Два лика петербургской весны Зарисовка

1.
Нигде нет такой отвратительной весны, как в Петербурге. Она, как ипохондричная дама, не может найти самое себя. Вот, на юге - враз побежали ручьи, набухли почки, оглянуться не успеешь, уже вокруг кремовое марево цветущих садов.
У нас нет. Если вдруг показывается солнце, то оно осторожно крадется по бледному анемичному небосклону, и ты боишься, что оно вот-вот свалится за горизонт в глубоком обмороке. Но это солнце все равно радость, его вялые лучи хочется потрогать, согреть, как руки больного ребенка.
Ах, оно все-таки есть, не умерло! Но радость короткая, и она быстро гаснет, потому что тут же накидывают на солнце серое грязное полотно туч, как на покойника. И полотно это кажется столь плотным, будто это и не тучи, а сплошная графитная замазка, и чтобы опять добраться до солнца, нужно ее как следует колупнуть стамеской. Потом вдруг все пространство будто сморщится, горизонт съедается мутью и… понеслось... сверху, в бок, в лицо, повалило мокрыми частыми плюхами снежной воды, под ногами ржавое крошево обгоревшего на обочинах, истаявшего в выхлопных газах, снега.
Хотите вы любви под таким небом, хотите улететь в поэтических грезах?
Ни черта вы не хотите, разве что выматериться, посетовать на судьбу и напиться.
Ну, это всегда пожалуйста, и необязательно весной.
Но весной особенно, поэтому, как подснежники, прорастают на обочине асфальтов корявые фигуры, не мужчины и не женщины, а особи, в каких-то дерюжках, обглоданных мехах, с авоськами, в которых собрана пустая тара - ночной подскамеечный урожай: сдадут его и протрусят до ближайшего ларька.
А по самим асфальтам мчат мрачные грязные авто, а по тротуарам текут серые, ну, всегда серые, потому что это основной цвет Петербурга, людские потоки, и в эти серые потоки вставлены, как рублевые монеты, бледные, скучные, влажные лица, и несет этот поток в себе энергию вражды и болезни.
Да, это пора хронических гайморитов, несварения желудка и вирусных инфекций. Носовой платок, символ весны. Дрянь, что за весна.
- Ну, как дела?
- Да как обычно, болеем...
Промчишься по городу, как мышь, и в норку, в свою, за занавеску!..

2.
Нет нигде великолепнее, царственнее и безудержнее весны, чем в Петербурге!
Она вспыхивает золотым огнем на шпилях и куполах, она взрывается сиреневыми петардами на Марсовом поле. Сквозь ажур решетки Летнего сада, между старых стволов, проступают стыдливо бело-мраморные тела скульптур. О, с них сняли эти страшные, черные, как гробы, ящики, и вот они, не привыкнув еще к своей совершеннной наготе, стоят на весеннем ветру, слегка прикрытые синими тенями и легкой зеленоватой дымкой распускающейся листвы. А в парках и садах, на изумрудных, в световых солнечных пятнах лужайках гуляют с собаками, с колясками, и просто парочками: и все эти вместе гуляющие в прореженном свежем воздухе кажутся вырезанными из цветного детского картона.
А запахи! Они набирают силу, они насыщаются весенним дождем, мокрой сиренью, открытыми окнами кофеен и пышечных. А по рекам и каналам, разрезая носами усталую за зиму воду и оставляя за собой пенные волны, мчатся, несутся, лавируют и резвятся катера и моторки, и речные пароходики везут на себе пеструю развеселую толпу туристов.
Ах, эта петербургская весна! Она несет в себе ощущение полета, стремительного движения, пронзительного простора высокого голубого неба! И душа, будто ей приделали крылья, вот-вот выпорхнет наружу и присядет на вершине Александрийского столпа, рядом с Ангелом!
И хочется жить!