Сёма с мягким концом!

                "Кто клятву однажды забвению предал,
                Тот сам же себя беспощадно предал."
                (Эдуард Асадов)

Конец шестидесятых. Дачный посёлок под Ленинградом.

Семён Львович, наш сосед по даче, был замечательным рассказчиком. Их дом очень отличался своими размерами и красотой от соседских, тоже очень не бедных домов. Мы часто прогуливались с ним в ближнем лесочке, и он рассказывал мне о своей, как он выражался, кручёной жизни.

Семён Львович - шестидесятилетний крепкий мужчина среднего роста. Главное в его внешности - это не рост, не крепкое телосложение для его преклонного, как мне казалось тогда, возраста, и даже не хитрющие, говорящие о его уме, глаза, а могучий нос.
Представьте себе большую фасолину, когда вы смотрите на неё с узкой стороны, то видите канавку, как бы делящую фасоль на две равные половинки. Теперь, такую фасолину, только во много раз большую и розового цвета, приставьте, мысленно, к кончику нормального человеческого носа. Ну и как? Вот таким бобом с канавкой посередине и заканчивался нос Семёна Львовича. Ощущение было такое, что это словно огромная капля красно смородинного варенья, готовая в любой момент сорваться с кончика носа. И ведь как часто замечаем мы, что имя или фамилия человека просто невозможно как подходят к его внешности. Так и нос моего соседа был словно специально сделан под его фамилию - Бобовичь.

Помню, как-то, во время очередной прогулки, я спросил, как он познакомился со своей женой. Семён Львович словно ждал этого вопроса.

Вначале я дал клятву её отцу, что женюсь на Розе, а потом уже с ней познакомился.  Надо тебя сказать, Вовка, что в 17 лет я имел довольно редкую для еврейского мальчика профессию: я воровал кОней. Да, ты не ослышался, я был конокрадом. А скажи, чем я ещё мог бы работать, оставшись один без отца и матери и имея, извини за выражение, на лице такой вот шнобель? Возможно, благороднее было бы заняться гоп-стопом или шарить по чужим карманам? Так меня же сразу вычислят по моему "градуснику". А вот коней уводить - это же дело интеллигентное, надо разбираться в них, иначе же не столкнёшь товар. Да и работа ночная, а ночью у всех носы похожи.

Так вот, как-то дал мне наколку Мишка цЫган. Он был годами чуть постарше и предложил вместе с ним свести коня у Зямы бакалейщика. Этот богатый еврей держал шинок да бакалею в том уездном городке. У него был лучший выезд в округе, и его вороные не хуже, чем у самого градоначальника, а тот-то уж знал толк в лошадях.

Я расспрашивал Мишку, много ли народу живёт в доме шинкаря? Есть ли на дворе собаки? Мишка рассказал, что из мужиков-то - лишь сам старый Залман, да конюх, местный дурачок Зефирка, а при нём старый глухой пёс. А кроме них - молодая жена бакалейщика, да три дочери. Старшая, Роза, красавица на лицо, однако хромоножка. Её всё никак не спихнут замуж. Средняя – страшненькая, уродившаяся совсем мелкой, с гнусавым голоском, Евка, да младшая, ещё совсем девчонка. Правда, в соседних домах живут Залмановские братья, но те ещё вчера отправились на ярмарку в Нижний.

Решено было брать коней этой же ночью. Перед самой работой Мишка вдруг заканючил, что у него живот болит, и он не может идти на дело, но коней надо брать обязательно сегодня, другого такого случая не будет, и, мол, я сам без него справлюсь, а покупатель уже ждёт.

Ну и пошёл я один, бесшабашная моя головушка. Перелез через забор, без проблем пробрался к конюшне и, подождав некоторое время, чтобы убедиться, что всё спокойно, отворил маленькую дверь, прилаженную в воротах, запирающих конюшню.

Шагнув внутрь, я даже не успел оглядеться, как мне на голову накинули какую-то тряпку и повалили наземь. Навалились, скрутили верёвками руки за спиной с криками: "Конокрада поймали, ташши вожжи, пороть будем, вот потеха-то!"
А мне-то было совсем и не до смеха. Меня выволокли во двор, стащили мешок с головы. Я увидел двор, ярко освещённый факелами. Увидел стоящего посередине старика Залмана и ещё щестерых мужиков, двое из которых держали меня (как потом оказалось, братьёв бакалейщика).
- Ну-ка, дядьки, скидывАй с его подштанники, посмотрим, какой он такой конокрад - просипел бакалейщик.
Как я ни выкручивался (а что мог я, связанный, сделать против них?), штаны быстро съехали с моей задницы. Залман опустил факел, приблизив его к самому моему животу. Я почувствовал жар от огня. Ну, гады, подумал я, сейчас подпалят меня, как бомбу подпаливают за фитилёк.
Но старик только хмыкнул, да и все братья посмотрели на то, что у меня пониже живота выросло.
- Даааа! - воскликнули они дружно.
- Ну вот, — сказал один из братьев - цыган не обманул. Похоже, обрезанный он, еврей значит. Да ещё и какоооооой! Ему бы не коней красть, а вона чем зарабатывать. Хи-хи-хи.
- Ну ладно театр устраивать, ведите его в дом, да руки пока оставьте связанными, да штаны-то подтяните ему, не ровён час женщины выйдут - произнёс Залман и пошёл в дом.

Я, ошалевший от происходящего, смотрю то на одного, то на другого моего мучителя. Одно понял я твёрдо, что бить не будут, иначе, зачем было бы в дом вести.
В богатой зале, куда меня завели, было светло от электрической лампы под потолком. Залман уже сидел за столом. Меня посадили напротив.
Бакалейщик начал сипеть мне:"Ну, в общем, Сёмчик, дело обстоит так: ты женишься на моей Розе. Если нет, тогда - пороть, а может и отдадим в околоток. Подумай тихо себе, что ты теряешь, что находишь. Сам понимаешь, за дочкой дам и денег, и много чего ещё. А теперь, киньте-ка его мужики в кладовку, пусть подумает до утра, да заприте хорошенько."

- А коль слово даст жениться, да сбежит? - предположил один из братьев.
Залман развёл руки со словами: "Ну, кто же от такого добра убегает-то? Дурак только. А коль он дурак, так и пусть себе бежит, но Роза-то уж замужняя побудет."

Я был в эту минуту готов на всё, лишь бы уже закончилась эта комедия.
Ну, какой же цЫган гад, что сдал меня. И денег, наверно, неплохо получил, подумал я тогда, словно это было самое важное в данный момент.
Мне развязали руки и заперли в комнатке с небольшим оконцем. Что я только не передумал за остаток той ужасной ночи. Я представлял уже себя владельцем магазинов и конюшен, и каким богатым будет мой дом, и в какой-то момент почувствовал даже благодарные чувства к Мишке цЫгану.
Лишь под утро забылся я тревожным сном. Проснулся бодрым, и мысли мои пришли в порядок. Я твёрдо решил, что никакие сладости и богатства не могут заменить мне вольной вОлюшки. Соглашусь и при первом же удобном случае дам дёру.
Дверь моей комнатушки потихонечку отворилась, и вошёл старик Залман. Он подошёл ко мне, сидящему на длинной скамье, и сел рядом. Вздохнув, положив мне руку на колено, посмотрел мне в глаза. Это был взгляд не того грозного ночного хозяина, поймавшего вора, а взгляд доброго усталого пожилого человека. Он опять вздохнул и обратился ко мне по-отечески. Так обращался ко мне отец в далёком детстве.
- Сёма, — начал он со вздохом - ты посмотри на меня, ну я же совсем старик, и кому оставить всё это, с таким трудом нажитое, какой будет судьба моих девочек? Сам видишь, что творится вокруг. Кругом всё кипит - рЭволюция! Непонятно что это, но хорошего не жди от голодранцев.
- А как Розе вашей я не понравлюсь? - зацепился я за эту идею, как за последний рубеж.
- Да видела она тебя уже. Цыган сделал так, что на базаре он провёл тебя мимо нас, и Роза хорошо тебя разглядела, да и влюбилась в мазурика без памяти. Подумай, сынок, ну, надоест тебе Розка моя, заведёшь себе какую-нибудь шиксу на стороне. Так все живут, и я так жил. Но хозяйство будет держать тебя. Ты будешь богатым человеком, и если не дурак, то и при новой власти не пропадёшь. Возьмёшь мою фамилию - она уже известна тут и тебе легче будет дальше подниматься.
Мне стало жалко этого уставшего от жизни человека. Тёплым чем-то наполнилась моя грудь, и комок подкатил к горлу. Помню, как я тихо произнёс: "Не беспокойтесь, я клянусь, что не брошу ваших. Я буду для вас сыном. Но тут же, застеснявшись своей слабости, уже твёрдо и грозно добавил, что возьму фамилию - Бобович, но с условием, что она будет заканчиваться на мягкий знак. Это моё окончательное условие, должен же я как-то отличаться от вас".

Залман хлопнув меня по колену, весёлые искорки вспыхнули в его глазах.
- Ну, что же, так и порешим, будешь ты у нас - Сёма с мягким концом!