Такие разные миры главы 20, 21

Глава 20


Работа работой, но надо и что-то полезное делать.

Хенрик Ягодзиньский


В специальное конструкторское бюро Сергей Петрович устроился без всяких проблем. СКБ располагалось в тихом уютном уголке недалеко от лесопарковой зоны. Размещалось оно в двух зданиях, новом пятиэтажном и старом трёхэтажном. Из отдела кадров Сергея направили в подразделение электроники, находившееся в старом здании. Поднявшись на второй этаж, он прошёл в приёмную начальника подразделения Сидорова Петра Ивановича. Секретарь-машинистка, осведомившись о цели его визита, тут же доложила о нём по селекторной связи шефу и сказала:
— Проходите, Вас ждут.
Сергей вошёл в кабинет. Навстречу ему поднялся высокий крепкого телосложения человек. Зрачки глаз, наполовину утонувшие в нижних веках, придавали его лицу слегка угрюмое выражение и говорили о непростом характере. Поинтересовавшись трудовой биографией Сергея, он попросил секретаршу вызвать начальника отдела электроники. Вскоре в кабинете появился белобрысый мужчина лет тридцати пяти.
— Виктор Николаевич Орляк, — представился он Сергею.
После переговоров с Орляком Сергея приняли в отдел электроники старшим инженером с окладом сто сорок рублей в месяц. На следующий день он уже официально вышел на работу и был определён в группу ведущего конструктора Мотко Алексея Николаевича, тощего парня среднего роста с острыми коленками, острыми локтями и желчным характером. Он посадил Сергея за свободный стол и выдал ему задание на разработку источника питания. В отделе электроники в основном работала одна молодёжь, которая на Сергея Петровича не обращала никакого внимания. Поэтому ему оставалось только работать и наблюдать за окружающими, тем более что его окружали личности неординарные. Квалифицированных специалистов, правда, здесь было раз, два и обчёлся, но зато за счёт этих немногих кадров отдел существовал даже очень неплохо.
Как-то раз, вернувшись с планёрки, Мотко недовольно забурчал:
— Повесили мне на шею эту шушеру. Толка от него, что с козла молока. Может быть Вам, Сергей Петрович, подкинуть такого помощничка? А впрочем, пусть активным ничегонеделанием занимается сам без посторонней помощи. Он на такие дела мастак.
Такую нелестную характеристику Мотко дал старшему инженеру Умнику, кочевавшему в качестве ненужного балласта из отдела в отдел. Трудовую дисциплину Умник соблюдал чётко, не пил, не курил, посторонними делами во время работы не занимался, от заданий никогда не отлынивал, временами имитировал бурную деятельность, но конечные результаты его трудов были неизменно нулевыми или около того. На следующий день этот долговязый молодой человек с постоянно угрюмым выражением лица появился в отделе электроники. Он подошёл к шкафу для верхней одежды, заглянул в него, недовольно поморщился и куда-то вышел. Вернувшись с молотком и большим гвоздём, он, аккуратно примерившись, забил гвоздь снаружи в боковую стенку шкафа и повесил на него свой слегка подмоченный февральским дождичком плащик.
Мотко, внимательно наблюдавший за этой процедурой, неопределённо хмыкнул. После работы он взял пассатижи, подошёл к шкафу и выдернул гвоздь. На следующий день Умник забил новый гвоздь и прокараулил его до восьми часов вечера, но утром, придя пораньше, гвоздя на месте не обнаружил. Из-за третьего гвоздя он задержался до десяти часов вечера и явился на работу в шесть утра, но результат был прежним. Тогда раздосадованный Умник, просидев над четвёртым гвоздём до полуночи, прибежал на работу в пять утра, но гвоздь снова исчез. На пятом гвозде Умник сдался.
Сергея, конечно, повеселила эта история, но ему было абсолютно непонятно, каким образом исчезал гвоздь, и он не преминул поинтересоваться об этом у Мотко,
— Элементарно, — ответил тот. — Я просто договорился с вахтёром, чтобы он выдёргивал гвоздь после ухода Умника, и дал ему для этого щипцы. Вахтёра не пересидишь.
Нельзя сказать, чтобы Умник ничего не делал. Он изучал отчёты по разработкам, знакомился с эксплуатационной документацией разработанных изделий, прорабатывал техническую литературу. Однажды он притащил кипу газет и журналов и начал читать. Мотко, увидев это, с удовольствием потёр руки, ну сейчас я ему задам, но получил от Умника совершенно неожиданный ответ:
— В соответствии с функциональными обязанностями старшего инженера в своей работе я должен руководствоваться постановлениями партии и правительства. Вот я их и изучаю.
Мотко только вполголоса ругнулся и отошёл.
— Почему Вы не даёте Умнику никаких заданий? — поинтересовался у него Сергей.
—Бесполезно. Вопросами замучит, а в итоге и сам ничего не сделает, и мне не даст работать. Закавыка в том, что в соответствии с должностной инструкцией он имеет право требовать у своего начальника квалифицированных разъяснений по выданному ему заданию. А Умник может задать столько вопросов, что всё СКБ не ответит.
Сергей, как и большинство инженеров, просматривал должностную инструкцию только перед аттестацией и поэтому смутно представлял её содержание. Когда же он внимательно перечитал её, то с удивлением убедился, что для аргументированного отлынивания от любого рода инженерной деятельности лучшего документа не найти, не зря у Умника он всегда под рукой.
В довершение ко всему Умник оказался на редкость наблюдательным. Он тонко подмечал недостатки других, а потом с каким-то мрачным удовольствием зло и не к месту их высмеивал. У многих от его шуточек непроизвольно сжимались кулаки. Однажды к Умнику подошёл макетчик Касько из соседнего отдела и зло зашипел:
— Если ты, гад ползучий, ещё раз выкинешь что-нибудь подобное, то я съезжу тебе по морде.
— Только попробуй, — мрачно ухмыльнулся в ответ верзила.
Касько отошёл к Сергею и пожаловался:
— Иду я вчера вечером с супругой в кино, а навстречу этот хлыщ. Здоровается и говорит: «У! Какой ты шустрый, вчера с одной, сегодня с другой». А ведь знал зараза, что я позавчера оставался после работы готовить макет к морским испытаниям. Вот и пришлось мне объяснять жене, с какой это печатной платой я возился, и как её зовут. Весь вечер, падла, испортил.
Потом Касько вздохнул и добавил:
— А ведь в том, что он такой, виновата его мать. Растила сына одна, без мужа, баловала его, угождала ему, вот и вырастила обиженного на весь мир самовлюблённого эгоиста и непризнанного гения. Женщин он, между прочим, как огня боится.
Источником питания Мотко поинтересовался только через полтора месяца после выдачи на него задания.
—Вот, разработал схему электрическую принципиальную, отмакетировал отдельные узлы, теперь надо бы изготовить макет, — отчитался Сергей.
— Молоток! — похвалил его Мотко. — Печатную плату один к одному разведёшь на миллиметровке сам, а для её изготовления я дам тебе в помощь макетчика. Печатные платы мы вырезаем, потому что их травление в рабочем помещении запрещено по требованиям техники безопасности, а центральная лаборатория слишком долго выполняет заказы. Насчёт корпуса для источника питания подойдёшь к слесарю дяде Васе, он тебе подберёт коробку нужных размеров. Двух месяцев на макет хватит?
— Вполне, — ответил Сергей.
Времени было достаточно, и Сергей работал не торопясь, уточнял варианты, облизывал мелочи. Всё было бы хорошо, да безропотного слушателя в нём нашёл старший инженер Красов. Отставник Красов, будучи пенсионером, работал в отделе на полставки. Занимаясь разработкой документации и изобретательством, он уже имел несколько не представлявших особой ценности авторских свидетельств, доставлявших ему разве что только моральное удовлетворение. Но вот, как говорится, «петух, навозну кучу разгребая, нашёл жемчужное зерно». На одно из изобретений Красова неожиданно насчитали большой экономический эффект, и разработка устройства на его основе была включена в план отдела. Вот тут-то всё и началось. Красов энергично ринулся в борьбу за справедливость, в подробности которой он и повадился посвящать Сергея.
— Понимаешь, — в какой уж раз полушёпотом хрипел над ухом Сергея этот редкостный зануда. — Коммунистические чиновники, чтобы лишний раз обмануть и обобрать простого человека, придумали тезис, что в современных условиях одиночка ничего изобрести не может и творить может только коллектив. Стопроцентная чушь! Одиночки творят, коллектив пользуется. Вот и приходится, ради получения в госкомитете без особых проблем положительного решения, включать в заявку так называемых соавторов. И чёрт меня дёрнул в эту заявку включить сразу и начальника отдела и главного конструктора, а Орляк, кроме того, ещё и свою жену туда дописал. А ведь за это изобретение положено вознаграждение, — тут голос Красова опускался до свистящего шёпота, — аж пять тысяч рублей! И каждому по двадцать пять процентов! Что же это получается? Они за какую-то закорючку получат такие сумасшедшие деньги. Нет, я этого так не оставлю. Я все инстанции пройду и обязательно добьюсь пересмотра соглашения о распределении вознаграждения.
И Красов ходил, битва шла за каждый процент. За проценты сражался с начальником отдела и главный конструктор Вовк, хищный профиль которого вполне соответствовал его фамилии. Они скандалили, не стесняясь подчинённых.
— Ты до сих пор не можешь резистора от конденсатора отличить, — визгливо кричал Орляк на Вовка, — а всё туда же. Как премию получать, так чертежом со своей подписью в графе «утверждаю» трясёшь, а как за ошибки отвечать, так сразу в кусты.
Бывший преподаватель русского языка и литературы Вовк действительно не только не разбирался в электронике, но даже и не пытался в ней что-либо понять. В главные конструктора он попал совершенно случайно. Когда в СКБ пришло постановление об учреждении в отделах этой должности, Орляк, из осторожности оставшись начальником, выдвинул на неё своего заместителя Вовка.
Красов, в конце концов, отвоевал себе сорок процентов вознаграждения и оставил Сергея в покое.
На работе дела у Сергея шли вполне нормально, но вот дома очень уж его тяготило одиночество, даже телевизор не спасал. «Хозяйку надо заводить», — не раз с грустью подумывал он, но подходящего варианта всё не подвёртывалось. Чтобы хоть как-то убить время, Сергей начал вести дневник. Каждый день после работы он часа два корпел над записями. Но мысли, вроде бы складные в голове, на бумаге превращались в кургузые и неуклюжие фразы. Сергей терпеливо сидел над ними, переставлял слова, искал синонимы, перекраивал предложения, но успехи были довольно скромные.
Вообще-то Сергей никогда без дела не сидел и постоянно чем-нибудь занимался. Работа в СКБ ему нравилась, так что в рабочее время на часы он не поглядывал. Однако после работы он предпочитал не задерживаться, и перекуры соблюдал строго. Однажды возвращаясь с перекура, он обратил внимание на лысоватого мужчину среднего роста, задержавшегося около доски объявлений. Этот человек с хитрыми проницательными глазами и небольшой бородкой на продолговатом горбоносом лице ему почему-то запомнился сразу.
Обладатель бородки, внимательно прочитав объявления и приказы, неторопливо прошёл в приёмную начальника подразделения, а оттуда в его кабинет. Поднявшись из-за стола, Сидоров поприветствовал посетителя:
— Здравствуйте, Исаак Михайлович, Вы к нам окончательно или ещё остались дела в лаборатории ионосферных исследований?
— Окончательно.
Сидорову уже донесли, что Исаак Михайлович карьерист каких мало, и поэтому он решил сразу же подрезать крылышки своему будущему подчинённому, казалось бы, невинным поручением. Задав ему парочку нейтральных вопросов, Пётр Иванович как бы ненароком обронил:
— Я слышал, что Вы занимались очень серьёзными разработками.
— Абсолютно верно, — не преминул набить себе цену Исаак Михайлович. — В иркутском НИИ мне довелось заниматься сложнейшими техническими проблемами. Да Вы сами в этом можете убедиться. У меня случайно сохранился отчёт по одной из проделанных моей лабораторией работ.
Исаак Михайлович открыл дипломат, достал оттуда тощенькую брошюрку и протянул её начальнику подразделения. Сидоров, бегло просмотрев отчёт, возвратил его со словами:
— Измеритель амплитуды и частоты вибраций на базе оптического квантового генератора — это действительно очень серьёзно. Наши разработки, конечно, попроще. А впрочем, Исаак Михайлович, Вы натолкнули меня на одну дельную мысль. Я вижу, что Вы специалист с солидным опытом и стажем, и, кроме того, в нашей организации Вы человек новый и взгляд у Вас пока свежий. Мы-то здесь попривыкли, пообтёрлись и очевидных недостатков и упущений в работе уже в упор не замечаем. Поэтому неплохо было бы, если бы Вы прошлись по отделам, ознакомились бы с тематикой и оценили бы уровень и качество наших разработок? Ну как? Справитесь с такой задачей?
— Нет вопросов, Пётр Иванович, — услужливо улыбнулся посетитель, поблёскивая золотой фиксой. — Только вот, как отнесутся ко мне в отделах?
— Не беспокойтесь. Я отдам соответствующее распоряжение, чтобы Вас везде нормально приняли и всё Вам показали. После посещения отделов зайдите, пожалуйста, ко мне и поделитесь своими впечатлениями.
Исаак Михайлович с важным видом прошёлся по отделам. Все принимали его за проверяющего из Москвы и показывали ему всё, что только могли. Утром следующего дня Исаак Михайлович снова заглянул в кабинет начальника подразделения.
— Ну и какое мнение сложилось у Вас о наших отделах? – поинтересовался у него Пётр Иванович.
— Неплохое, очень неплохое. Но, к сожалению, в стиле и методике проведения некоторых разработок имеются существенные недочёты, — ответил Исаак Михайлович и начал излагать свои замечания.
Но Пётр Иванович его прервал:
— Ваши рекомендации и пожелания мне могли бы очень пригодиться для дальнейшего совершенствования работы отделов. Не могли бы Вы оформить их письменно? Составьте к понедельнику небольшой отчётик и принесите его мне. А пока денька два можете отдохнуть.
Исаак Михайлович не почувствовал подвоха. В острой и талантливой критике методов работы главных конструкторов и начальников отделов он решил блеснуть своими обширными познаниями и недюжинными способностями. В понедельник в подразделении состоялся технический совет, на котором присутствовали все главные специалисты. В конце техсовета Пётр Иванович сделал маленькое сообщение:
— А теперь я хочу представить вам нашего нового сотрудника, Крувера Исаака Михайловича. Он будет работать начальником отдела научных исследований. По моей просьбе он ознакомился с тематикой работы отделов и подготовил отчёт, который сейчас и прочтёт.
У Крувера от неожиданности перехватило дыхание. Такого от Сидорова он не ожидал. Отчёт был не для общего ознакомления.
— Я простудил горло и мне теперь очень трудно разговаривать, — попытался выкрутиться он.
—Так как у Исаака Михайловича имеются некоторые проблемы с голосом, отчёт прочтёт мой секретарь, — резюмировал Пётр Иванович.
После публичного прочтения отчёта у Крувера напрочь испортились отношения со всеми главными специалистами, и теперь при случае они были готовы больно куснуть этого «гения в коротких штанишках». Операция по нейтрализации одного из будущих претендентов на кресло начальника подразделения прошла без сучка и задоринки.
Критические замечания Крувера косвенно коснулись и Мотко, поэтому он, рассказав Сергею об этом эпизоде, злорадно усмехнулся:
— Ничего! Крувер ещё попляшет с формированием своего отдела. Мы ему весь мусор скинем.
Сергей был в восторге от административного таланта Сидорова. Насколько он понял, в подразделении шла ожесточённая борьба за место под солнцем, и большинство главных специалистов с вожделением поглядывало на кресло начальника подразделения. Но Сидоров, используя принцип: «разделяй и властвуй», умело ссорил их друг с другом.
Крувер, как и предсказывал Мотко, формировал свой отдел с большими трудностями. Правда, группу главного конструктора Шеленя ему отдали сразу, так как она занималась разработкой приборов, анализирующих химический состав морской воды, и, следовательно, была в подразделении инородным телом. Но зато Круверу в придачу с большим удовольствием сплавили совершенно протухшую тему, вот уже два года гулявшую по отделам в поисках квалифицированных разработчиков, и хотя этой темой никто серьёзно не занимался, деньги с неё кушались исправно. Правда, Круверу всё-таки удалось набрать хороших макетчиков и монтажников, но поделиться с ним инженерами никто не захотел, и поэтому ему приходилось рассчитывать только на «варягов». Разумеется, в качестве нагрузки к одному из макетчиков ему также всучили старшего инженера Умника, но такому приобретению не позавидуешь.
Летом с наступлением поры массовых отпусков ритм работы в СКБ существенно замедлился. Теперь практически все выходные дни Сергей проводил на морском побережье. Вначале он ездил в Светлогорск. Ему нравился этот очень зелёный городок со старинными экзотическими немецкими зданиями. Но Светлогорск имел один маленький недостаток: город стоял на высоком берегу и пляж, открытый всем морским ветрам, был хорош только в относительно тихую погоду. Взвесив все за и против, Сергей переориентировался на Зеленоградск, который, конечно, был менее экзотичен, но, во-первых, до него было ближе, а во-вторых, в солнечную погоду там всегда можно было позагорать на «сковородках», участках пляжа, защищённых от прохладного морского ветра барханами.
Что скрывать, разумеется, у Сергея была тайная надежда познакомиться на пляже со своей будущей зазнобой. Но как-то не получалось. Кроме того, ему на глаза часто попадались какие-то нервные и издёрганные женщины, покрикивающие на своих детей и вечно всем недовольные. Эти женщины были несчастны, и причина несчастья заключалась в том, что их запросы не соразмерялись с действительностью, то есть они хотели взять от жизни больше, чем она могла им дать. Но несмотря ни на что эти женщины жаждали получить всё и сразу.
— Женишься на такой, — вздыхал Сергей, — и сам несчастным станешь. Заест. Вот они плоды эмансипации.
Вообще-то к женшинам он относился философски. С одной стороны «без женщин жить нельзя на свете, нет!», а с другой стороны если у тебя нет проблем, то «шерше ля фам», и эта ля, которая фам, доставит тебе проблем по самую макушку.
Как-то рядом с Сергеем на пляже расположилась семья из трёх человек: мужа, жены и шустрого мальчика лет четырёх. Мужчина лёг загорать, а женщина, усевшись, как гусыня, посреди одеяла, стала следить за малышом, вертя по совиному головой. Через каждые пять минут раздавался её требовательный раздражённый голос:
— Володя, ты что, не видишь? Ребёнок побежал к кусту. Там может быть собачки ка-ка?
— Володя, ты что, не видишь? Ребёнок побежал к воде. Ещё утонет.
— Володя, ты что, не видишь? Ребёнок побежал к лесу. Ещё заблудится.
— Володя, ты что, не видишь? Ребёнок далеко убежал. Ещё потеряется.
— Володя, ты что, не видишь?..
Мужчина с неохотой поднимался и под мышкой доставлял отчаянно барахтающегося мальчугана на место. Но малышу было скучно со взрослыми, и он, повозившись в песке около родителей минуты две-три, снова куда-нибудь удирал.
По дороге к вокзалу, Сергей подошёл к пивному ларьку купить пива. Очередь была длинная, и только минут через двадцать Сергей приблизился к прилавку. Тут он заметил растерянно взирающего на очередь уже знакомого по пляжу мужчину.
— Володя, — позвал он его. — Иди сюда. Я занял для тебя очередь.
Володя быстро сориентировался и встал впереди Сергея. С дороги донёсся недовольный голос его жены:
— Володя, ты скоро?
— О! Как я устал, как я устал. Скорей бы в море, — с отчаянием произнёс мужчина.
Купив две бутылки пива, он убежал. «Чем на такой жениться, так лучше сразу удавиться», — почему-то в рифму подумал Сергей.
«Ты что, не видишь?» оказывается работала в конструкторском отделе СКБ. Сергей это обнаружил сразу же на следующий день, когда зашёл туда проверить готовность рабочей конструкторской документации на источник питания. На вид это была довольно привлекательная, вежливая женщина.
Прошёл чудесный август. Сергей за это время разработал для источника питания текстовую документацию и отдал её в печать. Мотко тут же дал ему задание на разработку нового источника питания, и Сергей понял, что он обречён заниматься только ими. Впрочем, это его устраивало, так как в транзисторах он разбирался неплохо, а вот появившихся недавно интегральных микросхем слегка побаивался.
Без особых приключений прошла затяжная тёплая калининградская осень и наступила зима. Встречу Нового года Сергей отпраздновал в своём отделе. С традиционным поздравлением к ним зашёл начальник подразделения. Он выпил бокал шампанского, но от водки отказался, а то ведь так напоздравляешься, что и до дома не доберёшься. При встрече Нового года отличились сотрудники отдела научных исследований. Они вывесили отпечатанный на многоэлектродном регистраторе плакат «Поздравляем с Новым 1974 годом», и теперь все поздравляли их с творческим успехом. Но голь на выдумку хитра. Электрической схемы регистратора ещё не было. Просто электрохимическая бумага вместе с наложенным на неё шаблоном была протянута через пишущий узел, на который подавалось постоянное напряжение. Но не это главное.

Глава 21

Любви все возрасты покорны…

А. С. Пушкин «Евгений Онегин»
(Глава восьмая, XXIX).


В январе Сергей, зайдя в приёмную Сидорова для передачи в печать технического описания, увидел новую машинистку. Она глянула на него васильковыми глазами, и он обомлел. А как вежливо и уважительно она с ним разговаривала? Создавалось впечатление, что она тоже к нему неравнодушна. Довольно быстро Сергей выяснил, что новую машинистку зовут Лиза и что техник Алла из отдела научных исследований её невестка.
Сергей теперь искал любой повод, чтобы заглянуть в приёмную и ещё раз взглянуть на эту стройную с точёным личиком девушку и неизменно, наталкиваясь на её приветливую улыбку, тонул в бездонной синеве её глаз. А она? О! Как она поглядывала на него, с ума сойти можно. Сергей стал даже сочинять стихи, чего раньше за ним никогда не водилось. Одно из них он записал в свой дневник

Ах! Лиза, Лиза, Лизавета!
Душа моя тобой согрета.
Забывши про свои года,
С тобой стремлюсь я быть всегда.

Правда строчка про года ему не понравилась. Какие такие года? Ведь ему-то ещё и пятидесяти нет, и он вполне может нравиться молоденьким девушкам. «Есть ещё порох в пороховницах»!
Казалось, сама судьба пошла Сергею навстречу. Мотко дал ему задание написать аж два письма сторонним организациям. Да здравствует бюрократия! Работу над письмами Сидоров распределял равномерно по отделам, а потом, когда они попадали ему на подпись, он тщательно проверял их с орфографическим словарём. За безграмотность можно было и выговор схлопотать, поэтому Сергея никто не торопил, и он с большим удовольствием отдавал письма по несколько раз в перепечатку. Сергей твёрдо решил, что на восьмое марта он обязательно подарит Лизе букет цветов и шоколадку. А там, кто знает, может дело пойдёт дальше случайных прикосновений и томных взглядов. Но идиллию разрушила Алла, пришедшая в обеденный перерыв посплетничать с подругой о своей золовке.
— Ты представляешь! Наша Лиза вчера разоткровенничалась. Девчонке всего восемнадцать лет, а какие планы! Хочет окрутить какого-нибудь старпера при деньгах и квартире, женить его на себе и прикарманить деньжата. А потом родить ребёнка от одного из своих ухажёров и развестись. Квартира по суду в этом случае, разумеется, должна остаться за ней. Вот такая-то наша Лизонька, молодая да ранняя.
Алла говорила преднамеренно громко, и Сергей понял, что она говорит для него, и старпер это он. Всё в нём взбунтовалось. Нет, Лиза не такая. Но когда на следующий день он украдкой заглянул в приёмную и увидел жёсткий волевой взгляд её синих глаз, то понял, что она способна и не на такую авантюру. Лиза взглянула на Сергея, и льдинки в её глазах моментально растаяли. Сергей пожелал ей доброго утра и ушёл. На душе было скверно и тоскливо, и на ум почему-то пришла частушка.

Лиза, Лиза, Лизавета!
Я люблю тебя за это!
И за это, и за то,
Что целуешь горячо!

«Хоть и красива лисонька», — вздохнул Сергей, — «да нечего зайцу-кролику пускать её в свою нору. Загрызёт. А то и бомжем сделает. Ты хотя бы на себя посмотрел: животик отвис, на лице морщины. Скоро уже полсотни дураку стукнет, а всё на молоденьких заглядываешься. Тебе не эта вертихвостка нужна, а скромная хозяйственная бабёнка лет тридцати пяти, ещё способная родить ребёнка. Да где такую найти?». Сергей зажал свои чувства в кулак и в приёмной больше не показывался.
Каждый день по дороге домой он проходил мимо ресторана, примыкавшего к гостинице «Москва». У входа в него иногда кучковались «просто тётки», девицы весьма непростого поведения. Вели они себя вполне прилично и на прохожих, казалось, не обращали абсолютно никакого внимания. Но стоило только около дверей ресторана с набившей оскомину вывеской «МЕСТ НЕТ» появиться морячку, как одна из них тут же предлагала ему разделить с ней компанию. Для девиц и их компаньонов места были всегда. Критерии, по которым девицы безошибочно отличали недавно пришедших с моря морячков от остальных посетителей, для Сергея так и остались загадкой. Но вид этих торговок своими прелестями его раздражал. Он и к мужчинам-то неразборчивым в половых связях относился с брезгливостью, а к этим «сосудам с нечистотами» испытывал почти неприкрытое отвращение. «Не дай Бог ненароком жениться на такой «прости господи»», — не раз со страхом подумывал он. К нравам приморского города он так и не смог привыкнуть.
Миновав гостиницу, Сергей обычно заходил в магазин «Дары моря». Он был гурманом и абы какую рыбу не покупал. В ассортимент его покупок входили меч-рыба, рыба-капитан, тунец, скумбрия холодного копчения, сельдь, балтийская камбала, угорь. Зимой для разнообразия он иногда брал пахнущую огурцом корюшку, весной судака. На хек, макрорус, минтай и прочую сорную рыбу он даже не смотрел. Палтуса он тоже старался не брать, слишком жирный, а запекать в тесте хлопотно. Купив полкило рыбы, Сергей вдоль стены зоопарка возвращался домой. Дома он, не торопясь, съедал приготовленную по собственным рецептам рыбу, запивая её сухим вином или пивом, а потом садился описывать в дневнике события прошедшего дня, с особым тщанием отмечая расходы и доходы. По своей натуре он был скуповат. За дневником следовало чтение газет и обязательный просмотр по телевизору программы «Время». В десять вечера Сергей уже был в постели, а в шесть утра для него начинался новый день.
В конце апреля берёзы выбросили листочки, и жить стало веселее. Скоро лето. Гнилая калининградская зима Сергею уже изрядно надоела. Незаметно подошли первомайские праздники. Народа в СКБ было много и Сергея приятно удивило то, что здесь никто не требовал добровольно–принудительного участия в демонстрациях.
С середины мая Сергей начал проводить выходные дни на зеленоградском пляже. Однажды в начале июня в погожий солнечный денёк он поехал в Светлогорск и расположился на пляже недалеко от почерневшего и обросшего мхом волнореза. Рядом компания молодых ребят, образовав круг, играла в мяч. Среди них Сергей заметил и Лизу. К тому времени она под предлогом подготовки к вступительным экзаменам в институт уже уволилась из СКБ. Кто-то из ребят сильно ударил по мячу и Лиза, побежав за ним, лицом к лицу столкнулась с Сергеем.
— Сергей Петрович, здравствуйте! Идёмте играть с нами в мяч, — игриво прощебетала она.
От её взгляда сердчишко Сергея ёкнуло и он, забыв про всё, готов был бежать за ней куда угодно и делать что угодно, но всё-таки он нашёл в себе силы сдержаться.
— Староват я уже, Лиза, с молодёжью в мяч играть, — попробовал отшутиться он.
Лиза капризно дёрнула плечиком и с деланным равнодушием бросила:
— Как хотите, Сергей Петрович.
Сергей унылым взглядом проводил её стройную фигурку. В этот момент в голове его не было абсолютно никаких мыслей. Была только тоска, тоска по рухнувшим несбыточным надеждам.
Когда, вернувшись домой, Сергей сел за свой дневник, рука его непроизвольно вывела бессмертные строчки великого поэта:

Я вас любил: любовь ещё, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.

И Сергей внезапно удивился гениальности этого стиха, который даже для его случая оказался как нельзя кстати. По-видимому, не зря считается, что лирика Пушкина, как никакая другая, близка и понятна влюблённым сердцам. С этого дня пути Сергея и Лизы разошлись окончательно, и больше они не встречались.
В середине июня произошло одно незначительное событие, после которого в жизни Сергея появилась пусть даже небольшая, но всё-таки отдушина. Ему удалось найти товарища по интересам. В этот воскресный июньский день Сергей проснулся как обычно около шести. Спешить было абсолютно некуда. Промчалось уже четыре года тягостного одиночества, а жизнь налаживаться так и не хотела. Повалявшись в постели минут пятнадцать, Сергей встал и прошёл на кухню. Там он разогрел завтрак, достал из холодильника бутылку портвейна и, немного поколебавшись, налил себе полкружки. Выпил, позавтракал и, лениво потягиваясь, вышел на балкон. Небо было безоблачное, день обещал быть чудесным. «Пожалуй, не мешало бы позагорать», — подумал Сергей и, не торопясь, стал собираться на пляж.
Положив в сумку одеяло, хлебный батон и кусок колбасы, он отправился на Северный вокзал. Этот вокзал всегда поражал его продуманностью расположения и неприметностью со стороны. Первой же электричкой Сергей добрался до Зеленоградска. От вокзала до пляжа было далековато, нужно было пройти практически через весь городок. Впереди Сергея шла сорокалетняя женщина. Всё в ней было фундаментально: и зад, и мощный торс, и плечи, и крепко посаженная, как кочан капусты, крупная голова. «Моща!» — невольно подумал про неё Сергей. Рядом с женщиной на длинных и тонких, как ходули, ногах вышагивал астеничного склада паренёк с маленькой головой на очень длинной шее. «Заметная парочка», — хмыкнул Сергей. — «Настоящая гримаса природы».
Купив в киоске две бутылки пива, Сергей побрёл на своё излюбленное место, находящееся в одном из отдалённых уголков пляжа. Расстелив одеяло, он разделся, аккуратно сложил одежду и лёг. Купаться не хотелось, вода в море была градусов пятнадцать-шестнадцать. Парочка, на которую он обратил внимание ещё по дороге на пляж, расположилась рядом, и Сергей от нечего делать стал наблюдать за ней. Женщина решила искупаться. Поплескавшись в воде минут пять, она забавной трусцой вернулась обратно. Спортивная тётя! Женщина легла на одеяло, подтянула к себе сумку и, достав оттуда пару бутербродов, протянула один из них юноше со словами:
— Скушай, Пашенька.
Паша взял бутерброд, вяло надкусил его и вернул в сумку. Потом он встал с явным намерением пойти искупаться.
— Пашенька, вода холодная, — заботливо предупредила женщина.
— Мама, мне уже достаточно лет, чтобы решить самому: купаться или не купаться? — капризно ответил Паша и направился к воде.
Зайдя в море по щиколотки, Паша остановился и минуты две постоял в раздумье. Потом он быстро зашёл в воду по колено и тотчас же выскочил на берег. По-видимому, его ногам стало слишком холодно.
Тем временем капризная балтийская погода преподнесла очередной сюрприз. Откуда-то набежали тучки, и заморосил, как будто бы просеянный через мелкое ситечко, дождик. У Паши с матерью над головами мгновенно появились зонтики, и они удалились. Сергей ещё некоторое время полежал на одеяле, жалея о том, что тоже не захватил зонтик. Потом, решив, что нечего ждать у моря погоды, он оделся и неторопливо побрёл вдоль пляжа. Немногочисленные отдыхающие дружно тянулись к вокзалу.
Около выхода с пляжа на большой куче песка в живописной позе стоял парень с гитарой и пел детскую песенку о трагической судьбе горячо любимого серенького козлика:

Жил-был у бабушки серенький козлик,
Вот как, вот как серенький козлик.
Вот как, вот как серый козёл!
Эх, серый козёл! Да серый козёл!

Бабушка козлика очень любила,
Вот как, вот как очень любила.
Очень любила бабка козла!
Эх, бабка козла! Да бабка козла!

Интерпретация песни была необычная, да и голос у парня был неплохой. Сергей остановился послушать. Вскоре около парня с гитарой образовалась небольшая кучка слушателей человек в десять-пятнадцать. Кто-то предложил помянуть бедного козлика. Только вот где? С неба сыплется какая-то гадость. Парень с гитарой предложил собраться у него, места всем хватит. На электричке добрались до Чкаловска. Сергей вначале не хотел примыкать к этой группе абсолютно случайных незнакомых друг с другом людей. Но в самый последний момент он всё-таки присоединился к ней.
Семён, так звали парня с гитарой, жил недалеко от вокзала. Он завёл гостей в помещение, представлявшее собой не то большую прихожую, не то летнюю комнату. Дома был только дядя Семёна, крепкий мужчина лет пятидесяти пяти с проседью в волосах, который мгновенно сообразил, что к чему. Все сбросились по трояку, и дядя побежал в магазин. Семён быстро вытащил из соседней комнаты второй стол и несколько стульев. По прибытии дяди на столах появилось дешёвенькое вино и простенькая закуска. Выпили, закусили, всем стало весело. Семён под гитару исполнил несколько песен и в заключение по настоятельной просьбе своего дяди спел «песню про моряков»:

Они идут туда,
Где можно без труда
Достать бутылку рома и вина!
Где пиво пенится,
Где пить не ленится,
Где брюки стильные трещат по швам!
Ол райт! Ол райт!

Молодёжь потребовала танцев. Появилась радиола и пластинки, зазвучала музыка начала шестидесятых. Сергей некоторое время с грустью следил за танцующими, потом он решил повнимательнее присмотреться к сидящим за столом и оцепенел. Через два стула от него сидел Димка. Ошибки быть не могло, это он. Те же аккуратные маленькие уши, тот же профиль, такие же веснушки и непокорные вихры. И как он его раньше не заметил? Димка повернул голову и, увы, это оказался не он, а всего лишь отдалённо похожий на него парень лет двадцати восьми. Однако Сергею захотелось с ним непременно познакомиться. Он даже подсел поближе к нему, но с удивлением обнаружил, что не знает, как завязать разговор. Какой-то молодой человек подвёл к парню Семёна и сказал:
— Сёма недавно демобилизовался из армии и теперь ищет работу. Я думаю взять его к себе в лабораторию, — и, повернувшись к Семёну, добавил, — Если надумаешь к нам, то приходи в старое здание СКБ. Там поднимешься на второй этаж и спросишь Рухавца Юрия Степановича, то есть меня, или вот его, — Юрий указал на парня,— Лёшкина Вадима Александровича. Мы всё устроим как надо.
Семён записал фамилии в блокнотик и пошёл танцевать, а Лёшкин недовольно забурчал:
— Напрасно ты его пригласил. Инженером его не возьмут, а зарплата техника вряд ли устроит такую широкую натуру. Да и не придёт он к нам, у него один выбор – море.
— Ясно, что не придёт, — ответил Юрий,— но надо же человеку сделать что-нибудь приятное.
«Значит, эти ребята работают в отделе научных исследований», — с облегчением подумал Сергей, — «и, следовательно, у меня ещё будет шанс с ними познакомиться». Он уже слышал, что Круверу удалось подцепить двух вроде бы толковых «варягов», и нетрудно было догадаться, что это они и есть. Но познакомиться с Лёшкиным оказалось не так-то просто. Во-первых, он не курил, и поэтому встречи в курилке отпадали начисто. Во-вторых, он проживал где-то за городом и поэтому после работы всегда торопился на электричку. И, в-третьих, Сергею не удавалось пристроиться к Лёшкину в обеденный перерыв, так как тот либо обедал в другом месте, либо уходил на обед со сдвижкой во времени. Оставалось только ждать случая, а он, как назло, долго не подворачивался. Правда, Сергею удалось переброситься с Лёшкиным парой фраз около доски объявлений. Но шапочного знакомства ему было маловато.
Пробежало лето. Наступил сентябрь. И вот как-то возвращаясь с работы домой, Сергей вдруг увидел впереди себя Лёшкина. Он быстро догнал его и поинтересовался:
— Что-то ты, Вадим, не в ту сторону идёшь?
— А я, ведь, теперь живу рядом с вами. Снимаю по договору комнату в кооперативном доме, — беззаботно ответил тот.
У Сергея даже в висках застучало от неожиданности. Есть, значит, на свете Бог. В мыслях он уже считал Лёшкина почти что своим сыном и хотел, хотя бы изредка, видеть его у себя в гостях. Но Лёшкин был суховат и от приглашений категорически отказывался. Только на октябрьские праздники Сергею удалось затащить его к себе домой. От волнения он не знал куда усадить и чем угостить гостя и поэтому очень суетился. Наконец, выпив по рюмашке и закусив балычком, они разговорились.
— Как ты оказался здесь? — полюбопытствовал Сергей.
— Длинная история. Даже не знаю с чего начать, — попытался отмахнуться Вадим.
— А ты начни сначала. Времени у нас вполне достаточно, да и бутылка ещё почти полная.
— Ну что ж, тогда начну с тех незначительных событий, которые, в конечном итоге, и определили мой приезд в Калининград. Закончил я тот же самый институт, что и Вы. На пятом курсе у нас было распределение, и большинство выпускников попало в армию. Не явился исключением и я. Медицинская комиссия была чисто формальной. Врач проверял наличие рук и ног и со словами: «Руки есть, ноги есть, голова необязательна», — ставил в медицинской карточке отметку «годен». Особо любознательным он разъяснял, что голова в армии предназначена, в основном, для трёх вещей: для ношения головного убора, для потребления пищи и для отработки командного голоса, но ни в коем случае не для мыслительного процесса, ибо за вас там будут думать отцы-командиры. Потом всех нас собрали в военкомате. Был задан традиционный вопрос: «Желаете ли вы служить в армии?». Услышав дружное «нет», военком раздал нам по листу бумаги, и мы под диктовку написали рапорт с просьбой принять нас в ряды вооружённых сил.
Дипломный проект я писал на кафедре антенно-фидерных устройств под руководством Червенко Серафима Николаевича. Тема дипломного проекта «Ферритовые циркуляторы дециметрового диапазона» вначале мне не понравилась. Информации на русском языке по этой теме почти не было. Хорошо ещё, что Серафим Николаевич дал мне две журнальные статьи, переведённые с английского. Были немалые трудности и с набором статистического материала. Пришлось освоить технологию кустарного изготовления ферритовых дисков и плат на полосковых линиях. Кроме того, к измерителю амплитудно-частотных характеристик меня допускали лишь изредка и то только под личную ответственность Серафима Николаевича. Тем не менее, дипломный проект мне удалось сделать функционально законченным. Защищались мы группами по пять человек. Моя группа должна была защищаться в субботу с одиннадцати часов, причём в списке я стоял последним. В пятницу я заболел гриппом, и весь день провалялся в постели. Вечером, прогревшись в ванне, я лёг спать. То ли ванна на меня благотворно подействовала, то ли ещё что, но утром я почувствовал себя значительно лучше. В институт я приехал в одиннадцатом часу, намереваясь перед защитой позаниматься в читальном зале, но на лестнице меня поймал однокурсник. «Ты что так поздно?» — набросился он на меня. — «Комиссия уже собралась, ждёт, волнуется, а вас никого нет. Разве ты не знаешь, что защиту перенесли на десять часов?».
Я поспешил в актовый зал, в котором обычно проходила защита проектов. Когда я зашёл и представился, кто-то из членов комиссии сказал: «Наконец-то! А то мы уже думали расходиться». Следом за мной появился и второй студент, который по списку должен был защищаться раньше меня. Я начал развешивать чертежи, и тут ко мне подошёл преподаватель и сказал: «Председатель государственной комиссии, профессор Лисовский, не допускает Вас к защите». Я подошёл к Лисовскому за разъяснениями. «Вы опоздали и, тем самым, проявили неуважение к членам комиссии», — сухо отрезал он. Никакие мои доводы не помогли. Пришлось свернуть чертежи, забрать пояснительную записку и выйти. Следом за мной вышел тот самый преподаватель. «Ты не расстраивайся»,— успокоил он меня. — «Иди в деканат и попроси перенести твою защиту на другой день. Только смотри, чтобы председателем комиссии в тот день был не Лисовский. Мерзопакостная личность. Он тебя запомнил, и оценку выше двойки теперь ты у него не получишь».
Надо сказать, что профессор Лисовский пользовался большим неуважением у своих коллег и, по-видимому, не зря. Тут я вспомнил о своей стычке с ним ещё на четвёртом курсе. Он преподавал у нас передатчики и, вместо устного, устроил письменный зачёт. Списывали практически все, но я, принципиально, никогда не списывал и поэтому несколько задержался с оформлением ответов. Но листы с ответами Лисовский от меня не принял. «Вы списали», — безапелляционно заявил он. «Почему Вы так считаете?» — вежливо поинтересовался я. «Потому что Вы сдаёте листки одним из последних, а последние всегда списывают. Будете сдавать зачёт устно на кафедре». Таких как я набралось человек семь. На зачёте Лисовский попросил меня нарисовать на доске схему передатчика и задал вопрос о назначении одного из конденсаторов. Я ответил, но Лисовский усомнился в правильности моего ответа. «Наберут в институт всяких тупиц и дубарей, а потом с ними мучайся», — недовольно сказал он ассистенту и послал меня за учебником в библиотеку. Мой ответ, как ни странно, почти слово в слово совпал с текстом учебника. «Вот видите, как надо отвечать», — недовольно поморщился Лисовский, но зачёт всё-таки поставил. Может быть, он запомнил меня ещё тогда. А может быть, просто надо было кого-то наказать и выбор пал на меня. Трудно сказать.
Заместитель декана, оказывается, уже всё знал. Не успел я открыть рот, как он недовольно произнёс: «График защиты проектов очень жёсткий и тебя просто некуда вставить». «Тогда поставьте меня в самый конец», — равнодушно предложил я, — «там-то, наверняка, место найдётся». Заместитель декана удивлённо посмотрел на меня и спросил: «В понедельник защищаться готов»? «Конечно». «Смотри, больше не опаздывай», — предупредил он, записывая меня на понедельник.
Узнав, что председателем комиссии в этот день будет доктор технических наук Попов, я подумал: «Если не повезёт, так уж не повезёт. Надо же, попал из огня да в полымя». Дело в том, что у меня с Поповым тоже был маленький инцидент. Когда моя группа сдавала экзамен по антенно-фидерным устройствам, он в деканате заявил: «Группа слабенькая и пять-шесть двоек там будет наверняка». Попов был известен как жёсткий и требовательный преподаватель, и его прогнозы неизменно сбывались. Но на этот раз вышла осечка. В самом начале экзамена его пригласили на внеочередное партийное собрание. Обрадованные студенты, оттеснив меня как самого подготовленного, дружно ринулись сдавать экзамен ассистентам. Когда Попов вернулся, в аудитории оставалось только три человека. Узнав, что двоек нет, он помрачнел. И вот мне пришлось идти к нему на заклание. Здесь-то я и ознакомился с технологией вытягивания на двойку. Он взял листочки с моими ответами и потребовал вывода всех встречающихся в них математических формул. Но на этом меня завалить было трудновато. Формулы, конечно, я запоминаю очень плохо, но зато вывожу их довольно шустро. При выводе каждой формулы Попов укоризненно качал головой и произносил одну из следующих фраз: «Чувствуется, Вы это учили, но недоучили», «Чувствуется, Вы в этом пытались разобраться, но недоразобрались», «Чувствуется, что Вы по этому вопросу кое-что знаете, но недостаточно глубоко», «Чувствуется, Вы пытались кое-что тут понять, но недопоняли». Наконец Попов вышел перекурить. В коридоре он, поговорив обо мне со старостой группы, со вздохом сказал: «Надо бы ему двойку поставить, да как-то неудобно. Всё-таки он кое-что знает». После перекура Попов долго листал мою зачётку, но всё-таки поставил «удовлетворительно». Затем он подошёл к оставшемуся студенту и поинтересовался у ассистента: «Ну, как он»? «Да вот, думает над ответом». «Что? Думает?» — обрадовался Попов. — «Пусть дома думает». В итоге группа сдала экзамены всего лишь с одной двойкой.
К моему удивлению я защитился с блеском. Попов, оказывается, великолепно разбирался в теоретических тонкостях моего дипломного проекта, и пока мы копались в них, члены госкомиссии откровенно дремали. Наконец кто-то из них не выдержал: «Василий Иванович, время! Вы на него уже почти час потратили». Попов извинился. Члены комиссии задали мне два чисто формальных вопроса, и я был свободен. После объявления результатов защиты Попов в окружении преподавателей подошёл ко мне с поздравлениями: «Приглашаю Вас к себе на кафедру. У Вас практически готовая кандидатская диссертация. Сдадите кандидатский минимум, немного доработаете дипломный проект и через полгода защититесь. Вы женаты»? «Да». «У нас освобождается комната в семейном общежитии. Могу посодействовать». «Но я распределился в министерство обороны». «Очень жаль. Тут я ничем помочь не могу. Жду Вас через два года».
Через два года я вернулся в Казань. Мы прописались у дальней родственницы жены, и я отправился в институт. Там я узнал, что Попова назначили ректором радиотехнического института в другом городе. Часть сотрудников кафедры он забрал с собой с предоставлением жилья. Ехать теперь к нему не имело никакого смысла, у ректора другие заботы. Я поинтересовался судьбой пояснительной записки к своему дипломному проекту. Оказывается, на её основе был написан ещё один проект, после чего она бесследно исчезла из архива. Больше мне здесь делать было нечего. На выходе из института я столкнулся с доцентом Червенко. Явно обрадованный встречей со мной, он предложил мне работу в физико-техническом институте у своего хорошего знакомого, доктора физико-математических наук Коплема. Такие предложения просто так не делаются, и поэтому я спросил напрямик: «Серафим Николаевич, а какой интерес Вы к этому имеете»? «Вопрос, конечно, интересный. Но темнить не стану. Я помогаю тебе писать кандидатскую диссертацию, ты собираешь мне материал на докторскую», — ответил он. Меня это вполне устраивало. От знакомого преподавателя по физике я узнал, что Коплем это голова и у него защищаются, но сейчас он в опале. На последнее замечание я не обратил никакого внимания, с миром учёных мне ещё только предстояло познакомиться.
Через неделю Серафим Николаевич сообщил, что Коплем пробил себе штатную единицу, и я отправился в новое здание физико-технического института. Коплем, конечно, поразил меня своей неординарностью. Это был рослый, физически крепкий, большеголовый человек с приятными чертами лица. Он написал на моём заявлении резолюцию «Принять инженером с окладом 120 рублей в месяц» и попытался ознакомить меня с распорядком рабочего дня. «Рабочий день у нас начинается в одиннадцать утра»,— начал говорить он с сильным эстонским акцентом, но, сообразив, что здесь что-то не так, обратился к своему заместителю. — «Так со скольки у нас начинается рабочий день?» — и, получив ответ, продолжил: — «Итак, рабочий день начинается в девять утра. Обеденный перерыв у нас э-э-э.…Так со скольки у нас обеденный перерыв», — обратился он снова к заместителю. — «Ага, значит обеденный перерыв у нас с часу до двух. Рабочий день у нас кончается э-э-э…». «В шесть», — подсказал заместитель. «Правильно, в шесть», — подхватил Коплем. — «Работать будете в старом здании». Когда Коплем вышел, заместитель сказал: «Вы не удивляйтесь. Уно Германович приходит на работу обычно к одиннадцати и засиживается допоздна». Так начался мой первый рабочий день в институте. Надо сказать, что в армии я служил на радиолокационной станции и подвергался довольно сильному СВЧ-облучению.
— Надо было обратиться в соответствующую службу, — заволновался Сергей.
— Обращался и не раз, — ответил Вадим. — Майор по технике безопасности каждый раз говорил, что повышенный фон СВЧ-излучения на моей станции ни для кого не секрет. И мне, мол, волноваться нечего, за два года я от него не умру. Следствием воздействия этого облучения явилось то, что меня начали беспокоить провалы в памяти и прогрессирующее тугоумие. Природа, конечно, создала человека так, что он не замечает своей умственной деградации. Но у меня были критерии. Жена училась заочно, и я делал за неё контрольные работы. Так вот, если перед службой в армии я тратил на контрольную вместе с её оформлением максимум один день, то в конце службы аналогичную работу я с трудом проделывал за неделю. А это, извините, впечатляет. В физико-техническом институте мне для обработки экспериментальных данных пришлось столкнуться с методом наименьших квадратов. Так я только для того, чтобы понять его суть, просидел над ним целый рабочий день, сейчас же мне достаточно пятнадцати минут для его вывода. Вот такие-то пироги!
— Я тоже столкнулся с проблемой усвоения нового, — вздохнул Сергей. — Интегральные микросхемы мне просто в голову не лезут. А ведь транзисторы я освоил очень быстро, хотя для некоторых инженеров, которым было за пятьдесят, они явились непреодолимым барьером.
— Но Вам-то уже около пятидесяти, а мне ещё и тридцати нет. Это большая разница, — заметил Вадим. — Конечно, за полтора года моя нервная система практически пришла в норму, но до уровня теоретиков я подняться так и не сумел, а экспериментатору для подготовки кандидатской диссертации требуется в среднем пять — шесть лет. Не знаю, как сложилась бы моя дальнейшая судьба, если бы Коплема, мягко выражаясь, не скушали. Процесс съедения был длительным и болезненным, но окончательно его догрызли на учёном совете во время перевыборов. За голосование против Коплема каждому члену учёного совета администрацией было что-то обещано: кому улучшение жилищных условий, кому повышение в должности, а кому просто-напросто увеличение оклада. В итоге за Коплема в урну бросили три белых шара. Один шар бросил сам Коплем, второй член-корреспондент Козырев, который в эти игры не играл, а вот кто бросил третий шар, так и осталось загадкой. По крайней мере, каждый из членов учёного совета, с которым заходила об этом речь, утверждал, что третий белый шар бросил именно он. Оставшись без должности, Коплем вынужден был покинуть Казань и переехать в Калининград. Там он устроился преподавателем в университет, получил квартиру и занялся организацией лаборатории по лазерным исследованиям. Через полгода я и Рухавец, воспользовавшись его приглашением, приехали к нему. Оставаться в Казани было бессмысленно, так как мои надежды на получение кандидатской степени и, соответственно, на получение жилья рухнули вместе с уходом Коплема из института. Но в Калининграде нас ждала неудача. Утверждение штатного расписания лаборатории затянулось, и, по всей видимости, навсегда. Коплем предоставил нам временную прописку в своей квартире, место в аспирантуре и свёл нас с Крувером. В результате, я устроился в отдел научных исследований старшим инженером и стал заниматься разработкой источников питания.
— Многие с этого начинали, — удовлетворённо хмыкнул Сергей.
— Но потом мне в руки попала книга по микроэлектронным устройствам, и я за две недели стал лучшим специалистом в отделе, а может быть и в СКБ, по цифровой электронике, хотя до этого не имел о ней ни малейшего понятия. Я подключился к разработке многоэлектродного регистратора и, после того как макет заработал, Крувер перевёл меня на должность ведущего конструктора.
Такой быстрый рост задел профессиональное самолюбие Сергея Петровича, и ему захотелось поставить хвастунишку на место.
— Так ты утверждаешь, что силён в математике? А чем ты это можешь доказать? — ехидно спросил он.
— С чего Вы взяли, что я что-то утверждаю? Я просто констатирую то, что есть, — обиделся Вадим, — и никому ничего доказывать не собираюсь.
— Не обижайся, — примирительно сказал Сергей, подсовывая Вадиму чистый лист бумаги и карандаш. — Я всегда интересовался математическими головоломками и задачами. Нет ли у тебя чего-нибудь новенького?
— Ну, это другое дело, — улыбнулся Вадим. — Иногда в общественном транспорте я ломаю голову над какой-нибудь задачей. Удачные мысли приходят редко, но кое-чем могу похвастаться. Хотя бы вот этой рекуррентной формулой для нахождения суммы степеней натурального ряда чисел:
 .
—Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Сергей. — Так, при x = 1 мы получаем, что  , при x = 2 получаем формулу для суммы натурального ряда чисел  , а при x = 3, — Сергей проделал несколько вычислений, — формулу для суммы квадратов натурального ряда чисел  . Как просто! Ты что, сам до этого додумался?
— Конечно. Правда, я не берусь утверждать, что единственный. Сама формула чрезвычайно проста. Просто я взглянул на неё под другим углом. Вывод формулы также очень прост, и для Вас теперь не составит труда найти по аналогии общую рекуррентную формулу для вычисления суммы членов арифметической прогрессии любого порядка. Кстати, при кажущейся сложности проблемы найденная формула поразит Вас своей простотой.
— Вид общей формулы для меня и так очевиден, вот только единица в левой части уравнения смущает.
— В общем случае вместо единицы стоит первый член арифметической прогрессии в степени икс.
— Теперь всё стало на свои места. Может у тебя ещё что-нибудь этакое есть?
— Я не веду записей, и всё забывается. Но всё-таки могу похвастаться довольно тривиальной, но очень полезной для решения диофантовых уравнений, теоремой о трёх числах, которая гласит, что любые три числа a, b и c можно представить в виде комбинаций трёх других чисел k, m и n. Хотя бы таких:
 ,
 ,
 .
Если эти комбинации подставить, например, в выражение:
 ,
то получится простенькая формула для нахождения пифагоровых троек:
 .
— А теорему Ферма таким образом можно доказать?
— Утверждать не берусь, но формулы получаются любопытные. Ну ладно, хватит об этом. Засиделся я у Вас, пора и домой.
Сергей взглянул на часы. Действительно засиделись.
— Ну, давай, Вадим, на посошок. А то два здоровых мужика бутылку водки за три часа осилить не смогли.
— Спасибо, Сергей Петрович. Лучше без посошка. Допьём как-нибудь в другой раз. А жареная рыбка у Вас просто чудо. Пальчики оближешь.
Вадим попрощался и ушёл, а Сергей растерянно уставился на листок с формулами. Мистика какая-то. Формулы были просты и очевидны, и не верилось, что они могут отсутствовать в учебниках или математических справочниках. Но, вспомнив, приведённый в школьном учебнике алгебры Киселёва громоздкий вывод формулы для суммы квадратов натурального ряда чисел, Сергей невольно подумал: «А ведь действительно, самое трудное и заключается в том, чтобы отобразить сложные вещи максимально просто. И чем проще конечный результат, тем больше труда в него вложено».
На следующий день Сергей, отправившись в магазин за продуктами, повстречался с вышедшим на прогулку Вадимом и присоединился к нему. Стоял один из тех чудесных тёплых дней, которыми нередко балует калининградская осень. Они прошли мимо памятника Кутузову и, не доходя до кинотеатра «Победа», свернули направо. Разговор вначале не клеился. Наконец Сергей поинтересовался:
— Ну как, Вадим, обстоят у тебя дела с жильём?
— Пока повезло. Удалось снять на год квартиру по договору и, соответственно, получить постоянную прописку, правда, «без права на жилплощадь». Хозяева уехали на Север. Квартира у них трёхкомнатная. В одну комнату они снесли все свои вещи и дверь опечатали, во вторую пустили постояльцев, а в третьей разместились мы.
— Наверно с тебя хорошо содрали?
— Да нет. Я плачу по государственным расценкам в сберкассу только за квартиру и коммунальные услуги. Сколько платят постояльцы? Меня не интересует. Так что на год я жильём обеспечен, а там снова придётся искать.
— В случае чего можешь рассчитывать на меня, — предложил Сергей.
— Да Вы что? У Вас квартира однокомнатная, а у меня семья три человека. Где Вы-то будете размещаться?
— Действительно, — смутился Сергей. — А в очередь на квартиру ты стал?
— А вот с этим загвоздка. Не ставят. И даже заявление не берут. Ходил на приём к председателю месткома. Так он объяснил, что с пропиской «без права на жилплощадь» меня следует поставить в очередь на получение жилья, которой просто не существует. Есть только очередь на улучшение жилищных условий, но туда меня поставить нельзя, потому что мне нечего улучшать. Жилплощади то нет. Да ещё с издёвкой заявил, что я сам виноват в том, что не получил жильё раньше. Так и захотелось сказать этому ожиревшему коту что-нибудь неприятное. Как будто бы об остроте жилищной проблемы он и понятия не имеет. Я же пришёл к нему за помощью, а не за тем, чтобы меня грубо отфутболили. Конечно, партия в лице своего генерального секретаря в очередной раз выдала желаемое за действительное, заявив, что у нас нет нуждающихся в жилье, а есть только нуждающиеся в улучшении жилищных условий. Но ведь в других городах как-то изворачиваются. Правда, там нет формы прописки «без права на жилплощадь», но и этот пунктик при желании можно обойти.
— Ну и что же ты теперь собираешься делать?
— Попытаюсь через своё начальство получить комнату в общежитии. Но это дальняя перспектива. Если с жильём здесь будет не впротык, придётся искать его в других местах. А что Вы всё меня да меня расспрашиваете? Рассказали бы что-нибудь о себе. Ну, хотя бы о том, как Вы здесь оказались?
И Сергей рассказал свою невесёлую историю. От волнения в некоторых местах голос его срывался. Вадим внимательно слушал.
— Всё это очень печально, — посочувствовал он. — Но у Вас есть хоть маленькая надежда, что Димка жив. Мало ли каких чудес на свете не бывает. А Ваш рассказ напомнил мне одну трагическую историю, которую я слышал от матери утонувшей девочки Наташи.
Вадим замолчал, рассматривая открывшуюся перед ними равнину.
— И что же это за история, — не выдержал Сергей.
Вадим вздохнул, ещё раз окинул взглядом унылый осенний пейзаж и начал рассказывать:
— Около большого озера у подножия поросших сосновым лесом сопок располагался пионерский лагерь. В семи километрах от него находилось довольно крупное село, бывший районный центр. Лагерь был областного значения, и поэтому из этого села в нём отдыхало сравнительно мало ребят. Вот в этом-то лагере и произошла трагедия. Конечно, если вдуматься, то виноваты в ней многие, а когда много виноватых, то и винить особо некого. Расскажу эту историю так, как слышал, без прикрас и домыслов.
В этом лагере из соседнего села отдыхали три неразлучные подружки: Лена, Надя и Наташа. Было им по тринадцать лет. Лена и Наташа умели плавать, а Надя нет. И вот однажды в лагере вздумали организовать экскурсию на остров, расположенный в полукилометре от берега. Экскурсанты, в их числе и три подружки, сели в лодку. Лодка отплыла от берега метров на пять-шесть и остановилась. Кто-то задерживался. Мальчишки, тем временем, не обращая внимания на визг девчонок и возмущённые окрики пионервожатой, стали прыгать с лодки в воду и взбираться обратно. И когда с борта лодки дружно прыгнуло несколько человек, та опрокинулась, и все оказались в воде. В этом месте даже на таком малом расстоянии от берега было уже достаточно глубоко. Лена и Наташа выплыли на берег, а Надя стала тонуть. Подружка тонет, надо спасать. И Лена с Наташей бросились на выручку. Но не так-то просто спасти активно тонущую. Когда подружек вытащили, все трое были без сознания. Откачали их кое-как и в бессознательном состоянии в кузове грузовой машины отправили в сельскую больницу. По дороге у девочек началась рвота, а так как они лежали на спине, и сопровождающего рядом с ними не оказалось, то они захлебнулись вторично. Девочек спасала женщина-хирург, мать Лены. Очень квалифицированный врач с большой практикой. Но ей удалось спасти только ту, которая не умела плавать. За жизнь своей единственной дочери она боролась до конца. Говорят, что она даже сумела привести её в сознание, та открыла глаза, прошептала: «Мама, это ты?» и умерла. Знаете, у меня, как только я представлю себя на месте этой женщины, комок подступает к горлу и начинаются спазмы. Какой силой воли нужно обладать, чтобы выдержать такое!
Домой Сергей и Вадим возвращались молча, каждый думал о своём. На работе Сергей не поленился сходить в библиотеку. Полистав математические справочники, он ничего похожего на формулы, выведенные Вадимом, не нашёл. «Впрочем, это ещё ни о чём не говорит», — меланхолично подумал Сергей. — «Но при случае я Вадима обязательно на чём-нибудь подковырну. Чтобы не зазнавался. Ишь, классиком решил заделаться». Теперь Сергей частенько возвращался с работы домой вместе с Вадимом. Однажды они разговорились о талантах, и Сергей, как бы ненароком, рассказал об одном академике, который ещё в школе знал четырёхзначную таблицу логарифмов для целых чисел до ста наизусть.
— Я тоже слышал об этом, — ответил Вадим. — Какая уникальная память! Я ему и в подмётки не гожусь. Ведь для меня запомнить даже несколько чисел очень большая проблема. А с другой стороны, зачем запоминать таблицу, если приблизительное значение любого логарифма можно вычислить даже в уме.
— Как это? — удивился Сергей.
— Да Вы сами прекрасно знаете как. Просто Вы об этом никогда не задумывались. А расскажешь, так Вы и разочаруетесь.
Сергей задумался, но в голову, как на грех, ничего толкового не приходило.
— Приведи пример вычисления хотя бы логарифма двух, — наконец не выдержал он.
— Что может быть проще. Два в десятой это 1024, отсюда десять логарифмов двух равно приблизительно трём. Ну а хвостик легко аппроксимируется в одну сотую. Делим на десять и получаем, что логарифм двух равен приблизительно 0,301.
Сергей действительно был разочарован.
— Это простой пример. Попробуй найти логарифм семнадцати, — попытался усложнить он задачу.
— И это просто. Достаточно воспользоваться формулой икс в квадрате минус единица равно…
— Достаточно, — прервал его Сергей. — Принцип мне теперь понятен. С математикой у тебя всё в порядке.
Он испытывал явную досаду, что сам не смог додуматься до такой простой вещи.
— Да Вы не расстраивайтесь, — успокоил его Вадим. — Легко быть умным, когда знаешь ответ. Я на вашем месте тоже встал бы в тупик. Ведь по природе я большой тугодум. В математике, конечно, против логики не попрёшь, а вот в жизни часто бывает иначе. Вот Вам живой пример. Из-за отсутствия ГОСТа на общеизвестные обозначения логических элементов я вынужден оформлять схемы электрические принципиальные в виде монтажных. Ходил в бюро стандартизации, чтобы найти хоть какой-нибудь компромисс. Но куда там. В ожесточённой борьбе за качество оформления конструкторской документации меня даже слушать не захотели. Поняв, что с узаконенным маразмом сражаться бесполезно, я пока сложил схемы в стол, а там, глядишь, и новый ГОСТ появится. А не появится, тогда нарисую вместо электрических схем требуемую нормоконтролем уникальнейшую абракадабру, и пусть её в архиве мыши грызут.
— Резонно, — заметил Сергей.
В декабре Сергей ушёл в отпуск и уехал к родителям. Скучать во время отпуска ему не пришлось. Он помогал отцу по хозяйству, пилил и колол дрова, ремонтировал бытовые приборы. У родителей всё ещё было большое хозяйство, но годы брали своё, и в следующем году овечек они уже держать не собирались. Только после Нового года Сергей собрался в обратный путь. Во время прощального ужина мать опять затронула волнующую её тему:
—Неужели на тебе, сынок, род Рыжовых закончится? Женился бы ты. Чем тебе наша соседка Настя не пара? Не повезло девке, вышла замуж за алкоголика, а он по пьянке под трактор угодил. Вот и мается теперь одна.
Сергей тоже приглядывался к крепенькой Насте. Он несколько раз встречал её у колодца, но дальше «Здравствуйте» и «До свидания» дело у него пока с ней не зашло. Поэтому он решительно ответил:
— Мама! Я вначале схожу в море, подзаработаю деньжат, а там видно будет.
— Ну ладно, Бог тебе судья, — вздохнула мать.
Во время разговора Пётр Евдокимович угрюмо молчал. Но с матерью, по-видимому, он был заодно.
В Москве Сергей довольно быстро закомпостировал билет на калининградский поезд. Посмотрев детские мультфильмы в кинотеатре «Баррикады», он перекусил в пельменной и, от нечего делать, заглянул в зоопарк. Московскому зоопарку, конечно, до калининградского было очень далеко. В поезде он ехал в одном купе со словоохотливой старушкой, поведавшей ему свою немудрёную житейскую драму. Во время войны муж у неё погиб, дети тоже. Сама она работала в госпитале медсестрой. После войны она поселилась в Крыму и устроилась в санаторий, где и проработала до пенсии. Всё было бы хорошо, если бы не здоровье. Врачи порекомендовали ей сменить климат. И тут она сотворила большую глупость. Квартира, в своё время ей досталась легко, и поэтому она простодушно считала, что с жильём особых проблем нет. Она не стала возиться с обменом, а просто сдала свою квартиру в горисполком, взяла справку и переехала в Минск, где у неё жила сестра. Квартиру ей по этой справке, конечно, никто не предоставил, хорошо ещё, что хоть к сестре прописали. А у сестры самой очень тесно, и вот теперь на старости лет она оказалась без своего угла. Сергею было жалко старушку, но помочь ей он ничем не мог. По-видимому, старушку, воспользовавшись её доверчивостью, просто бессовестно обманули.
Калининград встретил Сергея моросящим дождём, на холмиках зеленела трава.