Эстетический хоррор

В воздухе пахнет горячим шоссе с белой разметкой, и пылью, и сине-коричневым небом, и гниловатыми водами речки.
Первый момент. Я сижу за столом, рассыпаю по стеклянному прозрачному, как вода столу, белый порошок. Порошок хрустит и переливается. Розовыми пальцами разглаживаю его, чуть-чуть растираю в ладонях. Видимо это героин. Прислоняю ноздри, нюхаю. Пот стремительно переполняет углубления и впадины моего лица. Улетаю.
Второй момент.
В спальне холодно, как в кирпичном колодце. Я, как белый камешек, перекатываюсь с одной стороны жестяного стульчика на другую.
Я сижу на форуме, перелистываю, короткие рассказы о жизни людей, что-то отвечаю, что-то смотрю, стучу по клавишам. Туплюсь пустым взглядом в уникальную историю. Она о человеке, который рисует трупами. Её название «Отцветут стихии веков, случайному путнику повезет найти эту застывшую картину и он будет восхищен». Длинновато, как для названия.
 Открываю фотографии. Череп, картонная коробка, через крохотные, хрупкие дыры которой мой мозг смотрит на окружающий мир.
Разглядываю картинки. Оказывается, этот персонаж не просто рисует трупами. Он наряжает трупы в маски с оленьими рогами, холодно-синие маски с впавшими глазными яблоками, вырезает на теле странные древние символы, расставляет вокруг мифологические атрибуты. Он это фотографирует, фотошопит и выкладывает в сеть. Причем этот человек действительно серийный убийца и действительно милиция пытается его поймать, но все тщетно. Странно, что его ещё до сих пор не поймали. Ужасаюсь. Закрываю форум.
Третий момент.
Я почувствовал на щеках уколы песчинок, и открыла глаза. Я качусь по прерии в советстком полу-сгнившем автобусе. Куда еду точно не помню. Передаю бородатому, вонючему от пота водителю какую-то мелочь за проезд. Водитель весело улыбается беззубыми зубами и хватается огрубевшими руками за заплывшую жиром баранку.  Неприятно ноет в районе груди. Очень жарко. Тянусь к окну, от него приятно веет ветром. Когда автобус останавливается я выхожу в какой-то деревне. Смотрю по сторонам. На улице в полдень удивительно пусто. Поднимается ветер, металлический горбик, выпирающий из песка, где-то в далеке так и остается немым. Мне, кажется, что он смотрит на меня.
 Ступаю тяжелыми ботинками на желтый выжженный песок, прохожу несколько метров. Передо мной маленький сгорбленный деревянный домик, вечность очень сильно его покусала. На нем виднеются следы от ремонтных работ. До сих пор не понимаю, что я здесь делаю.
 Подхожу к металлической новенькой двери, тихо стучу. За дверью раздается громкий, как будто слоновый топот. Выбегает мальчик лет семи с глубокими черными глазами и длинными каштановыми волосами, энергетика от него расходится волнами в стороны, а когда возвращается, сильно бьет по мозгам. Первым делом я обращаю внимание на безжизненные, широко раскрытые глаза, вечно глядящие на меня, никогда меня не замечающие... Его руки напоминают жесткий, белесый, суставчатый остов. Они обнимают  меня, скованно, сдержанно, холодно.
- Мама, я очень долго ждал тебя, – говорит он и обнимает меня за ноги.
Мама? Почему мама? Я не помню, чтобы у меня был сын. Хотя, скорее всего это неважно, раз я уже здесь. 
Четвертый момент.
Городок молчал, как умершие часы. Я иду по ночным улицам, вокруг прохладно и тянет сладковатым мускусным запахом от деревьев. Меня трясет, как в лихорадке.
 Веду за руку сына, к сожалению, не спросила, как зовут. Пробуждались сладковатые запахи мокрой древесины и слежавшихся прелых листьев столетней давности
Мы идем по темным ступеньках, на которых отражается лунный свет. Ребенок мне рассказывает о курсах валют на сегодняшний день. Перед нами, прямо в ноги падает пародия на человека - отвратительная, с длинными, почти изгнившими пальцами, с черепом вместо лица, с черными, пустыми, пялящимися в никуда глазницами. Видимо, мертв, точнее мертв уже давно. Не я, не сын не шелохнулись даже. Я слышу, как вдали где-то уже гудят милицейские машины, немного трясется рука, но при сыне не подаю вида.
- Не волнуйся, мама, я им ничего не скажу, – почему-то сказал мне сын и сильнее сжал мою руку. В его глазах было дикое спокойствие.
Следующий момент и я уже даю показания какой-то женщине. Мой сын стоит рядом и изображает то шок то безудержное спокойствие, при этом при даче показаний у нас все зеркально сходится.
Мы идем домой, мне дико страшно, за себя, за сына. Вообще страшно от того, что мы увидели, как умирает человек, но его это видимо не особо волновало, так как он сжимал мою руку и рассказывал дальше о финансовом состоянии нашей страны. Очень умный. На минутку его сердце, кажется, забилось, бесшумно. Он развернулся и спросил меня:
- Мама, а когда мы заберем эту субстанцию?
- В смысле? – удивилась я.
- Ах, я забыл, что никто ничего не должен об этом знать.
По моему телу пробежала мелкая дрожь, непонятно что он имел в виду. Мы пришли домой, сын ушел переодеваться. Я дрожащими руками вытащила из рюкзака его телефон и начала листать файлы. Фотки меня, фотки трупов, которые разложены, как пешки на шахматных досках в серебряных масках, фотки выжженных и вырезанных символов на их теле. Выдыхаю, героиновый приход кажется уже не таким интересным, как раньше.
Значит это правда, значит это я под приходом рисую эти картины и заставляю своего сына фотографировать.
Дверь еле слышно отворилась. Он зашел и четко, но еле слышно проговорил:
- Я обещал никогда никому не рассказывать об этом. Даже тебе.
- Все верно, утешила я его, а теперь пошли в ванную.
В моем мозгу как на кинопленке отчетливо мелькали картины, суда, тюрьмы, пожизненных издевательств и изматываний. Как я сижу на металлической койке и туплюсь пустым взглядом в своих сокамерников. Там больше не будет героина, прихода. Мне запретят рисовать. И этот мальчик с черными, как пропасть, глазами был связь с этим миром. Я набрала холодной воды в ванну, поставила туда его, немного посмеялась, немного побрызгала в него. Вспомнила немногие моменты из своей жизни. Отключила мысли. Резко надавила на голову, опустила под воду. Я видела, как черные глаза открывались и закрывались в едином порыве, хлопали ресницы, дергались ноги и руки, как с носа пошли пузырьки и он остановился. Дикая энергетика от него в один момент перестала разливаться черной гладью и бить по стенам. Я её боялась.
Я взяла телефон, ещё немного вещей, аккуратно сложила в мешок, достала с рюкзака пол-литровую бутылку с бензином и направилась уверенной поступью - сжигать тело.
Шестой момент.
В воздухе почему-то пахнет керосином и дневной суетой.
Я стою у огромнейшего торгового центра и смотрю, как в небо поднимаются красные шарики. Сегодня здесь будет удивительная террористическая акция. Её организатор я.
Достаю с кармана маленькую металлическую коробочку. Пол секунды смотрю, как в ней отражается небо и шарики. Потираю в ладошках, бережно открываю, вожделенно наблюдаю за содержимым. Подношу к ноздрям, нюхаю. Ощущаю, как приятное расслабление разливается по телу. Я смотрю в последний раз на торговый центр.
 Под каждым прилавком, в каждом магазине мы заложили детонаторы. Эти детонаторы сработают одновременно, так как большая часть этих магазинов – ювелирная, убьет половину продавцов из-за расположения прилавков. В магазинах будет стоять шестьсот пятьдесят человек, которые сразу же после взрыва начнут мародерствовать на полях этого торгового центра. Взрыв за взрывом, толпы людей, мертвецы и, конечно же, дорогущие ювелирные украшения, которые я получу как вознаграждения за все это. На них я, возможно, куплю еще немного порошка и маленький домик с башенкой. Хотя деньги меня интересуют меньше всего. Иногда в карманах своих жертв я их находила. Выкидывала на улице, в мусорные баки, с крыш. Человеческие тела меня интересовали исключительно с эстетической точки зрения.
Десять, девять, восемь, четыре, ноль…. Взрыв и толпы людей пробиваются к витринам. Окончательно разбивают битами стекло, кричат, создают шум и топот. Я смотрю куда-то вдаль, ко мне ошарашено подбегает какой-то мужчина с осколком в глазу, с него сочилась багровая кровь. Он тут же падает на пол. Сквозь его дыхание отчетливо был слышен хрип, со рта сочится все та же кровь. Её выпустили на свободу из тела.
- Помогите…
- Бог поможет, - сказала я, - и кинула ему только что сворованный золотой крестик.