Шелест осенних листьев

Там и ступенек-то было: всего-ничего. Пустячных ступенек у входа, на которые мало кто даже внимание обращал. Я — подавно.
Старушка одолевала их по одной. С остановками. Дрожащим ртом хватала воздух. Обогнать её — мне, подростку — конечно же, ничего не стоило, и я поприбавил шагу. Да вдруг, опомнясь, пристыл, примёрз к месту.
Слева — стена, справа — прилавок. Между стеной и прилавком — проход... Лавчонка... Продавщица — лицо в алых пятнах — на нас, вошедших, и не взглянула. Похоже, ей только что здорово досадили. Едва старушка, за ней — я, переступили порог, кто-то, доругиваясь на ходу, ринулся мимо нас, дверь — с визгом, хряском — захлопнулась.
Пока продавщица всердцах чем-то там громыхала у себя на прилавке, старушка — шажком, шажком — приблизилась к полупустой, скудной витрине. Тут я увидел посечённые временем щёки, бечёвочкой перевязанные очки. Увидел за треснувшим стёклышком большую слезу. И тотчас представил себе, что может сейчас случиться.
Сейчас продавщица — ещё взбудораженная, не остывшая — обнаружит наше присутствие, совсем ей в эту минуту не нужное, и, под запал, обронит какое-нибудь грубое слово. Перенесёт обиду на нас.
Я-то — ладно. А старушка — в ней едва жизнь держится. Грубое слово сорвётся. Тогда, тогда... Я не знал, что будет тогда. Что скажу, что сделаю...
С той стороны прилавка послышался сдержанно-ровный голос:
— Что вам, бабушка?
«Неужели?!.» Я не мог поверить.
Старушка ответила тихо-тихо. Едва уловимо. Слабый голос её был схож с шелестом слетающего по осенней поре листа.
Продавщица — тем не менее — поняла.
— Селедочку?.. Хорошо. Сейчас выберем.
Душа моя ликовала, точнее не скажешь. Птахой выпорхнул я из лавчонки.

Прошли годы. А я всё ещё вижу перед собой ту немощную старушку, слышу её слабый голос. Помню отрадное, ни с чем не сравнимое чувство, которое подарил мне случай.