Страшные рифмы. День четвертый

День четвертый


Утро. Дикая головная боль. Вязкая тошнота и головокружение. Чугунков сел на кровати и жалобно застонал. Жена, следуя своему обыкновению, все еще спит в этот час. Две таблетки обезбаливающего, кофе, телевизор. На весь экран – портрет Ивана Чугункова. Из динамиков звучит приговором: «Составлен фоторобот человека, который подозревается в убийстве Антона Малышева и Виктории Ходько. Всех, кто знает этого человека просьба сообщить о его местопребывании  в органы Внутренних Дел»…
     На работу ехать не было никакого желания. Но менее всего хотелось оставаться дома и наблюдать за тем, как Евгения включает телевизор, слушает последние новости; как в ужасе широко раскрываются серые глаза; как она падает в обморок. Жизнь кончена. Его ищут. Алиби отсутствует, зато улик достаточно. Пусть косвенных, но их вполне хватит для усердных полицаев, учитывая их рвение спихнуть «глухаря» на кого бы то ни было.
     Чугунков оделся и пошел на вокзал. Утро выдалось морозным и безмолвным. Эта тишина словно бы замерла в скорби по поэту. В придорожном ларьке Иван купил водки и сигареты. Он не курил уже семь лет, но пошатнувшиеся нервы вновь стали требовать порцию никотина. Зины в офисе не наблюдалось, - что и неудивительно. После такого позора и унижения выйти на работу  - все равно, что плюнуть на самого себя. Поэму писать не хотелось, да и ни к чему уже это. Настало время думать, как избежать тюрьмы, как выбелить собственную репутацию.
     Иван налил в чайную чашку водки и закурил. К чему прелюдии с рюмками? Хотелось попросту напиться и забыться. Он выпил, и на глаза навернулись слезы. Нет, не от горечи огненной воды. А от сострадания к самому себе.
     Его разбудил звон мобильного. Иван сам не заметил, как уснул, положив голову на клавиатуру, на его лице краснели отпечатки кнопок, а пробел ровной полосой уродовал небритую щеку. «Номер не определен», - высветилось на дисплее.
- Алло? – Иван так и произносил «алло», делая окончание слова твердым. Он хронически не переносил «аллёканье» своих знакомых, считая это чуть ли не признаком дурного тона.
     Тот же мужской голос, ставший таким узнаваемым за последние дни, прочитал:

До инстинктов низменных упавший,
Стал ты словно разъяренный зверь.
Ты зачем прирезал секретаршу?
Труп ее остыл уже, поверь…

     Холодный пот выступил на лбу Ивана мутными бисеринками. Он уже верил этому зловещему голосу, и Зина была действительно мертва. Его поразила эта твердая уверенность, запечатавшаяся в запутавшемся мозгу. Но зачем, ради чего маньяк приносил в жертву столько людей? Только ли для того, чтобы потешить собственное кровожадное самолюбие, а далее спихнуть злодеяния на другого? Или же преследовалась какая-то особая цель, дабы уничтожить Чугункова?  Интуиция склонялась ко второму варианту. Не был ясен мотив. Зависть? Но зависть к чему? К богатству? Исключено. Как и все русские поэты, богат он не был. Скорее даже, наоборот. В писательском деле не обошлось и без скользких моментов, по другому не бывает. Но никому больно на ноги не наступал. Во всяком случае, не на столько, чтобы от бессильной злобы убивать всех вокруг. «Нет, это все же маньяк», - подумал Иван.Но легче от этих мыслей абсолютно не становилось.
     Звонки телефона всегда неожиданны, потому что внезапны. Но этот трезвон произвел такое впечатление на Ивана, что тот подпрыгнул в кресле как от укуса змеи. Натянутые в струну нервы, казалось, лопнут. Сердце затрепыхалось птицей в клетке. Иван был готов поклясться, - стоит ему сейчас открыть рот – как оно выпрыгнет и забьется в судорогах на полу, шевеля щупальцами артерий. Едва преодолев возбуждение и утерев пот с лица,  поэт с опаской взглянул на мобильный. «Жена», - облегченно вздохнул Иван. Но он поспешил успокоиться.
- Алло? – в ответ всхлипы, гул, посторонние шумы. Евгения снова плакала.  Чугунков страсть как не переносил слезы жены. Он, конечно, знал, что в половине из всех случаев это всего лишь стратегический прием Евгении, которая желает чего-либо добиться от мужа. Пугало то, что только в половине случаев. Другая половина могла являться веским основанием для слез. Как это было в случае со злокозненной рубашкой, например.
- Что с тобой? Ты где? – хрипло выкрикнул Чугунков.
- На вокзале, - чуть слышно произнесла Евгения.
- Что ты там забыла? Ты же должна на работе быть!
- Я и была на работе, когда мне позвонили, - Иван внимательно слушал, - Незнакомый мужской голос мне сообщил… что если я сейчас же не приеду на станцию, то…
Голос смолк.
- Что – то? Не томи, говори!
- …То тебя убьют, - тихо выдавила из себя она, - мне очень страшно, Ванечка.
- Ничего со мной не случится. Кому я нужен?! – лживо усмехнулся Иван, хотя нутро его затряслось, - к тебе кто-нибудь подходил?
- Нет пока.
- Хорошо. Жди меня, я еду. Держись поближе к людям, я сейчас, я мигом, я на такси! – взволнованно затараторил он.
     Иван дрожащими пальцами набрал номер службы такси. В этот момент ему было очень страшно за свою жизнь, но более всего он опасался за участь своей любимой. Будь что будет, еще неизвестно, что угрожает ей. Он поедет и защитит ее в минуту опасности.
     На оранжевой «шестерке» с шашечками (такими же оранжевыми) мчалось довольно быстро: повезло, дорога выдалась без пробок. Водитель покрутил колесико радио и остановил на новостях: «Установлен убийца Антона Малышева и Виктории Ходько, бросивший ничего не подозревающих людей под поезд. Это Чугунков Иван Филиппович, 1975 года рождения, уроженец города N. Он также подозревается в устранении свидетельницы, составлявшей его фоторобот – Зинаиды Дашко, украинской иммигрантки».
     «Приехали, - подумал Иван, - теперь и имя мое знают. Еще и Зинку на меня повесили… Есть интересная деталь – фоторобот мой рисовала Зина. Вот так сюрприз! Все-таки она замешана в этом темном дельце… Я как знал. Вот это точно – приехали!»
- Приехали! – вторя его мыслям, сказал таксист.
     Евгения стояла на перроне, задумчиво скрестив руки на груди. Она стояла у края платформы и выглядела обеспокоенно, то и дело неловко озираясь. Медленно снижая обороты, зеленый электропоезд с красной улыбкой бампера подходил к станции.
- Ну как ты, милая? – подбежал Чугунков.
- Вовремя ты, - улыбнулась Евгения, - Смотри, кто это там? – и протянула указательный пальчик.
- Где? – повернулся Иван в указанном направлении, но тотчас получил сильный толчок в грудь, потерял равновесие и полетел на рельсы с высокого пандуса. Очки, соприкоснувшись с промороженной сталью путей, брызнули звоном хрусталя. Последнее, что в своей жизни увидел Чугунков – нависающее над ним чудовище поезда и отчаянно жестикулирующего машиниста.