Пирожки из котят

Моя соседка Ольга Серафимовна сумасшедшая. Абсолютно. Раньше нормальная была, а потом потихоньку да полегоньку свихнулась. Сначала имена соседей путала-забывала, а потом из дома уходить начала. Соберет сумку и пойдет. Это ей кажется, что её из квартиры выселяют.   
- Куда вы собрались? – ловлю я её один раз у подъезда с баулом.
- Как куда, Глебушка, - печально отвечает она, и глаза ее под выцветшим синим платком, полны слёз, - выгоняют же меня.
- Кто?!
- Да тетка пришла, строгая, серьезная, волосы в пучок. Документы показала. Мол, квартира её. А мне идти надо.
- Вы что, подписывали что-то?
- Не помню! – начинает она реветь.
- А где она? – тут я заволновался. Мне даже в голову не пришло, что она говорит неправду. Очень уж убедительно старушка себя вела, - давайте поговорю с ней, посмотрю, что за документы.
- Да где ж ей быть-то? – машет рукой Ольга Серафимовна, - в квартире сидит.
- Пойдемте, - я, забыв про свои дела, начинаю подниматься по лестнице. Соседка, всхлипывая, семенит за мной следом.
Входная дверь не заперта. Захожу в темную прихожую, морщусь от неприятного запаха. Грязь, пыль и еще что-то неуловимо-мерзкое. Заглядываю на кухню, смотрю в комнаты. Никого. Ольга Серафимовна стоит на пороге и мнется.
- Ну и где она? – озадаченно спрашиваю я.
- Наверное, к Оксане в сорок третью пошла, - после короткого раздумья отвечает она, - она, стерва, меня всегда ненавидела, со свету сжить хотела. Всё потому что я её когда-то мелкую за уши оттаскала. Она, сучка такая, кота мучала. Ваську. Ну, Нины Петровны из тридцать восьмой. Не помнишь что ли?
Я как-то не стал задумываться, как я мог помнить кота Ваську, если Оксана Петровна, которая из сорок третьей квартиры, старше меня лет на двадцать пять.
Штурмую эту самую сорок третью квартиру. Наконец, мучительница котов со стажем, открывает дверь и пытается убить меня. За дело, так как я, судя по всему, оторвал ее от банно-головопокрасочных процедур. Пытаюсь объяснить ей, в чем дело. Прежде всего, выясняется, что я конченый идиот, трутень и алкоголик. Наконец, оказывается, что никакой серьёзной женщины в сорок третьей квартире не наблюдается. Однако, Оксана Петровна заинтересовалась этой детективной загадкой и, тоже забыв про свои дела, ринулась навстречу необъяснимому, попутно подключив Семёна Семёновича из сорок второй. Семён Семёнович подключился с радостью, потому как нигде не работал, переложив это скучное времяпрепровождение на жену, а занимался вопросами мировых заговоров и закулисных правительств. А в свободное время,  как было доподлинно известно всему подъезду, состоял в половой связи с Оксаной Петровной. Весь короткий путь по лестнице Семён Семёнович поминал жидов и иллюминатов, а также изрядно вонял своей нестиранной майкой.
Ольга Серафимовна сидит посреди комнаты на своей сумке и сосредоточенно смотрит выключенный телевизор.
- Что у вас тут за дела? – озабоченно и, как всегда, на повышенных тонах, интересуется Оксана Петровна.
Старушка поворачивается и смотрит на Семёна Семёновича расширенными от удивления глазами.
- Я знала, ты еще помнишь меня, - дрогнувшим голосом произносит она, - ты пришел помочь мне. Ты спасешь меня, правда?
- А? – выкатил глаза ошарашенный Семён Семёнович.
- Я ведь помню, - продолжала Ольга Серафимовна, - тогда, в шестьдесят шестом году, весной… Ты делал мне предложение. Ты любил меня, любил. А я?! Дура я, дура!
- Сёма! – взвизгнула Оксана Петровна, - это правда?!
Сёма только руками развёл.
- Мне вообще в шестьдесят шестом три года было, - промямлил он и, подумав, добавил – а нет, весной еще два было. Только.
А Ольга Серафимовна вдруг вскочила и начала быстро ковылять из угла в угол.
- Успокойтесь! – причитала она, - Успокойтесь, шебутные! Обедать идите!
- Что с вами? – испуганно пятится к двери Оксана Петровна.
Ольга Серафимовна опять игнорирует её вопрос и обращается ко мне:
- Глебушка, дружок, урезонь хоть ты их!
- Кого? – по-моему, я сейчас похож на Семёна Семёновича как сын (образно выражаясь, потому как настоящий сын Сёмена Семёновича на отца подозрительно не похож).
- Так внучков моих, - как дураку объясняет мне соседка, - они же тебя слушаются! Им обедать пора.
Внуки её лет семь назад уехали в Пензу с её дочерью – матерью-одиночкой. В поисках лучшей жизни.
И вот сейчас старушка требовательно смотрит на меня, Сёмен Семенович всё никак не может свести разведенные руки, а за его спиной клацает зубами Оксана Петровна. Я раздумываю несколько секунд, а потом говорю:
- Охуеть.
И ухожу к себе, звонить по телефону.
Вот так сумасшествие Ольги  Серафимовны стало фактом, выпирающим с фурункулезной очевидностью.
Я звонил её сыновьям. Да, у Ольги Серафимовны есть и сыновья. Андрей и Михаил, жлобы изрядных лет.  Не помню, когда они последний раз навещали свою мать. Телефон Андрея упорно молчит, зато Михаил трубку поднимает.
- Алло, - я слышу на том конце заспанный и недовольный голос, - говорите.
Начинаю рассказывать ему о сложившейся ситуации. Михаил молча выслушивает мой сбивчивый монолог, а потом задает сакральный вопрос, можно сказать, бросает в меня краеугольный камень русской ментальности:
- И чё? – с потрясающей интонацией роняет он.
 Если вы живете в России, вам наверняка знакомо это непередаваемое чувство отвращения. Европейцы, говорят, сдержаннее в таких вопросах.  Я, скрипнув зубами, но не стал применять в ответ другой мощнейший артефакт на стыке анатомии и филологии.  Который в таких случаях отправляют через плечо. Видимо, я всё-таки немного европеец.
- Тебе бы приехать стоило, - спокойно заявляю ему, - к врачу мать отвёзти что ли. Мало ли что случиться может?
- Ну-у-у, да, - лениво мычит он в трубку, - надо бы. Заеду… На днях. Куда я ее повезу, в выходной-то?
- Не знаю, переночуешь у нее хотя бы.
- Погоди, тебе же ключи оставляли? Запри её на ночь.
Наверное, составитель шестой заповеди не учёл возможность появления Михаила.

Еще несколько минут препирательств, и он всё-таки соглашается приехать в ближайшее время. Пытаюсь слушать музыку, но не цепляет. Звуки будто искажаются в очередной призматической идее. «Я живу рядом с сумасшедшей».  Теперь сумасшествие касается и меня. Кстати:
А у нас в квартире газ.
А у вас?
У Ольги Серафимовны газ есть, как же без него?
Где-то внизу Семён Семенович ругается со своей любовницей. Прямо на площадке, не стесняясь. Все к этому давно привыкли.
Через пару часов приезжает Михаил. Сначала заглядывает ко мне.
- Привет, - протягивает он короткопалую ладонь и пытается выдавить улыбку из куцых рыжих усиков.
- Здравствуй, - я улавливаю от него тот же неприятный запах, что преследовал меня в соседней квартире.
- Что там она, - с некоторой опаской спрашивает он, - совсем плохая?
- Пойдём, посмотрим, - пожал плечами я и указал на дверь.
Михаил едва заметно поежился.
Ольга Серафимовна успокоилась и сидит в каком-то полусне на старом косоногом диване. При этом пальцы её рук постоянно в движении – то сплетаются в замысловатые конструкции, то расплетаются обратно, но лишь на пару секунд.
- Ма-а-ать, - робко зовёт Михаил, - ты чего это тут чебучишь?
Ольга Серафимовна, вздрогнув, поднимает голову и, настороженно прищурившись, разглядывает нас.
- О, кто пришёл, - расплывается она в улыбке, узнав-таки Михаила, - Мишка. Не стой столбом, давай я тебя обниму.
Они обнимаются и даже целуются. Почему-то в губы. Конечно, я понимаю, что у каждой семьи свои маленькие обычаи и средства коммуникации, но как же всё-таки это отвратительно выглядит. И если меня не стошнило на уродливый и грязный ковёр, то исключительно из-за чувства такта. Блевать в чужой квартире, глядя на тамошние обычаи, это как-никак моветон. Даже если там, вдобавок, нестерпимо воняет.
Натыкаюсь на взгляд Михаила. Он полон укоризны, зачем, мол, отвлекать занятого человека, ничего страшного ведь не происходит. 
- Так чего там произошло, мать? – почти ласково интересуется у старушки заботливый сын.
- Да ничего не произошло, Миш…
К укоризне в его взгляде добавляется раздражение и злая насмешка. Но Ольга Серафимовна продолжает говорить.
- К Леночке сходила, с малышиками её понянькалась… - веселея на глазах, рассказывает она сыну, - потом я Павла Петровича встретила и мы…
- Подожди, - удивленно перебивает её Михаил, - Что за Леночка? И Павел Петрович?
- Ты что, совсем идиотик? - весело хохотнув, спросила соседка и, привстав на цыпочки, легонько постучала кулаком по низкому лбу, - Леночка Степина, с Мамоновки, подруга моя. А Павел Петрович директор мой.
Теперь Михаил смотрит скорее растерянно.
- Подожди, мать, - чешет он голову, - когда это всё было?
- Так сегодня. Я только что домой вернулась, а тут и ты заглянул.
- Ты что, - он, кажется, понял и не на шутку испугался, - мать, ты что? Они же все поумирали давно! Как ты с ними встречалась?!
- Вот тебе на, - сердито подбоченилась Ольга Серафимовна, - вот так пирожки из котят! Их едят, а они глядят. Как тебе не стыдно говорить такое?!
- Ну, пора мне, наверное,- жизнерадостно я сообщаю Михаилу.
- Так а мне что? – он почти в панике. Видно, как ему не хочется коротать ночь на пару со своей сумасшедшей матерью.
- Да в больницу сегодня уже поздновато, наверное, – отвечаю я, - возьми, может, к себе домой на ночь?
Интересно, чего он боится больше?
- Да я тут, - сглотнув комок, объявляет он дрогнувшим голосов, - до завтра. Потом к врачу. А там посмотрим.
Значит, гнев жены страшнее. Она Ольгу Серафимовну и так на дух не переносила, а уж в таком-то виде тем более.
- Ну, пошёл я.
- Ага, давай, - Михаил протягивает мне руку. Пальцы едва заметно подрагивают, - спасибо, что сообщил.
Врачи не обнадежили. Изменения необратимы, болезнь неизлечима. В больницу класть бессмысленно. Принимать лекарства тоже.
- Представляешь, - шевеля усами, втолковывает мне раскрасневшийся Михаил, - он так и сказал «Что хотите, то и  делайте». Чмо очкастое.
- Ну а что ему сказать, - объясняю я, - они же не боги. У них этих пациентов, наверное, толпы. Если и правда толку не будет, то зачем класть?
- А что делать-то?
- Ну, поухаживайте. Последите, чтобы дома сидела, не бегала никуда.
- Да как последить-то? Мы-то с Андрюхой в рейсах часто.
- У вас жёны есть, дети…
Михаил отмахнулся от моих слов.
- … денег же неплохо зарабатываете. Сиделку наймите, когда сами не можете.
- Я пошёл, - раздраженно отвернулся Михаил.
- Постой, - зло остановил я его.
- Ну?
- Держи, - порывшись в небольшом ящичке в прихожей, я протянул ему связку ключей, которые он же оставил мне несколько лет назад «по-соседски, на всякий случай». Случай наступил.
- Чего это так? – он взял ключи и задумчиво поигрывал брелком в виде шишки.
- А так, - ответил я, - лишняя связка вам пригодиться. А мне лишние претензии и расспросы, в случае чего, не нужны.
Он смотрит на меня пару секунд, а потом кивает, принимая моё решение, и уходит. Так я избавился от ключей, ответственности и ненужных, обременительных забот. Но не избавился от мысли, что за тонкой стенкой живет сумасшедшая соседка, не избавился чувства, что само сумасшествие где-то рядом.
Первое время они действительно частенько навещали Ольгу Серафимовну. Чаще Михаил, чуть реже Андрей, точная копия брата, только с пузом и без усов. Пару раз я видел даже жену Михаила, округлую и краснощёкую бабёнку со злыми и уставшими глазами. Она выглядела как продавщица из кондитерского отдела. Да, собственно, продавщицей и была. Всегда завидовал таким гармоничным людям. 
- Здрасьте, - поздоровался я как-то раз, столкнувшись с ней на лестнице.
- Иди-иди, наркоман психованный,- отвечает она, лаская меня взглядом, полным вселенской любви.
Прямая и честная женщина. Уважаю.
Но, со временем, посещения становились всё реже. Ольга Серафимовна сутками сидела запертая в своей квартире и дичала всё сильней и сильней. Частенько я слышал, как колотится она в дверь изнутри.
- Что такое? – спрашиваю я с площадки.
- Глеб, меня заперли, - жалуется она, - а мне домой надо. На работе-то и не помыться, воду отключили.
Странно, моё имя он помнит. Даже по голосу узнает.
- Нету у меня ключей, - объясняю я, - а вы дома.
- Бред какой-то, - спокойным и серьезным тоном отвечает она, - по-моему, ты сошёл с ума.
Сегодня особенный день. Я иду домой с Мари. Мы немного пьяны. Она от вина, а я от неё. От коротко стриженных рыжих волос, веснушек, длинных белых ног и глаз цвета «аквамарин».  На шпильках она едва ли не выше меня. В общем, Мари идеальна. Несколько гербер, пара-тройка вечерних прогулок, пошло-звонкие фразы и дешевый, но приятный для девичьего глаза кулон  - остромордая лиса. Я снял её красиво, как Тарковский.
- Ты очаровательно краснеешь, лися, - шепчу я в маленькое ушко.
Она вспыхивает, я млею. Мы поднимаемся ко мне.
Ключ уже вставлен в замок, когда за спинами раздается стук.
- Что это?- удивляется Мари.
- Не обращай внимания, - раздраженно поворачиваю ключ в скважине, - это соседка. У неё припадки. Вот и сидит взаперти.
- Ой…
- Это случается, Мари.
Мы входим в квартиру под неутихающий стук.
- Выпьем? – предлагаю я.
- А давай.
Иду на кухню. Она за мной. Там я и не выдерживаю. Уж больно хороша эта рыжая девчонка.
Целую её шею, плечи, руки, каждый квадратный сантиметр, каждую веснушку. Она откидывает голову и закрывает глаза. У меня не очень чистая кухня, но значения это не имеет. Я стягиваю с неё узкие джинсики, стягиваю и то, что под ними. И, спустив брюки, добираюсь, наконец, до заветного…

Тра-та-та, Тра-та-та!
Мы везём с собой кота!
Раздается за стенкой.
- Что такое? - не открывая глаз, стонет Мари.
- Тут… Это… Щас-щас…

Чижика, собаку,
Петьку-забияку,
Обезьяну, попугая —
Вот компания какая!
Нет. Никакого сейчас не будет. Я облажался.
«Тра-та-та»- стучит кровь в голове. И когда её стук становится невыносимым, с  глаз моих будто спадает пелена. И всё становится понятным и очевидным. Цель моей жизни ясна. Путаясь в спадающих брюках, я выбегаю на площадку.
- Открой, - стучу я в дверь соседней квартиры, - Открой! Ты не должна была меня забыть! Это я делал тебе предложение! Весной! В шестьдесят шестом году!
- У! – коротко отвечают из-за двери, - не открою!
- Открой! – чуть не плачу я, - Ты ведь помнишь! Весна! Любовь! Брежнев!
Нет ключей!
- Ты сошел с ума. – отвечают из-за двери.
Нет ключей!
Нет! Нет! Нет!