А. Мапу. Сионская любовь. Глава 22

                Перевод: Дан Берг


                Глава 22
 

                Убедительные небылицы

     Только солнце взошло над Иерусалимом, как потянулись на рынки жители со всех концов города, гонят на убой крупный и мелкий скот, везут вино и масло, спешат продать плоды своих рук. Иядидья с Тирцей сидят у окна и наблюдают лихорадочное шествие.

     - В считанные дни опустеют хлева, овчарни и винные погреба. Пир горой. Похоже, на полста лет вперед животы набить хотят. Страшатся люди, что Санхериву добро их достанется. В страхе больше зла, чем в его причине. В эти дни небеса стенают и слез ждут, а внизу радость бьет ключом, - негодуя, заметил Иядидья.
     - Вот-вот в нашем доме стенания и слезы услышим. Завтра свадьба Тамар и Амнона, все припасено, лишь невеста не готова. Ночь проплакала, говорить не хочет. Глупая, верит болтовне пророчицы и боится Амнона, - сказала Тирца.
     - Как вступил Амнон под мою крышу, так и пропал покой в доме, и Тамар словно безумная. Оставь ее на волю Господа.
     - Вон она в саду, бедняжка. Бежит от меня и жалости не принимает.
     - Еще день потерпи, и призовем к ответу: пусть скажет свое желание, ведь ей уж восемнадцать!

     Тем временем Зимри, следуя замыслу, вошел в сад. Тамар, держа в трепетных руках послание Амнона, глазами вбирала драгоценные строки. Она читала письмо, а Зимри читал знаки девичьего сердца на лице ее. Уходит гнев, возвращается любовь.

     Появляется Маха с кувшином в руках, протягивает его Тамар.

     - Стой, госпожа! – вопиет Зимри, - не прикасайся к вину, пощади себя, ты во цвете лет!

     Тамар испуганно подняла глаза на спасителя, а тот уж рядом с ней.

     - Цела и невредима, госпожа? О, я кажусь помешанным! Пусть так, главное, кувшин не почат, и госпожа жива! Слава Господу – он милосерден к дому Иядидьи!
     - Зимри, говори ясней!
     - Ясно вполне, но не хватает слов. Кто пишет письма, тот над словами господин. Красноречивым пером скорописца Амнон скрывает злые помыслы сердца. В клочья порви письмо, на землю вылей вино и забудь навеки Амнона! Прости, я прям и неуклюж в словах.
     - Амнон в моей душе не робкая травинка, что ветер твоих вздорных уст легко поднимет в воздух и унесет. Зачем гневишь меня? Из сердца моего не вырвешь Амнона, скорее вырвешь сердце. Твой язык – орудье клеветы!
     - О, как я глуп! Дьявол подстрекнул меня к чужим заботам прилепиться. Разве осудит тебя ближний, если любишь себя больше, чем его? За наивность заплачу сполна! – в полном отчаянии вскричал Зимри.
     - Ты прав, ты не умен, коли порочишь Амнона передо мной. В сердце твоем – пропасть ада. Замыслил меня туда столкнуть, утопить во мраке преисподней, погубить и не открыть источник зла! Желаю знать, кто и каким орудием намерен жизни меня лишить!
     - Вели сердцу быть алмаза тверже и слушай, госпожа. Помнишь ли, как посылала меня к Амнону с упреками и наставлениями, чтоб я усовестил его и вернул тебе? Вместо навязчивых нравоучений я избрал иное средство – хитрость. Стал сетовать ему, что вот, ты, якобы, изгнала меня из дома без вины, по прихоти пустой, и заступится просил. Амнон велел Пуре принести побольше вина. “Пей, Зимри, сладким вином горький вкус обиды отобьешь”, - сказал мне Амнон. Я выпил, и Амнон стал пить, греша, ибо не истекли тридцать дней зарока. Но я – молчок.

     Он усердно налег на вино. Потом говорит: ”Странно, что тебя обидела Тамар, но еще большее диво, что и моя участь не легче. Мы оба изгнаны, - сказал он с дрожью в голосе, - я безродный простолюдин, Авишай купил меня младенцем, вырастил, сделал пастухом. Моя доблесть и красота вознесли меня к благородству и богатству. Тамар полюбила меня, и я ответил любовью вельможной и богатой девице. Иядидья не посчитал меня достойным дочери. Рискуя жизнью, я разыскал в Ашуре и выкупил Хананеля, за что и унаследовал его сокровища. Счастливый, приготовился к хорошему – деньги умножать и жить среди вельмож. Завидуя моему золоту, Тамар переметнулась к другому жениху. Каково? Забыла, что я более не пастырь овцам, и сам не робкая овечка!”

     Теперь, Тамар, внемли тому, что присовокупил к своему рассказу Амнон: “В Иудее думают, что Иерусалим столица мира, а жители его – факел для блуждающих во тьме народов. Ха-ха! Я тоже ошибался, пока не побывал в Нинвэ. Это город красоты и силы, велик он и непобедим. Там мудрецы Востока, всеведающие звездочеты, кудесники, строители и полководцы. Нельзя познать их премудрость разом, но осознать величие мне по плечу. Пусть, восхваляя одно, я унижаю другое, зато, восхищаясь, я возвышаюсь сам! Должны мы не бояться, а радоваться Санхериву. Вот тебе моя рука, Зимри! Довольно быть слугой господ, становись господином моих слуг!” Таковы слова Амнона.

     Тут, госпожа, я и подумал: “А не замыслил ли Амнон какое зло?” И хитро спрашиваю, что нам готовит царь ашурский, и не ждет ли Иудею судьба порушенного Шомрона? Амнон отвечает: “Ты уж сам сказал. Однако, не болтай об этом у городских ворот. Санхерив сотрет Сион с лица земли. Не пощадит ни грозных боевых коней, ни трепетных ягнят, ни суровых воинов в черных кольчугах, ни их нежных белых голубок”. Я вновь вопрошаю: “А что с твоей славной голубкой станется?” И слышу ответ: “Славная моя голубка не достанется врагу!”

     Тамар просияла.

     - О, этого довольно, - счастливо воскликнула она, - Амнон не разлюбил! Только бы слова твои утренней дымкой не рассеялись, а большего мне и не надо, любезный Зимри!

     “Слушать она желает все, а слышит лишь то, что желает” – подумал он.

     - Лучше мне ослепнуть, госпожа, чтоб не видеть ликования там, где место слезам. Или сладок тебе обмана мед?
     - Отчего не умеешь, как ангел Божий, добрую весть принести? Сердцу радость нужна! – с досадой ответила Тамар.
     - Прежде Амнон был твоим ангелом Божьим и добрым вестником. Вчера вечером он без меры опьянил себя вином, и отяжелевшие уста его извергли потоки вздора, злобы и клеветы. Он порочил воинство наше, воевод, царедворцев и самого царя Хизкияу. Дерзко возводил хулу на пророка Исайю, сына Амоца, и для учеников его, вчерашних своих товарищей, не поскупился на комья грязи. Потом добавил: “Тебя занимает судьба голубки моей ненаглядной. Повторяю, враг не получит ее. Не погибнет Тамар ни от меча, ни от бесчестья, ни от голода. Я сам ей могилу приготовлю и отплачу за измену!” – сказал и хватил ладонью по столу и сверкнул бешеными глазами. “Давно ли звенели песни любви?” – в изумлении спросил я его. “Другие времена – другие песни!” – возразил мне Амнон и добавил: “Скоро увидишь, сколь много мудрости я взял с собою из Ашура.”
     - Господи, за что столько горя? Сердце мое не вмещает! – в слезах воскликнула Тамар.
     Зимри ободрился. Слезы – лучшая награда лицедея.
     - Ничье сердце не вместит столько! Слушай дальше. Амнон закусил удила и понес. Кричит мне: “Следуй за мной, Зимри, узнаешь кое-что!”



                Ночные приключения

     Вот идем мы с ним в ночи. Пустынно и жутко. Вижу, костер пылает. Слышу девичий голос: “Матушка, возлюбленный мой Амнон пришел!” Женщина отвечает: “Разожги посильнее огонь, дочка, да призови силы тьмы, тебе подвластные, да покажи милашке своему, на что ты, молодая, горазда!”

     Языки пламени взвились вверх, искры вокруг, смрад от серы и смолы. В желтом свете огня я увидел тех, кого слышал: женщина приятного вида и юная девица красоты неописуемой. На головах обеих платки чернее вороного крыла, горящие угольки бахромой обрамляют одежды. Мерно раскачиваются у огня и повторяют: “Жарче, жарче пылай, адский костер! Пусть сердце Тамар ревностью вспыхнет и сгорит до тла!” Молодая ведьма подходит к Амнону: “Порушь твой союз с Тамар!” Амнон взял ее руку, прижал к своей груди и говорит: “Презираю Тамар и богатство ее, я довеку с тобой!”

     Тут красавица засвистела, что есть мочи, а потом стала кликать своих: “Cюда, мои подданные, свидетельствуйте предо мной клятву Амнона!” Зашумело, загудело поле, и со всех сторон стали сбегаться дикие звери и всякие чудища, тяжкий дух впереди них катится. Львы рычат, волки скалятся, медведи ревут, кабаны зубами скрипят. За ними пернатый сброд: филины и совы, вороны и сороки – крик и гам, треск и карканье. Змеи шуршат и кольцами по земле колотят. Появился дьявол, а с ним чертенята. И вот, начинается самое ужасное – мертвецы встают из могил. Отряхивают с себя прах и маячат в свете звезд. Сердце сдавил смертный страх и я вскрикнул: “Спаси меня, Господи!” А дьявол вопит мне в ответ: “Меж нами не смей Господа поминать!”

     Нежная девица приблизилась ко льву, схватила его за гриву крепкой рукой и подвела к помосту. Дикий зверь покорно следовал за ней. Она, не дрогнув, вонзила ему в шею острый нож, нацедила крови в черепок, вымазала ею Амнона и сказала: “Вот, наш союз скреплен, а твой с Тамар – разрушен. Кровь мной убитого льва сильнее крови льва тобой убитого.”

     Женщины зарезали двух диких кабанов. Лучшие куски мяса и вино вознесли на помост и принесли в жертву божествам. Остатки туш швырнули в котел. Юная красавица закричала пронзительным голосом: “Слышите ли вы, черти и дьяволы, страшилища земные и небесные? Вы – свидетели нашего с Амноном союза!” Затем оглушительно свистнула во второй раз, и в мнговение ока исчезла нечистая сила, и скрылась из виду живность поганая.

     Готово варево. И стали женщины и Амнон есть мясо и пить вино, что божествам подносили. Остатки вина налили в кувшин и добавили змеиного яду. Затем меня пригласили к пиршеству, да я отговорился. Младшая ведьма пригрозила мне: “Все, что видел и слышал – страшная тайна, и
головой заплатишь за длинный язык!” Не ведая стыда, на моих глазах Амнон предался гнусному распутству с матерью и дочерью, и я не вынес дикого зрелища, и силы покинули меня, и я упал в беспамятстве.    

     Очнулся я в комнате Амнона, а как вернулся туда – не помню. Вижу, Амнон вручает Пуре кувшин с вином и письмо. “Ты видел мою силу, теперь узнаешь мою хитрость, только рот держи на замке!” – хвастливо сказал мне Амнон и вышел. “Рот держит на замке способный на большие дела, а хвастун – мелок” – подумал я о нем и, выскользнув из комнаты, стремглав бросился к тебе, Тамар. И, слава Господу, кувшин запечатан, и ты жива!

     С первобытным ужасом слушала Тамар изобретательную повесть Зимри. Радетель ее торжественно умолк, но долго еще бедняжка немым застывшим взглядом смотрела в никуда. Наконец, ожили уста.

     - Дай руку, Маха. Голова кружится, Небо и горы валятся сверху, земля снизу ускользает из-под ног.
     - Истину ли слышали наши уши? Не иначе, вино или сон помогли выдумать небылицу. Испытаем сочинителя! – сказала Маха и принесла голубку – любимицу Тамар, подарок Теймана. Маха раскрыла ей клюв и влила вина из кувшина. Мгновение, и пташка захрипела не по-птичьи, забилась, вырвалась из рук и упала замертво. Маха в ужасе обхватила руками голову, Тамар побледнела, как мел.
     - Смерть в кувшине этом! Что скажешь, госпожа? – спросила Маха.
     - Что сказать? Обступите меня тесней, холмы высокие, скройте от мира мой позор!  Погубитель избрал день сегодняшний моим последним днем.

     Зимри, потрясенный успехом дела, принялся рвать волосы на голове.

     - Зачем я вчера не умер? За что наказан быть вестником и свидетелем юной жизни крушения? Крепись, Тамар! Сильный дух горю душевному и желчи змеиной противотрава лучшая – вдохновенно воскликнул Зимри.

     Долго молчит Тамар. Вздыхает, и, как стон ее вздох. Зимри встревожился.

     - Сама просила, госпожа, говорить, не таясь, - оправдывается Зимри.
     - Ты был свидетелем ада, и вышел цел, а я лишь эхо слышала. Мне ли сетовать?
     - Ведь мужчина я! Да и кто мне Амнон? Ни кум ни сват, чужой! Забудь его и ты. И обещай, госпожа, тайну хранить, ибо боюсь я Амнона.
     - Ты трус, а не мужчина! Ступай!



                Непреклонная Тамар

     Тамар удалилась к себе. Вошел Иядидья.

     - Дочь, ты стала тенью. Печалью не делишься с отцом. Или не помощник я тебе?

     Тамар бросилась к отцу на шею и зарыдала.

     - Прости, отец, несчастную дочь свою! Кабы не таилась я от вас с матерью, не пришла бы в дом беда. Слишком поздно глупое девичье сердце уразумело личину Амнона. Он мерзости предался и мне стал мерзок. Молю, отец, пощади старика Хананеля, пусть не узнает этот срам. Я привела домой бедствие, мне и изгонять его!
     - Скрытность всему виной, дочь. Милей свои глаза в чужой душе, чем чужие в своей. Напиши негодяю письмо и от дома отвадь. Я давно раскусил молодчика, но молчал, ждал твоего прозрения. Этим виноват.
     - Не чужим, а любимим безмерные преступления совершены, а посему безмерно мое горе. С ним наедине оставь меня, отец!

     Иядидья покинул Тамар, а та в глубокой печали. Хочется плакать, но нет более слез.

     Появился Хананель.
 
     - Случилось ли что, бедняжка? – спросил старик.

     Тут вернулись слезы. Поплакав, Тамар отвечает.

     - Внезапный тяжкий недуг меня поразил. Иссушил сердце, в скукоженную сливу его обратил, и не стало в нем места для Амнона. И это накануне дня, ему предназначенного! В одиночестве хочу горевать. Ты поймешь и не взропщещь, мудрый старик.
     - Надейся на Господа, и он поможет, - в испуге произнес Хананель и поспешил к Иядидье и Тирце, сказать, чтоб без промедления посылали за лекарем, за целебными снадобьями и бальзамом.

     Тамар одна. Большая обида обращается в великий гнев. Уселась за стол, принялась писать Амнону разящий ответ.

     Появляется Тирца.

     - Дочь любимая, излей мне душу!
     - Чуть потерпи, матушка, лишь сочиню письмо. Потребую от нечестивца навсегда покинуть дом наш и страну.
     - И любовь былая, и нынешняя ненавись – твоего сумасбродства порождения. Не забывай, что Амнон спас жизнь тебе и деду!
     - За сто лет праведности не искупит Амнон зла свершенного. Закосневшего в пороке не исправишь, как не обуздаешь ветер. Горько проклинать боготворимого.

     В комнату входит Уц.

     - Госпожа, соблаговоли ускорить ответ. Возлюбленный твой терзаем неизвестностью.
     - Передай Амнону, пусть поторопится Сион покинуть. Ворота засовами стучат от нетерпенья поскорей захлопнуться за спиной злодея. Речи его – мед, а дела темны, - ответила Тамар.
     - Передай Амнону, что Бог ему укажет путь и воздаст по справедливости. Нет мнений правых и неправых до конца, - добавила Тирца.
     - Вот письмо для того, кто свое и мое сердце разбил, - сказала Тамар Уцу.

     Понурившись, Уц направил стопы к матери и сестре Амнона и поведал о его беде.

     - О, добрый Бог! Ты прежде хранил меня, чтоб не увидала дна чаши горестей моих. Должно быть, настал день! – со слезами воскликнула Наама, - беги, Уц, к Амнону, скажи, пусть отправляется в путь, найдет нас в Бейт Лехеме. Там и Ситри будет ждать.

     Не сбылось это. Люди Иядидьи подстерегли женщин в пути и пленили их, чтоб привести к вельможе, а потом выдать на суд старейшин.
 
    
Полный перевод:
См. Ссылки на другие ресурсы