Джулиан. Часть Третья. Заключительная

Заехав на территорию, мы выгрузились и Горец подошел к двери замка. Двери открылись и в них появился пожилой мужчина во фраке с подносом. На подносе стоял глиняный горшочек литра так на два и блюдо с чем-то круглым и аппетитно пахнущим. Из толпы приехавших вышел старичок в национальном костюме, оказавшийся отцом Горца и перехватив поднос у слуги направился прямо ко мне.

Подойдя, он остановился и произнес пламенную речь, смотря прямо мне в глаза. Брови его поднимались и опускались, глаза то выкатывались из орбит, то смущенно опускались вниз, он наверное был выдающимся оратором, судя по тому как его слушала вся разномастная толпа. Наверное он, как когда-то и я, тоже опускался к истокам нашего рождения и к возможному печальному концу и так же тщательно вспоминал всех моих близких. Зрелище было потрясающим.

К старичку вдруг внезапно подошел огромный шотландец в юбке и засунув свою волынку под мышку заиграл. Птицы, сидевшие на окрестных деревьях, как по команде с дикими криками поднялись в воздух и скрылись в неизвестном направлении. По щеке Джулиана текла слеза, а народ что-то запел под заунывные звуки столь странного инструмента. Мою душу охватила какая-то тоска и желание срочно взять кинжал, висевший на ноге старичка и идти сражаться. Не знаю куда и с кем, но почему-то тянуло в район Армянского нагорья.

Старичок прекратил говорить, поставил поднос на столик, принесенный слугой и вытащив кинжал, нанес удар по сургучной крышке горшочка. Жидкость пролилась и до меня донесся запах крепчайшего шотландского виски, изготовленного судя по всему еще славными предками вышеуказанного старичка. Разлив виски в три среднего по размеру рога (весьма знакомый мне сосуд), один он протянул мне, второй Джулиану, а третий оставив себе молча посмотрел на меня. От столь грозного взора у меня все сжалось внутри, но я понял, что старик ждет ответного жеста. Тогда я, сделав знак жене, попросил ее принести из машины самый дорогой из коньяков. Поставив коньяк на стол, я произнес не менее пламенный тост за родителей и не моргнув глазом, опорожнил стакан с виски. Соловьи разнузданно запели.

Тосты продолжались долго и плавно перешли в очень приятное застолье, за расставленными слугами столами. Мы все перезнакомились. Куда-то исчезли все языковые барьеры и смущение. Все подарки были вручены и мы сами были завалены подарками этих милых и гостеприимных людей. Но пропал Джулиан. Я искал его везде, чтобы выразить ему всю полноту чувств, переполнявших меня. Но его не было. Звуки волынки почему-то перестали быть такими агрессивными и вдруг показалось, что это играет дудук. Абрикос в моей душе уже начал давать плоды, а Горец исчез в неизвестности.

Вдруг над нашими головами пронесся одномоторный спортивный самолет и сделав свечку унесся куда-то ввысь, разразившись каскадом фигур высшего пилотажа. Он упал в пике и выровнявшись, сел на поле неподалеку от дома. Из кабины вышел Джулиан. Подойдя ко мне он через Эллочку передал, что это и есть его главный сюрприз. Сегодня мы будем летать. Все с интересом уставились на меня, ожидая, каковой будет моя реакция на столь заманчивое предложение, но я разгоряченный виски и коньяком, обнял Горца и сказал Эллочке, что я всю жизнь мечтал стать летчиком и жажду немедленно отправиться в полет. Мы пошли к самолету.

Мама, прости меня за все и ты моя любимая тоже. Я знаю, что я не раз причинял вам боль. И ты, Господи, прости меня за все грехи, что я совершил вольно и невольно. Самолет вытворял такое, что перед моими глазами пронеслась вся моя молодость, а на пике перегрузок моя душа отделялась от тела и почему–то упорно хотела улететь к играющему на волынке шотландцу. Горец, показывая свое мастерское владение азами летной науки, перепробовал на мне столько разных фигур, что все они сложились в моей голове в одну очень нехорошую фразу, где я упоминал всех ближайших родственников Джулиана, включая создателя самолета и братьев Райт - родоначальников авиации.

Мне было плохо. Виски, коньяк и какая-то еда из бараньего желудка перемешались во мне в одну гремучую смесь и просились наружу. Я, держась всеми четырьмя конечностями, ругался такими словами, которые даже мне были малоизвестны. Мы носились по небу как орлы, глаза Горца горели и он со всей своей шотландской страстью давил на газ. При этом он что-то кричал, судя по его огненному взору, что-то очень доброе и ласковое. Меня это подбадривало и как-то утешало, но симптомы птичьей болезни не давали мне расслабиться до конца. Меня мутило. Соловьи в моей душе бешено орали и вероятнее всего матом, а абрикосы, попадав с дерева, катались во мне, как в пустой бочке. Я был счастлив.

Через полчаса мои мучения закончились. Я вывалился из кабины в объятия многочисленных друзей, которые с криками начали качать меня, хлопать и обнимать, от чего мое состояние стало еще более лирическим. Меня отнесли за стол, где я еще долго отходил от шока, вливая в себя какой-то уже совсем некрепкий виски и прижимался к жене, на всякий случай. А рядом сидел Горец и все говорил и говорил о чем-то, чокаясь со мной и куря сигару за сигарой. Мне стало хорошо. Я почувствовал себя дома. Во мне не было ни капельки стеснения, хотелось просто подойти и обнять каждого из этих простых парней и сказать им спасибо. Как мало надо человеку для счастья. Семья и хороший друг рядом.

В Англии мы провели неделю, ездили в Шотландию, Джулиан не отходил от нас ни на минуту. Он сверкал своим гостеприимством, не дав нам потратить ни копейки. Он показал нам так много интересного, что это запомнилось на всю жизнь. Мы до сих пор рядом, дети подросли. Джулиан переехал во Францию и мы каждый год ездим к нему в гости. На стене у него дома висят папаха, черкеска и кинжал, прямо напротив главного входа и фотографии всей нашей семьи. Спасибо тебе мой Друг, что ты есть на свете. Долгих лет жизни тебе и семье твоей. Да хранит Вас Господь.