А кто его знает...

- А кто его знает. Давно он тут. Годов с пять уж зимой Шаман его подобрал, в снегу. Откуда взялся – молчит. Шаман сказал, что всё помнит, но не той памятью, так, как бывает, когда не хотят вспоминать. Спрашивали – вернётся обратно? Сказал, что нет, не хочет. Так и живёт. Копается потихонечку в огороде, рыбачит, в лесу промышляет, дома по мелочи делает что-то. Кому помощь нужна – всегда подставит плечо. Шаман выделил ему в своей избе комнату, но они почти и не видятся, за исцелением постоянно кто ходит, народ двигается, туда и сюда, а этот – на язык просится, что нелюдимый, да нет, не так всё, местные сказывали, что и шуткам смеётся, и сам, бывает, сострит.

Слухи, конечно же, ходят. Как такому не быть – все друг друга тут знают буквально с самых пеленок. А вот когда управляющий выяснить приезжал, так все будто воды в рот набрали, даже наша старуха, у которой в принципе язык никогда  не отдыхает, и та сослалась на множество каких-то мутных причин.… Вот так вот. А ведь с чего бы. Шаман сказал, что люди нутром чуют – надо дать ему отлежаться, очухаться после кумара, кто знает, что там у него было – но ясно, что просто так людей в лесу не находят, зимою, жилья кроме нас нет на сотни три километров. Что делал Шаман там – то дело совершенно другое. И сам-то в своё время так же неизвестно откуда здесь взялся, за давностью вот никто точно не помнит, а сам он лишь щурится да намекает, что он тут всегда. Ему-то, возможно, виднее, хоть наша Семеновна с ним не согласна. Она же, кстати, и предположила, что мальчик, дескать, самого Шамана преёмник, да и зовут точно так же, как этого, Димой, и что еще пара-троечка десятилетий – хотя тут нельзя быть совсем уже точным – а что будет, Семёновна дальше не знала, Шаман же рукою на это махал: пустые слова. Мало ли кто откуда берётся, и мало ли кого как там именуют. Это неважно. Солнце светит, вода течет, ветер дует, а земля даёт нам плоды. Главное человек не бездельник, взыскующий нравственной истины – как ни о чем не радеть, живя однодневкой. Не чувствуя за собою вины. Шаман говорит, что люди вообще редко вину свою понимают, этому нужно годы учиться, годы и годы уходят только на подготовку и принятие себя без иллюзий, развитие своей силы воли, обретение морального стержня – кто еще, если не ты, и никто, кроме тебя….  Трудно. Но если уж встаёт человек на такую дорогу, то сам мир наш ему помогает, как вот помог сейчас Диме. Чудо, что на него вышел Шаман быстро (хотя с этим-то как раз всё хорошо ясно), чудо, что здоровым после схваченной в зимнем лесу лихорадки остался. Почти месяц таял, как свечка, Духи все от него отступились – а он на упрямстве своём только выжил. Чудом было, что как-то он за медведя перед охотником вступился, между огней двух, в ярости зверем, и зверем с двустволкой…. Однако же, справился, ходят вон – сам, и медведь, и охотник, остались все целы, договорились. Нда. А ведь с виду не скажешь. Тонкокостный, светловолосый. Признался намедни, что скучает по апельсинам – а тут половина народу их в глаза не видали, а остальные настолько забыли, что, в сущности, не о чем говорить.

Так и живём. Потихоньку, неспешно. Провожаем день, встречаем вечер, там близится утро. Семёновна по-прежнему всё про всех знает. Шаман бродит по Верхнему, Дима бродит по нашему миру. Медведи – те совершенно спокойны.