Тот, который...

Его горю не было предела. Он уходил. «Неужели все мы обречены сделать так, – думал он, – все мы, с трагедией в душе?». Дико придумано, странно намалевано. И эта улыбка Шеду на лице, и его закрытые глаза. Вы смотрите на него часами, все понимаете и ничего не можете понять. Крылатый бык, медленно шествующий привратник, ассирийский сфинкс.

Да, обречены на роковые поступки без учета следствий. Мечемся и мучаемся по-достоевски по всему миру. А те, кто в пути, – их не найти. Лишние люди, выскочившие из классики типы, романтики-лишенцы. Лишены всего: любви, богатства, славы, рассудка и расчета, заботы об общественном мнении, тщеславия и корысти.

Что же нам надо? Чем мы терзаемся, почему не можем жить по-человечески? И пробовали ведь, пытались же, возвращались и не раз. И что же? Каждый понимал, что баста. Кто-то сжег за нас наши мосты. А впереди, как всегда, дорога в неизвестность. Хорошо бы, если вверх, да чтобы тропинка поуже и покаменистее, щебень вниз осыпается, в бурный поток, пропасти и опасность лавин, знаки крутых поворотов. Ну и желания. Вот и поделом.

Последний вираж всегда самый рисковый и самый красивый. Неважно, разобьешься ли. Даже лучше, если бы. Потому что иначе ездит удача.

И удача была. Он оставил тем, кто любил его, разные подарки. Делали же раньше уходящие дары любимым. Никто не упрекнул бы его в неблагодарности.

– А ты мог бы нарисовать такую… ожившую картину? – спрашивал однажды ребенок с сияющими от предвкушения глазами.

Тогда он не мог, но сейчас мог. Там были, конечно, все самые лучшие и чудесные вещи: облака и горы, весенняя земля в пушистых подснежниках, чистые родники, бьющие из-под корней волшебных кедров.

– Увидишь ее всякий раз, как захочешь, – сказал он той маленькой девочке. И они вместе попробовали вызвать картину и войти в нее.

Птицы заливались в предрассветной прохладе. Молочный туман лениво кочевал от одной горы к другой. Где-то позванивал колокольчик. Необъяснимый, едва уловимый аромат тайны наполнял все вокруг.

– Давай останемся! – попросила она.

– Давай, – он согласился сразу.

И едва они спустились к реке, как все начало изменяться и колыхаться, очертания гор уже расплылись, но она еще успела сорвать подснежник.

Когда они снова оказались в своей убогой городской квартире, подснежник завял.

– Никогда ничего не трогай там!

– Ну почему?

– Это мир грез, нельзя ломать его, он хрупкий.

– Он же стал исчезать раньше, чем я сорвала цветок!

– Тем более. Манит не мечта, а ее предчувствие. А гулять там опасно, жутко и сладко. Можно и не вернуться.

– Ну и пусть! Ну и не надо! Там так хорошо!

Он ничего не ответил ей. Тот, кто создавал живые картины.

Еще тогда, когда Тот бродил по пустынной местности и явился ему дракон с глазами, как озера могущественного знания, и показал ему, как возникают миры, он понял, что спрашивать так же бесполезно, как и отвечать. Надо видеть.

И он видел. Видел, что на этот раз все будет решено. Путы ослабли, звезды опутали взоры, путь был свободен.

Тот, который так долго ждал, наконец пришел.