Страшные рифмы. День второй

День второй


     Чугунков проснулся от жалостливых всхлипов, доносившихся из кухни. Иван поднялся с постели и пошел по направлению к звукам. Евгения сидела на табурете, и, положив голову на руки, тихонько плакала.
- Жень… Женечка… Что случилось?
- Ничего не случилось. Скажи мне, кто она?
- Кто – она? – неудачно скаламбурил Чугунков.
- Не прикидывайся дураком, - дрожащим от слез голосом сказала Евгения, - ты мне изменяешь. Иначе как объяснить то, что ты поздно ночью приходишь домой?
- Глупенькая, - попытался обнять жену Иван, за что получил острым локотком в бок, - у меня сейчас напряженная работа, сроки поджимают, да и электричка опоздала вчера…
- Все у тебя отговорки, - обиженно промолвила Евгения, - а мне вот стихи уже давно не посвящал. Как там у Пушкина говорится? «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать!»? Ты меня извини, милый, но это сродни проституции: менять дар Божий на деньги.
- Женька, ну какая еще проституция? Одними стишками сыт не будешь! Вот и приходится не только их писать, но и зарабатывать этим себе на жизнь. Ты взгляни на мир – художники продают свои картины, поэты – стихи, писатели – романы. Будь я мастером по искусной резьбе – продавал бы свои поделки, скульптором – скульптуры, плотником - … Да хоть табуретку, на которой ты сидишь. Каждый зарабатывает в меру своих способностей, и я не исключение. Не знал, кстати, что ты такая знаток Пушкина. Хвалю за познания!
     Иван даже выдохся, торопливо перечисляя профессии и их продукцию.
- ПФ-Ф-Ф, - сердито фыркнула Евгения, - ну ты тоже скажешь! Поставить в один ряд Поэта и плотника? Чушь какая!
- Вовсе и не чушь! – возразил муж, - Вот выслушай меня. Во все времена умение складно излагать слова приписывали чуть ли не колдовству и окружали мистической аурой. Все эти Музы, вдохновения, Парнас… Всё это сами поэты и выдумали, чтобы было проще трясти с людей деньги. Таинственный ореол зачастую и отпугивает многих, не позволяя им заняться подобным ремеслом – мол, нужна искра Божья, а если её нет – то где взять? На самом деле всё просто, - Иван улыбнулся,  - Сначала мозг пишет сценарий, сюжет. Потом кладет его на бумагу, попутно украшая его зычными вычурными словами и/или звонкой рифмой. Voil; – сюжет готов.
- Если бы все было так просто! – усмехнулась Евгения, - все были бы поэтами или там, писателями.
- Я и здесь тебе отвечу. Плотник без древесины табурет не сделает, и сидеть тебе было бы не на чем, - пошутил Иван.
- Да чего ты пристал к табурету, в конце-то концов?
- … Нужен базовый материал – древесина. Базовый материал для поэта – это словарный запас и эрудиция. Без этого стих не напишешь. Не спорю, задатки тоже быть должны. Задатки к логическому мышлению, да и без математики не обойтись. Слышала, существуют компьютерные программы, умеющие писать стихи? Компьютер просчитывает рифмы, количество слогов в строке и ударные гласные. Да, часто получается ритмичная бессмыслица, но попадаются и жемчужинки. Это я к тому, что стих не магия, а абстракция, поддающаяся собственному алгоритму и внутренним правилам-законам. Что отличает человека-поэта от компьютера-поэта? Человек-поэт, человек-писатель еще и актер, и психолог. Хороший писатель  отлично знает людскую натуру и паразитирует на чувствах читателей, - Евгения изумленно выгнула бровь, - Да-да. Читая роман, сопереживая литературным героям, читатель вольно или невольно сам становится персонажем, управляемым автором. Писатель манипулирует человеком через чувства, эмоции, которые целенаправленно вызывает. И этим влияет на личность, изменяя и дополняя мировоззрение, самосознание и прочие психологические штучки. Звучит подло и мерзко, не так ли?
     Женя покачала головой в знак согласия. Слезы обсохли, в глазах светился неподдельный интерес.
- Одно могу сказать в наше бумагомарательское оправдание: это капкан для всех. Для всех означает, что и для самого автора тоже. Во время написания, моделируя эмоции, он переживает их сам. Все. От легкой радости до щемящей скорби. Смеется своей же шутке и плачет от умиления. Если ты что-то прочитала и забыла, то автор свое детище носит под сердцем до конца дней своих.  Иван увидел, что жена приняла задумчивый вид. Немного печальный, но умиротворенный.
- Ну всё, золотко. Я пью кофе и – на работу. Ваять поэму, - Чугунков улыбнулся и с чашкой горячего варева отправился в зал, включил телевизор. Была у него такая привычка – с утра, до работы выпить чашечку кофе перед экраном, послушав бормотание новостей.
     «…Вчера, в 21.20 по московскому времени электропоездом была задавлена влюбленная парочка подростков, Антона Малышева и Виктории Ходыко. По свидетельству очевидцев, парочка оказалась под локомотивом в одно мгновение. Следствием пока не установлено, было ли происшествие несчастным случаем, актом самоубийства или же убийства, – вещала диктор с экрана, - Всем, кто являлся очевидцами этой страшной трагедии просьба оказать помощь следствию, позвонив по телефону…»
     Иван замер: «Боже мой! Ведь эта та самая электричка, на которой я ехал вчера с работы! Так вот почему она так поздно покинула станцию!» - Чугунков вздохнул. Он очень не любил плохие новости с утра. Более этого он не любил, когда старуха с косой проходила рядом.
     До офиса Чугунков доехал без происшествий и даже повеселел, отодвинув на задний план пошатнувшееся от утренних новостей настроение. Ему-то какое дело? Сам жив, жена жива-здорова, и то, слава Богу. Дела на работе сдвинулись, стих бодро пишется – это ли не повод для радости? В офисе его встретила Зинаида – сегодня в строгом деловом костюме. Умница женщина, никогда не опаздывает. Сев в любимое кресло, поэт застучал по клавиатуре. Вчерашний ступор повторился вновь. «Опять застрял!» - чертыхнулся он.

Я проснулся хмурым утром рано,
Подготовил галстук к визави…

     По привычке Иван крикнул: «Зина! Кофе сделай!»  - вот такая у него привычка. Сразу и не сказать, дурная ли: как что не получается – необходимо выпить кофе.
Дззззынь!!!.... Дззззззынь!!! …. Опять телефон. Опять Зинаида занята кофе. Чугунков сдернул трубку и гаркнул:
- Да!

- Я проснулся хмурым утром рано,
Подготовил галстук к визави…
Почему, скажи дружочек Ваня,
У тебя рубашечка в крови?

- Ты кто, мать твою!? Какая к чертям рубашечка? Откуда ты читаешь мои стихи?
     …Вновь раздались короткие гудки. Поэт стоял красный от злости и мучительно соображал, как такое может быть. В дверях бледнела Зинаида, и цвет ее лица сливался с цветом пара от чашки кофе в руках.
- Что… Что с Вами, Иван Филиппович?
- Кофе на стол поставь. И не мешай. Тут должна быть камера, - Чугунков встал спиной к монитору и оглядел книжные полки, - непременно должна быть, современная видеокамера с хорошим зуммом.
     Он решительно направился к этажерке. Под натиском сильных рук книжки полетели в стороны. Вскоре полки опустели. Ни камеры, ни какого-либо подозрительного жучка не нашлось. Иван бешено завращал глазами, истерически грызя холеные немужские ногти. Остановился и ухмыльнулся с застывшей пятерней возле губ.
- Я вычислю тебя, придурок! Как я мог забыть – у меня жена работает на телефонной станции!
     Диск телефона слегка потрескивал, крутясь против часовой стрелки. Вежливый голос на той стороне провода вежливо представился:
- Евгения Чугункова, телефонная станция.
- Жень? – сипло позвал Иван, - узнала?
- Ну конечно узнала, любимый! Я уже с работы домой собираюсь. Что-то произошло?
- Да нет… Ничего особенного. Просто мне нужна твоя помощь. Ты могла бы мне сказать, с какого номера был совершен последний звонок на мой рабочий телефон?
- Конечно, милый, минутку. Так… Редакция журнала «Вестник души»…
- Да нет же, дорогая! Звонили мне не позже чем четверть часа тому назад!
- Милый, ты ничего не путаешь? Сегодня на твой номер звонков не поступало!
- Ты хочешь сказать, что я схожу с ума?
- Милый, я ничего не хочу сказать! Но ведь ты работник умственного труда… Ты ведь сам рассказывал, что воображение очень шаткая вещь, и перетруждать его небезопасно!
     Тут Иван окончательно распсиховался и бросил трубку.
- Зина!
- Да? – женщина появилась в дверях и услужливо подбоченилась.
 -  Скажи, пожалуйста, ты слышала, как мне звонили?
- Я слышала, как вы кричали… извините, разговаривали, но самого звонка я не слыхала.
- Черт! – ругнулся поэт, - На сегодня вы свободны, мне нужно время подумать.
     Часы старинной работы, оставшиеся еще от прадеда, отмеряли время сухими звуками, словно кто-то невидимый нервно ломал хворостинки. Иван сидел, откинувшись на спинку кресла и все не мог прикинуть, чей же это злой розыгрыш. За окном начинало смеркаться – как это бывает в январе – неприлично рано. Беззакатная серая хмарь опустилась на город, разделяя контрастом синеющий снег и черноту беспросветной ночи. «Женька, наверное, уже дома, - позавидовал белой завистью Чугунков, - надо бы и мне сегодня вернуться пораньше, дабы не накликать ненужных подозрений». Только его мозг довершил эту мысль, как прозвенел телефон. Иван нервно дернулся в сторону стационара, зловещий баритон уже читал частушки в его подсознании, как пришло понимание того, что это всего лишь мелодия мобильного. «Женька», - успел прочитать мужчина на тусклом поцарапанном  дисплее, прежде чем нажал на клавишу приема вызова. Прижав к уху трубку, вновь услышал плач жены. Впрочем, плач мягко сказано, - рыдание.
- Ну что опять случилось? Да на работе я, на работе! Я же тебе с утра все объяснил!
- Милый, ну почему ты не можешь ответить мне честно? Почему ты не можешь не врать? Что ты натворил? Кого убил? У тебя рубашка заляпана кровью…
-Какая рубашка, какой кровью!?
- Не знаю… И еще какой-то гадостью серой… фу, какой кошмар… это на мозги похоже… - и в трубке раздался вой безутешной, напуганной женщины.
- Что ты мелешь? Ты больна? Я еду! Сиди дома!
     …Торопливо вбежав в квартиру, Иван увидел жену сидящей на полу возле стиральной машины. Женщина покачивалась из стороны в сторону  и тихонько скулила.
- Вытащи ЭТО… Я не могу… - Кончики ее волос были все еще мокры от слез, а пальцы подрагивали. Даже в этот момент она была чудесно красива и прекрасна.
     Чугунков нагнулся и вытащил рубашку из жерла аппарата. И тут же панически отбросил: полы ткани были забрызганы кровавыми ошметками.
- Ч-что это? – надтреснувшим голосом спросил он.
- Это я тебя хотела спросить…
- Кто это сделал?
- Видимо, ты уже вчера так пришел, - зубы Евгении явственно отбивали дробь после пережитого шока.
- Кто здесь был в мое отсутствие? Ты кого-то впускала?
- Я?! Я на работе была!
     Наступило тягостное молчание. Иван присел на пол рядом с женой. Та робко отодвинулась от него.
- Ты чего, - округлил глаза муж, - ты… ты думаешь, что это я?..
- Не знаю… Вань… Мне все это не нравится… сначала тебе кажется, что звонили… теперь вот… кровь… Мне страшно… Слушай, у меня знакомая Маринка… она в больнице работает… поможет…
     Иван рывком вскочил на ноги:
- Ты что? Думаешь, я псих? Да я сейчас ментов вызову, пусть разбираются! Я не знаю, кому это нужно, но меня хотят выставить идиотом! Мне два дня звонят с бредовыми стишками, похожими на угрозы! Потом мою одежду пачкают, уж не знаю, с какой целью! Да, вчера – когда я ехал домой, - было темно, но поверь: в рубашке я нигде не валялся и с трупом в морге не целовался!
- Звони. Как объяснишь властям вот это, - она брезгливо указала на кровь.
- Да так и объясню!
- Ага. Твою рубашку сначала украли и одели на труп, а потом вернули в «стиралку», - ее глаза горько смеялись, - Кто тебе поверит?
     Чугунков нахмурился. Действительно...
- Твоя правда. Рубашку сунь в мусор. Завтра сожгу. И давай спать уже.
- Я приготовлю пока поесть назавтра. Не переживай, милый. Будем надеяться, что все утрясется.