щену стал приставать какой-то нагловатый дядька, явно домогаясь его тела. Поэтому Щен старался держаться поближе к баракфюреру, который, естественно, не допустил бы ничего подобного на виду у себя. Тем не менее, дядька как-то раз подкараулил его за углом барака, когда вблизи никого не было, и попытался изнасиловать. Щен брыкался, кусался и царапался изо всех сил, но молча, так как он тоже боялся, что если услышат солдаты, то могут сразу убить обоих, не разбираясь, кто прав, кто виноват.

Или сами захотят его изнасиловать.

В конце концов, ему удалось как-то так задеть этого дядьку, что он охнул, и согнувшись на миг, выпустил Щена из рук, и тогда он рванул в барак на таких скоростях, что догнать уже было невозможно.


Потом вдруг всё изменилось, и его почему-то перевели в барак к «фиолетовым». А там и отношения были не такие грубые, и кормёжка заметно получше, и душ.

А потом его стали вызывать в домик за колючкой, на краю территории, брать медицинские анализы и делать с ним, как ему показалось, какие-то опыты.

В основном он сидел, полураздетый, в кресле, опутанный проводами, перед ним на экране мелькали иногда картинки, а иногда и просто бесформенные пятна, а дядька в белом халате задавал ему разные дурацкие вопросы. Типа, что ему напоминают пятна, которые появлялись время от времени на экране.

Потом его просвечивали рентгеном, осматривали горло, проверяли глаза, засовывали в задний проход то стеклянную палочку, то палец в резиновом колпачке, заставляли мочиться в баночку и брали кровь из пальца и из вены.

А ещё позже его стали приводить в подвал в этом же домике, в кабинет с двумя дверями, на одной из которых был нарисован голый мальчик, а на другой девочка.


Его вызывали в ту дверь, где мальчик, и в том удивительном кабинете все стены были обвешаны картинками и фотографиями голых, в основном, женщин, но иногда и мужчин и мальчиков, а на столе, видимо, доктора, стояли преувеличенных размеров очень натурально сделанные из пластика или резины разнообразные фаллосы и вагины. Целые и вскрытые. Так что видно было, как они устроены внутри.

Там тоже был дядька в белом халате, наверное, тот самый доктор. Он заставлял раздеваться догола, усаживал в кожаное кресло и надевал на голову шапочку с проводами и также какие-то кольца, тоже с проводами, на шею, на запястья рук, на щиколотки и на половой орган и вставлял резиновую палочку с тянувшимися от неё проводами в задний проход.

А потом начинал показывать картинки с разными голыми людьми, просто стоящими, лежащими, сидящими, принимающими какие-то позы или совокупляющимися разнообразными способами, либо мастурбирующими в одиночку или коллективно. При этом сам дядька смотрел на какой-то экран с бегущими кривыми линиями, или на щиток с перемигивающимися маленькими цветными лампочками.


И так было несколько раз, пока, наконец, дядька сам стал задавать нескромные вопросы, вроде, помнит ли он, когда первый раз у него была эрекция, почему у него теперь её нет, даже на самые интересные картинки, и занимался ли он раньше и занимается ли сейчас, в лагере, онанизмом.

С последним вышла некоторая промашка. Щен не знал этого слова на эм-до, дядька не знал пандейского, а потом сообразительный Щен догадался, но стал уже прямо валять дурку.

А дядьке стало немного уже надоедать возиться со Щеном, и он перешел прямо к делу, начав рукой дразнить Щенову письку, пытаясь преодолеть её вялость и почти безжизненность. Щен тогда первый раз испугался, он начал что-то соображать, насчёт того, к чему это все идёт. И стал испуганно шептать:

- Не надо, не надо, пожалуйста, не надо!

- Глупый мальчик, чего ты испугался? Это же приятно, ну что с тобой, ну давай же, давай!

- Или ты стесняешься, дурачок?

- Не надо стесняться, доктор хороший, он даст тебе конфетку!


Но Щен дошел до того, что стал прикрываться одной рукой и, подтягивая ноги к животу, другой закрывать горящее лицо.

Доктор, наконец, сдался и сделал перерыв.

Щен сидел, голый, в кресле, и трясся уже весь, от стыда и страха.

Доктор что-то писал в своих листочках и время от времени смотрел в свои экраны. Потом он опять подсел к Щену и потянулся рукой к его органу. Щен тогда возопил во всю мочь и соскочил с кресла, сдергивая с себя провода и истерически рыдая в голос:

 – Не надо, не надо, пожалуйста!

Потом вдруг упал на коленки на пол, и нагнулся, оттопыривая задницу к доктору и раздвигая ягодицы руками.

Доктор отскочил от него, как ошпаренный.


- Ты что! – крикнул он.

- Прекрати сейчас же! Мне ничего от тебя не надо!

- Нет, лучше ты, – задушено прохрипел с полу багрово красный лицом Щен.

- Глупый мальчишка, так ты хочешь остаться рабом на всю жизнь?


Доктор все же провёл рукой по волосам на его голове и чуть погладил и похлопал по заду.

- Ну и чёрт с тобой, иди отсюда!

Он отвязал от Щена последние оставшиеся на нём провода. Потом взял в охапку в одну руку его небогатую лагерную одежонку, другой крепко вцепился в руку Щена, чтобы он не брыкался, распахнул дверь ногой и выкинул далеко в коридор его одежду, а потом толкнул сильно в спину его самого и захлопнул за ним свою дверь, ту, которая с голым мальчиком.

В другом конце недлинного коридора сидело несколько зеков, «зелёных», напротив двери ещё одного подвального кабинета. Они разом прервали тихий разговор между собой и уставились на Щена, не отрывая от него глаз, пока он одевался. А он, не помня себя, делал это прямо на бегу к лестнице, чтобы поскорее только убраться из этого ехидного домика.

Минут пять спустя дверь с голым мальчиком снова открылась, из неё вышел давешний доктор, и как-то так, слегка бочком, словно стесняясь чего-то,  прошествовал к туалету, что был в конце коридора.

А потом, всего недели через две или три, не отбывшего еще и половины обычного срока рекондиционирования Щена неожиданного для него перевели в трудовую коммуну в Столичном регионе и определили работать на обувной Фабрике.


Неправильно думать, что в Империи ценятся более всего наиболее выраженные по принадлежности к своим Кругам типы личностей. Вовсе нет, редкие «смешанные» или переходные типы тоже являются пусть и немногочисленной, но систематической частью населения и им тоже находится место в обществе. При этом, примерно половина этой части «просто составляет некоторую проблему» при обустройстве их жизни.

Но другая половина оценивается, напротив, достаточно высоко, как тип, необходимый Коллективному Трансцедентальному Субъекту для осуществления неких дополнительных связей между Кругами, связей, природу которых людям понять пока невозможно или крайне затруднительно.

Поэтому эти типы считаются «инициативными», в отличие от большинства населения. Они могут сами оперативно принимать решения разного, в том числе и высокого уровня ответственности. Причём контроль над этими решениями установлен исключительно политический.


На Архипелагах как высшая форма судебной системы принята «трехсторонняя комиссия», в чём-то подобная земному суду присяжных, но состоящая не из «представителей народа», а включающая трёх председателей, от администрации, политических кругов и идеологов и/или духовенства, которые сами отбирают себе каких угодно помощников и ведут заседание.

Комиссия не ограничена никаким писаным законом или уставом, хотя чаще всего ориентируется именно на них, равно как и на прецеденты других судебных решений. В принципе, она может вынести порицание любого уровня, вплоть до высылки на Острова Забвения и даже, в отличие от суда любого другого уровня, лишить жизни.

Но при таком составе решения, как правило, бывают объективными. Однако в силу специфики вынесения приговора, он в любом случае считается политическим, то есть, не подлежащим какой-либо нравственной оценке, равно как таковой и сам не является.

И если к обычным типам населения этот вид суда применяется в последнюю очередь, то по отношению к инициативным, то есть, в частности, повышенно ответственным, в первую и единственную.

Притом, что в его и только его решениях допустима прямая ссылка на фактор заинтересованности в деле подсудимого Трансцедентального Субъекта, хотя считается, что соответствующий факт может быть установлен только гипотетически.


Иными словами, принимая решение устроить Щена условно-досрочным освобождением на работу,  наш «переходный» «чёрно-красный» доктор, конечно, рисковал, принимая ответственность за последствия этого шага исключительно на себя. Он запросто мог погореть на этой инициативе. Но всё же, в принципе, она была в пределах его компетенции, он имел такое право.

А является ли это решение «правильным» – так кто же это может знать?

Пэтский доктор проставил в деле Щена формулировки «за неопределенностью перспективы» и «для прямого тестирования адаптивности», но сам считал при этом, что на самом деле действует исключительно из эгоистических побуждений, избавляясь таким способом от вводившего его в искушение континентального зверька.

«Неопределенность перспективы» была общей формулировкой, в наибольшей степени ссылающейся на заинтересованность и активность Трансцедентального Субъекта в данном казусе. Возразить на это со стороны было бы труднее всего.

Реально же цепь событий, если рассматривать её «с конца», с того места, к которому «всё пришло в результате», состояла из практически невероятных эскапад судьбы, особенно учитывая, что индивидуумов, способных продуктивно участвовать в Опыте Хэма по той методике, которую он только смог тогда сформулировать, на всём Саракше вообще были лишь единицы.


…Начиная с островного десанта в Пандею.

Пандея относится к числу стран, которые традиционно, давно и аккуратно выплачивают Империи «за крышевание» морского транспорта, в котором она особенно нуждается в связи с «неровными», как правило, отношениями с Фатерландом.  Все сухопутные торговые пути к континентальным державам, с которыми Пандея поддерживает экономические связи, проходят через Фатерланд и от него исключительно зависит их функционирование – и это помимо того, что и цены за пользование ими естественно в любом случае являются «монопольными».

Поэтому островная фрустрация на побережье, да ещё именно в районе фамильной усадьбы Щенова семейства, сама по себе была совершенно уникальным эпизодом.

Странно также, по меньшей мере, что отец взял Щена с собой в тот полёт, когда он хотел как раз убедиться в наличии десанта. Допустим, он не верил в десант, но всё равно, почему именно в этот раз, когда риск так или иначе имел место, он сам, именно сам позвал с собой Щена?

Также удивительно, что Щен вообще уцелел на пути от места падения его авиетки до лагеря и «ехидного домика». Этого не должно было случиться, он десять раз должен был погибнуть за это время.

Поведение Щена при этом также было уникально и притом тоже «как бы вело» к известной цели.


Ну и, наконец, встреча Щена и Хэма в районе Столицы, в котором ни тот, ни другой никогда практически не бывали, ни до, ни после описанных событий. Да ещё и сразу установившаяся между ними личная связь, когда оба выраженные шизоиды по характеру и шарахаются вообще любых человеческих отношений. Тем более такие спонтанные связи для них почти принципиально невозможны.

Конечно, можно считать эту цепь «просто удивительным совпадением», но для островных философов и идеологов не было бы вопросов в плане её объяснения.

Для них было бы очевидно, что это была реализация заинтересованности и прямого _намерения_ планетарного Коллективного Трансцедентального Субъекта, то есть самой «души» саракшской цивилизации в целом, поддержать Опыт Хэма в получении достоверных данных относительно существования «иных миров» и возможности установления «астральной» пси-полевой связи с ними.

Притом, что для Трансцедентального Субъекта данного уровня эти миры и эта связь через прямой доступ к психике таких уникальных субъектов как Щен были изначально открыты, но их онтологический статус без соответствующего методического тестирования носил неопределённый характер. И он, видимо, «решил», насколько это слово применимо в данной ситуации, действиями Хэма покончить с этой неопределенностью. И обеспечил их соответствующим образом, в том числе, подставив ему и подходящий объект для Опыта.

…

- И что это наш пэтский нянь нашел в нём такого особенного, что так заботиться о нём?

- Да не иначе, как третье…, – обменивались надзиратели, препровождая тычками Щена к машине, которая увозила его вместе с другими бывшими уже воспитуемыми к новой жизни, жизни раба Империи.


Щен на дух не принял быта фабричного общежития и держался там маленьким зверьком, чураясь, в частности, любых контактов. Его сначала терпели, ждали, пока привыкнет. Потом презирали, распознав высокое происхождение, потом начали понемногу травить. Он отбрыкивался как мог, но в конце концов, однажды, через год примерно после того, как он туда попал, его всё-таки изнасиловали. Но он как-то так вёл себя, что не стал «опущенным» и не признал ничьё господство над собой. Но всё же, начал уже морально сдавать, ещё раньше.

В принципе, он как-то всегда умел «выходить из положения», и даже изнасилование-то это было отчасти следствием того, что он «устал бороться», и душа его постепенно наполнялась отчаянием и сознанием безнадёжности его положения. Вероятнее всего, его всё-таки убили бы там, в коммуне, тем более что он уже вовсю нарушал всяческий тамошний «распорядок». Но вскоре после этого его встретил Хэм, и он стал Найдёнышем.

А Малыш, который был тогда уже солидной «почти замужней дамой», за двадцать пять, стал для него, для шестнадцатилетней сиротствующей Хэмовой игрушки, для несчастного пацана, заброшенного ветром судьбы в чужую страну и столько пережившего, «почти как мама».

Но ненадолго, потом уже, вскоре, и не «как мама», а обыкновенно так.

И пусть Хэм и добрый, и умный, но всё равно, для сохранившего свои глубины юного пандейского аристократа, это всё равно был только лишь «задрипаный островной эсесовец».


Причём именно «задрипаный». Не зная деталей и подробностей, Щен, тем не менее, натренированным до инстинкта глазом аристократического отпрыска мгновенно отметил особенности, например, мундира Хэма, который был хоть и «ЭсЭс», но почему-то без знаков различия.

Не говоря уже о поведении, свойственном скорее «простолюдину», но отнюдь не аристократу.

Хэму выдали мундир и «оформили воинское звание», когда он стал ездить с Патрицием на ракетный полигон, по программе полётов Чёрных Корсаров. Там, на полигоне, без мундира нельзя, за периметром охрана стреляет без предупреждения, если без мундира.

Но Хэм не ходил за периметр и мундир вообще старался не надевать, так как, когда он одел его там один лишь только единственный раз, то ему прохода не было, все офицеры недоуменно оглядывались вслед, ибо без знаков различия – это им, воякам, было совсем непонятно. Разжалованный он, что ли? А бывает разве так, чтобы разжаловали, но в «ЭсЭс» оставили? Чудно, одним словом…

И Хэм не надевал, кроме как дома, для Малыша, чтобы покрасоваться, как бы.

Принцем-Освободителем…


В Опыте Щен участвовал с интересом, смирившись заранее, как с судьбой, со всем его болезненным антуражем. Но он не был в полном смысле «креатором» и в науках всяких хотя и понимал, но они его интересовали лишь с точки зрения «не упустить своего» и вовремя отследить новацию, если таковая возникнет.  Чтобы разобраться в вопросе на предмет важности и использования. Но не как самоценность, не как поле для свободного творчества.

Он по задаткам определялся уже как «помощник» будущий, своего отца, он стал бы ему «крепким тылом», вместе с матерью, которая уже была таковым. Он бы освободил его от хозяйственных забот для политики и государственных дел. И Щен уже примеривался управлять имением и прочими их семейными собственностями. Щен с мамой был бы «крепким тылом» – для отца и Оленёнка. Вот тот, да, тот метил высоко. Хотя и был совсем ещё мал.

И где они сейчас, кто знает?

Может быть, они погибли, когда десант сжёг их усадьбу… или, ещё хуже, их увезли как и его, в какой-нибудь лагерь.… От мысли, что Оленёнок, может быть, проходит сейчас те же круги, что прошёл он, у Щена перехватывало горло, замирало сердце, сжимались кулаки и выступали слёзы, но он ничего, совсем ничего не мог с этим поделать…



 
41. ПРОЕКТ


Проект инициировала служба Внешней Разведки, после того, как было проведено сопоставление сведений об HFN с технологическими артефактами неидентифицируемого происхождения и чаще всего непонятного назначения, а также показаниями некоторых очевидцах о непонятной активности, иногда наблюдаемой в небе Саракша.

Собственно, более всего именно отнесение этих предметов к HFN и было тем «ядрышком перца», которое составило сущность проекта, так как при попытках прямого противодействия им также было захвачены отдельные экземпляры техники, сходной во многих отношениях с этими артефактами.

Служебные расследования по поводу неопознанных летательных аппаратов в небе также предпринимались и ранее, как реакция на обращения граждан, но под бэкграунд, что психов много на свете есть, и бред их бывает разнообразен.

Однако уже первичный анализ, в тех элементах добросовестности, которых были проявлены, также довольно быстро показал корреляцию активности в небе и деятельности людей ниоткуда.

И положение стало серьезным.

Тем более что активность «летающих призраков» бывала явно повышенной именно перед событиями, в которых роль HFN прочитывалась особенно отчётливо и которые имели иногда существенные политические последствия.

А в последнее время она тоже была высокой. Ну, точнее, уже некоторое время как пошла на спад, но непосредственно перед этим было много свидетельств, во многих же обстоятельствах пересекавшихся.

И начальство, наконец, решило-таки разобраться, и с HFN, и с «призраками», и с артефактами, скопом.


Это был второй масштабный проект, в котором Хэм участвовал, и это был настоящий Правительственный Проект, с полным обеспечением, практически неограниченным финансированием и непосредственным контролем политического руководства.

И никого особенно не заботило, что до сих пор не было хоть какого-то объяснения этих самых HFN, и прежде всего, откуда они приходят, притом, что причастность к ним иных держав Саракша давно была уже под сильным сомнением.

К Проекту были подключены самые разные службы, и один из офицеров группы захвата подразделения Уку Внешней Разведки прямо тогда сказал, что ему лично плевать, откуда они, но дай только одного захватить, и тогда...

И было в глазах его такое, что Хэма аж передёрнуло всего наискосок.

Нет, он не был наивен.

Ну, как бы просто осторожный такой, в обращении. Как бы всегда опасался повредить ненароком.

Это возникло после того, как родители сформировали у него установку избегать какого-либо применения в быту своих трансфизических способностей.

Ну, вроде как бы добрый такой стал, в связи с этим, иногда внимательный даже. Даже «эмо» до какой-то степени, хотя бы и не ярко выраженный.

Но только если это не касалось его работы.

Там он был порой жёсток до жестокости даже.

Но не почему-то там, а как бы «выводил за скобки» всё привходящее. Не принимал во внимание, если это не относилось к работе. И потому бывал иногда груб и бесчувственен. Ну, типа, как трактор, когда мотор включён. Едет куда сам не знает, железка железкой, а не то, чтобы со зла какого-то там.


Но никак не наивен.

И интуитивно всегда понимал про людей, в том числе и какие могут быть, и по складу, и в разных условиях обстановки.

Как определяли это свойство в отделе психограммирования, обладал, как психократ, врождённым скульптурным слоем, интуитивным подсознательным восприятием «целого» в Трансцедентальном Субъекте.

Спецы иногда обсуждали между собой феномен психократизма, разумеется, за спиной у Хэма, и вывод их предварительный был примерно такой.

То есть, душа Хэма ещё до рождения была обожжена действительностью, ибо в «целом» этом соответствующие локусы были отведены всегда, с полной и недвусмысленной определённостью в их необходимости.

Но не очень-то страдала, так как в то время, вполне благополучное, «это» было редкостью и особенностью весьма немногих ситуаций. Ну, разве что где-то там, на далёком Континенте…

Но здесь он столкнулся с «этим» в самой непосредственной близости, лицом к лицу, практически соучастником. И испытал даже страх некоторый, хотя и понимал, что к нему подобное могло относиться лишь в последнюю очередь.

Но тому из HFN, который оказался бы захвачен, ни в какой мере и ни в каком отношении позавидовать было бы никак невозможно.


Проект первоначально забрали себе белые. И всюду можно было видеть, как они всё обнюхивают и с порога начинают уже рукосуйствовать. Но хуже того, они стали наводить в лабораториях и научных группах воинскую субординацию, ответственность и дисциплину. Не считаясь притом ни с какими тонкостями интеллектуальных процессов и отношений их участников.

Притом ещё и сразу определив их как собственных подчинённых.

К которым первая задача – пересчитать, осмотреть и расклассифицировать, кто на что годен.

Так что спустите трусы, нагнитесь и разведите ягодицы руками.

Но тут уж Хэмовы нервишки не выдержали, он возопил по линии Жёлтого Дома, и военных на другой же день как ветром сдуло, из Института, словно и не было никогда.

И в самом Проекте относиться к нему они стали с видимым уважением, полагая за ним высокий «табельный» статус, хотя, ясное дело, что секретный.

И не без основания, очевидно.


Естественно, белые вовсе не покинули Проект, но изначально допустили лишь ошибку в отношениях между Кругами. Так что вмешательство Хэма лишь ускорило процесс, но они так или иначе были бы одёрнуты.

Впрочем, вопрос о том, почему, как и, главное, _зачем_ это произошло…

Так или иначе, но соединение в одном Проекте усилий организованных представительств сразу трёх Кругов не означало и не могло означать ничего иного, кроме его масштабности и чрезвычайной важности.

Действительно, помимо передачи ему под начало самых различных служб, он был специально оснащён собственными полигонами, группами бойцов быстрого реагирования и двумя, основным и резервным, прекрасно оборудованными ситуационными центрами.

Проекту же была временно подчинена из стратегических и система радарного контроля пространства над Архипелагами.

Это подчинение было легендировано проведением масштабных учений подразделений ПРО и закрыто соответствующим шифром.

И таким образом, в случае возникновения необходимости или потребности, ситуационные центры Проекта могли в любой момент располагать самой точной картой текущей воздушной обстановки над всей Империей.

Ну и в довершении всего, им в прямое, непосредственное и единоначальное использование было придано звено настоящих циклосферных ракетопланов, три полноразмерные боевые машины.


Так же легендированный военных ещё времён закладками фатерландских агентов, либо утратой некой секретной спецтехники тотальный территориальный поиск артефактов NFH с помощью подразделений охраны общественного порядка и Красной Армии довольно быстро принёс первые плоды.

Действительно, среди тонн всяческого мусора были выделены иногда очевидно, а иногда сомнительно определяемые предметы и обломки, которые было затруднительно отнести к продуктам производства какой-либо из стран Саракша.

В принципе, образцы техники, действительно или предположительно принадлежавшей HFN, были давно известны службам Внешней Разведки, в единичных экземплярах. Но при их изучении до сих пор главной задачей была мотивация действий людей ниоткуда, и это создавало некоторые помехи для непредвзятого анализа.

В новом Проекте упор был сделан на сбор и классификацию объективных данных обо всём, что связано с HFN. Поэтому Проект почти сразу оправдал себя уже только тем, что были предложены некоторые интерпретации относительно назначения обнаруженных артефактов.


Прежде всего, это относилось к двум образцам, скорее всего, оружия, которыми располагала имперская разведка. Об этом догадывались и раньше, но только соединенные усилия новых исследовательских групп позволили разработать данную версию в деталях и подробностях.

Оба экземпляра были приведены в негодность действием, очевидно, мощного нагрева, источником которого был их собственный энергетический элемент.

Причём этот элемент продолжал вырабатывать некоторое напряжение, недостаточное, впрочем, для разрушений подобных вызванным ранее. Но его действие было прервано не потерей мощности, а выгоранием необходимых связей.

Вскрытие этого энергетического источника продемонстрировало очень тонкую, частично, правда, тоже разрушенную систему преобразования атомной энергии присутствующих в нём радиоактивных изотопов, в том числе, неизвестных современной саракшской науке, в электричество.

Массивные замыкания, выгорания и проплавления не позволяли ни в какой мере восстановить даже самую общую схему устройства и функционирования этого оружия, но с высокой, довольно, достоверностью было установлено, что принцип его действия состоял в формировании узконаправленных пучков волновой или корпускулярной энергии.

И это тоже не имело даже самых отдалённых аналогов на Саракше.

Помимо прочего, было отмечено, что ни в одном из протоколов касательно людей ниоткуда не фиксировалось применения подобного оружия. А в тех редких случаях, когда HFN вступали в силовой контакт, они пользовались исключительно саракшскими образцами.

Данный факт был с порога отметён представителями белых и не допущен в какие-либо «выводы» Комиссии. Но принят ими, тем не менее, к сведению.


Другая ставшая общепринятой интерпретация была предложена самим Хэмом. Она относилась не столько к назначению и устройству обнаруженных артефактов в целом, сколько к некоторым их общим либо сходным элементам.

Именно, он предположил, что в состав ряда устройств, применяемых HFN, входят некие вычислительные компоненты.

Они тоже не были похожи ни на что саракшское.

Миниатюрные приплюснутые параллелепипеды или цилиндрики имели всего по нескольку десятков, очевидно, контактных электрических выходов, но внутри себя представляли неописуемые по сложности многослойные множества регулярных структур гетерогенных элементов, как различимых невооружённым глазом, так и доходящих до субмикроскопических размеров, в пределе состоящих всего из нескольких десятков атомов.

Подобный уровень управляемой гетерогенности достигался саракшской технологией, пожалуй, только при травлении стёкол ТСВ, что, собственно, и навело Хэма на соответствующее сопоставление.

Но при травлении в стекло «иглой» ионного пучка внедрялось лишь мизерное число атомов, создающих требуемую неоднородность, и это было далеко не то же самое, что выстроить буквально все атомы некоего макроскопического тела в нужном, высокоорганизованном и притом очень сложном порядке.

Чёткая же отграниченность друг от друга элементов этих субустройств позволяла с некоторой даже уверенностью утверждать, что данная вычислительная техника имела, несомненно, дискретный характер.


Гипотеза Хэма была принята после того, как специалистами в области физики твёрдого тела и электронике были выявлены группы элементов, способных выполнять функции триггеров, логических вентилей, сумматоров, регистров и других элементов временной памяти и многое тому подобное.

Всё это имело прямые аналоги в микроламповой дискретике, хотя в целом доминировали схемы, не находящие никаких интерпретаций. Но главное, всё это было на целые порядки сложнее и, вероятно, настолько же функциональнее.

И выяснить этот факт стало возможным буквально только в самое последнее время, в связи с успехами в квантовой теории твёрдых тел.

Нет, полупроводники-то были известны давно и столь же давно применялись простейшие «транзисторы». Но в силу ряда обстоятельств они были отброшены микроламповыми и другими параллельными дискретными технологиями на обочину прогресса. И существовали лишь в немногочисленных своих нишах на том же примерно уровне, как торсионная связь.

Поэтому то, что сейчас держали в своих руках специалисты, производило на них потрясающее, буквально шокирующее впечатление.

Притом, что все как один захваченные или найденные артефакты были в той или иной степени разрушены, внутренними агентами. В качестве таковых могли выступать мощный электрический импульс, химическая реакция или даже ещё какие-то факторы, пока не получившие объяснения.

Но в результате, ни один из образцов невозможно было воспроизвести простым копированием, даже если бы саракшская технология могла это обеспечить.



 
42. АРХИВЫ


Вторым рутинным направлением аналитической работы было собирание существующих материалов по активности HFN в различных странах Саракша, а также выявление случаев, которые могли быть неправильно интерпретированы, но фактически также отражали их деятельность.

И все отобранные таким образом материалы предполагалось подвергнуть самому скрупулезному системному анализу.

Причём среди многообразия этих данных были и несомненные, самым строгим образом доказанные факты. Такие, например, как дело Капеллы и деятельность небезызвестного Мака Сима и его группы.

Настало время, наконец, проследить в подробностях эту тёмную историю, причём не привлекая, по возможности, фатерландских коллег. И не из-за одного лишь нежелания делиться с Отчизновцами добытыми сведениями, но в силу того, что наследники некоторых из питомцев тогдашней оппозиции продолжали оставаться активными политиками в Фатерланде и могли, в принципе, оказывать противодействие и даже информировать самих HFN о ведущейся против них игре.


И в результате всего, в том числе и алгоритмическим и оптимизационным вычислительным моделированием, были более или менее определённо выявлены два основных направления деятельности HFN.

Во-первых, это была, очевидно, разведка, самая многосторонняя, включая даже развёрнутые научные исследования самых неожиданных аспектов природы Саракша и, в основном, деятельности самих саракшан, тоже в самом широком охвате.

Во-вторых, HFN занимались некоторым удивительно тонким по технике исполнения, кроме отдельных, явно выпадающих из ряда вон очевидно провальных казусов, модерированием политических, социальных, экономических, научных и технологических аспектов жизнедеятельности саракшских общественных организмов.

Наиболее прямым образом это удавалось проследить в отношении их активности в Фатерланде. Более или менее косвенные, в разной степени достоверные данные были о подобном относительно Южных Штатов и вечных отчизновских конкурентов, Хонти и Пандее.

Но и в Хутхо были известны некоторые эпизоды, которые можно было трактовать в том же ключе.


Островная Империя была затронута в этом отношении менее всего. Однако анализ по косвенным параметрам также выявил следы хотя и менее массивного, чем на Континенте, но вполне вероятного вмешательства HFN.

В соотношении разведки и вмешательства у них явно и подавляюще доминировало вмешательство. И это было несколько необычно, как будто в главном HFN давно знали, как и что им следует делать на Саракше.

А это было бы понятно лишь в двух возможных вариантах. Но вероятность, что они давно вели свою деятельность и были уже хорошо осведомлены, не подтверждалась сопоставительным анализом процессов недавней истории, в особенности хорошо документированного предвоенного периода, в котором никаких следов присутствия людей ниоткуда не выявлялось.

Хотя сопоставлением с современной, вполне достоверно можно было представить её возможные основные векторы.

Либо же… - Либо мы у них не одни под опекой, - так подытожил как-то Хэму в доверительной беседе один из аналитиков подразделения Уку.


Итак, довольно скоро, по мере развёртывания своей деятельности Проект принёс вполне существенные плоды, оправдывающие его существование и затраченные усилия.

И Хэм иногда удивлялся чёткой и грамотной профессиональности его работы, на фоне которой его собственные разработки, все его формулы и технические новации выглядели почти любительскими.

Однако Проект был эффективен в основном там, где требовались концентрированные массовые усилия, следующие уже известным и давно отработанным технологиям. А результаты его при внешнем обилии оказывались лишь подтверждением тех самых предположений, которые изначально были положены в его основу.

Правда подтверждения эти были наглядны, методичны, значительны и иногда даже материальны – впору даже Музей открывать, Внемировых Культур, - крутилось почему-то в голове у Хэма.

Но продвижения в решении основных задач почти никакого не наблюдалось. То есть, в выявлении происхождения HFN, мотивации их деятельности и в непосредственном контакте с ними, наконец.

То есть в том, что единственное могло служить основой для принятия каких-то решений в этом вопросе.

И не было идей, как хотя бы подступиться к этому.


И Проект пытался решить задачу теми средствами, которыми владел, то есть, опять-таки, массивными концентрированными усилиями в выбранном и априори понятном направлении.

В частности, длительным тотальным радиолокационным контролем неба над Империей, чтобы засечь летающих призраков, и тотальной же активностью сил территориального наблюдения, чтобы выявить и перехватить HFN непосредственно в момент их появления.

Но подобные мероприятия никак невозможно было продолжать постоянно, это требовало отвлечения и расхода слишком значительных сил и ресурсов, притом на задачу, сама возможность решения которой была проблематична.

Поэтому следовало хотя бы попытаться выявить какие-то, как говорили специалисты, аттракторы, места концентрации внимания и деятельности людей ниоткуда, чтобы и собственные поиски проводить в основном там.

К таковым прежде всего относился, конечно же, Гнилой Архипелаг.


Именно там не только чаще всего наблюдались проявления HFN, вплоть даже до двух случаев их захватов, к сожалению не совсем удачных*, но и большинство из известных артефактов найдено было в его болотах.

К сожалению, это была почти не контролируемая территория, всегда несколько своеобразная редким своим населением. Большинство там составляют совсем дикие племена, частично восходящие ещё к предшественникам Хага Удачливого, перебивающиеся в основном рыболовством, так как встретить что-то съедобное в заболоченных джунглях, населенных преимущественно всяческим гнусом и зверьём, в том числе хищным и ядовитым, но не крупнее обычной крысы, достаточно проблематично.

Лишь некоторые эндемические насекомые, достигающие здесь порой фантастических размеров, иногда разнообразят стол местных дикарей. Но и они могут быть не более чем приправой, а никак не составлять основу рациона.

Среди дикарей встречались иногда и редкие беглецы с цивилизованных островов, либо их потомки. А в первую Атомную здесь нашли временное укрытие экипажи подбитых южноштатовских бомбардировщиков дальнего действия, которых имперская контрразведка особенно-то и не ловила, справедливо полагая, что деться им отсюда всё равно некуда.

Временной, но не редкой составляющей населения были также всевозможные экспедиции, организуемые периодически различными ведомствами Империи, как гражданские, как правило научные или геологические, так и военные.

И совсем особую статью составляли поставщики товаров в зоопарки и зоомагазины, на потеху любителей всяческой экзотической живности некрупных размеров. Вот для них тут был настоящий Клондайк, разнообразие флоры и фауны в этом отношении не имело себе равных во всей Империи, а возможно, и на всём Саракше.

---------
* - Тристан-Лоффенфельд и Белый Ферзь в первой попытке инфильтрации.


Да, территория эта почти не контролировалась, но у имперцев были установлены определённые отношения с дикарями. Потому, в частности, и была возможность посылать более или менее невооружённые гражданские экспедиции. Хотя в действительности эти племена были очень жестокими по своим обычаям и, так сказать, национальному характеру, и неизбежные инциденты всё же иногда имели место. Но политика здесь была такая, чтобы по возможности спускать на тормозах и уж тем более, не посвящать никакую общественность в местные дела. В общем, считался Архипелаг закрытой зоной, хотя формальных запретов посещать его, ну хоть в собственный отпуск, вовсе не было.

И вот эти «отношения», с местными, более всего и позволяли собирать кое-какой первичный материал о призраках и HFN.

Из которого почти очевидно было, что HFN выбрали Гнилой Архипелаг в качестве места, так сказать, своего первичного проявления на Саракше. Уж откуда бы они там ни брались, хоть с самой Тени падали. Но падали именно на Архипелаг. По крайней мере те из них, кто действовал потом в Империи

И тогда естественный вопрос относительно того, каким образом они потом оказывались на цивилизованных островах, более или менее однозначно приводил к представлению о некой подводной лодке или лодках, которые могли бы развозить их в разные пункты Страны Островов.


Почему именно лодка, а не, скажем, авиетка или иной летательный аппарат?

Ну, просто она намного более скрытна. Любой самолёт ведь пролетает над значительной территорией, пока достигнет цели, и даже если HFN умели летать в туманных турбулентных слоях циклосферы, с некоторых пор они в любом случае подвергались бы опасности радарного обнаружения.

Поскольку никогда, кроме одного только случая, не отмечалось никаких сколько-нибудь многочисленных групп HFN, резонно было полагать, что действуют они в основном агентурно. Поэтому размеры предполагаемой лодки могли быть небольшими, на 3-5 человек экипажа вместе с пассажирами.

То есть, она вполне могла быть подобна «Пиранье» Континентальной Империи времён Вторжения. И могла, скрываясь в изрезах береговой линии и пользуясь отсутствием как сплошной береговой охраны, так и сколь либо плотного акустического контроля прибрежных вод, доставлять агентов HFN в любое время практически на любой остров страны.


И тогда вставал вопрос о базе этой лодки или лодок.

Большинство островов Гнилого архипелага представляло собой совершенно плоские болотистые равнины, заросшие буйными джунглями. Очевидно, что они никак не годились в качестве места расположения этой базы, в частности потому, что окружающие их отмели тянулись вокруг них на многие сотни метров, и препятствовали хотя бы просто подойти к берегу любой посудине, тем более подводной. Кроме разве одних лишь туземных катамаранов с почти нулевой осадкой.

 Единственное подобие некоего невыразительного горного хребта тянулось мелкими островами западной окраины Архипелага. Острова эти имели характер выступающих из воды полуразрушенных горных вершин, были бедны флорой и фауной и совершенно необитаемы, а на некоторых из них располагались даже и небольшие спящие вулканы, демонстрирующие порой некую остаточную геологическую активность, связанную с находящейся ещё далее на запад зоной субдукции.

И вот там-то и можно было подозревать и искать эту самую базу, ибо как ни были они неудобны для этого, всё же теоретически это вполне можно было допустить.

И с некоторых пор там почти постоянно дежурили имперские субмарины.

А проведённый анализ бортовой документации когда-либо в том районе оказывавших кораблей, показал следы некоей соответствующей активности.

Равно как всплыли и наблюдения подводных призраков, не так уж редко фиксируемых при проведении боевых операций против Непобедимой Армады во времена второй Мировой войны, сходных весьма параметрами акустического контакта с Пираньями континенталов.


С бортжурналами, впрочем, были определённые затруднения.

Дело в том, что Океан и без всяких HFN переполнен разнообразными не интерпретируемыми акустическими источниками и множественным эхом самого разнообразного происхождения. А когда внимание Проекта были привлечено поисками подводных проявлений, которые можно было бы отнести на счёт HFN, аналитики тоже в бессилии вскоре опустили руки, так как обнаружить в бортовых журналах можно было буквально что угодно, вплоть до подробнейших отчётов от имени бортврача о вскрытии тел дохлых русалок, причём все мужеского пола, обнаруженных всплывшими прямо по курсу следования.


Конечно, склонность настоящих моряков к «историям» общеизвестна, но когда на полном серьёзе в подотчётном документе приходилось читать подробные изложения о встречах отважных мореманов с ожившими утопленницами или непосредственно с делегациями слуг самого Ктулху, это было уже несколько слишком для наряжённых поиском нервов аналитиков подразделения Уку Внешней Разведки.

Всё же и в этом, не совсем надёжном источнике обнаруживался некий нечёткий след, в сообщениях об акустических контактах с некими огромных размеров объектами, движущимися иногда с немыслимыми для подводных аппаратов скоростями.

Некоторые особенности этих описаний позволяли предполагать, что это не одни лишь досужие вымыслы белых бездельников, скучающих на вахте в длинных переходах по беспредельной и пустой Панталласе.

А способность этих объектов уходить от преследования и иногда самым фантастическим образом просто исчезать из под самого носа, ассоциировалась с рядом свидетельств об известном «демонизме» HFN. Когда они, например, ускользали непонятным образом из самого плотного и многослойного и надёжного кольца окружения.

Как буквальными призраками появились и исчезли участники известного нападения на Адмиралтейство в начале второй Атомной, принятые тогда Имперцами за какое-то особенно секретное оперативное подразделение континенталов.


Самым труднодоступным для сбора объективных данных был южный приполярный район. Но он же оказался и самым интересным, так как по соотношению числа наблюдателей и времени их наблюдений к зарегистрированным аномальным проявлениям явно доминировал над всем остальным Саракшем. Складывалось впечатление, что если при работе по Островной Империи местом предварительного сбора у HFN был Гнилой Архипелаг, то Южный полюс выполнял ту же функцию по отношению ко всей Обитаемой Поверхности.

То есть, маршрут внедрения, например, в Империю, проходил из Южного полюса, куда HFN доставляли крупные летающие аппараты, через Гнилой Архипелаг, на неопознанных подводных объектах, а потом малой подводной лодкой на собственно цивилизованные острова.

Проекту, однако, не повезло в том отношении, что он пришёлся на явный спад деятельности людей ниоткуда*. И в связи с этим большинство выдвинутых в его лоне гипотез так и осталось неподтверждёнными.

Зато самым значительным из раскопанных по архивам материалов был так называемый Казус Бидзанби Да. Возможно даже, что это был также и самый значительный эпизод во всей истории взаимоотношений саракшан и людей ниоткуда.

---------
* - Кризис прогрессорства на Терре.


Согласно секретным документам, он был переселенцем, из мира HFN на Саракш.

Собственно, нигде это не было подтверждено прямо, ни самим Бидзанби Да, ни его опекунами. Такова только была ведущая гипотеза, которой придерживались эти самые опекуны, из Уку.

Но подкреплена она была столь убедительным фактическим материалом, что оспаривать её было бы намного труднее, чем принять. Притом и самим Переселенцем никогда не отрицалась.

Когда Начальство Проекта узнало об этой истории, оно было поражено так, как будто получило удар ножом в спину. Однако, узнав подробности, так и не дало ход этому делу.

Между тем, по возрасту Бидзанби Да вполне мог быть ещё жив*, хотя и было бы ему уже далеко за восемьдесят.

Но крышевали и легендировали его настоящие профессионалы, среди которых оказались замешаны и некоторые весьма даже высокопоставленные лица. Так что вряд ли его удалось бы так уж просто разыскать.

Да и какие подробности мог бы сообщить почти девяностолетний старик, больше половины жизни проживший в Империи?

---------
* - Сильно вряд ли.


Притом, что некоторое время он был источником разнообразных мелких изобретений и открытий в самых разных областях науки и технологии, заметно обогативших их.

По всей видимости, так он платил за гостеприимство.

А два или три раза косвенными намёками он сообщал кое-что и об HFN, более принципиальное, впрочем, чем относящееся к конкретным взаимодействиям с ними.

Например, что генетической меткой для всех них является выпадение энзимных комплексов, ответственных за усвоение медьсодержащих  продуктов.

На Саракше имеют некоторое распространение виды, использующие медь в метаболизме, и некоторые из них, из этих животных и растений употребляются саракшанами в пищу.

И вот, оказывается, HFN должны были строго избегать соответствующих блюд, чтобы не получить серьёзного отравления медью.

Вообще-то это была болезнь такая, редкое генетическое отклонение, вроде гемофилии. Но ещё и общая особенность HFN.

И это было можно легко проверить по имеющимся образцам и свидетельствам, и это было тут же сделано, и проверка дала положительный результат.

И ещё Переселенец выдал две – три подобные информации, в том числе одну и касательно жизни в мире HFN.

Так что был как источник хотя и малопродуктивен, но не совсем уж бесполезен.

Таким образом, он был использован для Империи, Саракша и подразделения Уку, и у крыши его имелись хотя бы некоторые и хотя бы лишь формальные оправдания своим действиям.

То есть, вполне возможно, что с их стороны никакой измены действительно не было, а был лишь некий, хотя и не согласованный и крайне рискованный опыт.


И Начальство, в общем, успокоилось.

Но, кажется, так и не смогло забыть пережитого стресса, и смотрело теперь на собственных подчинённых с некоторым подозрением, полагая возможным ожидать от них всего.

И так бы Проект и крутился среди собственных пыльных скелетов в шкафу и потерянных HFN ржавых железок, но Идея всё-таки родилась в его лоне.

Это были имитационные полигоны.

Статистический анализ давно показывал склонность к появлению небесных призраков, а в исключительных случаях и самих HFN в районах с активной деятельностью по реализации каких-либо крупных проектов.

Очевидно, они были любопытны до дел в Империи, в особенности же к внедряемым ею новациям.

И в конце концов, у аналитиков Уку возникла мысль построить несколько, для подтверждения, опытных полигонов, на которых имитировалась бы сходная деятельность по созданию чего-то значительного и одновременно неинтерпретируемого.

Ну, последнее-то обеспечить было легче всего. Достаточно было привлечь какого-либо грамотного сценариста из студии ментозаписи.

То есть, изобразить выход на реализацию некоей стратегически важной, может быть даже оборонного значения технологии. Так, что HFN не смогут не заинтересоваться.

И вот тут-то мы их…



 
43. ИНТЕРМЕДИЯ. МЕДИУМ-СКАНЕР


Но чтобы приманка сработала, необходимо было хоть что-то знать о летающих призраках. В основном надежда была на радарный контроль Имперских воздушных просторов. Но потом была применена в деле и некая новация.

Именно, новоразработанная, но пока никем не востребованная техника широкодиапазонного радиоэлектронного сканирования.

Проект вдохнул в неё новую жизнь, предоставив поддержку и самое широкое поле применения, чтобы доказать свою эффективность.

И, в отличие от радаров системы ПРО, плоды соответствующих усилий не заставили себя долго ждать.

Правда и здесь было своё осложнение, в многочисленности источников естественного радиоизлучения, создающих мощный помеховый фон.

Хуже того, ионосфера Саракша сама по себе оказалась настолько сложным объектом в отношении всяческого электромагнетизма, что многие процессы в ней легко можно было принять за проявления какой-то разумной деятельности.

И лишь совершенствование технологий позволило более или менее отсеять связанные с ней помехи, когда эту аппаратуру научили ещё и распознавать высоту источника.

И тогда, собственно, и обнаружились некие как бы «тоже призраки», источники крайне слабого высокочастотного электромагнитного излучения, передвигающиеся по вполне «самолётным» траекториям в циклосфере.

Эти источники не порождали никакого радарного эха, но в своём движении старательно огибали наиболее мощные турбулентности и демонстрировали признаки воздействия менее интенсивных, сбивающих их несколько с курса, который они потом, выйдя из вихря, также старательно восстанавливали.

И теперь можно было накапливать по этим объектам некоторую статистику.


А Хэм в это время занимался совсем другим.

И в первый раз в жизни он тогда был откровенно _использован_ как какой-то ресурс, как будто стал уже настоящей государственной собственностью, находящейся в чьём-то управлении.

Идея привлечь медиумов циркулировала в Проекте изначально, но руки дошли до этого далеко не сразу. Но с ними, в общем, как-то не пошло.

И тогда Хэм почувствовал, что внимание коллективного эго Проекта всё более концентрируется на нём.

До сих пор он был лишь «best boy» Проекта, среди некоторого числа других, по вопросам всяческого интеллектуализма. Но теперь его явно востребовали как психократа.

Эдакое такое как бы многоглазое молчаливое чего-то ожидающее его созерцание с разных сторон, формирующее некий «кокон» отношений вокруг него, в котором он оказывался заключён в полном одиночестве, как бы соло на некоторой сцене, перед сливающейся массой многочисленных зрителей, чего-то от него ожидавшей.

Естественно, если бы он не откликнулся, никто бы ему ничего не сказал и не осудил, формально. Но не о том была речь.

А смысл был в том, что теперь надо оставить всякие разные, там, свои обиды и претензии, перед лицом Общей Большой Проблемы, чреватой Неизвестным. Забыть про свою отверженность и особый статус, равно как и про свои заслуги на общественно полезных поприщах.

Ибо всё это сейчас неважно.

А настоятельно необходимо лишь предельное деловое напряжение и полная самоотдача.

Так как вопрос представляется жизненно важным для Страны, а может быть, и для всего Саракша. Ибо история его знала соответствующий прецедент, и он носил отнюдь не позитивный характер*.

---------
* - Речь идёт о периоде так называемого Господства Магов.


И он наконец решился, на то, что и самого его уже некоторое время как бы соблазняло.

На попытку лично просканировать полномасштабные корневые детерминаторы сложившейся обстановки, чтобы выявить настоящие тенденции развития и, возможно, совершить Выбор, самому, либо облегчить его для других, для Трансцедентального Субъекта Проекта.

И раньше тоже у него вызывала определённый интерес идея попробовать, на уровне привлечения самой современной из созданной к настоящему времени, в том числе и при его непосредственном участии психотронной и ментоскопической техники, и самому испытать все возможности собственной трансфизики, не ограничиваясь какими-либо привходящими условиями.

Правда, на несколько иной задаче.

Несколько, правда, перекликающейся с той, что конкретно перед ним сейчас стояла.

Даже ему и снилось как-то, пару раз, как он сидит среди некоего сложного оборудования, и…

Да, но одно дело игра воображения, заменившая ему известного рода сны, и совсем другое совершать это во вполне конкретном коллективе, ответственном на политическом уровне, напряжённом собственными интересами и конфликтами и отнюдь не столь лояльном к его чувствам и интенциям, как когда-то папа с мамой.


Компромисс состоял в том, что он решился попробовать это полуприватно, в собственной лаборатории, с привлечением лишь нескольких, самых доверенных сотрудников, и не информируя никакое руководство и даже вообще кого бы то ни было.

Благо задел по методикам и оборудованию был достаточно солидный, в том числе и по материалам опыта с Найдёнышем.

И после нескольких месяцев интенсивной подготовки, когда в Проекте он почти даже не появлялся, они таки провели некую серию записей.

Которые потом Хэм лично сам и отредактировал, удалив некоторые, наиболее затрагивавшие его эмоциональные сферы эпизоды.

А потом ещё и проштамповал на них самый высокий уровень секретности, на который только имел право, и спрятал подальше.

А для руководства подготовил лишь краткий отчёт по существу вопроса.

Разумеется, когда он его представил, Руководство было несколько недовольно.

Но так как всё это дело можно было оформить, как его личную инициативу, и поскольку отчёт содержал некие существенные моменты, оно не выпустило это своё недовольство на волю, и также проштамповало его высшей формой секретности и спрятало куда-то далеко, в самые глубины самых недоступных своих сейфов.

Чего Хэм, естественно, не знал, но о чём легко догадался.

И к чему, естественно, никаких возражений не возымел.

На том, как говорится, и разошлись, не вполне довольные друг другом, но и без каких-либо претензий*.

Имело ли всё это последствия для работы Проекта?

Конечно.

---------
* - «И разошлись, не вполне довольные друг другом, но и без каких-либо особых претензий». Патриций и пэт, местный философско-приключенческо-мелодраматический роман, ставший классикой жанра.


Контекстом записей, также как и в опыте с Найдёнышем, выступал психологический опыт его собственных переживаний периода Сретения, про которое он никогда ничего не знал и не понимал, но которое идентифицировал лишь по совпадению во времени с собственным «психократическим бунтом» в последний год обучения в Высшей школе.

Но теперь, в отличие от Найдёныша, всё зависило от его собственной инициативы и умения применять собственную трансфизику. Что было весьма не просто, так как он вытормаживал эти свои способности и не тренировал, не применял и прочими способами не осваивал их. Кроме того, он уже заболевал – что-то там с печенью, - и трансфизика эта была бессознательно отвлечена на борьбу с болезнью и лавирование между некоторыми опасностями в связи с ней, грозящими разнообразными жизненными кризисами.

И тем не менее, это удалось.


В первых попытках он просто сидел в кресле сканера-оператора под лёгким действием некоторых мандалоподобных тонов, выделенных из найдёнышевых ментограмм, пытаясь сосредоточиться и подстраивая психоскопическую аппаратуру под свои восприятия.

Некоторое время это никак не удавалось, ничего кроме лёгкого транса и игры воображения, состоявшей в чувстве полёта над полями, лесами и горами Страны, не получалось. Но потом, наконец, прорвалО.

И он вдруг почувствовал, что не один наблюдает за просторами. Он ощутил – как говорят, всеми фибрами души, - некий огромный многоугольник, в каждой из вершин которого, непрерывно перемещавшихся, совсем медленно или достаточно быстро, как бы сосредоточивалось некое Сознание, ответственное за восприятие и общее направление развёртывающегося действия, всё более соединяющего и вовлекающего в себя всё большее число участников.

И одной из этих вершин, не самой, притом, выдающейся, был и он.

Но были и другие, и не только более значимые и весомые, но и явно чужые, не саракшские.

И не только HFN.

И после нескольких таких предварительных погружений, после всяческих проб и поисков тонов «ключа входа» и их фиксации в ментограммах, начался и сам Опыт.


И он предстал, наконец, совсем голым перед немногочисленными, правда, самыми доверенными сотрудниками, включая давнего своего приятеля Сценариста и вновь приглашённого Психохирурга, того самого, Найдёнышева, пока его облепливали в разных местах датчиками и опутывали проводами.

И даже самая Хэмова пиписька не избежала, так как он имел с некоторого времени основания полагать, что его астральное зацепление с терранами носило, в том числе, и эмоционально-эротический характер*.

Жертвуя собой, отметил при этом Хэм не без некоторой грустной иронии.

Но более смущало его не это.

Забрили всё же в сканеры, думал он, заливаясь жаром некоего лёгкого стыда.

То есть, из Экспериментатора он теперь превратился в Объект исследования.

Что ж, «познай себя» - разве не об этом говорили древние философы?

«Смирися, гордый человек! Нагим пришёл в этот Мир, нагим и оставишь его!» - вторила Священная Книга Дзагого.

И он смирялся, с судьбой, с необходимостью.

Но стыдно временами было за себя почти до слёз. И до непроизвольных эрекций, между прочим. Наблюдаемых, между прочим, контролирующими его сотрудниками.

---------
* - Аэлита.


Правда, после первых опытов, когда всё ещё не устоялось, и буквально весь наличный персонал перед началом записей стадом толкся вокруг него, голого, отобрали для этого одного лишь постоянного сотрудника.

Даму, между причём. Чуть более чем среднего возраста.

То есть, раза в два старше Хэма.

Как бы «взрослую» по отношению к нему. Чтобы менее стеснительно. И чтобы подогреть несколько его пэтский комплекс*.

Но всё равно.

---------
* - При нормальном развитии пэты отнюдь не стеснительны относительно собственной наготы.


А ещё для него критичность ситуации состояла в том, что во время некоторых сеансов он полностью выпадал из окружающей обстановки и был абсолютно беспомощен в отношении любого обращения с ним.

И не знал бы, если бы с ним проводили в это время какие-нибудь манипуляции.

Поэтому приходилось просто доверять, что было совсем не в его правилах.

Потому и пригласил Психохирурга, с которым знакомство свёл ещё давно, когда сам лежал в психиатрической клинике. И которому одному, пожалуй, только и доверял до конца.


Но, между прочим, некоторые электроды, игольчатые, вводились прямо в нервные узлы, притом безо всякого обезболивания, чтобы не нарушить химическими препаратами тонкой регулировки нервных процессов необходимой при сканировании.

А узлы эти были весьма даже чувствительные.

А в наиболее острых фазах опыта он в довершении ещё и подвергался электронной активации некоторых мозговых структур, ответственных за медиумические способности.

Это был лучевой массаж подкоровых областей, известный, в принципе, на Терре, но только реализуемый саракшанами более грубым способом. И это действительно было достаточно рискованной составляющей опыта.

И всё равно это было несопоставимо мягче, в сравнении с обращением с первыми сканерами.

Из тех и вовсе делали живые препараты, намертво сращенные с регистраторами и обрабатывающей получаемые данные вычислительной техникой.


А вообще, в том, чтобы заголить Хэмчика был и вполне конкретный политический интерес.

Длительно сотрудничавший в Институте, он, как ни конспирировал своё внутреннее, был достаточно открыт для местных.

И они прекрасно знали, что он психократ и неплохой математик, ну, не Эйлер, конечно, и не Гаусс, если брать терранские эталоны, но не бесталанный.

Что пэт, конечно, было тоже известно, что шиз и истерик. Ну, последнее-то иногда можно было наблюдать и непосредственно.

Но ходил также слушок, что он и при Дворе оказывает некие услуги, именно как медиум.

И потому местным демократам было политически выгодно его нагнуть, заставить поработать и на них, чтобы попомыкАть им хотя бы недолго, пусть даже его ментограммы и не удастся просмотреть самим, если они будут сильно засекречены.

Но всё же.

Хотя и среди архивистов есть наши люди, как известно.

Но если даже и нет, сам факт такой именно работы Хэма на демократическую партию, когда он полностью попадал под власть местного своего окружения, был бы достаточно символичен и дискредитировал бы не только его, но, косвенно, и самый Двор.

Но Хэм всё же исхитрился обставить необходимое с его точки зрения дело так, чтобы в основном удар миновал его, и последствия были сведены к минимуму.



 
44. ГИБЕЛЬ БОГОВ


Закономерности в поведении летающих признаков были выявлены почти сразу и оказались лежащими на поверхности. Это явно были разведчики, осуществляющие тотальный контроль территории Архипелагов. Но они действительно имели аттракторы, особенно в районах расположения крупных комплексов, основанных на передовых технологиях. Например, антенных полей радарных систем ПРО или крупных атомных энергетических центров.

Что ж, тогда и было начато сооружение имитационных полигонов.

И призраки среагировали. Стали облетать объекты, сначала на большой высоте, в обычном своём дежурном эшелоне, а потом и снижаясь, пока, наконец, один из них не выскочил на свет божий из облаков.

И действительно оказался небольшим самолётом, на первый взгляд совсем обычного вида.

Разочарование в ведущем ситуационном центре и на КП было почти что кожей ощутимо. Ещё бы, всёго лишь какой-то очередной шпион континенталов. Но спарка ракетопланов всё же была поднята – ну, наказать хотя бы их, если уж под руку попали. Однако первый же приборно-визуальный осмотр объекта на дальнем ещё подлёте, в сильной оптике, показал, что дело всё же не совсем обычно.


На сером, сливающимся с облаками гладком аэродинамическом предельно зализанном корпусе самолёта не было видно никаких окон, дверей, люков, блистеров, антенн – вообще ничего. Равно как и в общей конструкции его, также несколько необычной, напрочь отсутствовало то, что хотя бы отдалённо напоминало хоть какие-то, хоть самые фантастические двигатели*.

То есть, он явно был чужим.

И как только это стало очевидным, с КП последовала команда на перехват.

Спарка моментально разделилась на атакующего, вышедшего тотчас на преследование с форсажем, и прикрывающего, отвалившего далеко в сторону, чтобы контролировать пространство. И атакующий стал догонять чужого, в надежде принудить его на посадку.

Но самолётик, словно бы ещё издали почувствовав преследование, тоже неожиданно увеличил скорость и стал медленно набирать высоту, приближаясь к облакам.

И тогда атакующий, видя, что упускает, дал очередь из пулемёта.

Самолётик послушно задымил, теряя скорость и планируя к земле. Но вдруг взорвался и рассыпался в воздухе.

---------
* - Землянский автомат-разведчик «Спарроу» скользит в атмосфере, ускоряя системой специально настроенных силовых полей обтекающий его воздух.


И это не были топливные баки, даже и предположительно, как было потом написано в отчёте. Скорее всего, сработала та же самая система самоуничтожения, которая была характерна для всех захваченных терранских артефактов.

Обломки самолётика были рассеяны на большой территории, и в последующем анализе почти никаких новых данных не принесли. За исключением некоторых из технологий радионевидимости, которыми он был оснащён.

И это был уже второй случай, когда Проект прямо сориентировал интеллектуальную элиту Империи на некие новаторские для неё технологические направления, вкупе с гетерогенными полупроводниковыми системами как альтернативе микроламповым технологиям, давно уже упёршимся в потолок в своём развитии.

Так что континенталы могли продолжать гнуть свою линию узколобого научно-технологического утилитаризма, пока мудрые и широко мыслящие островитяне нарабатывали базу для того, чтобы в очередной раз обставить их в технико-экономическом соревновании.


И в этом отношении самолётик сильно заинтересовал военных. Источник энергии у него был, по-видимому, всё тот же, атомно-изотопный. Это можно было только предполагать, но некие обломки, сходные с батарейками известных артефактов, только намного более мощными, были найдены, равно как о том же свидетельствовали повышенный после взрыва радиационный фон и появление в воздухе и осадках специфических изотопов.

Но в отношении движителя этого летательного аппарата невозможно было сказать ровно ничего. Притом, что уходил он от преследования, приближаясь к сверхзвуку. И можно было предполагать, что это не был для него скоростной предел.

Притом, также, что самолётик также очень неплохо чувствовал себя в циклосфере, судя по данным радиоэлектронного слежения. А для имперских ракетопланов она продолжала оставаться источником всяческих рисков и неприятностей.

И завязанные в проекте генералы были очень решительно настроены относительно дальнейших попыток перехвата, в надежде получить более целый экземпляр для изучения.


Но терранские автоматические разведчики после инцидента из облаков более уже не высовывались, предпочитая теперь исключительно высоты циклосферного полёта.

И тогда родился проект их перехвата и там. В конце концов, циклосферные ракетопланы на подобные операции и были ориентированы. А выходить на цель в туманно-облачных слоях в условиях радиолокационной невидимости объекта можно было по тому слабому, скорее всего сканирующему излучению, источником которого он был. И после соответствующего дооборудования циклопланы, равно как и их пилоты, были готовы к выполнению этой миссии.

И несколько раз они поднимались на цель. Но поначалу это было неудачно, то турбулентность вмешивалась, а то и сами разведчики вдруг выключали свои сканеры и став невидимыми, уходили в неизвестном направлении.

Но саракшане вообще, и имперцы в частности, для которых война подчас становилась образом жизни целых поколений, тоже были не лыком шиты.

Они понимали, что имеют дело с, ну, может быть, и не совсем простым, но всего лишь автоматом. И они разработали тактику некоего отвлекающего манёвра, когда циклопланы в районе разведчика появлялись как бы случайно, в ходе собственных каких-то учений или подобных действий.

В этом случае разведчик тоже выключался, из простой предосторожности. Но тут – какое совпадение! – на объекте сканирования начиналась некая деятельность, прецедентов которой он никогда раньше наблюдать не мог. Сценаристы имитационного отдела, во всяком случае, ручались за это головой.


И будучи всего лишь малоценным, очевидно, автоматом, разведчик действительно покупался, и продолжал съёмку.

И так было несколько раз, пока пилоты и операторы наземного контроля только отрабатывали тактику. Ну а потом имперские орлы стали заваливать земляшек одного за другим!

Обломков, во всяком случае, было много. Но по комплектности собираемый макет пополнялся медленно. Устройство самоликвидации было, очевидно, стандартным, и каждый раз более всего повреждались одни и те же, наиболее секретные, надо полагать, с точки зрения терран узлы и агрегаты.

Но везение тоже фактор немаловажный, и однажды пулемётная очередь снесла-таки непосредственно самоликвидатор.

Он сработал, конечно, но с гораздо меньшим эффектом, и наконец, в руки имперцев попало «хоть что-то», как оценил результат один из генералов Проекта. Но за этим скепсисом была плохо скрыта самая непосредственная радость ребёнка, получившего наконец в руки вожделенную игрушку, так как тупая автоматика разведчика вопреки логике момента до конца пыталась управлять самолётиком и посадить его в целости. Что ей отчасти и удалось.

А терранские разведчики немедленно отреагировали на инцидент, и пропали разом, прекратив своё невидимое барражирование над просторами Империи.

Но было, как бы, уже поздно.


Вполне может быть, что частично уцелевший разведчик передал, падая, какой-то кодовый сигнал, информирующий его хозяев о захвате, невозможно сказать точно.

Во всяком случае, вскоре он и появился.

Вынырнул из облаков над тем самым, где был сбит первый терранский автомат, имитационным полигоном.


Похожий на пару суповых тарелок друг на друге, днищами в противоположные стороны. И тогда на разведку было поднято звено циклосферных ракетопланов.

Приблизившись к цели, они попытались прижать «тарелку» к земле и вынудить совершить посадку, но это было трудно сделать, так как она висела неподвижно в воздухе и на самые тесные сближения никак не реагировала.

И тогда один из стратопланов выпустил по ней очередь из пулемёта.

И тут же был сбит мгновенно сверкнувшим и громко щёлкнувшим в воздухе лучом с неё.

Два других реактивщика тут же отвернули и разошлись в разные стороны, а с КП мгновенно прозвучала команда – атаковать!

И они пошли в атаку, и строча пулемётами, выпустили по ней всё свои ракеты. Которые тут же были последовательно, одна за другой, с некоторой даже как бы демонстративной неторопливостью расщёлканы тем же лучом.

И потрясённый дежурный офицер в азарте охоты скомандовал «Пуск!» ракетам местного пункта ПРО!

Пять ракет тут же взвились в воздух, причём две из них несли на себе ядерные заряды!


Маневренные и значительно более скоростные, почти неуязвимые для саракшских средств противодействия, они атаковали «тарелку» одновременно с пяти разных сторон. Но четыре из них тоже были сбиты. Однако некоторая неторопливость, призванная, очевидно, демонстрировать абсолютное силовое превосходство, подвела на этот раз HFN, либо кто ещё там сидел, в этом аппарате. Дежурный офицер успел нажать кнопку подрыва пятой, которая оказалась к тому же ещё и атомной.

Никаких отголосков взрыва в КП не услышали, так как микрофоны наблюдательного пункта были моментально повреждены, а экраны на некоторое время тоже ослепли, залитые атомным сиянием.

А потом, когда спустя некоторое время зрение к ним вернулось, и сквозь пыльные вихри и помутневшую оптику стало возможно различить горизонт, он был чист. Ну, не считая поднятой пыли, разумеется. Но никакой «тарелки» на нём уже не наблюдалось.

- Идио-от! – заорал, наконец, генерал, начальник КП, на дежурного офицера.

- Что ты наделал!