Общественное воспитание в Японии ч. 35

Некоторые результаты общественного воспитания в Японии начала ХХ века.

Итак, что же характерного отмечает Сеппинг Райт в своей книге, рассказывая про обычаи и нравы Японии начала ХХ века.
Постараемся отметить то, что имеет непосредственное отношение к военному делу и то, что и нам не худо бы,  даже сегодня, перенять у японцев.

Прежде всего, Райта  поразила высокая дисциплинированность, вежливость и воспитанность большинства японцев.
«Продавцы никогда не пристают с предложениями покупки товаров и выглядят всегда весёлыми и довольными. Купили вы – вас усиленно благодарят; не купили – вас провожают ласковым взглядом».
«Любовь к цветам и рыбам составляет главное очарование японских детей, которые до того добры и деликатны в обхождении друг с другом, что право, нельзя найти ни одного дурного мальчика во всей стране. ЭТО РЕЗУЛЬТАТ ОБЩЕСТВЕННОГО ВОСПИТАНИЯ». (Выделено мной).
Со стариками всегда обходятся с нежным уважением, граничащим с почитанием. В Японии неизвестна система рабочих домов; на неё посмотрели бы как на унижение всей нации. КАЖДЫЙ считает своим нравственным долгом содержать престарелых родителей».

Райт особо подчеркивает то, что в Японии практически не было воровства и хулиганства, так распространенных на Западе в ту пору. Некоторые из иностранных гостей на вокзале, где царили «большая толкотня и суматоха», «страшно беспокоились о своем багаже, что в Японии совершенно излишне.
Если вы предоставите свободу действий японскому носильщику, он благополучно доставит вас со всеми пожитками на предназначенное вам место в поезде».

Любой читатель может провести сравнение такого положения  в стране с обстановкой в России  начала ХХ, или даже нынешнего, XXI века, и «почувствовать разницу»...

Одной из причин такого состояния японского общества была СИСТЕМА воспитания детей: «Воспитывая сына, японский отец надеется, что он будет подражать рыбе «кой», которая всегда плывёт против течения, против водопадов и всех встречающихся препятствий, пока наконец не достигнет источника реки. Он не желает чтобы путь его сына был слишком лёгкимв жизни и предпочитает, чтобы он закалил себя для борьбы, решив добиться успеха, или умереть.
С самого нежного возраста матери воспитывают в детях эти спартанские чувства, от них они учатся молчаливо переносить боль и разочарование, владеть собой и подавлять ощущения. К матери, потерявшей единственного сына на поле сражения не видно никаких внешних проявлений горести...»
От этого воспитания происходили необыкновенная храбрость и боеспособность японских войск:
«Как показали текущие события, японцы никогда не обратятся в бегство из трусости... Более всего в мире японский народ ненавидит низкие поступки, обман, всякие тайные действия...»
Мы ещё вернёмся к примерам доблести мужественного поведения японских войск.  О них тоже полезно знать хотя бы потому, что проиграть войну храброму и достойному противнику всё-таки не так зазорно, как диким полуфеодальным племенам, как в нашей истории  тоже случалось...

Райт неоднократно отмечает редкостное трудолюбие японцев, их уважение к честному труду. Вот один из примеров. В погрузке угля на крейсер, на котором находился Райт, вместе с мужчинами участвовали женщины:
«Они честно зарабатывали свои 35 центов в день, трудясь с такой же выносливостью как и мужчины, находя время подбодрить себя и мужчин весёлыми шуточками и песенками...
Я заметил капитану, что искренне сожалел бы о наших женщинах, если бы им пришлось исполнять такой же непосильно тяжелый труд.
- Да, работа безусловно трудная», согласился он, «но зато она честная. Ведь как легко они могли бы заняться более дурным делом». Одной из главных причин высокой нравственности, характеризующей вообще японских женщин, является это неутомимое трудолюбие».

Раз уж зашла речь о погрузке угля на корабли, вспомним пример из практики нашей 2-й Тихоокеанской эскадры З. Рожественского.
Ей пришлось всё время производить погрузки угля в сложнейших условиях, вне портов, в море, баркасами многократно перегружая десятки тысяч тонн угля из немецких угольщиков на свои корабли.
(Дело в том, что собственных портов, по пути следования эскадры из Балтики к Цусиме, Россия не имела, а наши французские «союзнички» не разрешали русской эскадре пользоваться французскими  базами для стоянок и перегрузки угля).
Работа эта была ОЧЕНЬ тяжелой, грязной  и травмоопасной: перегружать тысячи мешков с углём, раскачиваясь   на волнах   - адский труд.
Чтобы хоть как-то стимулировать экипажи для более быстрого выполнения этой задачи, адмирал Рожественский организовал соревнование между кораблями, награждая лучшие экипажи деньгами и отмечая их в своих приказах. Это было хорошо  воспринято всей эскадрой и способствовало совершенствованию приёмов погрузки угля командами и достижению рекордных показателей в этом деле.
(Эх, если бы Рожественский додумался организовать подобные же соревнования по стрельбе среди экипажей эскадры, может быть и итог цусимского боя был бы другим...)
Однако, «дьявол в деталях», как известно.
Учет объёма угля погруженного на корабль вели его же офицеры. Никакого «внешнего» контроля предусмотрено не было. Рожественский рассчитывал на честь и порядочность офицеров-учетчиков и командиров кораблей (они же все были благородного, дворянского происхождения и эти качества д.б. иметь «в крови»).
Однако соблазн оказаться «в передовиках» и получить вполне ощутимый денежный приз оказались выше этих благородных понятий.
Начались приписки. («Тут-то мне карта и пошла!», говорил в таких случаях Василий Иваныч в известном анекдоте).
Привело это к ОЧЕНЬ тяжелым последствиям для судеб самой эскадры.
Перед последним участком похода от Камранха до Владивостока возникла идея проскочить его с ходу, без захода в бухту для дополнительной погрузки угля, что неизбежно стало бы известно японцам и  демаскировало положение эскадры.
 И тут неожиданно выяснилось, что на броненосце «Александр III» «не хватает» 400 тонн (!!!) угля.
Это прискорбное обстоятельство  «поставило крест» на шансе эскадры «проскочить»   самый опасный отрезок её пути.

Капитан 2-го ранга В.И. Семёнов вспоминал об этом инциденте так:
«Александр» что-то медлил ответом. Сделали ему напоминание. Наконец ответил...
Заработал семафор: «Нет ли ошибки в сигнале? Вы показываете на 300 тонн меньше, чем утром!» — Увы! — оказалось, что этот сигнал совершенно верен, что ошибки в нем нет...
В результате — просчет, т. е. нехватка — 400 тонн угля...

Если счетчики «Александра», выводя средний вес мешка с углем, склонны были прикинуть, а не откинуть сомнительные фунты, то это вызывалось лишь (правда, близоруким) стремлением прославить свой корабль...

— 400 тонн нехватки! Вот они — первые премии за скорость погрузки в море, постоянно обиравшиеся «Александром»! По 80 тонн на каждую погрузку!.. 400 тонн!.. Ведь если пополнять их в море — два, а то и три дня потеряно!.. Да и возможно ли? Где японцы? Может быть, под боком? Кто знает?..
Значит — идти в Камранх и там — «повиснуть на телеграфной проволоке»?..
Мне было тяжело, почти... жаль смотреть на адмирала... Он, не раз, даже по пустякам выходивший из себя, грозивший кулаком какому-нибудь кораблю, ошибшемуся в исполнении маневра, посылавший по его адресу самые нелестные эпитеты (благо там не слышат и не видят за дальностью расстояния), — теперь не проронил ни слова... Как-то сгорбившись, судорожно ухватившись руками за поручень, он стоял на крыле мостика, из-под сдвинутых бровей пристально всматриваясь в сигнал, трепавшийся на ноке фор-марса-реи «Александра», словно не веря глазам...
Пояснения, данные по семафору, не оставляли места никаким сомнениям.
Мы ответили: «Ясно вижу». «Александр» спустил сигнал.
Адмирал точно очнулся, махнул рукой и пошел вниз...
И ты, Брут!.. — с горькой улыбкой промолвил лейтенант С., оглядываясь на «Александра», который он, как многие другие (и я в том числе), всегда считали образцовым кораблем в эскадре. — Ну, что скажете? — добавил он, обращаясь ко мне.
- Что ж сказать? Не везет!..
Очевидно, идея прямого похода во Владивосток рушилась...»

А нам сейчас рассказывают, что соревнования и «приписки» появились «при большевиках».
Вот так стремление «отличиться», при отсутствии должного контроля за результатами погрузки, и привели к тому, что эскадра была вынуждена зайти в Камранскую бухту, потратить там немало времени на дополнительную погрузку угля, «повиснуть там на телеграфной проволоке», и весь  мир узнал о её действительном местоположении...


Райт приводит и другой пример необыкновенного трудолюбия и патриотизма японцев во время той войны. На верфях и арсеналах, которые он осматривал «царила лихорадочная деятельность».
«Общее воодушевление, охватившее Японию, было так глубоко, что рабочие, получавшие в день всего 60 центов, жаловались не на низкую зарплату, а на малое, по их мнению, количество работы. Все готовы были пожертвовать последним для дорогого Отечества».


О том, как в тоже самое время на благо Отечества трудились на российских заводах и верфях, ранее  речь уже шла в главе «Изумруд  отечественного производства».
Халтуры, волокиты, рвачества и лени, к сожалению, хватало с избытком.
Были случаи и посерьезней, вплоть до диверсий.
Инженер строившегося новейшего броненосца «Орёл» В.П. Костенко вспоминал:

«28 августа 1904г.
Работы на «Орле» близки к полному завершению. Корабль уже выходил в море на пробу машин и испытание рулевых приводов. При этом произошел весьма подозрительный случай, угрожавший тяжелой аварией механизмов. Перед самым выходом на пробу один из младших механиков, недавно назначенный на корабль из числа инженеров-технологов, мобилизованных во флот, обнаружил стальные опилки в масленках упорного подшипника. Пришлось вскрывать все подшипники и осматривать движущиеся части. Это задержало выход на несколько дней.
Снова возникли подозрения о злом умысле, имевшем целью задержать корабль или вывести его из строя. Производится следствие, но пока никаких следов преступления не обнаружено.
Старший механик Антонов, не принявший мер к охране механизмов, после этого происшествия по требованию командира списан с корабля. Вместо него на «Орел» назначен один из самых опытных механиков флота — Иван Иванович Парфенов».
(Через 30 лет выяснилось, по сведениям машинистов «Орла», что покушение было организовано старшим механиком Антоновым, подговорившим некоторых машинистов засыпать в подшипники, паропроводы и цилиндры стальные опилки. Мотив — желание задержать корабль, чтобы не идти на войну. Антонов добился своего и был списан с корабля, но факт покушения остался недоказанным).
Как видим – тут имела место обычная ТРУСОСТЬ и нежелание идти на войну, как самого старшего механика «Орла», так и его подчинённых машинистов, стремившихся для этого вывести из строя дорогостоящий русский  броненосец.
На всё вокруг, кроме своих шкурных интересов, этим служивым было глубоко плевать...
По хорошему надо было бы предать этого Антонова военному суду, да по законам военного времени и повесить его за такие «фокусы». И остальных шкурников – машинистов с ним заодно, но не до того царским дознавателям было, пачкаться не захотели. А безнаказанность преступлений порождает их рецидив, как известно...

Ничего подобного на японском флоте, разумеется, отмечено не было.


Надо подчеркнуть, что ТОГДА Япония была очень небогатой страной, и  для успешного ведения войны им приходилось экономить на всем: «Разорванное платье матросов, находившихся на театре войны, присылалось для починки в Японию – эту работу с удовольствием брали на себя женщины».

Были и вовсе поразительные примеры работоспособности и самоотдачи японцев в самых «незначительных» делах. Кондукторами (унтер-офицерами сверхсрочниками) на японском флоте тогда  служили потомки старинных дворянских самурайских родов. Это были ОЧЕНЬ уважаемые и знающие себе цену люди.
Так вот в свое СВОБОДНОЕ, обеденное время они считали своим долгом  на войне заниматься  чем-то полезным для сухопутного фронта. 
Вязали теплые носки своим товарищам, например. (Райт даже сфотографировал такую сценку).
Представить себе нашего унтера или кондуктора, в личное время вяжущим носки (!!!) для своих сухопутных товарищей – просто невозможно. Не то воспитание и мировосприятие, увы...

Можно вспомнить и многие другие похвальные обычаи японцев.
Огромное внимание в Японии уже тогда уделялось  гигиене. Чистота жилищ была поразительной. Каждый японец стремился ежедневно принимать национальную ванну (в особой бочке).
Даже на боевых кораблях В ВОЕННОЕ ВРЕМЯ офицеры и кондукторы ЕЖЕДНЕВНО «брали ванну».
Надо упомянуть про отлично организованную заботу о здоровье матросов на кораблях. Для ЕЖЕДНЕВНОГО медицинского осмотра в распорядке дня было специально выделено время, и осмотры эти РЕАЛЬНО проводили корабельные врачи.


Наиболее важно отметить ТРЕЗВЫЙ образ жизни абсолютного большинства японцев.
Это тыл доминирующий «тренд» их образа жизни и поведения.
«Японцы не нуждаются в спиртных напитках для возбуждения весёлости; за чашкой чая велась такая же оживлённая и  веселая беседа, как в английской курительной комнате за бутылкой виски и содовой воды», подчеркивает Райт.
«На театре  войны саке подавался лишь в исключительных случаях и его употребляли в самом незначительном количестве». Это касалось даже офицеров. Для солдат и матросов существовал строгий «сухой закон», который вовсе не мешал им доблестно сражаться и образцово выполнять свой долг. Однажды Райт (который, напомню, был в хороших отношениях  с самим адмиралом Того) захотел отблагодарить корабельного повара «каким- нибудь осязательным образом».
НО: «На мое предположение угостить его стаканом саке мне ответили, что это совершенно противно морским правилам. Никому не разрешается угощать матросов напитками без особого разрешения, получить которое также трудно, как и добиться повышения по службе».
«Японские солдаты и матросы – народ трезвый, предпочитающий чай всем остальным напиткам; они любят именно вкус чая, а кроме того они к нему привыкли», отмечает Райт.
Эта особенность национального характера и поведения позволяла поддерживать в японской армии образцовую дисциплину и порядок (о чем мы позднее поговорим более подробно).
Даже в капитулировавшем Порт-Артуре, вместо ожидаемой неразберихи и грабежей (столь свойственных, обычно,  для ситуации в только что захваченном неприятельском городе), царил порядок и спокойствие: «...мы оказались в центре густой толпы, состоявшей из городских жителей, почти поголовно высыпавших на улицы. Все солдаты имели при себе холодное оружие, но нигде не произошло ни малейшего недоразумения; между ними не было ни одной ссоры и я не видел ни одного пьяного человека».
Стоит ли удивляться, что на приемах, которые давались по разным торжественным поводам, шампанское и саке подавали матросы, но ни одному из них не пришло в голову втихаря напиться  дармовым спиртным при этом.

Для сравнения вспомним впечатления старшего врача «Авроры» В.С. Кравченко о том, как происходила разгрузка амуниции и провианта для 2-й Тихоокеанской эскадры:
 «5 апреля. Новости: привезено 12 000 пар сапог. Перепало и аврорцам. На «Эридане» идет приемка провизии барказами со всех судов. Говорят, это не приемка, а дневной грабеж. Кто посильнее, кто первый захватил, тот и берет. Команда нарочно разбивает в трюмах ящики с шампанским, пивом и напивается тут же до бесчувствия. Слава Богу, не аврорцы были в этом грешны. Отличается, главным образом, команда «Орла», грозившая даже прибить наших аврорцев за то, что они оказывали им противодействие».

О подобных же  случаях писал капитан 2-го ранга В.И. Семёнов, находившийся тогда на флагманском броненосце «Суворов»:

«Апрель 1905г.

Опять начались недоразумения, вспышки недовольства среди команд по самым вздорным поводам; участились (прекратившиеся было) проступки против дисциплины; при разгрузке пароходов, доставлявших провизию из Сайгона, происходили сцены почти... грабежа; работающие разбивали бочки и ящики с вином, перепивались, буйствовали, даже оскорбляли офицеров, наблюдавших за порядком...»

Отметим, что Семёнов пишет уже не только о пьянстве, а отмечает наглое поведение упившихся матросов, которые открыто разбивали бочки с вином, и даже оскорбляли офицеров, пытавшихся их образумить.
Примеров таких, увы, у нас было множество.
Даже некоторых офицеров 2-й Тихоокеонской эскадры приходилось «списывать» из-за их пьяных выходок, а то и белой горячки....


Даже в плену наши воины нередко, спьяну устраивали безобразные сцены.
Тот же В.И. Семёнов записывал в своём дневнике:
«27 октября 1905 г.
 Сегодня перепились вестовые и устроили скандал, завершившийся дракой. Действовать на них можно только словом убеждения, которое немногого стоит в их глазах, а японцы... они словно подчеркивают, что спиртные напитки «одинаково дозволены к употреблению всем живущим в храме...»

О порядках в японском плену  мы ещё поговорим, пока лишь отметим, что для разложения русской армии действовали японцы очень хитро и умно.
В лагерях  у наших пленных они разрешали полную свободу революционной агитации и печати, а зная русскую слабость к алкоголю, они специально разрешали его приобретение всем пленным, в т.ч. и рядовым.
Правда, после нескольких громких дебошей с их участием они резко ограничили выходы пленных за пределы лагеря.



Завершить эту главу следует ещё одним малоизвестным примером, показывающим КАК СТРОГО боролись тогда японцы за поддержание ЧЕСТИ своей НАЦИИ,.
Капитан 2-го ранга В.И. Семёнов, захваченный в плен после цусимского разгрома, содержался там вместе с адмиралом Рожественским. В своей книге Семенов приводит такой факт:
«Около 6 ч. Мы вечера пришли в Хиросиму. При первой же остановке адмирала встретили и представились ему комендант крепости, его адъютант, вице-губернатор и правитель канцелярии. Все при орденах и знаках отличия. Когда наш вагон  подвели к главному вокзалу и прицепили к поезду, отходящему в Киото, то здесь адмирала приветствовал командующий войсками генерал-лейтенант Манабэ, явившийся в сопровождении своего штаба...
       Держится с достоинством, совсем по-европейски. На шее — орден «Сокола» (соответствует нашему Георгию), на правом боку — звезда «Восходящего Солнца», на левом — наша Станиславская, с мечами.

Хорошо знакомый с японскими взглядами, я удивился (про себя, конечно), что такой боевой генерал не на войне. Для него это должно было быть большой обидой.

          Впоследствии французский морской агент, лейтенант Martini, разъяснил мне эту загадку. По его словам, генерал сделался жертвой интриги, в которой была замешана женщина. Дело в том, что в Японии широко распространены так называемые «женские патриотические кружки», членами которых состоят дамы высшего общества. Это не совсем сестры милосердия, потому что они не живут в госпиталях, но и не наши дамы-патронессы, которые заглядывают в палаты лишь ненадолго, наподобие солнечного луча, полагая, что и этим уже «ces pauvres diables» достаточно осчастливлены.
Японские дамы САМОЛИЧНО ухаживают за ранеными, заботятся о них, уделяют им почти ВСЁ свое время.
Так вот, пока генерал отличался под стенами Пекина, жена его делала свое дело и положительно очаровала больных и раненых французов, оказавшихся на ее попечении. В результате ей была пожалована medaille d'honneur, но при этом представители французского правительства сделали чудовищный gaffe: дав медаль г-же Манабэ, члену кружка, они ничего не дали его председательнице.
С японской точки зрения это было величайшим оскорблением, и председательница, жена генерал-губернатора, решила отомстить. Только что генерал, украшенный орденами за боевые заслуги, вернулся к домашнему очагу, как нагрянули судебные власти с предписанием произвести обыск.
Вскрывали полы, разбирали стены, перекопали весь сад и двор. Оказывается, генерал-губернатор донес, что, по имеющимся у него сведениям, генерал Манабэ вывез из Китая и прячет у себя ценные вещи, похищенные в одном из пекинских дворцов, находившихся под охраной его же солдат.
— В таких случаях японцы не шутят, считая, что затронута честь нации, и, право, взгляд этот не мешало бы усвоить многим европейцам.
Каковы были результаты обыска — Martini в точности не был осведомлен, но только с этой поры звезда генерала померкла, и на войну с Россией его не взяли...»

Небольшой комментарий.
Генерал-лейтенант  Манабэ  был командующим расквартированной в Хиросиме армии, одним из самых прославленных полководцев Японии, награждённый её высшими орденами.

Только ПО ПОДОЗРЕНИЮ в том, что он прихватил что-то из трофейных вещей (из дворцов Пекина), в его доме следственными органами был произведён доскональнейший ОБЫСК со вскрытием полов, разбором стен  и т.д. !!!
Действительно, когда затронута ЧЕСТЬ НАЦИИ (а именно так у них оценивали  присвоение трофейного имущества) – японцы НЕ ШУТЯТ. Невзирая ни на какие награды и заслуги командующего, его всерьёз «взяли в оборот»!
Скорее всего – ничего не нашли, иначе Манабэ так  легко не отделался, но «осадочек остался» и на русско-японскую войну генерала не пустили.

Для сравнения отметим, что наш русский генерал П.К. Ренненкампф, также участвовавший в захвате Пекина во время «боксёрского восстания», вывез из  пекинских дворов множество «трофейного» имущества: фарфора, шелка и прочих ценностей, устроив у себя дома некое подобие музея, славившегося на весь Петербург. Ничего предосудительного для чести своей страны русская знать в этом не видела...

В следующей главе рассмотрим некоторые традиции воспитания и боевой подготовки японской армии.

http://www.proza.ru/2012/08/27/837