Судьба. Часть 6

                Этап.
  Разные люди, собранных в один этап волею судеб, томились в арестантском вагоне.   
Тесно прижавшись, друг к другу, дрожа от холода и пережитых накануне волнений, сидели подруги, прислонившись к тонкой дощатой перегородке, разделяющей обыкновенный товарный вагон на две внутренние секции. Быстро-быстро, срывая длинный состав с места, закрутились, проскрежетали по рельсам,  огромные, выкрашенные в ярко-красный цвет, колеса паровоза. И  выдохнув полной грудью, издав тонкий, тревожащий душу гудок, стронул с места, и потащил паровоз в места не столь отдаленные, состав, в последнем вагоне которого везли  виноватых, и без вины виноватых, но осужденных законом людей.

 Прислушиваясь к все убыстряющему перестуку колес, Лида, глядя на подругу, негромко спросила:
- Лёлька, ты не знаешь, куда нас везут?
- Не знаю, - отмахнулась она от Лиды, но поглядев на пригорюнившуюся подругу, уже более мягко сказала: - Да, куда нас могут везти! В Сибирь конечно. Туда во все времена всех арестантов свозили.
 Неожиданно в дальнем углу женского отделения вагона возникла, какая-то возня и приглушенный шум.
Две, ярко накрашенные девицы, обступив прилично одетую женщину, лет сорока пяти, стягивали с ее плеч пальто.
- Снимай падла, - громко шипела одна из них, размахивая ножом перед лицом женщины. В то же время вторая, низкорослая, с нездорового цвета лицом, ловко сорвав с плечей  женщины котиковый воротник, сплевывая через гнилые зубы тягучую слюну, прохрипела: - Хорош сука выть! А, вякнешь кому, Катюха тебя в сей момент пришьет.
- Так я базланю Кать? – с отвратительной улыбкой обратилась она к молодке с ножом. Та, ухмыльнувшись, утвердительно кивнула головой.
- Лёлька! Смотри, смотри, что они делают! – глядя на отвратительную сцену, взволнованно произнесла Лида.
- Они же Лёлька ее раздевают! Надо, что-то делать!
- Что делать, что делать! Отбивать бабу надо. Не то они, эти сучки блатные, ее прирежут.
 С этими словами Лёлька, сорвавшись с места, бросилась к рослой молодухе с ножом. Оттолкнув женщину в сторону,  ощерившись, глядя в глаза «блатной», она отчетливо произнесла: - Оставь ее в покое.
Та, удивленно поглядев на Лёльку, только и успела спросить: - Ты кто такая? Как в ту же минуту была сбита с ног подоспевшей Лидией. Нож, теперь уже угрожавший Лёльке, отлетел далеко в сторону и затерялся в темном углу вагона. А Лида, крепко обхватив руками «блатную» за горло, изо всех сил принялась душить ее. Крепко сбитое тело соперницы некоторое время еще извивалось под телом Лидии, пытаясь отбросить ее от себя. Но вскоре попытки стали ослабевать. Толчки ног и рук стали слабее, а из плотно сжатого горла стали доноситься хрипы.
- Оставь ее девонька, не бери грех на душу! – сквозь пыл борьбы, услышала она, чей-то требовательный голос. Оглянувшись, Лида увидела высокую женщину, что стояла подле нее. Черный, плотно завязанный платок покрывающий голову женщины контрастно подчеркивал бледность ее лица. Огромные глаза строго, как глаза Богородицы с бабушкиной иконы, смотрели на Лидию. Изумившись, она отпустила руки с горла «блатной», и та, хрипя и изрыгая проклятия, поползла в свой угол. Поднявшись на ноги, Лида увидела шестерых женщин плотным кольцом окружавших; ее, Лёльку, и отбитую ими у «блатных» женщину. Одинаково повязанные темные головные платки делали их лица похожими на лицо той женщины, что стояла рядом с нею.
- Ну бля, вам конец! Баптистки херовы! Только в зону попадем, всем вам конец! Всех перережем! – хрипя от бессилия, произнесла «низкорослая» отступая в свой угол вслед за уползающей туда Катькой.
Лёлька, перегораживая ей путь, вышла вперед, и со словами: - Вещички отдай сука гнилозубая, - выхватила из рук отступающей «блатной» воротник. После чего вернувшись к еще плачущей женщине, сказала, возвращая принадлежащую ей вещь: - Вот возьмите.
- Спасибо, - тихо произнесла та, после чего с сомнением в голосе, продолжила: - Может, проще было бы отдать этим пальто? Боюсь я их.
- Можно было бы и отдать, - согласилась с нею Лёлька, - только если пальто отдать, то в Сибири можно «дубу» дать. Эта неожиданно складно произнесенная фраза развеселила женщин. 
- Идемте к нам, - предложила женщина с иконным лицом, - Как-никак, а вместе все-таки быть лучше.
 Место, где расположилась группа этих, судя по всему, хорошо знакомых друг с другом женщин, находилось в дальнем углу вагона. Рассеянный свет, идущий от грязного зарешеченного окна, с трудом проникал во внутреннее пространство наспех подготовленного для перевозки зеков вагона. Но и при этом слабом освещении, девчата заметили три пары настороженных детских глаз, глядевших на них со страхом и любопытством, из-за сложенных в углу неприхотливых пожитков.
- Ой, да у вас тут дети? – удивленно воскликнула Лёлька, разглядывая спрятавшихся  за вещами ребятишек.
- Дзецi, дзецi, а куды iх дзецi? – по беларусски, тихо и горестно произнесла одна из женщин.
- Мае гэта дзеткі. Няма куды мне іх дзяваць. Вось і прыйшлося з сабой у Сібір браць, - сокрушенно добавила она, беря на руки младшую пятилетнюю девочку.
- С Дубровенщины мы, - пояснила та самая женщина, лицо которой так поразило Лидию, - С деревни Лядовка. На «Дзяды» - на осенний день поминовения усопших, не вышли мы на работу, в поле бульбу копать. Вместо того, в моей хате молебен по погибшим на войне мужикам справили. А после обеда на кладбище сходили. Председатель наш из пришлых, в прошлом году его к нам прислали с района. Так он нас, недолго думая, и чтобы другим неповадно было, под статью за прогулы подвел. А, в городе нам еще одну статью добавили - в сектанты определили.
 У кого в деревне родня была, те ребят то своим близким оставили. А, у Насти, - она кивнула головой в сторону женщины, державшей на руках девочку, - в деревне нет никого. Пришлось ей детишек с собою брать.
- Как же! Как это в тюрьму с детишками? – возмущенно спросила Лида.
- Да нас не в тюрьму. Нас на поселение. А, туда и с детьми, как сказали, можно, - пояснила женщина.
- Позвольте к вам присоединиться. А, то одной мне как то боязно быть рядом с теми, - робко вмешалась в разговор женщина, которую несколько минут назад пытались ограбить «блатные».
 Лида внимательно посмотрела на нее. Там, во время стычки, в темноте вагона, она показалась ей много старше. Теперь же, приглядевшись, Лида заметила, что женщина много моложе. Если бы не ранние морщинки на переносице и в углах губ, да хорошо заметная седина в темно-русых волосах, то ей можно было бы дать, пожалуй, лет тридцать пять, не более того.
- Меня зовут Флора Ивановна Крастина, - произнесла она, протягивая руку старшей женщине.
- А мы все, за исключением Насти, Лядовы, - пожимая протянутую руку, ответила та, и, улыбнувшись хорошей, доброй улыбкой, продолжила: - Деревня наша большая, а фамилий всего две – Лядовы и Гузовы. Я – Ольга Васильевна, но вы, чтобы не путаться, зовите меня просто Васильевной. Потому, как эта, - она показала рукой на стоящую рядом женщину, - тоже Ольга Васильевна, и тоже Лядова.
- Так вы, что все родственники? – поинтересовалась Крастина.
- Родственники. Только уж и сами запутались в том родстве. Как спокон веков жили в деревне Гузовы да Лядовы, так и пошли родниться. Сами позабыли, кто в родне по материнской, а кто по отцовской линии. А, вы откуда? Как сюда попали?
- Я из Витебска.
- И мы из Витебска! – почти одновременно воскликнули девчата.
- А, где вы, Флора Ивановна жили в Витебске, где работали? – с нескрываемым интересом, спросила Лида.
- Я жила на Замковой, рядом с пожарной частью. А до войны работала в трамвайном парке.
- Ой, боже ты мой! – воскликнула Лида, - так на Замковой моя бабушка жила. Она, правда, еще до войны, в тридцать шестом году умерла. А, маму мою вы должны знать, раз в трамвайном парке работали. Она до тогда вагоновожатой работала. Кудрявцева Ольга Адамовна, помните ее, - с надеждой в голосе спросила Лида.
- Кудрявцева! Ну, отчего же не помню, помню! Я почти всех, кто работал до войны, помню. Я ведь диспетчером в службе движения была и еще секретарем комсомольской организации…, - но неожиданно для всех Флора Ивановна замолчала и отвернулась в сторону. По тому, как изменилось лицо женщины, Лида поняла, что воспоминания о прошлом неприятны их новой знакомой. С сочувствием поглядев на Крастину, она прекратила расспросы о матери.

 Короток декабрьский день. А в полусумраке товарного вагона, он еще короче.  Непривычно громко прозвучал лязгающий  звук засова, и из-за раскрывшейся двери, прозвучал голос конвойного: - Пайку получать!
 Поочередно подходя к двери, получали женщины по осьмушке плохо пропеченного черного хлеба, и молча, возвращались на свое место. Пайку выдавали на два дня, поэтому разделив хлеб на две равные части, Лёлька с Лидой принялись за еду.
- Смотри, - неожиданно произнесла Лида, глядя на то, как сельчане, отламывая от своих краюх кусочки хлеба, передавали их Насте.
- Васильевна! – обратилась она к Лядовой, - это почему вы так делаете?
- А, что остается делать, - вздыхая, ответила та, - На деток сказали - пайка не положена. Вот мы и делимся с ними.
- Как это! Как это не положена? – возмущенно произнесла Лида, - Отчего же?
- Начальник, еще при отправке объяснил, что паек полагается только осужденным. А дети – не являются осужденными. На них еда не положена. Родители их должны кормить. Вот мы и кормим, - спокойно объяснила Ольга Васильевна Лидии.
 Переглянувшись, девчата не сговариваясь, отломив от своих  краюх по кусочку, протянули их Лядовой старшей.
- Позвольте и мне, - протягивая Ольге Васильевне свою долю хлеба, произнесла слышавшая этот разговор Крастина. Утирая внезапно выступившие слезы, она негромко сказала: - У меня ведь там, в Витебске, тоже две дочки осталось. Катенька и Танюша.
После чего видя, как внимательно посмотрели на нее женщины, пояснила: - Их должны были определить в детский дом. Только вот не знаю, определи ли. Может они сейчас, девочки мои, где-то голодные ходят.
Рука ее, протягивающие Ольге Васильевне часть своей скудной пайки, дорожала, а хлеб – тяжкий тюремный хлеб, не пережеванным тяжелым комком застрял в горле. Поперхнувшись, она наклонилась вниз. Мучительный кашель перекрыл дыхание женщины. Бледное лицо ее начало синеть. Опасаясь за Крастину, девчата принялись изо всех сил стучать ладонями по ее спине, а  глоток холодной воды позволил Флоре Ивановне справиться с овладевшим ею приступом.
- Извините меня, - с благодарностью глядя на девчат, произнесла она. И переведя взгляд на торопливо жующих ребятишек, добавила: - Только вот и кусок в горло не лезет, как подумаю о том, что может девочки мои родные, тоже голодают.

 За долгими разговорами, под перестук вагонных колес, незаметно наступил вечер. Устраиваясь на ночлег, собирая в кучу разбросанную по полу вагона солому, Лида, глядя на Крастину, сказала:
- Флора Ивановна, давайте к нам с Лёлькой. Все теплее будет.
 Лёлька, в отличие от Лиды, уснула быстро, плотно прикрывшись своим пальто. Лида же долго не могла уснуть. Старые, плохо штопаные чулки не согревали открытых ног. Несколько раз она пыталась укрыть их соломой, но та каждый раз сползала, заставляя Лиду плотнее поджимать озябшие колени к животу. Заметив это Крастина расстегнув пальто, предложила Лидии:
- Подвигайся ко мне. Укроемся моим, так нам обоим тепло будет. С благодарностью прижавшись к женщине, Лида негромко спросила: - Флора Ивановна, как вы попали сюда?