Страшные рифмы. День первый

Выражаю глубочайшую благодарность
  Насте(иероглиф),
Маргарите Меньшиковой,
Александру Муромскому, Татьяне Фисенко,
 Алексею Осадченко, Людмиле Александриной.
  Без их веры в меня, живейшей поддержки,
данное произведение Никода бы не родилось на свет…



День первый

     Компьютер неспешно мерцал. Белое поле открытой программы блокнота все так же оставалось девственно-чистым, не обезображенным ни единым символом. Бессмысленное созерцание монитора прекратил звонок стационарного телефона:
- Алло! Иван Чугунков?
- Да, слушаю!
- Вас беспокоит редактор литературного ежемесячника «Вестник души». Хочу поинтересоваться выполнением контракта по договору. Вы не забыли, что поэма должна быть предоставлена в оговоренные сроки?
- Не забыл, - уныло промычал Иван.
- Какой объем уже исполнен?
- Десять листов, - вздохнул Чугунков, исподлобья наблюдая абсолютно пустой экран.
- Хорошо. Поторопитесь. Удачного Вам творчества.
     Гудки прерванного соединения неприятно заколебали барабанную перепонку. Что же, надо спешить. Сроки поджимают, а на поэме еще и муха не валялась. Потому что зима. Некому лазать и гадить по плазме. Иван почесал лысеющую голову, поправил сползающие на нос очки и увлеченно застучал по клавишам. Зачин удался, и первые четверостишия вылетали мгновенно и непринужденно.  Однако творческий ступор себя ждать не заставил, а лишь предательски затаился. Пальцы отбили еще две строки и остановились:

Мне как книга стали Ваши очи,
В них читал я фразу «Se la vie»

       Поэт нахмурился и надолго задумался. Ладной рифмы в голову не приходило. Чугунков в мучительных раздумьях забарабанил пальцами по столу.
- Зина! – крикнул он в глубину офиса. – Сделай кофе, пожалуйста!
     Зина, женщина уже немолодого возраста с внешностью строгой учительницы, работала секретарем Чугункова. Однако диктовать свои стихи Иван не любил, предпочитая печатать самостоятельно.  Зинаида же занималась разбором корреспонденции, ну и кофе делала, конечно же. Эта женщина предложила свои услуги полгода назад, но официально работать отказалась, ссылаясь на то, что сама иммигрантка Украины. Впрочем, для Ивана это не имело какого-либо значения.
- Секунду, Иван Филиппович! – засуетилась секретарша. Зинаиду Иван любил как работницу. Немногословная, покладистая, она твердо знала свои обязанности и сноровисто с ними управлялась. Зазвонил телефон. Чугунков вновь хотел крикнуть Зине, но тут вспомнил, что та занята приготовлением кофе и подошел к трубке собственной персоной.
- Алло? Иван Чугунков на связи.
     В ответ прозвучал хорошо поставленный баритон. Речь говорившего была спокойна, паузы выдержаны:

Мне как книга стали Ваши очи,
В них читал я фразу «Se la vie»
Но не знал ты, что сегодня ночью
Двое станут жертвами любви…

- Что за бред! – вскричал Иван. – Кто это?
     Сиротливые гудки были ему ответом. Чугунков принялся лихорадочно рассуждать. Прозвучали строчки из его свеженарождавшейся поэмы. Но кто и главное как мог узнать о ней? Вывод напрашивался только один: его компьютер взломали и получили доступ к файлам. Следующий вопрос – кому это все нужно? Конкурентам? Неведомым врагам? «А пошли вы все!» - пробурчал поэт и отключил питание модема.
- Вы что-то сказали? – в дверях появилась Зинаида с чашкой дымящегося кофе.
- Да это я не Вам, - нахмурился Чугунков, - шутники телефоном балуются.
     В этот день Иван задержался допоздна, ожесточенно работая над поэмой, отвечая на электронную почту. Дела двигались медленно; ни шатко, ни валко. Наконец, отпустив секретаря домой, засобирался сам. Иван, хотя и мог позволить иметь собственный транспорт, - все же от офиса домой добирался электричкой. Вокзал. Электропоезд подъехал и услужливо распахнул двери. Иван поднялся в прокуренный тамбур, зашел в салон и устроился возле окошка на потертой деревянной скамье. Чугунков прислонил голову к прохладному, чуть пыльному стеклу и смежил веки. Где-то снаружи немного более оживленно и возбужденно чем обычно, гомонила толпа. «Внимание! – рыкнуло в репродукторе, - Отправление электропоезда задерживается на один час. Просьба соблюдать спокойствие и не покидать вагоны» -  «Да ради Бога!» - зевнул поэт и окунулся в дрему.
     Его разбудил мерный стук колес. Взгляд на часы: 22.30. «Припозднился я сегодня, - грустно подумал он. – Женька ругаться будет.
     Евгения, жена Ивана Филипповича, вопреки опасениям, не ругалась; потому что крепко спала, свернувшись калачиком на диване. Разбор полетов произошел лишь следующим утром. Чугунков снял белую рабочую рубашку, скривил губы. Еще с утра белоснежный воротник покрылся коричневыми узорами с внутренней стороны. «Постирается, - подумал Иван, – а теперь не мешает и поспать».