Modern

Модерн
Великий Переход
диалог



1.Черта князей
2.Двойная связь



Комментарий от автора.
Предисловие и послесловие относятся ко всему диалогу. Все герои и события вымышлены.
С уважением,
Маша










Предисловие.
На лавандовом небе круг платиновой луны, которая освещает голубоватые ватные облака. По всему небосводу разбросаны тихо мерцающие звёзды. В воздухе разлился тонкий аромат сирени. Кто-то тихо играет на ксилофоне мелодию грёз. Дзинь! А кто-то перебирает золотистые струны арфы, плетёт из них нитчатую сеть на ночных еле ощутимых на вкус небесах.
Из облачного тоннеля выезжает поезд. Он едет по небу просто так, без рельсов и шпал. Просто едет по небу, тихо, про себя перестукивая колёсами, огибая рельефные облака, и исчезает из поля зрения.




















Черта князей







Переход №1. Осень 1899 г.
1.
Феликс никак не мог выйти из этой комнаты. Он всё стоял у окна, смотрел на этот заплаканный городишко – Потсдам, и думал, что не сможет покинуть это милое местечко, с его игрушечными домишками, такими приятными соседями и настоящей тишиной пригорода. Но дождь завесил мутной плёнкой окно, словно закрывая занавес, и Феликс положил ладонь на стекло, чтобы попрощаться. Потом взял чемодан и вышел.
Раздался протяжный гудок, гулом отдающийся в пустом тихом осеннем воздухе. Так плачет журавль, улетая в тёплые края. Из паровоза вырвалось облако шипящего пара, который повис маленькой тучкой над кованой платформой. Труба откашлялась снова, жидкий дымок растянулся плоской прослойкой в водянистом воздухе. Где-то скрипнуло, провернулось, стукнуло, защёлкнуло, ударило – тронулись. Медленно поплыли мимо треснувшие, готовые обвалиться в груду мусора окраины города, поля, проткнутые насквозь промышленными трубами, угодья богатых землевладельцев, огороженные ощетинившейся решёткой, и прекрасные в своей дикости заплаканные рощи. Тук-тук. Тук-тук-тук-тук. Поезд уже разогнался. И вдруг пошёл дождь. Капли поползли по окну наперегонки, сливаясь в тонкие узоры и расходясь в прозрачные нити.
В купе он ехал один. Тем лучше. Спокойней. Но через двадцать минут к нему подсел молодой индус, судя по всему его ровесник. Он был среднего роста, едва смуглый, опрятно, но просто одетый, у него были живые карие глаза и едва заметные усы. Индус поставил чемодан и вытащил из под мышки продолговатый свёрток. После он уселся напротив и задремал. Феликс отвернулся к окну. Час спустя они въехали в Дрезден. Дождь уже кончился, на бледном небе сияло умытое солнце. Свет проникал в капли на стекле, превращая их в драгоценные камни.
По поезду засновали носильщики, поднялась суета, в проходе загалдели, и сосед как-то незаметно выскользнул из купе. Феликс взял свой чемодан, огляделся, не оставил ли чего случайно, и тут ему на глаза бросился свёрток. Видно тот индус забыл его забрать. Надо догнать его, пока не поздно.
Феликс выскочил из вагона. В толпе царила жуткая неразбериха. Он поднялся на цыпочки, но в море котелков Феликс не увидел ни одного смуглого лица. Он кинулся к лестнице, чтобы оглядеть толпу сверху и тут же с кем-то столкнулся. Оглянулся, чтобы извиниться… Господи!
-Вы, кажется, оставили это в вагоне.
-О, большое спасибо!
Индус выхватил свёрток и исчез в водовороте толпы. Феликс огляделся. Теперь надо найти гостиницу.
Он вошёл в здание вокзала слегка потерянный. Люди кишели под этими величественными белыми сводами, стеклянными перекрытиями, арками и куполом, словно насекомые в храме. Феликс набрал в лёгкие побольше воздуха и нырнул в толпу.
В Дрездене всё было по-другому. Больше шума и толкотни, больше разных людей. Храп лошадей, визги клаксонов, свистки постовых, крики разносчиков и чистильщиков обуви, стук колёс, копыт и подошв по мостовой… Кто-то был одет в  гетры и саксонскую шляпу с фазановым пером, кто-то носил типичный европейский пиджак, кто-то парусиновую рубашку с жилетом. Феликс посмотрел на себя. Надо приодеться.
Встреча была назначена на вечер, поэтому заплатив за апартаменты в недорогом доходном доме, Феликс решил убить время в Дрезденской галерее. Нельзя сказать, чтобы он сильно разбирался в искусстве, но Цвингер с его необычно серым рококо и рафаэлевская Мадонна произвели на него в целом приятное впечатление. В зале с рыцарскими доспехами он встретил своего случайного знакомого, тот разглядывал витрину с ружьями. Феликс подошёл к нему со спины и окликнул. Индус приятно улыбнулся.
-Видать это судьба! Меня зовут Ким Фридей, и я Вам всё ещё благодарен.
-Что Вы, пустяки! Феликс, Феликс Заммерс.
Они пожали друг другу руки.
-Я смотрю, Вы интересуетесь оружием? - Феликс наклонился к стеклу. - Занятная штука. Никогда не понимал, как это работает.
- О, это мушкеты XVII века. Примитивная техника. Сейчас наука сделала огромный скачок вперёд, что позволяет нам добиться большей дальнобойности и точности. Новые материалы, знаете ли. Но нужны средства. Я вообще из Англии, так вот, там новаторство в этой области не очень-то поощряют. Всё боятся террористов. Там у них проблемы с Ирландией. Доверяют разработки только служащим внутренних ведомств. А я ведь из семьи иммигрантов, мне туда вход заказан. Вот я и приехал в Дрезден, хорошо ещё, что спонсор нашёлся. Вы слышали что-нибудь о Фридрихе фон Штоффе? Он владеет здешней оружейной мануфактурой, которая теперь сливается с предприятием ирландца, а им нужны инженеры, свежие умы.
-Надо же… Скажите пожалуйста, какое совпадение… Я здесь тоже по приглашению Штоффа.
 Феликс поморщился. Слишком уж много шумихи поднял этот Штофф. К нему и правда съезжались люди со всех концов света.
-Правда? Ну, тогда мы уж точно будем часто видеться. И какую же должность Вы займёте?
-Я нотариусом работал. В Потсдаме. Ну а теперь что-то вроде юрисконсульта при новой корпорации. Буду защищать интересы компании, следить за оформлением договоров, ну Вы понимаете.
-Не жалеете, что из Потсдама уехали?
 -Надоели мне эти завещания, доверенности, акты купли-продажи… И денег мало. Хочу нормальную работу. Не всё же на одном месте сидеть. И потом, я ведь не собираюсь долго здесь работать. Вот только получу денег побольше, а потом у меня свои планы.
-Планы?
-Понимаете… Давайте выйдем на улицу.
-Хорошо.
Красно- зелёные плоские клумбы во дворе разбавляли каменное царство нимф, нереид и амуров. Солнце старательно очищало от пыли волнистые стены.
-Моя цель – реформа права. Lus est ars boni et aequi - Право искусство доброго и справедливого. Мы забыли об этом. Мне совсем не нравится, что на данный момент большую популярность набирает позитивистская школа. Я хочу популяризовать теорию естественного права, которая на данный момент почти не имеет приверженцев. Вернувшись к истокам вещей, мы сможем исправить многие ошибки, избавиться от коррупции и счистить налёт предрассудков и клише с изначальной морали. Другое дело, что это почти неосуществимо.
-Это занятная теория. Я бы тоже хотел многое поменять в устройстве современного общества. Только у меня другие пути.
Ким почему-то внушал доверие. Вскоре они перешли на «ты». Он понравился Феликсу. Такой же молодой, робкий, но полный энергии, такой же одинокий в этом странном незнакомом городе. Они неплохо поладят.
Они вышли из Цвингера. На площади перед оперой разъезжались экипажи с дамами под зонтиками.
-Говорят, барон любит раскошеливаться на званые вечера. Хочет произвести впечатление… Наедимся вечером. Но у меня и теперь желудок к спине прилип. Зайдём в Пфундс Молкерай. Даю слово, ты никогда в таких красивых магазинах не бывал.
Ким подмигнул. Феликс рассмеялся.


2.
Феликс посмотрел на себя в старое зеркало в деревянной раме. Неплохо! Новый фрак, чёрный шейный платок, накрахмаленный воротничок, снежно-белый жилет, зачёсанные назад волосы. Даже серые глаза теперь кажутся больше. Производит впечатление. Который сейчас час? Ах да, у него теперь есть карманные часы на золотой цепочке (залог был порядочный). Довольный собой, Феликс посмотрел на циферблат.
-Половина восьмого? Святые угодники!
И вылетел из комнаты, едва не разбив зеркало.



3.
У Штоффа действительно водились большие деньги. Потому что Феликс раньше не видел таких роскошных интерьеров. Войдя в дом через изящные золочёные двери, гости сразу же попадали в отделанный дубом холл с небольшим собранием античных и этрусских статуй. Поднявшись по парадной лестнице, они оказывались в Первой приёмной – небольшой комнате, украшенной гирляндами и массивной фарфоровой люстрой с ананасом. Дальше шла целая анфилада комнат: Вторая приёмная или Торшерная (по двум рубиново - красным торшерам с золотыми подвесками), Малиновая, Фисташковая и Золотая гостиные (по цвету штоф), и наконец большой зал, служивший для приёмов и балов. Везде искрился хрусталь, переливался атлас, сверкала позолота. В каждой комнате можно было найти редкие диковинные вещи: китайские вазы, тибетские танги, перуанские ковры, терракотовые статуэтки из Индии и Палестины. В Большой приёмной гости уселись за длинный липовый стол. Феликс посмотрел вокруг. Несмотря на то, что в доме барона явно господствовала эклетика, он заметил некоторые черты нового, едва зародившегося стиля. Он что-то слышал о нём и в Потсдаме, но тогда дело ограничилось парой иллюстраций, и так как Феликс не был рьяным поклонником искусства, он забыл о нём, но теперь в этих плавных развитиях линий на дубовых панелях, светильниках цветного стекла, вазах, даже дамских брошках он увидел  Модерн. Что-то неограниченно-роскошное и в то же время натуральное было в этом стиле. Он заявил о себе пока ещё слишком робко, но нечто властное и подчиняющее себе, магическое и завораживающее было в этих его изгибах. Феликс увидел его как будто впервые.
Ким, сидевший напротив, смотрел только на еду. Штофф начал длинную речь о новой корпорации, о содружестве двух семейств и своей помолвке с Имоджен МакДауэлл, дочерью Малькольма МакДауэлла, своего партнёра. Что-то ещё про акции и новые торговые связи… Феликс уже вполне откровенно занялся разглядыванием хрустальной люстры, потому что положение дел ему было известно, он хорошо проработал материал дома. И вдруг Штофф замолчал. Потому что в зал вошла она.
-А, позвольте вам представить мою невесту, Имоджен МакДауэлл.
Она вошла. Гордая, холодная, довольная впечатлением, которое производит. В изумрудном платье под цвет глаз, с красиво уложенными огненно-рыжими волосами. Нельзя было сказать, что она одета по моде, но было в ней что-то по-ирландски самобытное, независимое, что-то от Прекрасной Дамы, за которую рыцари ломали копья. Она посмотрела на Феликса и тут же отвернулась. Но её глаза! Они отражали весь искусственный свет зала, а на их дне плескалось аквамариновое море, просвеченное летним солнцем. Она заняла своё место рядом с фон Штоффом. Драгоценный камень в оправе из старика с карманами, полными денег.
Унесли закуски, подали мясное: фазан, индейка, поросёнок, потом овощное жаркое, десерт: лучшие сыры и фрукты, пирожные, конфеты и мороженое.  Потом был вист, а потом полонез, вальс, контрданс, мазурка… Всюду сновали лакеи с подносами, уставленными бокалами с бургонским и бордо, рейнвейном, хересом, мускатом, токайским и Белым Аликанте. Феликс сам не заметил, как оказался в паре с Имоджен. Руки обхватили тонкую талию. Вздёрнутый нос, карминово-красные губы, зелёные глаз в оправе густых ресниц и запах… Она идеальна… Поворот, рывок, нога, ладонь прокрутилась, приставные шаги, кружение… Выскользнула из рук и улетела к другому партнёру.
- А, Феликс, вот ты где! – Ким ухмылялся, - Ты ещё не знаком с фрау Эвелин? Такая женщина!
3.
Феликс шёл, пошатываясь. Наверное, хватил лишнего. Не надо было брать бокалы со всех подносов.
На улице было пусто. Луна пряталась за чёрными облаками с серебряными ободками, фонари роняли тусклый холодный свет. Феликс с трудом соображал, куда идёт. Где-то забил колокол.
-БОМ!
Звук едва долетел до уха.
-БОМ!
Феликс завернул на тёмный проулок.
-БОМ!
Единственный фонарь на улице замигал.
-БОМ!
В тусклом свете Феликс разглядел стену на той стороне улицы.
-БОМ!
Звук всё громче.
-БОМ!
Стена расписана.
-БОМ!
На росписи люди: всадники и пешие.
-БОМ!
Он подошёл к стене.
-БОМ!
Голову Феликса пронзила дикая боль.
-БОМ!
Звук повис над городом великанским куполом.
-БОМ!
Феликс прислонился к стене. И провалился в бессознательное.
-БОМ!
4.
Феликс лежит ничком на пыльной травянистой земле.
Стук копыт. Через него перепрыгнула лошадь. Он быстро сжался в комок и откатился в сторону. До этого он лежал на дороге, по которой ехали всадники: впереди всех человек с жезлом, потом трубачи и барабанщики, все в туниках, плащах, шапках или колпаках. Затем человек в короне и мантии, отороченной соболем, следом всадники в шляпах с перьями, лентами и в таких же мантиях. Затем старцы в тёмных плащах и беретах. За ними шли оруженосцы и пажи, бежали собаки. Гремела сбруя, слышались вопли охотничьих рожков, собаки заливались лаем, охотники погоняли лошадей, копыта глухо стучали по земле. Наконец эта кавалькада пронеслась мимо, оставив за собой густой туман из желтовато-серой пыли. Феликс закашлялся. В тумане опять появились чьи-то тени. Опять копыта, ноги, пыль в глазах. Но одеты все уже по моде  XVII века: пышные воротники, кружева, бантики, туфли на каблуках.
Через две минуты мимо проезжали уже всадники в треуголках и коротких камзолах. Вскоре появились мужчины эпохи Бонапарта, вслед за ними уже пешком шли люди XIX века и, наконец, настоящие современные бюргеры в чёрных сюртуках и цилиндрах с тростями в руках. И среди них… Феликс Заммерс, он самый, идёт, смотрит на него, улыбается, машет, почти поравнялся с ним…
Раздался выстрел. Феликс, замыкавший шествие, повалился наземь. Феликса наблюдателя передёрнуло. Там, в пыльном тумане, нарастал зудящий гул. Чёрная тень выплыла из тумана. Это была ужасная машина, похожая на обшитый листами железа автомобиль, из которого торчал оружейный ствол. За ней бежали люди в чудовищных масках с круглыми стекляшками на месте глаз и наростами наподобие банок на месте нижней части лица. В руках они держали что-то вроде громоздких ружей, а одеты были в мешковатые  защитные костюмы. От них доносилось громкое собачье сопение. Внезапно один из них остановился, повернул голову и уставился на Феликса пустыми круглыми глазами. Поднял ружьё … Феликс зажмурился. Тяжёлое дыхание уже слышалось совсем рядом.
Выстрел!
Феликс очнулся у холодной твёрдой стены. Рядом стоял полицейский и что-то строчил в блокноте.

5.
На следующий день он пошёл к Штоффам, несмотря на то, что голова была как чугунная. Но надо было уже приступать к работе. Вопреки ожиданиям дома не оказалось никого, кроме Имоджен. Она сидела в светлой гостиной на первом этаже. Волосы собраны в свободный пучок, кремовое платье складками ниспадает на пол, на коленях утробно урчит полосатая кошка. Свет из окна падает справа, оставляя левую половину композиции в тени.
-Доброе утро, мисс.
-Доброе. А Вы к кому?
-Я к барону.
-Он сейчас вместе со всеми в церкви. Даже прислуга ушла на службу. Простите, что никто не открыл Вам. Барон католик, как и мой папа, они вместе посещают мессы. Если хотите, можете подождать его здесь.
-Если я не стесню Вас своим присутствием…
-Что Вы, мистер…
-Заммерс. Феликс.
- Присаживайтесь Феликс.
-Спасибо, мисс.
Кружевная занавеска роняла причудливые тени на жёлтые в цветочек обои. С улицы вместе с ветерком доносились звуки живого города. В доме напротив играли на фортепиано что-то из Бетховена.
-Простите мне нескромный вопрос, но почему Вы не в церкви?
-Я атеистка и не скрываю своих взглядов. Я верю только в то, что вижу, а Бог всего лишь красивая сказка, замена отца, способ успокоить людей и управлять ими. Мы можем добиться всего сами и без него. Я никому не навязываю своих взглядов, просто таково моё мнение. Послушайте, мистер Заммерс, Вы так на меня смотрите, как будто хотите о чём-то узнать.
-Да… Я никак не могу понять, как Вы, молодая и красивая,  можете связать свою жизнь с бароном?
-Это вопрос личного характера, не находите? Но я прощу Вам Вашу бестактность и отвечу вопросом на вопрос. Вы женаты?
- Я помолвлен.
-Я не верю в любовь. Брак для меня всего лишь средство добиться своего. У барона много денег, это ни для кого не секрет, что мне нужны только они. Ведь у меня большие планы. Ирландия страдает под гнётом этих паршивых англичан, пора освободить её. А где Ваша невеста?
-Cесилия? Она живёт в Париже. Временно.
-Вы давно приехали в город?
-Нет, только вчера.   
-Вы видно плохо переносите дорогу. Вид у Вас бледный.
-Нет. Но знаете, это наверное потому… Со мной здесь вчера случилось такое. Вы наверное будете смеяться, белая горячка мол…
-Нет, говорите.
-У вас здесь есть одно место… Я не знаю, как сказать, - он посмотрел в окно.- Я видел вчера прошлое, настоящее и будущее. Страшное будущее: скоро будет война, не сейчас, так дет через десять. Мы все в большой опасности. Я знаю это наверняка, но не знаю, что с этим делать. Если бы кто-нибудь ещё увидел то, что вчера видел я…
В доме напротив захлопнули крышку фортепиано.
-Вы должны это увидеть, - Феликс посмотрел на Имоджен.- Конечно, пойдёмте! Для Вас видеть это будущее важно, как ни для кого другого. Пойдёмте!
Кошка спрыгнула с колен.
***
Когда они пришли на эту самую улицу, и Феликс показал ей стену, Имоджен рассмеялась.
-Это же «Черта князей»! Картина в стиле сграффито, выполнена Вильгельмом Вальтером на месте старинной росписи, изображает шествие князей дома Веттинов, которые долгое время являлись правителями Дрездена. Была заказана потомками, которые и замыкают шествие.
-Но я ясно помню, после них шли эти, в масках…
-Послушайте Феликс, вчера Вы устали и, может быть, много выпили. Отдохните, выпейте успокоительное. Причина подобных казусов – переутомление. Ничего особенного. Счастливо оставаться. Она поймала извозчика и уехала. Феликс подошёл к стене поближе. Прошёл от одного конца росписи до другого. Просто краски на стене. В правом нижнем углу подпись: В. Вальтер. Всё.
***
К Штоффам он возвращаться не стал. Пошёл прямо к Киму. Тот устроился на другой стороне Эльбы. Небольшая комната с тёмно-синими обоями, сырое пятно на потолке, низкая кровать. Когда Феликс вошёл к нему, Ким разглядывал свои карманные часы.
-Ким! Добрый день!
-А, привет старина! Садись ко мне, - Ким подвинулся на кровати.- Смотри, что у меня есть.
Он открыл часы. На внутренней стороне крышки оказалась фотография фрау Эвелин. Феликс поморщился. Ким рассмеялся.
-Завидуй молча!- и хлопнул Феликса по спине. - Ладно. Я сегодня утром встретил Штоффа. И знаешь, что он сказал? МакДауэллы хотят уладить все свои дела у себя на родине, а Штофф заодно хочет посмотреть на предприятие. Они отплывают через неделю. Так что едем в Ирландию, парень!
-Подожди, с чего ты взял, что мы тоже едем?
-А то как же! Штофф так мне и сказал: собирай вещички. Он, конечно, не собирается брать с собой весь штаб, но юриста-то он точно возьмёт. Поездка оплачена, жить будем у МакДауэллов. Стой тебе что-то не нравится?
-У МакДауэллов?
-Эй, да они славные люди! Старик немного не в себе после смерти жены, а вот с дочкой всё в порядке. К ней просто подход найти нужно. Они ведь ирландцы, свободолюбивые. Вот и она такая же. Что твои американцы. Любит командовать. У неё большое будущее. Слушай, сегодня в опере дают Дебюсси – «Пелеас и Мелизанда». Я достал два билета. Пойдём со мной. Тебе надо проветриться.

6.
МакДауэллы владели большим поместьем в графстве Антрим. Добирались до Ирландии врозь, сначала на поезде, потом на пароходе, снова на поезде, затем на пароме и наконец на двуколке. Феликс изрядно вымотался, но Краснокирпичный особняк времён королевы Анны явно нуждался в ремонте. Феликс прекрасно понимал, почему Имоджен выходит замуж за Штоффа, но мотивировка её отца была ему не ясна. Теперь же, глядя на это запущенное поместье, он понял, что старику Малькольму были нужны только деньги, а революционные увлечения дочери его не интересовали.
Феликс в нерешительности потоптался на месте. Ему уже дали комнату, но в дом ему идти не хотелось. Вдруг сбоку зашуршал гравий. Феликс обернулся, лёгкая тень в плаще скользнула мимо по садовой дорожке. Имоджен.
Он догнал её.
- Имоджен, стойте, куда вы?
Она обернулась.
- Я хочу прогуляться.
- Но ведь скоро стемнеет. Солнце уже садится.
- Ну и пусть. Я хорошо знаю эти места. Я здесь выросла. Пойдёмте со мной, если хотите.
Теперь гравий зашуршал под двумя парами ног.
- Неужели Вы не боитесь опасности?
-  Какой Вы пугливый!
- Нет, я серьёзно, ходить одной в потёмках, в таких диких местах… Может Вы и смерти не боитесь?
- Нет. Если я чего и боюсь, так это старости. Ненавижу эту старческую беспомощность и неспособность справиться с собой. Я бы хотела умереть молодой, умереть борясь.
- Это Вы сейчас так говорите. Потом сами же откажетесь от своих слов.
Имоджен метнула на него недовольный взгляд.
- Правда, подумайте сами, а как же семья, нормальная жизнь?
- Семья меня не интересует. Не в этом смысл жизни. Я хочу жить только для себя и для дела. Не хочу связывать себя обязательствами. Я свободна.
Ветер, шелестевший вереском, сорвался с пустоши и скинул с неё капюшон.
- Вообще я часто завидую, вам, мужчинам. У вас такие возможности, почти неограниченные права… Если бы я была мужчиной, я бы уж давно освободила Ирландию.
Они шли по просёлочной дороге мимо холодно-зелёных холмов, заброшенных ферм и покосившихся оград. Впереди маячил остов водонапорной башни. Солнце садилось очень быстро, но оно ещё дарило своё последнее осеннее тепло. Его мягкий свет заполнял траву, заливая её жидким медовым золотом.
- Куда мы идём?
- Сейчас, уже недалеко.
Они вошли в пролесок. На деревьях ещё оставались последние листья. Теперь, в свете солнца, они словно налились янтарём. То тут, то там от ветвей отрывался иссохший папирусный листок и беззвучно парил вниз к земле. Это было похоже на золотой дождь. Тихий и мягкий в своём умирании. От земли поднимался запах гниения. Под ногами шуршали листья, ломались с треском сучки. Но тогда Феликс услышал и другой звук, совсем иной природы. Он накатывал и отступал с тихим шелестом. Так шумит роща летом.
-Мы у моря, - прошептала Имоджен.
В просвете между деревьями, как витражное стекло голубело небо. Они из леса на поляну которая обрывалась через несколько ярдов.
-В детстве я думала, что там, за обрывом, небеса. Стоит только подойти к краю, и ты увидишь небо. Но там вода.
Они обошли крутой спуск по заросшей тропинке. Лёгкий ветерок доносил йодистый запах солёной свободы. Галька перекатывалась в волнах прилива. Феликс посмотрел на Имоджен. Она расцвела в этой морской вольности. Имоджен подошла к самой кромке воды и посмотрела прямо на заходящее солнце. Красные искорки запали на дно её глаз. Она открыла рот, отпила глоток этого воздуха и, захлебнувшись, выдала:
-Like as the waves make towards the pebbled shore,
So do our minutes hasten to their end,
Each changing place with that which goes before,
In sequent toil all forwards do contend.
Nativity, once in the main of light,
Crawls to maturity, wherewith being crowned,
Crooked eclipses 'gainst his glory fight,
And Time that gave doth now his gift confound.
Time does transfix the flourish set on youth.
And delves the parallels in beauty's brow,
Feeds on the rarities of nature's truth,
And nothing stands but for his scythe to mow.
And yet to times in hope my verse shall stand,
Praising thy worth, despite his cruel hand.
Это мой любимый сонет. Шекспир. Не знаю, просто вспомнилось почему-то. Я люблю здесь бывать. Смотреть как море борется с берегом…Хотя знаете, Феликс, я уже и сама не понимаю, за что я борюсь.
-За свободу?
-А нужна ли нам свобода?
-Конечно нужна!
-Нет, Феликс, Вы не понимаете. Если свобода – это отсутствие каких-либо ограничений, то она быстро перетекает в анархию. Если свобода – это цель, то достигнув её, мы потеряем смысл. А если свободу обретут все, мы потеряем государство. Вообще, мне кажется, человеку свобода не нужна. Он дикое животное, и она ему только во вред. И потом, кто знает, что такое абсолютная свобода? Может, мы её никогда не достигнем.
-Странно слышать это от феминистки, революционерки и патриотистки. Все Ваши убеждения основаны на свободе.
-Но я не знаю что такое свобода. А это опасно.
- Чтобы достичь свободы можно просто освободиться от лишнего, от мирского, от ненужных вещей, от предрассудков консервативного общества. Вы слышали что-нибудь о практике буддизма? Избавляясь от желаний, они достигают так называемой нирваны: состояния абсолютной отрешённости и покоя. Они говорят: «Я всё победил, я всё знаю. Я отказался от всего, с уничтожением желаний я стал свободным. Учась у самого себя, кого я назову учителем?»
-Я говорю не о такой свободе. Раньше всё было так просто, Феликс. Люди знали что-то и считали это единственно возможной истиной. Теперь мы пришли к тому, что абсолютной истины нет, и мы не можем знать ничего наверняка. Всё относительно. Читайте того же Ницше – принцип релятивизма. Нам никогда не постичь правду. Даже то, что я сейчас говорю, может являться ложью. Мы даже не можем сказать что хорошо, а что плохо, понимаете? Мы на пороге новой эпохи. И я не знаю, как человек переживёт её. Война, о которой Вы говорили… Помните? Я ведь прекрасно понимаю, что войны не избежать.
-Но мы можем обойтись и без кровопролития. Мы можем стать миротворцами, Имоджен. Убедить людей, что надо искать мирные пути решения конфликта. Война – это варварство. А мы ведь цивилизованные люди. Поднимем эту проблему, соберём симпозиум, заставим людей задуматься. Ещё не поздно. Можно начать просто с кружка.
-У меня уже есть кружок. Только мы немного другим занимаемся.
С моря потянуло мертвенным холодом. Его плоскую гладь нарушала теперь только едва заметная рябь. Небо потускнело, и только на горизонте теплилась тонкая багряная полоска.
Имоджен задрожала.
-Пора возвращаться.
Они вскарабкались по склону, вышли на дорогу. В темноте едва можно было различить водонапорную башню.
Имоджен заторопилась.
-Куда Вы так бежите? Недалеко же до усадьбы.
-Феликс я Вам, кажется, не всё сказала…
Она остановила его за руку.
Сзади послышались частые мягкие шаги. Они обернулись…
-ВОЛК!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
-Вот теперь всё. БЕЖИМ!
Они рванулись с места, Имоджен запуталась в юбках, подобрала их, Феликс схватил её за руку, БЕЖАТЬ, БЕЖАТЬ. Сопение сзади всё ближе, шаги всё чаще, Феликс уже видит эту пасть, зубы, кровь, БЕЖАТЬ!
Башня!
-Скорей, в башню!
Они метнулись к остову, пролезли в полузаваленный вход. Под тёмными сводами валялась груда кирпича.
-Кирпичи к входу! Надо его завалить.
 Феликс метнул взгляд в сторону – лестница! Вот-вот обвалится, но лестница!
-Скорей сюда!
Волк уже скрёбся у входа.
Имоджен вскарабкалась на второй ярус, Феликс обернулся, волчья морда уже пролезала под кирпичами. Он вскарабкался вслед за Имоджен.
-Лом!
-Что?
-Лом! Здесь есть что-нибудь похожее на лом?
-В углу железный прут.
-Дай его сюда. Скорее!
Имоджен с трудом оторвала прут от земли и швырнула к ногам Феликса. Феликс схватил прут и с размаха ударил им по лестнице. Старый кирпич затрещал. Ударил ещё раз. Обвалилось несколько ступеней. Ещё раз. Вся лестница с грохотом обвалилась вниз прямо перед волчьим носом. Волк подпрыгнул, взвыл и выскочил из башни через окно.





7.
Малькольм МакДауэлл любил охоту. И несмотря на то, что в Ирландии охотиться было по большому счёту не на кого, этот почтенный старец, обладатель длинных седых усов, красного лица и объёмного брюшка и большой любитель пива Гиннес (как и любой уважающий себя ирландец), устраивал травли каждый сезон.
Все мужчины, находившиеся на данный момент в поместье, были приглашены принять участие в очередной охоте. Ким отказался, сославшись на плохое самочувствие, Имоджен, всегда сопровождавшая отца на таких выездах, сказала, что не собирается принимать участия в убийстве невинных животных, а Феликс поехал, забыв о том, что на велосипеде он держится гораздо лучше, чем в седле.  Потому что, во-первых, ему хотелось посмотреть на настоящую охоту, каких уже почти нигде не устраивали, а во-вторых он тешил себя надеждой застрелить того самого волка.
Конечно они никого не застрелили. До ближайшей рощи скакали полчаса, причём Феликс пару раз выпал из седла. Он остался цели и невредим, только досадовал на то, что Штофф в свои-то годы держится в седле увереннее, чем он. Они вернулись в поместье поздно вечером. Феликс отвёл лошадь в конюшню и вышел во двор. В дальнем углу у старого сарая он увидел Кима, который, копошился в большом фургоне. Феликс окликнул его со спины.
-А, это ты…-Ким поспешно задёрнул занавесь на фургоне.
-Что ты здесь делаешь, Ким?
-Так…Мисс Имоджен попросила помочь. Пойдём в дом, Феликс. Холодает.
Феликс пожал плечами.














Переход №2. Весна 1900 г.

1.

В конце апреля Феликс решил навестить свою невесту в Париже. Она готовилась к свадьбе, которая была намечена на сентябрь того же года.
В этом году в Париже проходила Всемирная выставка. В столице царил ажиотаж, население города во время выставки выросло в два раза. Организаторы обещали небывалые зрелища и чудесные новинки. Специально к выставке в городе построили ещё два вокзала, Большой и Малый дворцы, мост Александра III в знак сотрудничества с Россией, по городу ходили троллейбусы, готовилась к открытию первая линия парижского метро. Улицы наводнили толпы зевак, туристов, приглашённых, участников Олимпийских игр (среди которых впервые появились  женщины). Город на какое-то время стал объектом всемирного внимания, и всё благодаря выставке – Париж кричал о ней, он дышал ей, он жил только ей.
Феликс заметил, что общество Сесилии и её родителей ему уже не так интересно, как раньше. Он уже давно её не видел, и Сесилия жила для него только в воспоминаниях, такая, какой Феликс её представлял. Приукрашенный облик Сесилии конечно во многом отличался от оригинала: простые тёмно-русые волосы, карие глаза, тонкий рот, веснушчатое невыразительное лицо. Полная ограниченность интересов и несамостоятельность. Феликса постигло досадное разочарование. Возможно он и сам изменился. Чтобы не показывать своего состояния, Феликс сбежал в город. А в городе вовсю праздновали жизнь. Выставку в её апогее научного прогресса. Все дороги были открыты. Человечество нашло новые пути, которые приведут их в счастливое будущее. И над всем этим, расплывшись в самодовольной улыбке, повис, как паук, Модерн. Феликс видел его повсюду. В новых ресторанах, магазинах, доходных домах, дворцах, галереях. А гимном Модерну стал сам выставочный павильон.
Мужчины в светлых пиджаках и бежевых шляпах с чёрными лентами, женщины под кружевными зонтиками, девочки в коротких платьицах и мальчики в бескозырках, уличные мальчишки в кепках и ободранных штанах на подтяжках, городская беднота в простом грязном платье – все тянулись к главному входу – восточной резной медузе. В павильоне можно было увидеть всё: паровозы, двигатели, алкоголь, кованые пальмы, мареораму, гигантский телескоп, картины и другие произведения искусств. Во французском секторе особое внимание привлекали картины импрессионистов. Феликс подошёл к кучке ценителей искусства, столпившихся около картины Писсаро. Девушка в большой белой шляпе, стоявшая перед ним обернулась, чтобы выйти и Феликс узнал в ней Имоджен.
-Что ты здесь делаешь, Имоджен?
-Феликс! Надо же! Герр Штофф и папа выставляют на выставке свою продукцию. Я приехала сюда с ними. Я думала, ты знаешь. Хотя мы так давно не виделись…
-Нет, я не знал. Я сюда к невесте приехал.
-А, понятно…- Имоджен отвернулась к картине. – Гениальные художники, эти импрессионисты.
-Да, есть в их картинах что-то, - Феликс прищурился.
-Импрессионисты достоверно передают атмосферу. Воздух, наполненный светом, непосредственное впечатление от увиденного. Их картины не реалистичны, но они-то как раз точнее всего передают ощущения от восприятия. Глядя на эти пейзажи, ты как будто оказываешься в этих местах. Послушай, ты уже видел Климта?
Они ходили по этим павильонам целый день. В каком-то конце выставки отстроили целую улицу в русском стиле, где-то демонстрировали фильмы. На больших экранах кружились воздушные балерины, лёгкие как пёрышко, мальчик поливал из шланга садовника,  король приветствовал своих поданных. Но больше всего Имоджен оживилась, когда они подошли к витрине с новыми видами взрывчатки. Она разглядывала снаряды с видом знатока, расписывала их достоинства, упивалась их мощью и количеством потенциальных жертв.
-Какие ещё бомбы?! Как ты можешь? – Феликс так и зашёлся от негодования. – То ты говоришь, что не хочешь убивать невинных животных, то подскакиваешь при виде динамита. Тебе людей не жалко? Тысячи человек умирают и без твоих бомб от голода и болезней, а ты хочешь убивать ещё и ещё?
-С помощью оружия я хочу восстановить справедливость, малыми жертвами достичь большого блага.
-На войне малых жертв не бывает. А наука должна служить только на благо человечества, потому что эти ваши новые разработки могут привести как раз к тому, что я тогда ви...
Феликс замолк, потому что сбоку от себя он увидел маленькую неприметную вещь. Два вытаращенных рыбьих глаза, тканевой покров и клюв на месте носа и рта. Эта маска не была точной копией тех, но всё равно это уже случилось, это уже изобрели. Поздно.
-Феликс! Ну что ты встал как истукан! Посмотри, что здесь! Это же движущаяся дорога!
Феликс одёрнулся и подошёл к Имоджен.
Под открытым небом демонстрировалось в действии новое изобретение: движущийся тротуар. Имоджен и Феликс встали на тихоедущую дорогу и взялись за ручки – штыри по бокам полотна. Рядом с дорогой по всей её длине тянулась платформа, так что многие пассажиры сходили с тротуара и снова заходили на него по нескольку раз. Особенно радовались мальчишки – они шмыгали туда-сюда, путались под ногами, улюлюкали и присвистывали. Они сошли с тротуара и пошли по главной аллее парка.
Солнце уже сошло с точки зенита, но всё равно припекало нещадно. Имоджен открыла зонтик. Феликс посмотрел на деревья и этот белый зонтик и почему-то вспомнил импрессионистов, которые ценят каждое мгновение бытия, ловят их, как бабочек, и консервируют их на своих картинах. Потом он перевёл взгляд на небо. И вдруг в голубом квадрате неба появился пузырь. Настоящий радужный мыльный пузырь. Он поднимался всё выше в голубизну, к солнцу, хлоп… Лопнул. А теперь ещё два, и вот уже целая стайка пузырьков, кружась и шатаясь, несётся ввысь. Феликс оглянулся. Сзади стояли две девочки двенадцати лет и пускали пузыри по очереди. Одна из них заметила, что Феликс смотрит на неё, и помахала ему рукой. Феликс улыбнулся.
-Семья моей невесты устраивает пикник в Аржантёйе в воскресенье. Вы с бароном и отцом можете присоединиться к нам. Родители Сесилии будут рады познакомиться с такими важными людьми. А в низовьях Сены действительно очень красивые места. Познакомлю тебя с Сесилией.
Последний пузырь долетел до него, покружился перед глазами и лопнул.




2.
Зелёная лужайка.
-Я люблю тебя.
-Зачем? Зачем всё портить?
Голубое небо.
-Что плохого в том, что я тебя люблю? Это другая любовь, не та, о которой ты сейчас.
Белые облака.
-Нам было так хорошо без какой-то идиотской любви! Мне неприятна эта тема. У меня был единомышленник, а теперь влюблённый дурак.
Они лежат на траве: макушка к макушке, запрокинув руки вверх, Феликс сжимает ладонь Имоджен. Время пролетает над ними, а весь мир и люди, Сесилия и Штофф остались где-то за пределами. В поле зрения только весеннее полуденное небо.
-Есть любовь такая, какой её понимают люди. Любовь – семья, любовь – отношения. Нет, она должна быть другая.
-Какая?
-Та, которую ты можешь чувствовать ко всем сразу и просто делиться ею со мной.
-Ты законченный идеалист.
-Но мне хорошо с тобой. И при этом я не хочу тебя обнимать, целовать. Достаточно просто знать, что ты есть. Вся любовь человека инстинктивна. Теперь есть возможность перейти на новый уровень чувств.
-Ты последний идиот.
Ветер сухо зашелестел травой.
Стук копыт. На фоне неба появилась Сесилия. Палевый охотничий костюм, шляпка с пером, гнедая лошадь – посланник из серого бесчувственного мира, в котором остались эти пустые люди.
Лицо Сесилии искривила гримаса, выражающая смешанное чувство ужаса, презрения и отчаяния.
-Вы!..
Натянула поводья, резко развернула лошадь и ускакала прочь.
-Мы обидели её?
-Знаешь, хорошо, если моя помолвка не будет после этого расторгнута.
-А тебе не всё равно?
-Не знаю. Я думаю, что нам пора. Все заждались нас.
А они лежали бы здесь, за пределами этого усталого надоевшего мира, вечно.



3.
Пару дней спустя они гуляли по Парижу. На бульваре Капуцинок творилось необычное оживление: премьер-министр Соединённого Королевства ехал на выставку, дабы почтить её своим присутствием. Имоджен остановила Феликса.
-Дальше мы не пойдём.
-Почему?
-Подождём, пока кортеж проедет. Не хочу идти в толпу.
-Хорошо.
Вскоре показался экипаж. Толпа закричала, кто-то даже махал шапкой. Экипаж проехал ещё три ярда, и вдруг из толпы выпрыгнул…
-КИИИИИИМ!!!!!!!!!
С динамитной шашкой. Имоджен зажала Феликсу рот.
Вслед за Кимом из толпы выскочил ещё один человек. Он набросился на индуса и надел наручники. Экипаж проехал мимо. Кима подняли с земли и увели в закрытый экипаж, который всё это время стоял в стороне.
-Мммммммммууууммму.
Имоджен убрала руку.
-Отпусти меня. Куда его увели? Что происходит? Почему? Я не понимаю. КИИИИИМ!
-Замолчи. Мы уходим.
-Никуда я с тобой не пойду.
-Идиот! Тебе опасно здесь оставаться. Если бы ты не привлекал к себе внимание…
Она схватила его за руку и потащила его за собой.
Он вырвался.
-Ким чуть не погиб прямо на моих глазах, а ты говоришь, что здесь опасно! Ты знала! Ты знала, что он террорист!
На них уже косились ошарашенные зеваки.
-Пойдём.
Имоджен натянула улыбку, взяла Феликса под руку и утащила его в переулок. Когда они прошли два квартала, она вздохнула спокойно.
-А теперь слушай меня. Ким контрабандист. (Феликс вспомнил белый свёрток) И я это знала. Он приехал из…
-Англии!
-Нет, из Индии. Он мусульманин и ненавидит англичан. В Индии он перепродавал оружие, переправлял его за границу. Продержался он там недолго, бежал в Ирландию. Вступил в «Свободную Ирландию». Там мы с ним познакомились. Там он выполнял различные задания от штаба, потом, когда я уехала в Дрезден, поддерживал связь со мной. Но про сегодняшний акт я ничего не знала. Обычно о таких вещах в СИ не знает никто, кроме главарей и исполнителей. Кима вряд ли повесят. Наши люди и в суде затесались. Они вызволят его. Даже если бы он умер, он сам принял решение и делал это ради революции.
-Зачем тебе революция? Революция – кровь, насилие. Зачем? Мы цивилизованные люди, мы можем найти мирное решение.
-Нет. Зачем обманывать себя? Посмотри на людей. Мы животные. Мы не можем иначе. И в каждом из нас живёт убийца. В каждом. Просто кто-то справляется с этим, а кто-то нет.
-Остановись! Тебе Кима мало? Хочешь всех убить? Так убей и меня! Я не хочу жить в мире, который держится на силе.
-Я сегодня же уезжаю в Дрезден. Буду жить в доме отца. Ты всегда можешь меня найти. Прощай.




4.
Имоджен у себя наверху. Нет, она не спускалась ни к завтраку, ни к обеду. Просила её не беспокоить. Куда же Вы, сэр? К ней нельзя.
Феликс взбежал по лестнице на второй этаж. Узкий коридор, затонувший в тусклой пыльной тени. Несколько облупившихся дверей. Он закрыл глаза. Откуда-то тянул тёмный ветер. Он пошёл на холод. Чёрная дверь в неверном свете газового рожка. Там, за дверью, творится что-то страшное. Феликс осторожно потянул ручку двери на себя.
Окно было открыто настежь. Холодный ветер продувал насквозь пустую комнату. Занавеска тянулась к нему, пытаясь сорваться с карниза. На дощатом полу, ровно посередине, свернувшись в клубочек, лежала Имоджен. Красное пятно спутанных волос на сером фоне.
Он тихонько позвал её. Она подняла голову.
Глаза выпучены, бледное лицо, мокрое от пота, рот приоткрыт.
Феликс так и остался стоять на пороге.
-Что с тобой?!
Она села, опершись на руку.
-Я схожу с ума, Феликс.
Он посмотрел вправо и влево на голые стены.
-Нет, это не может произойти с тобой.
-Может. Я схожу с ума уже полгода.
-Как ты это поняла?
Феликс сглотнул.
-Сначала я просто говорила с ними. Потом со мной стали случаться истерики. Я забивалась в угол и кричала, кричала, кричала, потому что видела это. Там была тьма, моя безысходность, она грозила мне, говорила, что заберёт меня. А потом я запуталась. Мои мысли сбились. Всё оказалось ложью. Я не верю никому, и себе тоже. Я чувствую, что ещё немного, и я смогу перейти грань. Я смогу уйти.
-Нет.
Он спустился к ней, обхватил обеими руками так крепко, как только мог, её голова безвольно опустилась к нему на плечо.
-Что ты такое говоришь, Имоджен! Ты не сойдёшь с ума. Ты не сойдёшь.
-Ты знаешь, почему у меня нет матери? Она была эпилептиком. Я плохо её помню. Её упекли в заведение для умалишённых, но она прожила там только год. Потом зарезалась ножом. А я больше не могу так. Не могу! Я боюсь! Я НЕНАВИЖУ ВАС ВСЕХ! Это вы сделали меня такой! Сволочи! Я не хочу!
- Тсс! Тихо, тихо. Всё будет хорошо, я с тобой.
И он обнял её покрепче, чтобы пустая оболочка наполнилась теплом жизни.
5.
Феликс старался почаще навещать МакДауэллов, чтобы побольше быть с Имоджен. Он чувствовал себя аккумулятором, от которого она получает энергию.
Но вскоре всё изменилось.
Имоджен замкнулась в себе. Она стала говорить резче, выражаться грубее. Постоянно твердила, что ей скучно. Она скучала везде. Ей надоели люди, ей надоел Дрезден. Всё чаще она открывала свой «Капитал». Чтобы «не терять время зря», она мусолила свой зелёный томик даже на светских приёмах.
Сначала Феликс просто не понимал, что происходит. Он пытался заговорить, но она отмалчивалась или просто говорила:
-Я не понимаю, о чём ты.
С кем бы Феликс ни заговорил, всё сводилось к одному – Имоджен.
-Вы не заметили, что мисс Имоджен изменилась?
-Как давно Имоджен в таком состоянии?
-Может быть, Вам известны причины меланхолии мисс МакДауэлл?
Такой нездоровый интерес вызывал у всех раздражение и бесил Имоджен.
Тогда Феликс решил оставить всё, как есть, и просто дать ей время разобраться в себе. Но часы, дни, недели, месяц, два – это не могло тянуться вечно. У него не хватало терпения игнорировать её дальше.
Она стояла на мосту. Ветер трепал её распущенные волосы, дул в лицо, продувал насквозь, словно парус. Её чёрное платье с белым воротником делало её лицо ещё бледнее.
Солнце высвечивало мрачное дрезденское барокко, а над тем берегом повисла большая грозовая туча. И чем больше она наливалась свинцом, чем чернее и ближе становилась, тем ярче светило солнце, светило надрывно, во всю мощь, вкладывая в эти последние лучи все свои силы, так, будто эта туча грозилась отнять у него жизнь, так, будто оно могло своими лучами остановить эту тёмно-тёмно-синюю влажную массу. Ветер дул всё сильнее.
Феликс постарался достать из глубины души все свои самые светлые чувства, пропитаться этой любовью, просветиться ей насквозь. Он уверенным шагом двинулся к Имоджен.
Но как только он к ней подошёл, вся его любовь улетучилась. В плечах возникла неприятная зажатость.
Она не посмотрела на него. За последние два месяца они ни разу не встретились взглядом. Глаза – это проводники между душами. А их провод порвался.
-Имоджен, с тобой всё в порядке?
-Да.
-Точно?
-Точно.
-Абсолютно?
-Абсолютно.
-Ты в этом уверена?
-Да что я опять не так сделала?!
-Нет, нет, ты всё правильно делаешь… Понимаешь, проблема как раз в том, что ты ничего не делаешь.
- Что именно тебе не нравится?
-Нет. Просто ты изменилась. Я знаю, что ты не такая.
-Хватит морочить мне голову. Или ты высказываешь конкретные претензии, или я отказываюсь продолжать разговор.
- Имоджен… Пойдём в парк.
-Зачем?
-Пойдём. Скоро гроза.
Они шли по опустевшим перед дождём улицам, купавшимся в несмелых весенних лучах солнца. В парке тоже не было никого. Только извилистые чёрные дорожки, крючковатые чёрные деревья, ажурные чёрные решётки. И светло-салатовые, едва родившиеся на свет листочки. Солнце просвечивало насквозь каждый едва зеленеющий наивный листочек. Казалось, будто стайка бестелесных полупрозрачных мотыльков внезапно опустилась на этот одинокий таинственный сад.
Имоджен шла меж ветвей, листья заливали её своим салатовым светом. Её волосы улеглись волнами, рыжие, они тоже пропитались этой весенней атмосферой, и теперь как будто даже посветлели. На пергаментной коже её лица играли солнечные блики и пятна тени. Феликсу даже показалось, что она улыбается. Но это была лишь игра света.
-Ты знаешь, как ты близка мне. Ты мой самый родной человек. Ты - это я. Ты ничего не должна скрывать от меня.
-Я ничего никому не должна!
-Но есть такие вещи…
-Я свободна. Никто не вправе ограничивать мою свободу.
-Ты в плену собственных…
-Ты не можешь знать меня лучше меня самой. Моё психическое состояние пока ещё позволяет мне здраво оценивать факты. Я всего хочу добиться сама. Ты не владеешь достаточной информацией, чтобы судить о проблеме, которой просто нет. Я не думаю что нам стоит видеться.
Над городом раздались раскаты первого весеннего грома.
6.
Он шёл по Дрездену. Мимо массивного колокола Фрауэнкирхе, мимо оперы Земпера, к которой уже подъезжали экипажи, мимо тяжёлого здания ратуши, чёрного замка-резиденции, по терассе Брюля, мимо ослепительного Золотого Всадника. Разносчики газет, фотографы, булочники, лавочники, врачи, юристы, клерки, заводские, бюргеры в шляпах, дамы в турнюрах, чёрные котелки, баварские колюты, макинтоши, лошади, омнибусы, редкие автомобили – всё прямо на глазах превращалось в прах. Оставались только пустые улицы и вечноголубое небо.
Он свернул на узкую улочку. Пошёл быстрым шагом. И вдруг остановился. На уровне его стоп парил запах избавления. Дверь в подвал была приоткрыта, сквозь щель сочился дым. Он спустился, прыгая через ступеньку, распахнул дверь настежь. В накуренном, почти лишённом какого-либо света подвале на полу валялись люди. Кто-то бился в исступлении, кто-то уже ушёл в мир несбыточных грёз. Феликс нащупал в кармане бумажник. Ему просто было нечего терять.
Он нашёл себе уголок, заваленный подушками, улёгся, поднёс трубку ко рту… И втянул в себя сладкий до тошноты дым.
Зрачки расширились.
Вдохнул ещё.
И ещё.
И ещё.
Через глаза в голову затёк жидкий дым. Он подобрался к мозгу, затянул его тонкой радужной плёнкой и пророс райскими цветами. Феликс видел то, что никто на земле никогда не сможет увидеть. Яркие, пёстрые краски растекались по радужке, сливались, расплывались, кружились, заворачивались в спираль, вырастали в пирамиду, выползали в меандр, рассыпались тысячью свастик… Абсолютный цвет взорвал голову.
Феликс очнулся. В остывшем подвале над мёртвыми телами клубился холодный пар. Его мутило.



























Переход № 3. Осень 1900 г.

1.
Он уехал из Дрездена. Всё лето заполнили бесконечные переговоры, бумаги, подписи, поправки к законам, слова, слова, слова… Но однажды в газете…
-Где проходит свадьба?! Я хочу знать, где венчаются Имоджен МакДауэлл и Фридрих фон Штофф! – Феликс едва мог перевести дыхание.
-Дальше по улице, направо, там костёл, Вы сразу его увидите, испуганная торговка только смогла махнуть рукой.
Феликс рванулся с места, как ужаленный, сбил велосипедиста, старуху, девочку с корзиной – яблоки покатились по мостовой. Кинулся наперерез автомобилю, завизжали тормоза, сзади впилился ещё один, где-то засвистел постовой.
Я должен, должен, должен успеть.
Мышцы кисло ныли.
Я должен, должен, Имоджен, если я сейчас не увижу тебя, всё кончено, жизнь кончена, Имоджен, ты не понимаешь, я спасу тебя, ты наконец узнаешь, я никогда не позволю тебе страдать!..
И только рыжие волосы в глазах. Огонь, огонь, огонь. Весь город опутан рыжими локонами, зарево пожара. Вот игла костёла. Уныло-весёлые толпы, цветы, рис, фигуры нелепо сконфуженных родственников… И она.
Она садится в зелёный кабриолет. Штофф где-то в её тени, пытается высунуться, неуклюже машет сморщенной рукой, другой опирается на трость, а его чёрный цилиндр вот-вот проглотит его, эту тварь. Он уже овладел ею.
Все слова, клятвы, крик застряли глубоко в горле.
А она смеётся, машет рукой, ветер треплет её серую вуаль, задувает назад в серое небо, открывает её изумрудные глаза, её вздёрнутый нос, ложно-счастливое лицо – маску в красивой раме огненных волос, не стоящую ничего. А она смеётся.
Феликс только смотрел. Смотрел сквозь толпу. Теперь он ясно видел вересковую пустошь, низкое пасмурное небо, слышал только шум ветра с моря. В поле были только они – этот зелёный автомобиль с Имоджен и Штоффом, и он, Феликс.
Она смотрела на него печально и только слегка улыбалась, словно прощалась с ним навсегда.
Ветер играл с её волосами.
-ОНА МОЯ! МОЯ! МОЯ!
 Надрывный крик разрезал иллюзию ножницами, как красивую, но ненужную бумажку.
-А невеста-то ничего!- добродушный бюргер доверительно похлопал Феликса по плечу. – Вы знаете, она очень счастливая. Она действительно этого хотела.




2.
Феликс и Сессилия обвенчались в декабре того же года.
В 35 лет Феликс вместе с семьёй переехал Потсдам. В 40 лет он окончательно выцвел – волосы поседели, глаза поблёкли, кожа обвисла. Он никогда больше не видел Имоджен. Читал только пару статей в газетах сначала о деятельности ИРА и серии терактов в Дублине и Лондоне, потом о разорении Фридриха фон Штофа.
 Но 31 октября 1921 года в утренних газетах на первой полосе появилась информация о взрыве в Дублине, убившем самих терористов. Среди погибших была и 39-летняя Имоджен фон Штофф.
Феликс посмотрел на свой револьвер.
Моя жизнь бессмыслена. Я хотел сделать право инструментом морали, хотел изменить людей, хотел, чтобы все были счастливы. Ничего не вышло.
Она ушла.
Уйти за ней?





3.
Этим осенним вечером в Дублине было особенно холодно. Как будто взрыв и пожар вобрали в себя всё тепло города.
Место происшествия было огорожено, но констебль пустил Феликса, едва взглянув на него.
В воздухе кружились хлопья пепла, струи ледяной воды заливали уже давно отсыревшую чёрную крошку битого кирпича и остов здания. Все: пожарные, инспектор, фоторепортёры двигались нереально медленно, время потекло как смола.
-Где?- только и смог выдавить Феликс.
- Вот здесь были обнаружены фрагменты человеческих тел. Опознать никого не удалось, но здесь, кажется, что-то от миссис Штофф.
Изуродованное тело Имоджен нельзя было узнать. Мясо, липкие пятна чёрной крови, клочки когда-то зелёного платья и … огненно-рыжие локоны.
-Они планировали подорвать консульство ночью, пока здесь никого нет. Они не хотели смерти людей. Но что-то пошло не так…
 Констебль отвернулся.
Солнце проявило фотографию пепелища осенним закатным светом, и, превратившись во вспышку корреспондентского фотоаппарата, запечатлело на плёнке лицо смерти. Чёрно-белая фотография затрепетала на ветру и унеслась в лучи заходящего солнца, сквозь ветви голых деревьев.